Притворись, что любишь меня

      Воздух в Барселоне был тяжелым и душным. Воздух был пропитан специями и винным брожением. Воздух пах духами и потом, и морским бризом, и выхлопными газами автомобилей. Туристы сновали по узким улицам. Туристы заглядывали в каждый магазин с яркой вывеской, и пили на летних террасах холодную сангрию, и слушали струнные переборы испанской гитары. Феликс любил уличных музыкантов. Он останавливался рядом с теми, чья музыка нравилась ему больше прочих. И для них у него в кармане всегда была мелочь. Несколько монет и сейчас отягощали его карман. Они и ещё пара бумажных сотен, которых ему вряд ли хватит, чтобы снять комнату на продолжительное время. Впрочем, летом в Барселоне можно было обойтись и лавкой на улице, но Феликсу эта идея не нравилась. Он уже несколько часов сидел на лавочке недалеко от закрывшегося на ночь океанариума и смотрел в сторону пристани. Туда, где виднелись очертания старых парусных кораблей. Он слушал шум машин на автомагистрали, разговоры прохожих, сливающиеся в неразборчивый шум, и крики голодных чаек. Феликс слушал и вспоминал те слова, которые сказал ему отец, когда он рассказал ему о своей ориентации. Это не вышло случайно. Напротив, Ли готовился к этому разговору долгие две недели, прошедшие с той ночи на Коста-Дораде. Они с Хваном больше не спали вместе. Точнее спали, но не как любовники. Они встречались, но до секса ещё не дошли. Феликс был не готов повторить, а Хёнджин не настаивал, но это не мешало им целоваться и ласкать друг друга до дрожи в коленях, до сбитого дыхания и ярких искр под закрытыми веками. Хёнджин любил оставлять на нём следы своего присутствия, а Феликс не любил лгать о том, откуда на его теле засосы. Он не хотел больше лгать семье и самому себе, поэтому решился рассказать обо всём, когда все собрались за ужином. Ли предполагал, что в итоге всё будет паршиво, но в глубине души он всё-таки надеялся на лучшее. Эти надежды угасли, когда отец ударил его по лицу и сказал о том, что у него больше нет сына. Тогда Феликс только бессильно сжал и разжал кулаки. Он вернулся в свою комнату, забрал оттуда заранее приготовленную спортивную сумку и ушёл из дома. Феликс до ночи бродил среди городских улиц и позвонил Хвану только тогда, когда время перевалило за полночь. Он ничего не объяснил Джину. Только попросил приехать. Тот согласился, поэтому сейчас Ли ждал его, разглядывая носки своих чёрных кедов и время от времени касаясь припухшей скулы. Та саднила, но не так, как собственное сердце. Ему было обидно, потому что ни мать, ни сестра не заступились за него. И в то же время он надеялся, что отец остынет, и они смогут поговорить. Эта надежда в нём всё ещё теплилась. Теплилась, пока он ждал Хёнджина. Того самого Хёнджина, гоняющего на Bentley, которую у него не забрали. У Хвана вообще ничего не забрали. Напротив, отец Джина позволил тому жить в их квартире, не лишил карманных денег и согласился и дальше оплачивать его обучение на художественном факультете. Конечно, это случилось не сразу. В то утро, когда Хван позвонил родителям и гордо заявил о том, что он ни под каким предлогом не сядет в самолёт, он выслушал такую гневную тираду, какой не слышал никогда за всю свою недолгую жизнь. Даже когда его, пьяного, домой на плече заволакивал Феликс, даже когда он едва не разбил отцовскую машину - отделался только слегка помятым бампером,- отец не говорил с ним настолько холодно и грубо. Хван всё ждал, что под конец диалога тот от него отречётся или хотя бы пошлёт для соблюдения некого мирского равновесия, но этого не случилось. Тогда