Притворись, что любишь меня

      Феликс сидел на полу своей ванной комнаты и вертел в руках зажигалку, яркую и пластмассовую. Такие продавали в магазине за углом. Там же продавали Marlboro Red. Крепкие сигареты, которые Ли никогда не любил, но которые упрямо продолжал покупать. Он делал это, потому что они напоминали ему о Хёнджине. О парне из его тусовки стритрейсеров, который курил Marlboro Red, гонял на Bentley, доставшемся ему от отца, и никогда не имел дела с парнями. Вернее имел, но не такое, как хотелось самому Феликсу. Ли с самого начала знал, что Хёнджин предпочитает девушек. Длинноногих и худых. С красивым лицом и длинными волосами. Девушек, которые необязательно должны быть умными, и которым после можно было не перезванивать. Самому Феликсу девушки не нравились, но ему приходилось делать вид, что это не так, чтобы не огорчать семью. Ему приходилось быть милым и обходительным и время от времени заводить романы. Только ни с одной девушкой, с которой встречался, Ли так и не дошёл до постели. Он знал, что не сможет с ними спать. Их тела его не привлекали. Он любил мужчин. Точнее только одного мужчину. Любил Хван Хёнджина – парня, от одного вида которого его сердце начинало биться быстрее. Парня, который завтра утром должен был сесть в самолет и улететь в Штаты вместе со своей семьёй. Близилась последняя ночь, которую они проведут вдвоём. Прощальная ночь и их последний заезд по загородной трассе ночной Барселоны. Ли знал, что больше они не увидятся, а если и увидятся, то очень нескоро, и это знание раскалёнными иглами вбивалось в сознание. Оно выбивало из лёгких воздух и заставляло крепче сжимать в руках пластмассовую зажигалку. Феликс ощутил, как неприятно защипало в глазах, и уже собирался зло смахнуть непрошеные слёзы, когда звук входящего сообщения заставил его отвлечься. Подрагивающими пальцами Феликс вытащил из кармана рваных джинсов свой мобильник. Там на экране светилось сообщение от Хвана: «Я здесь».       Всего два слова, но Ли снова ощутил, как внутри него всё сворачивается в тугой клубок. Как взращённые внутри бабочки беспокойно машут крыльями, и как ему самому приходится сдержать немой крик. Он несколько раз ударил кулаком в живот, приказав бабочкам сдохнуть, и, поднявшись на ноги, перевёл свой взгляд в сторону зеркала. Там отражался темноволосый парень с карими глазами. Уставший и заплаканный. Парень, окончательно запутавшийся в себе и не понимающий, как жить дальше. Жить без Хвана. Ему пришлось натянуть улыбку, одёрнуть свою клетчатую рубашку и, сунув в карман мобильный, выйти из ванной. Бросив сестре, что уходит и будет поздно, Ли прихватил свой рюкзак и поспешил вниз. Машину Джина он увидел сразу же и, подойдя ближе, открыл дверцу до того, как ему предложат сесть.       — Ты опоздал, — пробурчал вместо приветствия Феликс и поморщился от запаха крепкого табака, пропитавшего салон.       Он всегда так делал, когда садился в эту машину, и Хёнджин, остро усмехаясь, всегда тушил сигарету и выкидывал окурок в окно, и после они ещё какое-то время ехали с опущенными стёклами, пока табачная вонь окончательно не выветривалась. Феликс к этому привык, но сегодня избавляться от сигареты Хван не стал.       — Ещё только пять, — заметил он, покосившись на свои наручные часы. — Раньше семи никто не соберётся.       Затянувшись, он выдохнул дым в сторону и, высунув руку в окно, стряхнул на тротуар пепел. Вчера он солгал Феликсу о времени слёта, но, судя по косоватой усмешке и отрешённому взгляду, угрызений совести не испытывал. Докурив, Хёнджин сунул окурок в пустую пачку и потянулся к бардачку. Порывшись, он достал оттуда крохотную белую коробку без опознавательных знаков и бросил Феликсу на колени. На немой вопрос Хёнджин коротко пожал плечами:       — Ты вроде как хотел, — просто ответил он. — Даже если не будешь носить, оставь на память.       Внутри были кольца. Чёрное и белое, они были совершенно обычными и недорогими. Феликс вполне мог себе их позволить, но так и не нашёл подходящего размера. Сам Хёнджин наткнулся на них случайно и не смог пройти мимо.       — Спасибо, — коротко поблагодарил Ли.       Его голос прозвучал спокойно, но внутри всё клокотало. Он чувствовал, как сердце забилось где-то в районе горла и ему пришлось приложить много усилий, чтобы внешне это никак не отразилось. Разве что щёки и кончики ушей немного покраснели, но он мог сослаться на то, что просто разозлился на Хвана за ложь.       — Мне идёт? — спросил он, показав надетые на указательный палец кольца.       — Да, — сухо отозвался Хван, — идёт, — добавил он и на случай, чтобы Ли ничего не заподозрил, сделал вид, что роется в бардачке.       Найдя жвачку, Хёнджин натянул на лицо привычную улыбку. В действительности настроение было у него паршивым. К предстоящей поездке он готовился долго и тщательно. И, вроде как, даже хотел уехать. Хёнджин показывал фотографии того дома, который приглядели его родители, рассказывал об университете, где он продолжит обучение. За последний месяц он обошёл все места, где любил бывать. Он проводил с Феликсом практически каждый свободный вечер, и они трижды ездили в Валенсию и обратно. Он изо всех сил пытался надышаться этим городом, запомнить его. Хван знал, что рано или поздно он сюда вернётся, но понятия не имел, когда это случится. Наверное, нескоро. Скорее всего, тогда, когда здесь о нём все забудут. Все, включая Феликса. Хван покосился на кольца, крепче вцепился в руль и тряхнул головой. Мысли, роящиеся в черепной коробке, были тяжёлыми, но после он решил, что сейчас не будет об этом думать. В багажнике его машины стоял ящик холодного пива, на часах было только пять вечера, и впереди была ещё целая ночь. Он понимал, что время пройдёт быстро, но эта мысль тоже была неприятной и была вышвырнута из головы. Хёнджин провернул ключ в замке зажигания и перевёл взгляд на Феликса.       — Не против прокатиться? — спросил он. — Я куплю тебе курицу. Ну, за то, что вытащил из дома.       Он выжидающе посмотрел на Ли и тот запоздало кивнул.       — Просто курицей ты не отделаешься, — усмехнулся Феликс. — Я хочу ведро куриных крылышек из KFC и сырные подушки.       Есть на самом деле не хотелось. От волнения по-прежнему мутило, и Ли не был уверен, что съеденное им не вернется обратно. Конечно, Хван уже видел его, обнимающегося с белым другом. В ту ночь в их компании кто-то принёс бутылку текилы, и Феликс впервые напился до вертолетов перед глазами. Тогда его тошнило так, что он поклялся своим любимым скейтом, что в жизни не возьмёт в рот ничего крепче колы. Слово своё он, конечно, не сдержал, но больше так не напивался. До этого самого дня, потому что сегодня он планировал влить в себя бутылку чего-нибудь крепкого, чтобы уснуть без сновидений. Чтобы из памяти стереть того, кто подарил ему эти кольца и заставил ненавистных бабочек в животе снова задвигаться. Чтобы их как-то успокоить, Ли забрался ладонью под футболку. Он не мог ударить себя в живот, как делал это в ванной комнате, но больно ущипнуть за кожу – да. Это он и сделал, а после потянулся к магнитоле.       Авто тронулось с места. Они проехали через весь частный сектор, в котором жил Феликс, мимо низких заборов, стриженых лужаек и колониальных особняков, а после подались к центру. В салоне авто играла очень тихая музыка – какая-то унылая радиоволна, транслирующая в массы что-то вроде классического кантри, – и пахло недавно скуренной сигаретой. Хёнджин крепко сжимал руль. Они проезжали мимо модернистских и готических зданий, мимо витрин магазинов и баров, мимо открытых террас и толпящихся людей. Люди галдели и смеялись. Они сбивались в стаи и потягивали холодную сангрию. Тёплый средиземноморский ветер выпивал пот с их тел, и вечером они выглядели особенно свободными. И Хвану в какой-то момент захотелось остановить машину и остаться здесь, среди этих людей, среди огней и ресторанов, среди ароматов сгущающихся сумерек. Он знал, что будет скучать. Противный въедливый голос в голове нашёптывал, что скучать он будет вовсе не по местным пейзажам и даже не по вкусу вина со специями. Но Хёнджин был ещё в том состоянии, когда можно не обращать внимания на какие-то внутренние голоса. Он был кошмарно трезв и пристально следил за дорогой. Он смотрел на пятна ещё блёклого фонарного света, растекающегося по асфальту, на машины, плетущиеся в одном потоке, и время от времени косился на Феликса. Хван был уверен, что если бы предложил пройтись, тот бы согласился. Он практически решился, но когда машина катила мимо храма Святого Семейства, ему позвонили. Со звонящим он перекинулся парой коротких фраз, сбросил вызов и ненадолго остановился у тротуара. Феликс его не торопил. За последний месяц он привык к своеобразному прощанию с городом и относился к этому вполне нормально, за исключением тех моментов, когда он не желал, чтобы это прощание вообще происходило. Феликс хотел, чтобы Хёнджин остался. Он бы ко всему привык. Даже к запаху его крепких сигарет. Но он не мог сказать об этом вслух, поэтому только нервно мял край своей футболки и покусывал нижнюю губу.       — Подожди здесь, — бросил Хван, зацепившись взглядом за нужную вывеску. — Я быстро, — добавил он, чтобы сгладить острые углы, и выскользнул на улицу.       Хёнджин слился с толпой и на какое-то время исчез в помещении, подсвеченном приветливыми желтоватыми огнями. Вернулся он минут через пятнадцать. В его волосы, выкрашенные в яркий оттенок алого, забился запах масла, жареного картофеля и кофе из автомата. Хван завалился в машину и протянул Феликсу горячий пакет.       — Держи,— хмыкнул он. — Ешь, пока горячее.       — Спасибо, — коротко поблагодарил его Феликс.       Он вытащил из пакета небольшую коробку с сырными подушечками. В любое другое время Феликс бы назвал их аромат восхитительным и с огромным удовольствием поспешил бы съесть хотя бы одну, но сейчас от них и от курицы его тошнило. Его вообще от всего тошнило: от этой машины, этого города, от самого себя. Он нервничал и ненавидел себя за то, что вообще согласился сегодня куда-либо поехать. Возможно, расстаться, не прощаясь, было бы лучшим решением для него. Тогда не пришлось бы давиться подушечками и делать вид, что тебе нравится.       — Держи, — протянув Хвану коробку, произнёс Ли. — Сегодня я разрешу тебе съесть парочку. В знак благодарности за то, что подкинешь к месту встречи.       Но Хёнджин качнул головой:       — Оставь. Я съем это позже, — пообещал он и завёл мотор.       Машина устремилась вдоль шоссе, сливаясь с потоком автомобилей, держащих курс за черту города. Там воздух был теплее и куда чище. Он пах морем, цветением и блёклой придорожной травой. Он рябил в свете фонарей и лентой тёк под колёса. Он врывался в приоткрытое окно, трепал волосы и слизывал аромат духов с кожи. Феликс щурился, подставляя лицо. Он практически сразу заметил автомобили, присоединившиеся к машине Хвана. Они сигналили, мигали фарами, привлекали внимание и, казалось, выстраивались в определённой последовательности.       — Сегодня я планирую выиграть, — остро усмехнулся Хёнджин, бросив недобрый взгляд в зеркало заднего вида, и сжал руль обеими руками.       Он так сказал, но в собственных словах уверен не был. Хван никогда не приходил первым. Точнее приходил, но без Ли. Когда в его машине оказывался Феликс, ему не хватало смелости, мотивации и чёрт знает чего ещё. Угробить себя он никогда не боялся, а Феликс... Феликс – это совсем другое дело. Ли он берёг, потому за день до заезда не пил ничего крепче воды, не курил за рулём и не демонстрировал свои таланты, от которых на асфальте оставались следы жжёной резины. Но сегодня был его последний день в этом городе и их последний заезд вместе. Хван хотел выйти победителем, чтобы этот вечер действительно запомнился. Сегодня они должны были ехать на юг от Барселоны, в направлении города Салоу, чтобы провести вечер на одном из тихих пляжей Коста-Дорады. Трасса начала круто уходить в сторону. За поворотом Хёнджин надавил на педаль газа и крепче сжал руль. Мотор взревел – стрелка спидометра поползла вверх. Как-то Хван сказал, что эта тачка разгоняется до ста километров в час всего за три секунды. Феликс ему поверил и едва успел поднять стекло. Пейзаж превратился в смазанные пятна зелёного, коричневого и серого цвета, в ушах стоял гул моторов и шум крови. Скорость вдавила в сиденье. Они ехали куда быстрее, чем пока катались по Барселоне, и даже быстрее, чем в те ночи, когда выезжали за город.       — Смотри только прямо, — коротко бросил Хван.       Он выглядел сосредоточенно, остро и сегодня особенно хищно. Пейзаж перед глазами стал чётче, и из-за мерцающих огней автострады ему казалось, что они не едут, а летят куда-то через гиперзвуковое пространство. Куда-то подальше от городской суеты, людей и проблем. Он не видел, как крепко Феликс вцепился в ремень безопасности, и как спустя несколько минут расслабился. Ли всегда нравилась скорость, но он сам никогда не садился за руль. Он боялся водить и того, что однажды надавит на педаль газа и не сможет остановиться. Что он будет гнать, пока не сотрёт колеса или пока не закончится бензин в его машине. И, быть может, если однажды такое случится, то он окажется так далеко от города, что больше просто не захочет возвращаться. Он бы уехал из Барселоны. Из города свободы, где свободными были все, кроме него.       — Быстрее, — выдохнул Ли.       Кровь в ушах шумела так сильно, что, казалось, его голос смешивался с этим шумом и блёк на фоне ревущего мотора, гудящих клаксонов и песен, льющихся из магнитолы.       — Быстрее, — заворожённо шептал он, не осознавая, как краснеют щёки в россыпи ярких веснушек. — Я верю в тебя... Ты сможешь.       Эта вера дорогого стоила. Особенно для Хвана. Но в тот момент, когда Феликс произносил эти слова, он уже смог. Машины, присоединившиеся к потоку ещё в Барселоне, были давно позади. В зеркале заднего вида маячила только приятная пустота междугороднего шоссе, а впереди уже виднелся финиш: самовольно воткнутые по бокам трассы шахматные флажки. Обычно там ожидали парни и девушки, которые не брали участия в заезде. Они встречали финиширующих громким улюлюканьем, делали фотографии и охраняли ящик с вином – символический приз победившему. Сегодня у флагов стояла только одна машина, чтобы зафиксировать результат. Прочие должны были ждать далеко впереди, на пляже. Флаги взметнулись, когда машина Хёнджина пролетела мимо, и он ударил по тормозам. Хван вывернул руль и съехал на обочину. Под колёсами зашуршал мелкий гравий, в воздухе повис запах жжёной резины. Когда авто остановилось, Хёнджин отпустил руль и только тогда понял, насколько у него дрожат руки. Сердце грохотало где-то под самым горлом, по вискам стекал подкрашенный красноватый пот, но улыбался он как никогда счастливо, словно забыл, что это его прощальная ночь, прощальный заезд и всё это уже вряд ли когда-либо повторится. Даже лицо Феликса, если они когда-нибудь снова встретятся, уже не будет таким восторженным.       — Я выиграл, — выдохнул Хван, ощущая, как напряжение отступает. – Выиграл, — повторил он и, потянувшись к Ли, неуклюже прижал его к себе.       Тот не стал сопротивляться. Напротив, Ли замер, словно загнанный в угол олененок. Он ощутил, как эйфория от скорости и победы сменилась страхом и смущением. Он не хотел, чтобы Хван разжимал свои объятия, поэтому робко обнял в ответ. Его пальцы сжали ткань черной майки Джина и он, закрыв глаза, вдохнул его аромат слишком громко. Ему нравился запах пота и его духов, тоника для волос, курицы и уже практически выветрившихся сигарет. Это был своеобразный запах молодости и жаркой испанской ночи. И сердце Феликса заколотилось быстрее, а жар опустился вниз живота. Он поспешил отодвинуться и одернуть край своей футболки, ощущая, как лицо всё ещё продолжает пылать.       — Думаю, Эдриан сегодня будет кусать локти, — нервно рассмеялся Ли, стараясь взять себя в руки. — Он явно рассчитывал на победу.       Феликс говорил о парне из их компании. Тот участвовал только тогда, когда на кону стояло что-то стоящее, наподобие ящика вина. Сам он вино не пил, но его девушка – да. Она любила вино и победителей. Поэтому после заезда, если тому удавалось прийти первым, они сваливали к припаркованным машинам и тогда все в их компании слышали, как те занимались сексом. Громко и показательно.       — Воздержание ему не повредит, — дёрнул плечом Хван.       Он опустил стекло, впуская в салон тёплый ночной воздух. Пахло пылью и вянущей травой, и жжёной резиной, и выхлопами проезжающих мимо машин. Хёнджин вдохнул глубже – эта помесь ароматов ему понравилась. Он усмехнулся и завёл мотор. Авто вырулило на ленту остывающего асфальта и неспешно покатило вперёд. Вдалеке влажно поблёскивало море. Издали приветливо подмигивали огни круизных судов. В салоне зазвучала тихая музыка. Больше Хван не давил на газ так, словно за ним гнались бесы, и не цеплялся за руль. Он выглядел расслабленно и в какой-то степени увлечённо. Он смотрел на дорогу, стелящуюся под колёса, на огни встречных машин и время от времени косился на Феликса, но не пытался завести беседу.       Через полчаса они добрались до нужного места: к крохотной бухте в окружении скал. На побережье Коста-Дорады этот пляж Хван предпочитал больше прочих. Здесь пахло розмарином и сосновой смолой, а ещё не было шумных ресторанов. Здесь море было спокойным и не бывало сильных ветров. Обычно здесь было тихо, но сегодня со стороны пляжа звучала громкая музыка и голоса людей. Там мерцали огни, и оттуда доносился аромат печёных кальмаров и скампий. Его друзья обещали закатить знатную пирушку, но, захлопнув дверцу машины, Хван поймал себя на мысли, что не хочет туда идти. Точнее он не хотел, чтобы этот день закончился, и в какой-то мере боялся рассвета. Тем не менее, говорить вслух он об этом не стал, а ещё не мог их кинуть. Не мог кинуть Феликса. Он обещал Ли, что это будет шикарная ночь и под этим предлогом вытащил его из дома. Хёнджин снял тяжёлые ботинки. Босые ноги ступили на песок, и Хван натянул улыбку.       — Пойдём, — хмыкнул он, покосившись на Феликса, — время получать поздравления.       Через пару минут вокруг них уже галдела толпа. Те самые мальчики-девочки, пропахшие автомобильным салоном, пивом и грилем, улюлюкали и что-то бесконечно говорили. На Хвана сыпались поздравления, к нему тянулись чьи-то руки.       — Ну, надо же, — лихо присвистнул Эдриан, комментируя удачный заезд. — Наш мальчик вырос.       Тот был самым старшим из их компании. Ему было двадцать четыре, и он считал себя очень крутым. В общем-то, это так и было до тех пор, пока Эдриан не угробил свою тачку и не пересел на отцовский и далеко не новый порше, который на фоне припаркованных сегодня машин выглядел, как самая настоящая развалюха. Иногда он отпускал резковатые шуточки и не следил за руками, но в целом был неплохим малым, пока не начинал зариться на чужую еду. Заметив бумажный пакет в руках Феликса, Эдриан потянул к нему руку, но Хван перехватил его запястье.       — Лапы убрал, — отрезал Хёнджин и его глаза вспыхнули жгучим огнём.       Где-то на подсознательном уровне он понимал, что реакция чертовски дурацкая. Эдриан всегда так делал. И Феликс никогда не был против. И он обычно держался в стороне, даже если Ли отдавал последний кусок мяса или последнюю банку пива "нуждающимся". Но сегодня что-то внутри щёлкнуло и пальцы на чужой руке сомкнулись раньше, чем Хван успел об этом подумать. Сегодня он купил эту несчастную курицу для Феликса. Эта была последняя курица, которую он мог ему купить. И Феликс должен был её съесть. Один.       — Слышишь, Эдди, тебе придётся унять свои аппетиты. Хвану надоело тебя кормить. Ты ему не нравишься, — прыснул парень с белёсыми волосами и выбритой бровью. Его звали Лесли и, закинув татуированную руку на плечо Эдриана, он выглядел так, словно всю свою сознательную жизнь мечтал сказать подобную фразу: — Ты вообще никому не нравишься.       — Да, — подхватил посмеивающийся голос, донёсшийся со стороны гриля, — ты сегодня пришёл пятым!       — А Луис, между прочим, прав, — хмыкнул Лесли, — ещё пара таких заездов и Эмили свалит от тебя к кому-то поудачливее.       Эдриан цокнул языком, поморщился и дёрнулся, высвобождая руку. Он поймал на себе тяжёлый и предостерегающий взгляд Хвана. Тот был спокоен до тех пор, пока никто не пытался пересечь границу дозволенного. Это Эдриан знал так же хорошо, как и то, что вокруг много песка, кто-то обязательно одолжил бы лопату и вся компания скинулась бы ему на цветы. Перспектива быть прикопанным где-то посреди этого пляжа ему не импонировала – он предпочёл убрать руки.       — Ну и пусть валит, — отозвался он, но неосознанно заскользил взглядом по пляжу, выискивая знакомую фигуру.       — Хрена с два ты с этим смиришься, — продолжил Лесли, тряся наполовину оприходованной пивной банкой.       Он часто появлялся из ниоткуда и всегда умел разрядить ситуацию. И за это умение Хван был ему сейчас чертовски благодарен. Он коротко кивнул парню и перевёл взгляд на Феликса с его бумажным пакетом. И пламя в его глазах поутихло, сделалось покладистым и мягким. Он наклонился, подцепил из ящика бутылку вина и кивнул в неопределённую сторону. Феликс поплёлся следом, но перед этим выдернул из рук Лесли пиво. Оставаться наедине с Хваном он не хотел, но знал, что рано или поздно Эдриан и Эмили вновь не сойдутся во мнениях. Слышать чужие разборки он не хотел ещё больше.       — Идём быстрее, — коротко бросил Феликс. — Прости. Меньше всего хочу слышать, как эти двое собачатся,— хмыкнул Ли, делая глоток из банки, чтобы промочить горло.       Они с Хваном отошли не так далеко, чтобы пропасть из виду, но достаточно, чтобы спокойно говорить.       — Рано или поздно они успокоятся, — неуверенно пожал плечами Хёнджин, — а может, и нет, — добавил он и поджал губы.       Его друзья его любили. Они действительно закатили для него знатную пирушку, скинулись на выпивку и еду. Возможно, они даже позволили ему сегодня выиграть, но сейчас он не хотел о них говорить. Он предпочёл беседу о самом Феликсе, о его планах на будущее, об общих воспоминаниях. Хёнджин мало говорил и в основном слушал. Слушал и пил вино, а после передавал бутылку Феликсу. Тому вроде бы нравилось, и когда там осталась половина, забирать бутылку назад Хван не стал. Засунув руки в карманы, он шёл на шаг впереди и слушал шелест волн, мерно накатывающих на берег. Сюда ещё долетали отголоски музыки, но звучание голосов уже давно слилось в один неразборчивый поток. Здесь уже не ощущался ни запах бензина, ни печёных морепродуктов, ни пунша по рецепту Эдриана – по полбутылки каждого пойла, которое попадётся под руку. Обогнув валуны, поросшие мелкими мидиями и блёклым налётом водорослей, Хван вдруг остановился.       — Звони мне, ладно? — не оборачиваясь, вдруг произнёс он. — Можешь каждый день. Или хотя бы раз в неделю.       Его слова заставили Ли замолчать. Вернее он замолчал ещё в тот момент, как Хван резко остановился, и едва не врезался в его спину. В руках Феликса по-прежнему был пакет с уже давно остывшей курицей и остатками сырных подушечек. Свою банку с пивом, так и не опустевшую до конца, он оставил на полпути сюда и мысленно пообещал, что заберёт, когда будет возвращаться обратно. Это были куда более реалистичные мысли и желания, чем просьба Хвана. Тот просил звонить, а Феликс молчал, поджав губы. На языке крутились колкости. Прежде он обязательно пошутил бы о том, что не дозвонится из-за количества поклонниц Джина. Что ему придётся выискивать для этого время или о том, что они вроде как друзья и тот может звонить ему сам. Он мог бы многое сказать, но вместо этого отпил прямо из горла. Вино, правда, попалось хорошее и крепкое. Оно делало тело лёгким и горячим. От него немного кружилась голова, и Феликсу вдруг подумалось о том, что будь в его руках бутылка с джином или текилой, то он наверняка был бы намного смелее. Тогда ему хватило бы смелости признаться в своих чувствах.       — Хорошо, — похлопав Хёнджина по спине, ответил Феликс. — Но не могу обещать, что тебе не надоест. Буду звонить каждый чертов день и трещать без остановки.       Он так говорил, но знал, что не позвонит. Что не выдержит и дальше улыбаться и слушать о похождениях Хвана. Не сможет смотреть на него и знать, что прикоснуться не удастся. Что в ноздри не будет забиваться аромат крепких Marlboro Red и хорошего парфюма.       — И вообще, почему ты об этом заговорил? Сегодня ведь твой день. Нужно как следует повеселиться напоследок, чтобы у меня осталась куча компрометирующих фоток.       