Stranger

Дрю не смотрит, куда идет. Не хочет смотреть. У него перед глазами мутно и размыто, как дороги после дождя. И он все ждет, когда во что-то впишется носом. Может, хоть так он придет в себя. Может, хоть так он очнется. Правда, он не уверен, что ему это сейчас нужно. Школьный коридор и ватные ноги все дальше уносят его от концентрированного отчаяния. Пепелища, оставшегося после худшего разговора в его жизни. Прочь прочь прочь Прочь от этого фрика, прочь от них всех. Лиам и Генри тоже остаются за спиной, но до них сейчас настолько нет дела, что аж тошно. Господи, хоть бы они за ним не пошли. Господи, хоть бы они… — Дрю? — чужой голос вроде как не должен был его тормозить, но Дрю тормозит. Останавливается, как вкопанный. Вкопанный по самую шею, вкопанный на два метра под землю. Он не хочет оборачиваться. Он знает, что там увидит. Но оборачиваться ему и не приходится. — Эй, чувак, ты как? — Лиам обходит его слишком плавно, кладет руку ему на плечо слишком аккуратно, наклоняется слишком осторожно, говорит почти на грани слышимости. А в глазах его тревога вселенского масштаба, и он так неумело пытается ее скрыть, что хочется засмеяться. Но Дрю не смеется. Ему, если честно, вообще не смешно. — Отлично, — он выворачивает руку из-под чужого касания, желая, чтобы она не просто вывернулась — чтобы она от его тела оторвалась, чтобы ничего от нее не осталось. Может, хоть тогда ему хватит сил очнуться. Может, хоть тогда он захочет очнуться. — Ты… уверен? — Генри выглядывает из-за плеча Лиама почти с опаской. Так смотрят на диких животных, когда встречаются с ними один на один. Дрю кидает на него взгляд. Короткий, как разряд тока. Короткий, как удар кнутом на арене цирка. Публика ликует, животное жмется к стенам манежа, потому что пряника оно в глаза и не видело. — Уверен, — шипит он подбитым зверем. Достаточно неосторожным, чтобы не заметить в траве капкан. Достаточно неосторожным, чтобы откусить голову, которую пихают тебе в пасть. И да, он чертовски уверен. Все отлично, все супер, все просто заебись! Потому что… Кто бы мог подумать? Кто бы, блять, мог подумать?! Кто бы мог подумать, что человеку может быть настолько больно? Кто бы мог подумать, что сегодня он забудет, кто такой Джейк Стерлинг? «Хорошей жизни, фрик» Что-то рвется из него наружу, щекоча ребра. Дробя их на кусочки. Правильно, пусть валит к чертям. Пусть радуется своей тупой жизни со своими тупыми фриками в своем тупом клубе. Пусть они споют на этом тупом конкурсе, пусть станут проводить вместе свои тупые выходные, пусть он веселится и удавится своей тупой радостью. — Ст- ты куда? — Лиам озадаченно хлопает глазами, когда Дрю проходит мимо него. — Домой, — отрезает в ответ он. В этот раз он не вернется. Не кинется обратно. Потому что Джейк Стерлинг просто фрик. Такой же, как и все остальные.