Хёнджин только извинился и сбросил вызов. Он знал, что его родители не вернутся, чтобы силой увезти его с собой, но подсознательно ждал этого, потому день, проведённый в доме Феликса, был по-своему нервным. К ночи стало легче. А через день родители сами позвонили ему. Его хлопотная мать говорила с ним как всегда мягко. Голос отца сочился напускным спокойствием. В конечном итоге им удалось договориться. Но если бы дела обстояли совсем паршиво, то у Хвана всегда имелся запасной план: в городе по-прежнему оставалась его бабушка. Его понимающая и любящая бабушка, которая не позволила бы помереть ему с голоду. Хёнджин провёл ещё сутки в доме Ли и вернулся в свою опустевшую квартиру. В квартиру, где после они с Феликсом подолгу целовались, лёжа на полу в гостиной, и пили вино, глядя на оживлённый проспект и огни храма Святого Семейства. Он забирал Феликса утром и время от времени тот оставался у него ночевать. И это время было по-особенному счастливым. И веснушки Ли были такими же сладкими, как там, на пляже. К слову, завтра они вновь собирались ехать туда. Под этим предлогом Феликс остался ночевать у себя дома. И когда он звонил, Хёнджин видел уже второй сон из десяти, но голос Феликса, тихий и какой-то отчаявшийся, заставил проснуться. Он спешно влез в джинсы - ещё относительно чистые,- схватил ключи и, уже спускаясь по лестнице, натянул на себя майку, которую не мешало бы постирать. До океанариума Джин добрался минут за десять. В салоне пахло жжёной резиной и дымом сигареты, которую тот пытался прикурить ещё в самом начале, но после зло выкинул в окно. Его виски взмокли. Сердце ухало где-то в районе горла. Машина резко затормозила у тротуара. В одинокой фигуре на лавочке Хван безошибочно узнал Феликса. Хёнджин не стал глушить мотор. Он хлопнул дверцей и рванулся к нему. - Феликс?- позвал Хёнджин. Тот вздрогнул и отвёл взгляд от кораблей. Те казались ему такими далекими и совершенно необремененными проблемами этого мира. Феликс хотел бы оказаться на одном из этих кораблей, чтобы вокруг не было никого из тех, перед кем ему пришлось бы снова извиняться или оправдываться. Ли думал об этом, но взволнованное лицо Джина заставило его вернуться в этот город и в этот догоревший день. - Выглядишь так, словно за тобой гнался сам дьявол,- блёкло усмехнулся Феликс. Он поднялся с лавки и, подойдя, обнял Джина за талию, утыкаясь носом в ямку между его ключицами. - Ничего не говори,- тихо попросил он.- Просто постой со мной так немного. Хван запоздало кивнул и сомкнул губы, проглатывая то, что собирался сказать. Он обнял Феликса за плечи и крепко прижал к себе, скрывая от ищущих прикосновений прохладного ветра. Ветер дул с моря. Ветер пах солью и водорослями, и сырым деревом. Ветер путался в волосах и ворошил мысли. Близко подобралось и больно укололо нехорошее предчувствие. Хван всё-таки собрался заговорить. И, наверное, Феликс это почувствовал, потому что он сильнее сжал пальцами его футболку. Джину вновь пришлось замолчать. А после он заметил спортивную сумку, закинутую под лавку, и как-то внезапно всё осознал. Точнее не всё, но многое. Остальное Хван понял, когда осторожно отстранил Феликса от себя и увидел его лицо: тусклые глаза и совсем свежий след от чужого удара. Хван мог вспылить. Он мог выругаться и, стиснув кулаки, пообещать разыскать подонков, но смолчал, точно зная, что никаких подонков не было. Феликс редко ввязывался в драки. А если ввязывался, то никогда не проигрывал. Его одежда была целой и чистой, а сумка под лавкой и этот след говорили о том, что ударил его кто-то, от чьего удара Ли не стал уворачиваться, и кого не захотел бить в ответ. А если и захотел, то сдержался. - Ты всё рассказал, да?