Хван блёкло улыбнулся. Он знал, что Феликс лжёт. Ли не сказал ничего, что могло бы натолкнуть на такую мысль, но его неровный голос, долгая заминка и внушительный глоток вина сделали своё дело. Хёнджин понял: Феликс не позвонит. Более того, он будет первым, кто о нём забудет. Или, по крайней мере, постарается это сделать. Он его за это не винил. Это было бы даже правильно. Чем быстрее Феликс его забудет, тем быстрее найдёт себе нового лучшего друга. Со временем кто-то другой будет выигрывать для него ящик хорошего вина, покупать ему жаренные куриные крылья, возить на дикий берег, чтобы посмотреть на фосфорящиеся волны, и оставаться на ночёвку в его светлой спальне с окнами, выходящими на солнечную сторону. Хёнджин стиснул кулаки, но после бессильно разжал пальцы. В груди болезненно сжалось сердце. Тогда он так ничего и не ответил.       Джин обернулся и скользнул по лицу Феликса каким-то совершенно отчаявшимся взглядом. Он обнял его щёки ладонями и, склонившись, смял его губы своими. Они были очень горячими, мягкими и с привкусом сладкого вина. Он не раскрывал их языком. Только прижимался и болезненно хмурился. Он ждал, что Ли его оттолкнёт. Возможно, разозлится или даже уйдёт. И это тоже было бы правильно, потому что они никогда не говорили о том, что чувствовали друг к другу. Им было хорошо вдвоём, даже несмотря на то, что их вкусы во многом разнились, и Джин не помнил того момента, когда ему самому захотелось чего-то большего, чем быть просто другом. Наверное, это случилось в тот день, когда Ли познакомил его со своей девушкой. Её звали Мэй. Она была миниатюрной и хрупкой, и ниже Феликса на голову. Они были красивой парой, хоть и встречались недолго. Кажется, около месяца. Тогда Джин и Ли практически не виделись. Феликс всё свое время проводил с Мэй, а Джин на тусовках и ночных заездах. Так он спасался от боли в груди и от ядовитого чувства ревности. Той самой, что отравляла разум и подталкивала на необдуманные поступки. Феликс и Мэй расстались, но Хван ему так и не признался, а после он узнал о том, что его отца переводят по работе в Штаты. Его ждал переезд и новая жизнь. Жизнь без Феликса. Он с этим практически смирился. Точнее он так думал до этого самого дня. Дня, когда Феликс возненавидел его за этот поцелуй, выбивший почву из-под ног, и за взгляд, ранящий в самое сердце.       — Что ты делаешь? — шепнул Ли, и бутылка вместе с бумажным пакетом выпала из его рук.       Он слышал, как булькнуло вино, ударяясь о стеклянные стенки, и как оно полилось на песок. Этот звук не отрезвлял. Он дурманил, как и эти губы, и их сладкое прикосновение. По телу Феликса пробежала дрожь, и он пальцами вцепился в чужую майку.       — Не шути так со мной... пожалуйста…       — Тише, — выдохнул Хёнджин. — Помолчи, — прозвучало грубо, и он добавил мягкое: — Пожалуйста.       Хван сделал шаг навстречу, после ещё один. Феликс неосознанно пятился, пока не прижался спиной к тёмному камню. Он мелко вздрогнул и замер. Хёнджин упёрся руками по обеим сторонам от его головы. Он смотрел на румянец, заливающий щёки, смотрел в растерянные и, может, даже загнанные глаза и думал, что, наверное, только ради этого пришёл сюда в этот вечер. В любое другое время – в обычное время – он бы не решился. Но сегодня был последний вечер и последняя встреча. И даже если Феликс ударит его по лицу, даже если после возненавидит, то это уже не будет иметь особого значения.       — Просто притворись, что ты любишь меня, — тихо попросил он. — Только на минуту. Закрой глаза, если очень противно. После сможешь меня ударить.       Хван так и не дал Феликсу ответить. Он вновь склонился к его выразительным губам и смял слегка вздёрнутую верхнюю. Помедлив, он осторожно коснулся их кончиком языка. Сначала на пробу. После вполне настойчиво. Он раскрыл языком чужие губы, проскальзывая в тёплый влажный рот. Хёнджин целовал глубоко, чувственно и очень медленно. Он не закрыл глаза и по-прежнему болезненно хмурился. Хван чувствовал, как дрожит Ли, и как сбивается его дыхание. Феликс смотрел, всё ещё не понимая, сон это или реальность. Он не верил в то, что всё это происходит на самом деле. Но если всё-таки происходит, тогда почему в груди становится так невыносимо больно? От этих губ и этого взгляда. От слов, брошенных прямо в лицо. Феликс ощущал, как задыхается. Как начинает больно щипать в глазах. Он наконец-то зажмурился и робко коснулся своим языком языка Хвана. Ли задвигал губами, отвечая на поцелуй так же мягко и чувственно. Он желал растянуть это мгновение. Желал запомнить его как день, когда его сердце окончательно разбилось, и не заметил, как по щекам покатились слёзы. Хёнджин отстранился, когда поцелуй стал солёным на вкус. Он с сожалением посмотрел на Феликса и, виновато закусив губу, потянулся к его щеке, стирая влажную дорожку.       — Прости, — выдохнул Хван, — так неприятно, да?       Губы Ли дрогнули. Силуэт Хвана показался ему размытым, но это не помешало Феликсу ему врезать. Удар был несильным, но он оставил на скуле Джина красный след.       — Почему именно сейчас?! — всхлипнул Ли.       Он пытался не разреветься в голос, но с каждым вздохом, с каждым новым всхлипом ком в горле становился всё больше. В нём говорила обида и разочарование. Боль от предстоящей разлуки и непонимание, как теперь жить дальше.       — Почему ты целуешь меня, зная, что утром сядешь в самолёт и улетишь? Почему делаешь мне больно? Как мне теперь жить без тебя? — Ли говорил и его голос дрожал.       — Ч... что? — запнувшись, выдавил из себя Хван, глядя на Феликса удивлёнными и, пожалуй, ни черта не понимающими глазами.       Он прижал руку к ушибленной скуле. Но сделал это скорее машинально, нежели от боли. Больно, конечно, было, но не там. Сжимаясь, о рёбра болезненно колотилось сердце. Хвана задевали эти слёзы. Ещё больше задевало то, что их причиной, кажется, был он сам. Раньше этого никогда не случалось. В его присутствии Феликс всегда улыбался. И всегда делал это открыто и очень ярко. За эту улыбку Хёнджин готов был ежедневно покупать жареную курицу, проигрывать абсолютно все гонки, отказаться от своих сигарет (он бы действительно это сделал, если бы Феликс его всерьёз попросил), стать трезвенником и забыть обо всех девушках, которые у него когда-то были.       — Феликс, — выдохнул он.       Хван вновь хотел извиниться. Он отнял руку от своего лица и потянулся к Феликсу, но так и не прикоснулся к нему. Пальцы замерли и сжались. Запоздало и постепенно к нему начало приходить понимание или, скорее, подозрение. А что, если все взгляды, все прикосновения и все светлые улыбки Феликса неслучайны? Что если это было только для него? Эта мысль была ядовитой. Она нравилась Хвану до тех пор, пока у Ли не появилась девушка. После он попытался выкинуть эти размышления из головы, но сейчас они вновь подобрались близко и больно укололи.       — Феликс, прости, — повторил он, и на этот раз в его голос просочилось осознание.       Теперь он точно знал, за что извиняется. Он просил прощения за ложь или, скорее, за собственную трусость. За своё бесконечно долгое молчание. Хёнджин дёрнул его на себя и крепко прижал к груди, зарываясь длинными пальцами в тёмные волосы. Время от времени он порывался поговорить, но так и не смог подобрать подходящих слов. Да и как он мог такое сказать? Феликс прикрывал его задницу в самых дерьмовых ситуациях. Он всегда был на его стороне. Он терпел Хвана вместе с его ядрёными сигаретами и любовью влипать в истории. Он забирал его со всех паршивых слётов и выдёргивал из всех подозрительных кроватей. А однажды, когда Хван перебрал пунша, которым было разве что бальзамировать трупы, Феликс держал его голову над унитазом и успокаивающе поглаживал по спине, пока он пытался не выплюнуть собственные внутренности. Феликс был его другом. Лучшим другом. А лучших друзей не хотят. Друзей вообще не хотят. Так Хёнджин думал. Думал и молчал. И в каком-то смысле его всё устраивало. Пусть у них не было секса и долгих поцелуев ночами, но зато у них было много воспоминаний. Воспоминаний одних на двоих. Много дней, проведённых вместе, и много бессонных ночей, когда они колесили по городу и уезжали далеко за его пределы. Они останавливались поесть в придорожных кафе и ехали просто прямо до тех пор, пока не заканчивалась наличность на бензин. И жизнь проносилась мимо, как фонарные столбы автомагистрали. И они были счастливы, потому что они были вместе, и им не нужно было бросаться за ней вдогонку.       — Знаешь, я так люблю тебя, — тихо признался Хван, ощущая, как Феликс дёргается в его руках.       Тот шипел и злился. И Хван прежде не слышал, чтобы с его губ срывалось столько ругательств. Лишь на мгновение Джин подумал о том, что если сейчас отпустит, то снова схлопочет по лицу и в этот раз будет больнее. В этот раз он не отделается простым ударом. У Феликса, несмотря на его внешний вид, была тяжёлая рука и чёрный пояс по тхэквондо, и Хван искренне надеялся, что тот просто не вспомнит об этом. Впрочем, его надежды сбылись: Ли не вспомнил. Всё, что его сейчас волновало, – слова Хёнджина. Слова, причиняющие такую боль, которой Феликс не ощущал никогда в своей жизни. И даже чёртовы бабочки в животе не помогали. Они делали только хуже. Они щекотали его изнутри, грозясь прогрызть в нём дыру и вырваться наружу.       — Ненавижу, — снова всхлипнув, Феликс перестал дёргаться. — Как же я тебя ненавижу! — Он запнулся, и эта заминка позволила ему сделать ещё один судорожный вдох и затихнуть. Всего на несколько секунд, чтобы после добавить тихое: — Я люблю тебя больше жизни. Ты и есть моя жизнь.       Хёнджин безрадостно усмехнулся. Он прижимался щекой к макушке Феликса и смотрел прямо перед собой на сереющее небо и ещё совсем блёклые звёзды. Возможно, услышь он эти слова год назад, то его реакция была бы совершенно иной. Тогда он был бы счастлив. Но сейчас, когда в его опустевшей комнате стоял полностью упакованный чемодан, когда были готовы документы на перевод и в кармане лежал билет на самолёт, он ощущал только горечь разочарования. Хёнджин жалел об утраченном времени и об ушедшем времени тоже. И вновь винил себя за то, что ему не хватило смелости. Ему, а не Феликсу. Потому что это он должен был принять правильное решение и обо всём рассказать. Потому что это он всегда защищал Феликса. Защищал от посягательств Эдриана на еду, когда аппетиты последнего выходили за рамки, защищал от тех, кто находил его внешность смазливой и тянул к нему свои грязные лапы, и от мелких неурядиц этого мира тоже. Конечно, Феликс мог бы прекрасно справиться и сам, но Хвану нравилось это делать. И ничего, если бы, признавшись, он бы получил по лицу. Джин поздно понял, что это бы вряд ли что-то испортило. С другой стороны, может, это было и к лучшему. К лучшему, что всё случилось именно сейчас. Они открылись друг другу, но ещё не успели привыкнуть к этой правде. И Хван очень хотел надеяться, что после Феликс действительно забудет его и сможет улыбаться так же, как прежде. Он хотел, чтобы Ли был счастлив, и старался игнорировать въедливый голос, нашёптывающий о том, что Феликс должен быть счастлив только с ним. Это только ему он должен улыбаться. Только его держать за руку. Только его губы целовать, робко раскрывая языком, и... Хван тряхнул головой, приказав голосу заткнуться. Он поцеловал Феликса в висок и, едва отстранившись, вновь прижался к губам. Солёные и влажные, он сминал их куда смелее и мягко оглаживал бока тёплого вздрагивающего тела. Хван слышал вздох, полный возмущения, и то, как он сменился стоном, низким и гортанным.       Феликс застонал и нахмурился. С первых дней их знакомства Ли хотел этого. Хотел поцеловать эти выразительные губы. Ощутить, как они медленно сминаются под напором его собственных губ. Хотел узнать, каковы они на вкус. Как крепкие сигареты, кофе, разбавленный молоком, или пиво? Он мечтал об их первом поцелуе. О робком и застенчивом, практически невинном. Или о жарком и пьяном, пропитанном запахом пота и вкусом перебродивших ягод. Ли мечтал о многом, но никогда не думал, что поцелуй будет солёным. Что вино, которое они пили, направляясь сюда, станет безвкусным, а сам поцелуй – жарким и голодным. Феликс сам углубил его. Он больно укусил Хвана за нижнюю губу и тут же провёл по ней языком, словно извиняясь. Его тонкие пальцы скользнули вверх по груди Джина к его шее. Он запутался в его волосах, сжимая их больно и требовательно. Ли было плевать, что руки станут красными от тоника. Плевать на то, что подумает Хван. Он не хотел, чтобы тот отстранялся, и чтобы этот поцелуй когда-нибудь заканчивался. Хёнджин оторваться не спешил. На этот раз нет. Ему хотелось целовать, трогать, прикасаться. Ему хотелось прижать Феликса и втиснуть его в себя, срастись с ним кожей или раствориться в нём самом. Хотелось узнать и запомнить его вкус, запомнить изгибы его тела и низкие стоны. А главное, несмотря на все свои благородные мысли, Хван хотел, чтобы Феликс запомнил его. Запомнил не только, как друга, с которым гонял по пустым загородным трассам и напивался пьяным, и мечтал о чём-то несбыточном, но и как того, кому Хёнджин впервые настолько откровенно признался в своих чувствах. Он мягко скользнул рукой под футболку, оглаживая вздрагивающие мышцы живота, а после неспешно спустился к паху и несильно сжал через плотную ткань.       — Я только рукой, ладно? — жарко прошептал Хван, прижимаясь горячими губами к шее. — Тебе будет приятно.       — А? Что? — шумно выдохнул Ли.       В его мыслях было восхитительно пусто. Пусто и в то же время голова казалась ватной и тяжёлой. Он не мог соображать. Все его желания сводились к одному: он желал, чтобы мир рухнул. Чтобы само время перестало существовать, потому что тогда он бы и дальше смог чувствовать эти прикосновения. Пугающие и манящие, заставляющие забыть о слезах и ощутить уже знакомый стыд, смешавшийся с желанием.       — Позволь прикоснуться, — повторил Хван, и Ли, облизав свои губы, согласился.       Он нервничал, и сердце в груди заколотилось сильнее. Для него всё это было новым и немного пугающим.       — Я не... никогда...       — Я знаю, — отозвался Хван.       У Феликса не было секса никогда и ни с кем. Конечно, он знал. Потому что Ли рассказывал ему обо всём, что происходило в его жизни, насколько бы смущающим и интимным это ни было. Ну, почти обо всём.       — Я только руками. Это всего лишь пальцы, — успокаивающе шептал Хёнджин куда-то в шею, расстёгивая чужие джинсы.       В действительности ему было всё равно, как доставить Феликсу удовольствие. Он мог бы сделать это и ртом, если бы Феликс его об этом попросил или дал понять, что этого хочет. Хван этого никогда раньше не делал. И это было бы неумелое волшебство. Но с Феликсом ему не было бы противно, и после он бы постарался сделать так, чтобы ощутить выразительные губы Ли на собственной плоти. Воображение услужливо подкинуло правильную картину, и на мгновение у Хвана перехватило дыхание. Он задышал чаще и потянул джинсы Ли вниз. Пальцы обхватили горячий налитый член. Его рука двигалась медленно. Губы требовательно скользили по шее. Джин целовал влажно, и покусывал кожу, и оставлял следы, которые сойдут только через несколько дней. Свободной рукой он перехватил ладонь Феликса и опустил на собственный пах. Он без слов просил сделать ему приятно, и Феликс, помедлив, принялся расстегивать пояс на чужих джинсах. Его пальцы дрожали и совсем не хотели слушаться, а тело реагировало на ласку так остро, что справиться с собой оказалось так же трудно, как добраться до чужого члена. Ли глотал свои стоны и до боли кусал губы, чувствуя, как подкашиваются ноги. Он не знал, что сильнее его заводило: прикосновения длинных музыкальных пальцев к его члену или ощущение чужой плоти в его собственной ладони. Феликсу нравилось чувствовать, как под пальцами размазывается влага. Он совсем не умел этого делать, но интуитивно старался делать так, как нравилось ему самому. Так, как он ласкал себя по утрам или когда вспоминал о Джине за закрытой дверью ванной комнаты. Тогда ему тоже приходилось глотать собственные стоны, чтобы никто не услышал и не узнал о его маленькой тайне.       — Поцелуй ещё, — на выдохе попросил Ли. — Поцелуй меня в губы.       