***

Джейк всегда казался Дрю каким-то странным. Но нет, не как те фрики, которые его окружали. Не как Генри и Лиам, которые просто не поддавались разумному человеческому объяснению, это неизлечимый случай, неоперабельный. Джейк был странным, и Дрю не мог понять, в чем дело. Он все вглядывался в его глаза, все пытался найти там, за пузырящимися газированными искрами веселья, хоть намек на свой ответ. Впивался в его улыбки придирчиво и параноидально, искал разгадку в каждом его жесте. Искал хоть знак, хоть проблеск, хоть что-то. Но это что-то постоянно от него ускользало, постоянно оставляло его ни с чем. Джейк был слишком загадочно непроницаем, слишком выверен, слишком отточен. Все было чисто и отшлифовано: от рассыпающихся в смехе улыбок до блеска в карих глазах. Так думал Дрю. До определенного момента. И «определенный момент» — это совершенная катастрофа. Это тайфун и цунами, извержение вулкана и метеорит, это все вместе взятое, возникшее в одно мгновение. Обычно Дрю не то чтобы сильно переживал, когда Джейк не приходил к ним в столовую. В конце концов, он не держал его возле себя. Личные границы, все дела. Но что-то было не так. Что-то было сломано, разворочено, вывернуто наизнанку, зудело под кожей все то время, которое карие глаза не появились в его поле зрения. И все в этот момент медленно начинало бесить. Болтовня Генри и Лиама начала действовать на нервы, шумы вокруг обострились, возросли в несколько раз, словно кто-то с размаху прибавил громкости. Каждый звук теперь вызывал острое раздражение, колющее и режущее, прямо под ребрами. Он даже не заметил, как встал с места. Даже не заметил удивленные взгляды Генри и Лиама. Даже не заметил, как покинул столовую в полном молчании. Ему определенно нужно было проветриться. Выветрить из себя это глухое раздражение, пройтись по своим мыслям ураганом, а то и не одним. Выветрить из себя это липкое и мерзкое, как выветривают запах сигарет из прокуренной квартиры. Он заходит в туалет на автомате, на автопилоте. А потом автопилот дает сбой. Дрю весь, полностью и целиком дает сбой. Потому что Джейк находится как-то слишком быстро. И это все выглядит слишком клишировано, слишком нереалистично. Но никакой киношности, никаких фильтров. Джейк даже плачет беззвучно, как в немом кино. Плачет глухо, плачет в себя, уткнувшись носом в свои колени. Можно было бы и перепутать его с кем-то другим. Но Дрю не может его с кем-то спутать, это статистически невозможно. И он, возможно, впервые в жизни теряется. Впервые в жизни он жалеет о том, что его родители никогда не были эмпатичными. Впервые в жизни его сковывает какая-то мерзкая, доселе неизвестная неуверенность, такая же топкая, как шаг в пропасть, как прыжок без парашюта. И Дрю этот шаг делает случайно, потому что теряет равновесие. И этот звук, с которым подошва судорожно вдавливается в пол, выходит слишком громким для слепящей тишины уборной. Джейк замирает. Его плечи перестают мелко дрожать, и он медленно поднимает голову. И… блять. Дрю никогда не думал, что физическая боль может взяться из ниоткуда. Что в груди может начать щемить от одного только взгляда на человека. Что от одного взгляда этого человека тебя может просто парализовать. И синяк на чужой скуле ощущается как свой собственный, лиловый, переливающийся, как пятна перед глазами, если очень долго смотреть на солнце. Если высмотреть из солнца все и выжечь себе роговицу. Глаза Джейка в ужасе расширяются. Так смотрят, когда видят самый страшный кошмар. Когда самый страшный кошмар — ты сам. И Дрю опрометчиво пропускает момент, когда Джейк вскакивает на ноги. Вспышкой, мгновением. — Д-дрю, — голос хриплый и тихий, рябит кругами на воде. — Ты что тут делаешь? — нервная улыбка натягивает все швы, разрывает нитки в клочья, потом придется накладывать новые. Дрю делает еще шаг вперед, но только более осознано. — Я говорил, что приду немного позже, — карие глаза мечутся по стенам, как бабочка, пойманная в сачок. Так же беспомощно и лихорадочно. Дрю, как загипнотизированный, идет на их мигающий свет. — Я просто немного повздорил тут с… кое-кем, — Дрю останавливает на расстоянии пары шагов. — Но ничего серьезного, мы все решили! В общем, я в по- Джейк затыкается, когда чужие руки крепко сжимают его в объятиях. Дрю обнимает его, и это что-то, выходящее за грань. Сносящее эту грань нахер, разрушающее ее в щепки. Потому что не умеет он обнимать, потому что не собирался. Это все абсолютно случайно вышло. Он даже не думал. У него вообще редко получается думать, когда рядом находится Джейк. И все это зудящее что-то вырывается наружу. Высыпается вселенским злом, которое Пандора так неосторожно хранила в несчастном ящике. Вырывается рваным всхлипом, который сваливается Дрю на плечо. На тонны сообщений от Генри и Лиама он предпочел не отвечать.

***

Домой Дрю идет молча. Молча покидает территорию школы, молча переходит дорогу, молча прокручивает ключ в замочной скважине, молча закрывает дверь, молча запинается о подставку для обуви… И со всей дури сносит ее мощным ударом ноги. Кажется, в первый раз в жизни Дрю благодарен родителям за то, что их никогда нет дома. Потому что рычание, которое вырывается из его горла, возможно, могло бы их сильно обескуражить. Как бы только соседи полицию не вызвали. Или скорую. Да, пожалуй, лучше все-таки скорую. Тяжелый кулак врезается в стену против воли. Воли внутри у него больше нет, ничего у него внутри больше нет. Он бьет еще. Еще, еще, еще... Жмурится, когда костяшки начинают неприятно саднить, когда пальцы немеют и треморят от каждого движения. Даже крови нет, пустяки. Он оторопело открывает глаза, когда горячая соленая слеза с глухим стуком разбивается о кафель. Пустая квартира погружается в топкое молчание. Всего на секунду. Короткую и незаметную. Уголок губ криво ползет вверх. Усмешка рассыпается во воздуху хрипло и остро. Как если разбить стекло и вывалить все это крошево на пол. Как если в эту гору стекла лечь и захлебнуться. Дрю не понимает, в какой момент усмешка разрастается до хрустящего и надломанного смеха. В какой момент смех разрастается до жуткого истерического хохота. Хохот этот из него рвется, прямо из легких, рвет их на части. Хочется свою грудную клетку распахнуть настежь, проветрить, устроить ебаный сквозняк. Выстудить насквозь все, что запеклось внутри корочкой, которую он так неосторожно отодрал. Дрю рассыпается в гулком гортанном хохоте, рассыпается на части и не хочет себя собирать. Оседает на колени, с силой тянет себя за волосы в надежде снять скальп. Может, хоть это поможет. Может, хоть что-то ему сейчас ему поможет. Но не помогает. Дрю яростно трет глаза, зажмурившись. Размазывает по лицу слезы рукавом зло и судорожно, словно вот-вот кто-то окажется на пороге его дома. Вот-вот набросится с объятиями и слезами. С щемящей нежностью и с извинениями. Но не приходит никто. И, может, это даже хорошо. Может, не так уж ему это и надо. Может, не так уж ему и нужны предатели. Может, не так уж ему и нужны эти фрики. Один конкретный. Очень тупой и очень лживый блондинистый фрик. — Да пошел ты нахер, — рычит он раздраженно, но выходит жалко и рвано. С губ срывается жуткий нечеловеческий всхлип, больший похожий на шипение. На короткое замыкание. На щелчок кнута. — Пошел ты нахер, Джейк Стерлинг.