- глухо выдохнул Хван, осторожно касаясь пальцами ушибленной скулы. Он нервничал, но очень постарался, чтобы его голос звучал спокойно. - Да, -коротко ответил Ли. Он не стал лгать и натянуто улыбаться. Ему больше не нужно было скрываться, но ощущение свободы и облегчения быстро истлело. Ли любил своих родителей, и всю свою сознательную жизнь старался их не разочаровывать. Он был хорошим сыном, за которого никогда не приходилось краснеть. Сыном, который прислушивался к советам и старался не перечить. Так было вплоть до вчерашнего вечера. Вечера, когда весь его привычный мир рухнул. Ли до сих пор слышал, как звенело в ушах от удара тяжелой отцовской руки. Он чувствовал горькое разочарование и обиду. - Прости, что не посоветовался с тобой,- прикрыв глаза, выдохнул Ли. Он ошибся, когда посчитал, что слёзы высохли навсегда. В глазах вновь неприятно защипало. Пытаясь сдержаться, Ли, повернув голову в бок, поцеловал длинные пальцы Хёнджина в каком-то преданном извиняющемся жесте. Пальцы дрогнули, и Хван, склонившись, прижался горячими губами к виску. Он ощущал себя виноватым. За то, что случилось, и за собственные желания тоже. В действительности с того дня, как он вернулся в свою квартиру, ему очень хотелось, чтобы Феликс жил с ним. Чтобы они вместе просыпались, вместе готовили завтрак и засыпали тоже вместе. Чтобы после, осенью, вместе ходили на занятия и вместе их прогуливали. Он хотел делать всё то, что обычно делают пары. То есть всё то, чего раньше он, Хван, сторонился. Естественно, он говорил Феликсу об этом, но он не мог забрать Ли к себе. Точнее Ли не мог собрать вещи и уйти, не объяснив причин, поэтому Джин его ни о чём не просил и всегда соглашался, когда тот собирался ночевать дома. Он хотел проводить с Феликсом всё своё время, но вместе с тем не желал доставлять ему проблем, и когда Ли не так давно сам заикнулся о разговоре с родителями, Джин не придал этому особого значения. Точнее он знал, что Феликс прав, но не думал, что этот разговор состоится так скоро. Он представлял, что сперва они сядут и решат, когда именно и что скажут. Они бы постарались подобрать слова и пошли бы в дом Феликса вместе. И тогда, если бы отец Ли разозлился, то удар принял бы на себя Хван. Естественно, он бы не посмел ударить в ответ, но и не позволил бы причинить вред Феликсу. - Это моя вина,- тихо произнёс Хёнджин. Это, в общем-то, было правдой.- Не нужно было оставлять тебя одного. Он обхватил лицо Феликса тёплыми пальцами и слегка приподнял. Склонившись, Хван осторожно прижался губами к тонким влажным векам. На вкус они были солёными. - Подожди,- выдохнул он и, обогнув Феликса, направился к лавке. Джин подхватил чужую сумку, закинул себе на плечо и вернулся. Он сжал ладонь Феликса, крепко сплетая пальцы, и кивнул в сторону машины: - Поехали домой. Ли улыбнулся устало и как-то блекло. Он хотел сказать, что Хван ни в чём не виноват, но сил затевать спор у него не было. И когда авто медленно катило по оживлённой дороге, Ли молчал. Только в нескольких кварталах от дома он попросил Хёнджина притормозить у какого-нибудь магазина, где они смогли бы разжиться пивом или чем-нибудь покрепче. Феликс хотел выпить. Он вышел из машины вместе с Хваном и направился в сторону крохотного затрапезного магазинчика, подсвеченного мелкими дешёвенькими лампочками – золотыми и красными. Когда они вошли внутрь, там уже крутились подростки в рваных одеждах и футболках с изображением рок-групп. Те покупали банки со