Хёнджин отреагировал практически сразу. Он целовал глубоко и жадно, а его рука, напротив, двигалась неспешно и лениво. Он растягивал удовольствие. Хотел, чтобы Феликс прочувствовал. Ему нравилось, как тот прогибался в пояснице и неосознанно подавался бёдрами навстречу. И нравилось ощущать, как дрожит чувствительное тело. Когда у Феликса подогнулись колени, Хван едва успел обхватить его за талию и прижать к себе. Помедлив, Джин стащил с себя майку, бросил на ещё тёплый песок и опустил на неё Феликса обнажёнными бёдрами. Хван мягко поцеловал его в самый уголок припухших губ. Это было мимолётное практически интимное прикосновение. Пока оно длилось, Хёнджин не отрывал взгляда от глаз Феликса. От красивых глаз, слегка воспалённых от слёз и мутных от желания. Джин мягко надавил на его плечо, заставляя лечь, и неспешно стащил с него джинсы и кроссовки, оголяя бледные ноги. Кончиками пальцев он провёл от лодыжки до самого бедра и выше, задирая футболку. Приблизившись, он накрыл губами бледно-розовую ареолу соска и пальцами вновь затерялся в районе паха. Он хотел ласкать это тело везде – губами, руками, языком. Хотел слышать, как с губ Ли срывались низкие протяжные стоны, и как тот тихо всхлипывал от переизбытка эмоций. Феликс толкался в его ладонь и время от времени сводил ноги вместе. Чтобы оторвать Хвана от своей груди, он потянул его за волосы и притянул к лицу. Ли не понял, когда именно его затрясло. Когда тугой ком внизу живота порвался, выжигая внутренности, оседая пульсирующим удовольствием. В тот момент, когда его семя испачкало ладонь Хвана, он глухо простонал в губы, цепляясь за его плечи, как за единственное спасение. Хван и был его спасением. Его точкой опоры, его дыханием и его жизнью. Был его раем и персональным адом, и если бы Ли только вспомнил о том, что тот вскоре покинет его, что утром Хван сядет в самолёт и улетит, он бы ни за что не попросил о большем. Но он был так пьян от выпитого вина и собственных чувств, от глотка солёного морского воздуха и недавнего оргазма, что шептал лишь о том, что хочет продолжения. Что готов дойти до конца.       Хван тоже хотел, но немного иного. Он хотел быть у Феликса первым и, что важнее, стать его последним. Он желал его, но всё равно медлил. Хван привык брать. Он любил красивые вещи и красивых людей. У него было много отношений на одну ночь, и он никогда не хотел, чтобы с Феликсом было так же. Он всегда представлял, что какое-то время они будут просто встречаться. То есть принципиально в их жизни ничего бы не изменилось, но всё, что они делали раньше, они бы теперь делали только вдвоём. И позже они бы, конечно, переспали. Сделали бы это без вина и обязательно на кровати в спальне Феликса, пока родителей последнего не было бы дома. Хван был практически уверен, что для Ли это было бы значимо. Свою комнату тот любил и чувствовал себя там в безопасности. И Хёнджин никогда не думал, что в итоге всё сведётся к ночи, где они станут любовниками на пару часов, а после больше никогда друг другу не позвонят. Феликс не позвонит потому, что ему будет больно слышать его голос. А сам Хван не станет напоминать о себе. Эта картина слишком явственно всплыла перед глазами, и Хёнджин, закусив губу, собрался отказать. Отказать со словами, что в этот вечер им обоим вполне достаточно этих жарких поцелуев и скользящих прикосновений, но Феликс всё шептал, и тянул к нему свои руки, и его глаза были такими поблёскивающими и водянистыми, что Хван не смог отстраниться. Он смял выразительные губы поцелуем, долгим и очень тягучим. После приподнялся.       — Не бойся, — шепнул Хёнджин.       Поглаживая ноги Феликса, он неспешно развёл их в стороны и устроился меж его бёдер. Он делал это неспешно, а после замер и окинул тело Феликса взглядом. Живот вздрагивал, и грудь быстро вздымалась, и его губы были припухшими и влажными. На коже кое-где виднелись блёклые следы и следы вполне заметные, лиловые. Феликс действительно был красивым. На бледную кожу мягко ложились тени, волосы в тусклом свете догорающего дня казались ещё темнее. Они разметались по песку и пахли солоноватым запахом юного пота, кожаным салоном авто, морским бризом и едва уловимой горечью табака. Обладать этим телом было по-своему желанно и, пожалуй, запретно, но Хван готов был рискнуть.       — Не бойся, — повторил он.       Смазки у него не было, но зато имелись презервативы. Он всегда таскал с собой пару на случай незапланированных контактов. Он выудил квадратик из заднего кармана своих джинсов, оторвал край зубами и выдавил смазку на пальцы. Он скользнул ими меж ягодиц и, встретившись с взглядом Феликса, осторожно проник внутрь сперва одним, а после вторым. Его пальцы плотно обхватывало кольцо из мышц. Он ощущал сопротивление и то, как горячо внутри. А ещё он слышал, как шумно и прерывисто дышал Феликс. Он видел, как беспорядочно вздымалась его грудь, и как Ли, зажмурившись, кусал свои губы. Феликс пытался привыкнуть к ощущениям. Привыкнуть к осознанию, что пальцы Хвана в нём. Он представлял это в своих самых горячих и сокровенных фантазиях, но никогда не играл с собой. Никогда он не ласкал себя так и, быть может, в этом была основная причина того, что ему не нравилось. Ли ощущал дискомфорт. Возбуждение боролось с чувством неправильности. Стыд и осознание того, как он неопытен, заставляли сильнее кусать губы и глотать тихие стоны. Ли было стыдно перед Хваном. Стыдно за то, что он не понимал, как доставить тому удовольствие. Джин на его фоне был куда опытнее. У него были девушки и, возможно, парни. Возможно, его друг с самого начала был бисексуален, и Феликс просто этого не замечал.       — Ты можешь вставить, — голос Феликса хрип.       Он не знал, что ещё рано. Что Хван не подготовил его, как следует, и что если тот попытается войти, то будет больно. Он просто просил, не зная всех тонкостей.       — Ещё нельзя, — выдохнул Хван, прижимаясь губами к острой коленке. — Нельзя, — повторил он.       Ему очень хотелось, но это был Феликс. Феликс, который ему доверял, который не заслуживал боли. Хёнджин понимал, что она всё равно придёт, но старался сделать так, чтобы боль была не такой острой, чтобы в итоге Феликс не запомнил этот вечер, как самый паршивый в своей жизни. Хван на мгновение закрыл глаза. Он рвано и шумно втянул воздух. Феликс был горячим и очень узким. Он сладко сжимался, плотно обхватывая гибкие и пластичные пальцы. Они лёгкой волной двигались там, внутри. Скользили в поисках того самого правильного места. Проникали глубже, замирали, растягивали. Хван умел доставлять удовольствие, и если чего-то не знал, то мог быстро этому научиться, наблюдая за реакцией тела. Это умение было полезным. Он научился этому на сотнях загородных тусовок, на задних сиденьях машин, в кроватях своих знакомых и случайных любовниц. Он ласкал Феликса руками и жадным услужливым ртом. Он целовал его разведённые ноги от колен до бёдер, оставляя следы своего присутствия. Целовал вздрагивающий живот, скользя языком по ложбинке пупка и выше – к розовым ареолам. Хван заласкивал его тело, пока не добрался до щёк, покрытых яркими пятнами неровного румянца. Он провёл по щеке языком, оставив влажный след, и, коротко усмехнувшись, склонился к уху.       — Знаешь, — прошептал он, — они очень сладкие... твои веснушки.       Он так сказал, и с губ Ли сорвался тихий стон. Его глаза широко распахнулись, и он выгнулся дугой. Пальцы Хвана зацепили в нём что-то. Что-то такое, от чего дрожь усилилась. Она на мгновение оглушила, слилась с протяжным стоном и заставила Феликса вспыхнуть с новой силой. Хван медлил, и Ли боялся, что снова кончит. От ласк и шёпота. От простого осознания, что они вместе. Здесь и сейчас на этом берегу.       — Заткнись, — шёпотом отозвался Ли.       Он мягко оттолкнул Хвана от себя, заставляя того вытащить пальцы. И так же мягко надавил на его плечи, заставляя лечь обнажённой спиной на песок. Ли чувствовал, как его собственное тело облизывает прохладный морской ветер. Он забрался на бёдра Хёнджина и навис над ним, чтобы посмотреть прямо в глаза.       — Я не фарфоровый, — выдохнул Ли, хоть и плохо понимал, почему всё ещё пытался доказывать, что сильный и смелый, когда уже буквально собирался сесть на чужой член.       