сладкими синтетическими энергетиками, и Феликс подумал о том, что он сам, как и Джин, вряд ли от них отличался. Не так давно они тоже пили подобную дрянь. И он грыз такие же цветные леденцы, отчего его язык становился синим. Ли и сейчас потянулся к конфете, но вовремя одернул себя и попросил пачку сигарет, игнорируя тяжелый взгляд Хвана. Ему пришлось показать документы, чтобы получить свою пачку. И, выйдя на улицу, Феликс закурил в ожидании Джина. Когда тот вернулся с парой бутылок вина, Ли тихо выругался. Он хотел напиться, а не баловать себя вкусом кисло-сладкого брожения. Феликс практически сказал это вслух, но Хёнджин забрал из его рук недокуренную сигарету, затушил её о мусорный бак и выбросил. Вручив Ли бутылки, Джин сам усадил его в машину. - Ну же, заходи,- сказал он, когда Феликс ненадолго застыл перед дверью квартиры. Здесь, в этой квартире, Ли часто бывал, когда родители Хвана были дома, и ещё чаще - когда они отсутствовали. Он знал здесь каждый угол и ему нравился вид из окон гостиной. И Феликс всё-таки переступил порог, когда Хёнджин слегка подтолкнул его в спину. В комнатах горел свет: Хван уходил в спешке и оставил всё, как есть. В комнатах пахло остывшим чаем, густыми сладковатыми красками и чем-то древесным. Хван любил простор и искусство. Он передвинул мебель в гостиной и превратил комнату в свою личную мастерскую. Он там рисовал и, бывало, там же и спал. Феликс давно привык ко всем его странностям и уже не удивлялся. - Присядь. Хван кивнул в сторону дивана и бросил на журнальный стол несколько цветных закрученных леденцов. Тех самых, на которые Ли смотрел в магазине. Конечно, Феликс его не просил, но он всё равно их купил. Рядом со столом Джин опустил сумку. - Подожди здесь. Я принесу мазь. Ну, от ушибов. Он ушёл раньше, чем Феликс успел возразить, и скрылся где-то в направлении спальни. Вернулся Хван быстро. Он опустился на диван напротив Феликса и пальцами потянулся к его щеке. Он старался едва касаться кожи и молчал. Конечно, Джин знал, что нужно о чём-то говорить или хотя бы что-то сказать, но мало представлял, что именно это должно быть. Всё будет хорошо? Ну, он не знал, как будет. А ещё он не хотел, чтобы Феликс вновь плакал, поэтому решил пока что не упоминать о сегодняшнем инциденте, о родителях Ли и обо всём, что с ними связано. - Я открою тебе вино,- закручивая тюбик, сказал Джин.- Если хочешь, могу предложить лазанью. Она вчерашняя, но ещё ничего. - Я не голоден,- отрицательно покачав головой, ответил Феликс. В действительности он не ел весь вчерашний день. Днём он нервничал, ожидая, когда с работы вернется отец. Уже после, за столом, Ли успел забросить в себя пару ложек гарнира, но поужинать нормально так и не смог. Когда тишина показалась ему удручающей, он вдруг выпалил всё то, что крутилось на языке. Это вышло спонтанно. Он признался, и это вовсе не было похоже на ту монотонную и длинную речь, которую он так старательно готовил, набираясь смелости и подбирая правильные слова, если в этой ситуации они вообще имелись. После уже было не до еды, но даже сейчас спустя столько часов голод так и не пришёл. Его заменила нервозность и усталость, и Феликс был не против просто выпить. Он был согласен даже на вино, купленное Джином, поэтому, откинувшись на диванную спинку, ждал свой заветный бокал. - Только вино,- добавил он, когда услышал, как Джин пошлепал босыми ногами в сторону кухни. Пока Хвана не было, Феликс заскользил взглядом по комнате и остановился на неприкрытом холсте с неровными и ещё свежими мазками краски. Джин только начал писать эту картину, но в ней Ли уже мог узнать черты собственного лица. Осознание, что на портрете будет именно он, заставило его невольно усмехнуться. - Я встречаюсь со сталкером,- беззлобно сказал он, когда Джин вернулся в гостиную и протянул ему бокал. Феликс сделал внушительный глоток и только после продолжил:- Может, нарисуешь меня в полный рост? Ну, как в фильме «Титаник»? Конечно, Ли говорил не всерьез, но ему нужна была разрядка, и больше не хотелось этой вынужденной тишины и молчания. - Почему бы и нет?- Хёнджин пожал плечами и поднёс к губам бутылку: пил он прямо из горла. И у него как раз имелся подходящий холст, нераспечатанный набор угля, который хотелось опробовать, и большой диван, где могло бы уместиться как минимум два Феликса в абсолютно расслабленной позе. А ещё Хвану нравилось, когда тот упоминал об их отношениях, когда говорил, что они встречаются и всё в этом роде. Он считал Феликса своим и за эти слова был готов на многое. Он даже позволил бы выкурить ему сигарету. Правда, только одну и где-нибудь на балконе. Так, чтобы он сам не видел. Но Феликс об этом не просил, и Хван подошёл ближе. Он склонился к нему, очертив лицо кончиками пальцев, и кивнул на диван. - Если хочешь, мы можем начать прямо сейчас,- протянул он.- Мы выпьем, я помогу тебе раздеться. Обещаю только смотреть и не трогать руками.- Хван так сказал, но в его глазах всё равно загорелся лукавый огонь. Ли собирался напомнить Хвану о том, что это была всего лишь шутка. Плоская и глупая шутка, но тот примчался за ним среди ночи и не лез в его душу, поэтому Феликс решил, что Джин заслуживает благодарности. Даже если она будет такой смущающей и откровенной. К тому же ему самому не мешало отвлечься и, сделав ещё один глоток, Ли согласно кивнул: - Хорошо,- выдохнул он и, отведя руку с бокалом в сторону, подвинулся ближе к Хвану, чтобы коснуться губами его губ. Поцелуй был мимолётным и очень мягким. После Феликс опустил взгляд.- Предупреждаю, если я буду трезвым, то сгорю от стыда. - Я за естественность,- хмыкнул Хван. Буквально это означало, что Феликсу идёт румянец на щеках, который вспыхивал каждый раз, когда Джин раздевал его и прикасался к телу, идут выразительные исцелованные губы и живой блеск в глазах. - Держи крепче,- усмехнулся Хёнджин, кивнув на бокал, и потянулся к мелким пуговицам на рубашке Ли. Он расстёгивал их неспешно и, вопреки обещанию, задевал пальцами оголяющуюся тёплую кожу. - Кажется, ты говорил, что мы сначала выпьем,- нахмурился Феликс, но отталкивать Хвана не стал. В какой-то степени ему льстило, что такой, как Хван Хёнджин, сейчас принадлежит только ему. Что это он, Феликс, вызывает в его глазах этот лукавый огонёк и заставляет идти наперекор собственным словам. А ещё, если задуматься, то Джин ему не солгал: фактически они оба уже выпили по глотку, а значит, тот имел полное право продолжать делать то, что делал. И Ли оставалось только усмехнуться собственным мыслям и ненадолго прикрыть глаза, наслаждаясь скользящими, мягкими прикосновениями. Эти прикосновения заставляли его ощущать себя желанным и любимым. Они делали его дыхание неглубоким и прерывистым, а губы - сухими и требовательными. Феликс провёл по ним языком - медленно и лениво. - Если ты сейчас снимешь с меня джинсы, то где гарантии, что ты вообще начнешь рисовать? - Тебе придётся поверить мне на слово,- усмехнулся Хёнджин и покосился вниз, на ремень чужих джинсов. Он хотел бы взять Феликса прямо здесь, на этом самом диване. Хотел бы поить его вином из собственных губ и вновь ощутить жар и узость чужого тела, и то, как Феликс отчаянно цепляется в