Почему, глядя в глаза Джина, начинал злиться, желая большего. Желая, чтобы всё наконец-то случилось, и тогда время перестанет существовать. Оно сольётся с ними воедино, и тогда, быть может, Хван не уедет. Он останется с ним здесь, на этом берегу, подальше от людских глаз.       — Я люблю тебя, — прошептал Феликс, приподнимаясь, чтобы приставить к входу головку чужого члена.       Ладонью он упёрся в грудь Джина и попытался сесть. Крупная головка неприятно давила на кольцо мышц, но никак не хотела проскальзывать внутрь. Это злило Ли, и он, кусая губы, хмурился. Было больно, но он не собирался сдаваться так легко.       — Толкнись... Помоги мне, пожалуйста.       С губ Хвана сорвался рваный вздох. Феликс всё ёрзал, и сдерживаться было тяжело. Он опустил руки на его талию, крепко сжал и подался бёдрами вперёд. Хёнджин видел, как морщится Феликс и закусывает губы, ощущал, как его пальцы болезненно сминают кожу, ища точку опоры. Он ощущал, как сопротивляется разгорячённое тело, как Феликс дёргается в неосознанной попытке избежать проникновения. И видел, как выразительные губы распахиваются и из них вырывается стон, перетекающий в отчаянный всхлип, когда налитая головка всё-таки оказывается внутри. Хван входил в него медленно, проникая сантиметр за сантиметром. Войдя до половины, он остановился и потянул Феликса на себя. Он уложил его себе на грудь, обнял с каким-то странным не присущим ему трепетом и неспешно задвигал бёдрами. Хван знал, что Ли сдерживает себя. Он чувствовал его дрожь, мелкую и болезненную. Чувствовал трение своей головки об упругие стенки. Феликс не просил остановиться. Он только постанывал, чувствуя, как его словно раздирают изнутри. Раз за разом, толчок за толчком. Феликс думал, что если всё так и продолжится, его собственное возбуждение спадёт. Он ждал этого, но очередной толчок Хвана задел в нём что-то такое, что прежде задевали длинные пальцы. Глаза Ли широко раскрылись, и его стон прозвучал звонче.       — Пожалуйста. Ещё раз. Сделай так ещё, — шептал он, и когда Джин повторил, тело пробила крупная дрожь.       Она приятно обволакивала, смазывала боль, подталкивала желать большего. Просить о большем. Феликс ёрзал на бёдрах. Он расслабился и раскрылся, впуская глубже в своё тело. Хван нашёл нужный угол и поймал правильный ритм. Такой, который нравился Феликсу, который заставлял Ли подкатывать глаза и срывал с губ неровные стоны, смешивающиеся с шелестом накатывающих волн. Хван опустил ладони на его ягодицы и крепко сжал. Он манипулировал им, насаживая на свой член. Губы прижались к взмокшим волосам Феликса. Его движения были ленивыми, тягучими и глубокими. Иногда он замирал, вжимаясь в тело, и начинал двигаться вновь, улавливая крупную дрожь. Он обращался с этим телом нежно, несмотря на то, что это было по-своему сложно. Ему нравилось быть своеобразной точкой опоры для этих аккуратных пальцев. Хёнджин ловил стоны, срывающиеся с искусанных губ, шумно дышал и шептал какие-то глупости. Он делал это тихо, у самого уха, он называл Феликса красивым, он повторял, что его веснушки действительно сладкие, и признавался, как горячо и мягко у него внутри. Хван остановился лишь тогда, когда пульсация в его собственной плоти стала невыносимой. Он ощущал, насколько близок к финалу, и содрогнулся, когда Ли сорвался на какой-то слишком низкий и кроткий стон. Джин не собирался кончать внутрь Феликса, но тот сжимался и пульсировал так сильно, что другого выхода не было. Он просто не успел бы вытащить. А, возможно, не хотел этого, потому что тогда какая-то крохотная часть его будет глубоко внутри Феликса. Он будет там, в его теле. Растворится в нём. Это был эгоистичный поступок. Такой же эгоистичный, как просьба Феликса остаться с ним навсегда. В этой позе, на этом пляже, под присмотром безразличных звёзд.       — Пожалуйста... останься со мной, — прошептал Феликс, когда сердце немного замедлило свой ход.       Он повторил эту фразу ещё раз, но тогда Хван ему так ничего и не ответил. Он накрыл губы Феликса своими, когда тот попытался заговорить снова, а после напомнил о времени. Он сказал о том, что им стоило бы вернуться, и глаза Феликса потемнели. В тот момент Хёнджин понял, что Ли его не простит. Причём не простит не за молчание, не за то, что он собрался улететь в Штаты и оставить его здесь, и даже не за первый секс без долгих прелюдий и мягкой постели. Феликс не простит его именно за эту короткую фразу, потому что буквально она означала, что он, Хёнджин, вместо того, чтобы провести последние часы наедине с ним, хочет вернуться, чтобы пить, слушать бессвязные разговоры своих друзей и ловить на себе завлекающие хищные взгляды. Конечно, Хван не это имел в виду, но он был практически уверен, что Феликс подумал именно так. Был уверен и не стал ничего объяснять. Он молча наблюдал, как Феликс поднимается с его бёдер и на негнущихся ногах идёт к своим штанам, как пытается платком стереть сперму с тела и одеться. Хван ему не мешал. Он поднялся на ноги, застегнул ширинку и кое-как отряхнул свою майку. Возвращаясь назад, они не говорили. Хван шёл на шаг позади.       На берегу, где всё ещё играла музыка, горел костёр и пахло печёными морепродуктами. Их отсутствия практически никто не заметил. Только Эдриан как-то странно покосился на торс Хёнджина в заметных отпечатках чьих-то пальцев, но тот пихнул его локтем под бок и разговора не состоялось. Они пробыли на берегу всю ночь. Феликс держался поодаль и пил. Причём пил не то, что бы много. Просто больше, чем обычно, и румянец уже не сходил с его щёк. Он даже решился попробовать пунш Эдриана, но после всё равно вернулся к вину. Когда на дне бутылки осталось совсем немного, рядом опустился Хёнджин. Феликс, конечно, дёрнулся от него, но уходить всё-таки не стал. А Хван не стал пытаться с ним заговорить. Он только обнял его за плечи и притянул к себе. И после, когда вина в бутылке совсем не осталось, Феликс заснул у него на коленях.

***

      Они пробыли на пляже Коста-Дорады до самого рассвета. К утру воздух стал прохладным, небо над морем порозовело, и из воды показался край солнца. Хёнджин смотрел в сторону горизонта. Он всегда представлял, что море в том месте бурлит и пенится, и вода выплёскивается куда-то через край. На его коленях мирно посапывал Феликс, прикрытый кожаной курткой, любезно одолженной Луисом. Многие спали под тентом прямо на песке, кто-то ютился в салоне своих автомобилей, Лесли безбожно блевал в кустах, возвращая всё, что было выпито и съедено за ночь. Луис услужливо держал его растрёпанные волосы. Эдди тихо храпел у потухшего костра на груди Эмили, которую уже к середине ночи клялся послать к дьяволу. Вообще направления были и похуже, но только когда она этого не слышала. А самолёт самого Хвана был уже где-то высоко в небе и держал курс на Атлантику. Хван подумал об этом и коротко улыбнулся. Он перевёл взгляд с восходящего солнца на мягкого и очень тёплого Феликса и едва коснулся пальцами его щеки, осторожно убирая с лица прядь чёрных волос. Ли поморщился и открыл глаза.       — Прости, — выдохнул Хёнджин, — я разбудил тебя?       — Который сейчас час? — вместо ответа спросил Феликс, поднимаясь с чужих колен.       Его волосы были взлохмачены, и на щеке отпечатался след от пуговицы. Сонный, он пытался понять, кто он и где, а ещё, почему так болит голова и задница. Последнее беспокоило меньше, но тупая боль всё равно была неприятной. Как и слова, брошенные Хваном сразу после секса. Воспоминания о них накатили неожиданно. Феликс судорожно выдохнул и, тряхнув головой, окончательно проснулся. Он слышал, как Хван ответил ему, и пазл в голове не сошёлся.       — Кажется, ты опоздал на самолёт, — сухо произнёс Ли.       Он облизал пересохшие губы и скользнул взглядом по берегу. Во рту стоял неприятный привкус перебродивших ягод. Хотелось запить его чем-то вроде воды, но под рукой ничего не оказалось, и Феликс потянулся к своему карману, чтобы достать оттуда смятую пачку и пластмассовую зажигалку. Из всех сигарет выжила только одна. Ли поспешил прикурить, до того как придётся о чём-то говорить.       — Опоздал,— просто ответил Хван и пожал плечами.       Феликс успел сделать только одну затяжку, когда у него забрали сигарету. Хвану не нравилось, когда тот курил. Он бросил сигарету на песок и придавил подошвой тяжёлого ботинка. Он сделал вид, что не заметил возмущённого возгласа, но пропускать ещё один удар по лицу не захотел и перехватил кулак Феликса в опасной близости от своей припухшей скулы.       — Ты простишь меня? — спросил Хёнджин, глядя прямо перед собой на восходящее солнце, и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Я был бы очень признателен, если бы простил. И накормил обедом. И, может быть, пустил переночевать.       Губы Феликса сжались в тонкую полосу. Он перевёл взгляд на Хёнджина, но ничего не ответил. Ночью тот разбил его сердце дважды. Первый раз, когда признался в любви и поцеловал, прекрасно зная, что не сможет остаться. Что они расстанутся и больше не встретятся. Второй раз это произошло после просьбы Феликса остаться с ним навсегда. Ли понимал, что это невозможно, но в тот самый момент, вспомнив о своих друзьях, Джин сделал ему очень больно. Так больно, что Феликс с трудом сдерживался, чтобы не расплакаться и не броситься в ноги Лесли или Эдриану, умоляя их отвезти его домой. Конечно, он мог бы попытаться вызвать такси, но у него не было с собой столько денег. Ему пришлось остаться и натянуто улыбаться. Пить и пытаться не думать о том, что произошло. Он пытался выкинуть всё это из головы, но Хван снова оказался рядом, и боль смешалась с отчаянием, а после бутылка опустела. Феликс не помнил, как уснул, но вот своё пробуждение, был уверен, что запомнит навсегда. Как и горячие губы, оставляющие на его теле следы. Как и пальцы, ласкающие так нежно и в то же время требовательно. Как и шепчущий голос, сладкий и лживый.       Он одёрнул свою руку и крепче сжал пластмассовую зажигалку.       — Я позвоню маме и попрошу её приготовить и на тебя. И скажу о том, что ты переночуешь сегодня у меня.       Ли не стал говорить о том, чтобы Джин проваливал к тому же Лесли или заботливому Луису. Не стал говорить, что тот мог переночевать в своей машине. Вместо этого он согласился, так и не ответив на просьбу Хвана простить его. Этого сделать он был не готов. Не сейчас и не здесь. Он старался говорить сдержанно и отстранённо, а Хван продолжал смотреть прямо перед собой и странновато улыбаться. Несмотря на всё случившееся этой ночью, он был практически уверен, что Ли ему не откажет. Феликс часто приходил на помощь страждущим, даже если эти страждущие заставляли его курить и сжимать кулаки. Хван поднялся на ноги. Засунув руки в карманы, он сделал несколько шагов и замер у кромки воды. Он вдохнул полной грудью солёный воздух, медленно выдохнул и заговорил:       — Если ты меня не простишь сегодня, мы приедем сюда завтра. Мы будем приезжать сюда раз в неделю или даже два. Я буду покупать тебе курицу. И в один из дней я расскажу тебе, что те слова... я просто боялся, что нас кто-то найдёт и увидит тебя таким. Таким, каким могу видеть тебя только я.       Феликс нахмурился. После затяжки лучше не стало. Во рту всё ещё ощущался неприятный привкус брожения, а теперь и крепкого табака. Он смешивался с привкусом разочарования и злостью. Ли собирался выплюнуть едкие слова, что Хван не думал о том, что их найдут, пока целовал его, ласкал и трахал. Феликс практически сделал это, но вовремя одёрнул себя. Когда Джин поцеловал его, он не стал отталкивать. Он сам позволил. Сам попросил о большем. И всё же самоуверенность Хёнджина раздражала, и бабочки в животе больше не щекотали его изнутри.       — Дорогое удовольствие – летать из Штатов дважды в неделю, — коротко бросил Феликс.       Он поднялся на ноги и стряхнул рукой песок со своих джинсов. До него так и не дошёл смысл сказанных слов. Вернее он не хотел принимать тот факт, что Хван буквально говорил ему о том, что остаётся. Ли боялся, что это всего лишь плод его похмельной фантазии.       — Едем домой. Я хочу принять душ.       Он уже развернулся и сделал шаг, когда Хван окликнул его:       — Феликс! — выкрикнул он и сделал это, пожалуй, настолько громко, что имя Ли слышал даже несчастный Лесли, всё ещё не выбравшийся из кустов. — Феликс, — уже тише произнёс Хёнджин.       Он сжимал и разжимал пальцы. И было видно, как он силится подобрать слова. Конечно, Хван знал, что виноват. За брошенную после секса фразу в частности. Он знал, что Феликс разозлится. Разозлится и не станет снова просить остаться. И тогда при прощании, если, конечно, захотел бы к нему подойти, Ли бы не заплакал. Меньше всего Хван хотел видеть его слёзы и не иметь возможности их стереть, не иметь возможности успокоить. Поэтому да, он предпочёл бы, чтобы Феликс на него злился и даже ненавидел, только бы не плакал. Так Хёнджин думал. А после была бутылка вина, которую Феликс выпил один. И пока Ли мирно спал на его коленях, Хёнджин смотрел на его приоткрытые губы, на длинные ресницы, ненавязчиво перебирал его волосы и думал о том, что это мгновение больше никогда не повторится. Больше они никогда не прокатятся к какому-нибудь дикому пляжу, не будут соскребать последние центы на бензин, не будут сидеть на берегу и встречать рассветы. И Феликс больше никогда не заговорит с ним так, как раньше. Хван думал об этом. Мысли роились и сплетались, и стягивались в плотный ком. Мысли рвались наружу из черепной коробки, причиняли боль, а после как-то внезапно утихли. Хёнджин скользнул рассеянным взглядом по лицу Ли. Куда ему ехать? Зачем? Его Феликс здесь и он вроде как принял его. И он вдруг осознал, что если уедет сейчас, то будет жалеть об этом всю свою жизнь и вряд ли ещё когда-то будет по-настоящему счастлив. Хван в очередной раз сжал и бессильно разжал кулаки.       — Я не буду летать сюда из Штатов, — наконец сказал он, глядя в глаза Ли прямым взглядом. — Я вообще не полечу в Штаты. Я останусь здесь. С тобой. Навсегда. Если, конечно, я всё ещё тебе нужен. Ведь нужен? — вопрос прозвучал неуверенно и Хёнджин протянул к Феликсу руку.       Ли нахмурился. Он непонимающе смотрел на Хёнджина, не замечая, что эта сцена привлекла к себе внимание тех, кто спал не слишком крепко. Кто-то тихо выругался и, перевернувшись на бок, снова попытался уснуть, кто-то отправился на поиски того, чем можно было догнаться и промочить горло. Но Ли было плевать то, что их кто-то увидит или услышит. Он смотрел на Хвана и, казалось бы, готов был снова врезать ему или послать. Взгляд Джина начал меркнуть, и он собирался уже опустить свою руку, когда её успели перехватить. Слова Хвана не уняли злости, но они парализовали, и Ли понадобилось чуть больше времени, чтобы понять их значение. Он уже глубоко вдохнул и собирался что-то сказать, как до него донёсся въедливый голос Эдриана:       — Да господи, поцелуйтесь уже и свалите куда-нибудь! Тошнить начинает от вашей драмы!       Для надёжности Эдриан бросил в сторону Феликса и Джина свой кроссовок. Тот пролетел мимо и упал на песок, и Ли словил себя на клокочущей мысли о том, что стоило поднять его и бросить в море. Следом он бы выбросил Эдриана, но ему едва ли хватило бы сил его поднять. Впрочем, Хван был с ним полностью солидарен. Рыкнув, чтобы Эдди заткнулся, он крепче сжал ладонь Феликса и потянул его за собой в сторону их стоянки, чтобы уже там, сидя в машине, услышать его ответ:       — Ты нужен мне, — произнёс Ли.       Он сидел, повернув голову в сторону Хвана, и не отпускал его руку. Боялся, что если сделает это, тот передумает и исчезнет.       — И я хочу, чтобы ты остался со мной.       Хван улыбнулся. Его улыбка вновь стала самодовольной, острой и немного лукавой. Он потянул Феликса на себя и обнял его так же неуклюже, как и вчера.       — Я останусь, — тихо пообещал Хёнджин и, поразмыслив, добавил: — Надеюсь, у тебя найдётся подушка для меня?       Хван спросил и перевёл взгляд на восходящее солнце. Сейчас у него в кармане было только триста евро, мобильный телефон и пустая пачка сигарет. Бак в машине был практически пуст: хватило бы только до дома Феликса или даже меньше. Он был голоден и его руки озябли после ночи. Но, глядя на это солнце и сжимая маленькую тёплую ладонь, сегодня он был, пожалуй, самым счастливым человеком в этом городе.