его плечи. Здравый смысл говорил, что он не может так поступить. А двухнедельное вынужденное воздержание настаивало, что не только может, но и хочет. Хван крепче сжал бока, притягивая Ли к себе ближе, и губами прижался к его шее, оставляя влажные рассеянные поцелуи. Он обходился с этим телом так же ласково, как и прежде, но после всё-таки опустил руки. Он хотел Феликса и хотел написать его портрет. И сейчас эти желания были практически равноценными. Хван умел любить глазами. И умел создавать живые чувственные картины. Но он никогда не рисовал Феликса. Точнее рисовал, но не в присутствии последнего. Он делал наброски его губ, глаз и даже пальцев. Хван рисовал по памяти или глядя на фото, но ему всегда хотелось попробовать написать портрет Феликса с натуры. Ему казалось, что работа обязательно будет отличаться. И он всё время порывался попросить того, но у них всегда находились дела поважнее. А сегодня... сегодня они были только вдвоём и никуда не торопились. И Феликс его не отталкивал. И густое вино, смешанное с фруктовым соком, стекало по горлу. - Наверное, тебе лучше действительно раздеться самому,- подытожил Хван, скользя хищным взглядом по приоткрытым губам Феликса.- Одежду оставь... где-нибудь оставь, в общем. Где найдёшь свободное место. И подожди меня. Я кое-что принесу. Он так сказал, но пальцы Ли, крепко ухватившиеся за пояс его джинсов, не позволили отстраниться. Феликс медлил. Он ничего не говорил и не двигался. Он только ненадолго прикрыл глаза, проглатывая ругательства, которые крутились на кончике языка. Джин заставил его забыть обо всем, что случилось вчера за ужином. Он заставил Феликса сфокусировать свои мысли только на нём. На его прикосновениях и на поцелуях, на услужливых губах и сладком завлекающем голосе. Ли уже хотел сказать о том, чтобы тот шёл к черту со своим рисованием. Хотел попросить, чтобы Джин опустился на колени и сделал ему приятно ртом и языком, но что-то внутри вновь заставило отступить. Страх перед продолжением немного отрезвил, и он, тряхнув головой, вновь посмотрел на Хвана. - Хорошо,- хрипло отозвался Ли и, отпустив пояс Хёнджина, отступил на шаг. Он допил своё вино и, оставив бокал на полу, потянулся к поясу на джинсах. Когда Джин ушёл, Феликс полностью разделся. После вина, выпитого на голодный желудок, в теле ощущалась приятная лёгкость, и в голове на какое-то время стало восхитительно пусто. Ли не был пьян, чтобы не понимать, что сейчас происходит, но ему уже не было так стыдно. И бутылка в его руках говорила о том, что вскоре это чувство не будет его тревожить вовсе. Точнее Феликс так думал. Но когда Джин вернулся, о вине пришлось забыть. Хван принёс с собой отрез однотонной батистовой ткани и большую картонную коробку. Эти коробки Ли хорошо знал. Ими было заставлено всё пространство кладовой, и иногда некоторые из них перемещались в комнату Хвана. Он хранил в них вещи, с помощью которых создавал антураж для своих картин. Иногда Феликс наблюдал, как Джин колдует вокруг кого-то, но не думал, что однажды он проделает этот фокус с ним. Хван скользнул по его телу цепким жаждущим взглядом и на мгновение прикусил губы. - Приляг. Вот так,- выдохнул он. Джин манипулировал Феликсом. Он говорил ему, как лечь и куда смотреть. Он отделил некоторые пряди его волос каким-то восковым средством для укладки, отчего они казались слегка взмокшими. Он зажёг свечи и разложил по дивану жемчужные бусины. Хван прикрыл бёдра Феликса тканью. И казалось, он получает странное удовольствие от процесса выкладывания подходящих складок на ткани и, наверное, от предвкушения. Ему нравились изгибы этого тела, и нравилось то, как на кожу ложатся топлёные тени. И когда Джин делал первые штрихи, его плутоватое лицо стало сосредоточенным и, пожалуй, умным. Казалось, что он знает нечто такое, что никому недоступно. То, что самому Ли хотелось узнать. Хотя Феликсу всегда казалось, что он достаточно хорошо знает Хёнджина. По крайней мере, он так думал до тех пор, пока тот не пересаживался из машины за холст, пока лицо Хвана не менялось. Тогда Феликс начинал задумываться над тем, что в действительности творится у того в голове, когда он творит свои шедевры. Когда любит холст мягкими прикосновениями или откровенными резкими штрихами. Порой Ли даже завидовал ему. Он сам не был увлечен чем-то настолько же сильно и совершенно не умел рисовать. Феликс вообще мало понимал, есть ли у него какие-то выдающиеся таланты, и не станет ли он обузой для Джина в будущем. Эти мысли горчили на языке. Они отвлекали от происходящего, и Ли ненадолго закрыл глаза, чтобы сделать глубокий вдох и вспомнить о том, как не так давно смотрел на него Хван, как горели его глаза и какими жаркими и ласковыми были прикосновения. - Знаешь, а ведь я могу влюбиться в тебя ещё сильнее,- усмехнувшись, Ли открыл глаза, чтобы посмотреть на Хвана.- В такого серьезного и спокойного. Джин сосредоточил взгляд на его лице и ненадолго отвлёкся от своего занятия. Он смотрел внимательно и увлечённо, словно запоминал, а после заговорил: - Это было бы неплохо,- просто ответил он, пожав плечами.- Было бы неплохо, если бы ты влюблялся в меня снова и снова. Тогда ты бы никогда меня не оставил, и никто бы не смог тебя отнять. Тогда всё обрело бы смысл. Знаешь, я не хочу просыпаться и знать, что тебя рядом нет. Поэтому останься со мной. Останься навсегда. Голос Джина затих, и в комнате повисло молчание. Оно сделало воздух тяжелым. Воздух, пропитанный запахом угля и вина, запахом ткани и чужих духов. Оно заставило сердце клокотать где-то под самым горлом, а ленивые мысли взметнуться в черепной коробке. Они бились так же отчаянно, как и бабочки в животе Феликса. Те самые, которые щекотали его изнутри, и которых он так ненавидел. Неосознанно Ли сжал пальцы. На безымянном виднелись кольца, которые ему подарил Хван в тот вечер, случившийся две недели назад. Феликс не снимал их даже когда принимал душ. Они для него многое значили, как и слова, прозвучавшие сейчас. - Одного желания мало, Хёнджин,- наконец-то произнёс Ли, когда понял, что молчание затянулось и превратилось в звенящую тишину.- Я ведь тоже хочу, чтобы ты влюблялся в меня снова и снова. Чтобы принадлежал только мне одному. Хочу быть твоим миром. Твоей музой. - А разве это не так?- Хван повёл бровью. Он сделал ещё несколько сдержанных штрихов и повернул холст к Феликсу. За это время он успел сделать только набросок. Набросок, в котором всё-таки узнавалась фигура Ли, его губы и складки ткани на его бёдрах, и жемчужины, рассыпанные по дивану и телу, покрытому прикосновениями теней и пятнами пугливого свечного света. До конца было ещё далеко. Хван знал, что не закончит сегодня. Но ему уже нравилась эта картина. И нравилось то, что видели его глаза. Он оставил холст у низкого табурета, на котором сидел всё это время, и неспешно подошёл к Феликсу. - Ты - моя муза,- шепнул Хван, ненавязчиво надавив большим пальцем на нижнюю губу.- Всегда был ею. Он не дал Ли ответить, накрывая его губы своими, раскрывая их языком, чтобы попробовать его слюну на вкус, чтобы выпить её всю и ощутить его робкое прикосновение к себе. Он скользнул руками по его телу. Пальцы Хвана оставляли смазанные сероватые следы, но они, эти следы, тоже были красивыми. Хёнджин видел, как хмурился Феликс, и ощущал уже знакомую дрожь в его теле. Он собирался отстраниться, но тот не позволил, отзываясь низким бархатистым стоном. Феликс не хотел, чтобы Хван оставлял его. Не хотел, чтобы тот возвращался к своему холсту, несмотря на то, что увиденное ему понравилось. - Нарисуй,- прошептал Феликс в губы Хвана.- Нарисуй что-нибудь на мне. Тот усмехнулся ему в губы и, едва ощутимо прикусив нижнюю, отстранился. Хёнджин окинул Феликса оценивающим взглядом. Он думал о том, что такого можно нарисовать на этом теле, чтобы рисунок по красоте смог сравниться с исцелованными выразительными губами с соблазнительно вздёрнутой верхней, с часто восторженными, но конкретно сейчас хмельными глазами и россыпью веснушек на розоватых щеках. Он думал, но в голову не приходило ни одной подходящей мысли. Однако пальцы Джина всё равно прикоснулись к вздрагивающему телу. Они едва касались кожи и нажимали вполне ощутимо, они скользили и очерчивали изгибы. Хван не рисовал. Но он писал слова. Много слов. Он называл Феликса красивым. Он восхищался им. Он любил его в этих строках, оставленных под ключицами, на груди, под линией пупка и даже на бёдрах. Слова тянулись от запястий к предплечьям и от колен до лодыжек. И кожа Феликса была слегка влажной от проступившей испарины, и след от касаний становился всё бледнее, пока не поблёк вовсе. Хван усмехнулся, и в его усмешку просочилось сожаление, но эта эмоция быстро поблекла. Он не дописал последнюю строку, но Феликс и его губы, и его запах - всё по-прежнему было с ним. Хван поймал взгляд его глаз и неспешно склонился к паху. Он обдал горячим дыханием нежную плоть и прижался губами к налитой головке. Помедлив, он обхватил её губами. Вкус был странным, но не противным. Он никогда этого не делал, но ради Феликса готов был попробовать. К тому же ему понравилось то, как широко раскрылись припухшие от поцелуев губы Ли, и как жалостливо выгнулись темные брови. Ли пришлось приподняться на локтях, чтобы увидеть то, как язык Джина скользит по головке. Это было красивое зрелище, и Феликс, не сдержавшись глухо застонал, до боли прикусывая свои пальцы. Он понимал, что если кончит сейчас от нескольких прикосновений, то это будет позорно, но всё равно продолжал смотреть. - Пожалуйста… сделай так ещё,- скомкано простонал Ли, когда Джин опустился немного ниже, чтобы губами прижаться к стволу и извилистой вене.- Сделай так языком,- просил он, ощущая, как горит лицо и каждая оставленная Хваном надпись на его теле. Он видел смазанные буквы и то, как вздрагивает его живот, как подгибаются пальцы на ногах, как усмехается Хван, и думал о том, что не продержится долго, даже если прокусит свой палец до крови. - Расслабься,- шепнул Хёнджин, бросив быстрый взгляд исподлобья,- сегодня тебе должно быть хорошо. Он так решил, потому что по-прежнему ощущал свою вину. Он был виноват во всём том, что Феликсу пришлось пережить и вынести. Потому что если бы они не встретились, то сейчас Ли, вероятнее всего, был бы дома со своей семьёй. О том, что он мог повстречать и полюбить кого-то другого, Хван думать не хотел. А вот сделать Ли приятно - пусть даже неумело и на пробу - очень даже. Он языком очертил сплетение набухших синеватых вен и вновь сжал губами головку. Он взял её в рот и опустился ниже, ощущая, как она упирается в горло. Для него ощущение было не из приятных, но Феликсу похоже нравилось. Поэтому Джин продолжил, помогая себе рукой, чувствуя , как дрожит Ли, и как во рту пульсирует его плоть. В какой-то момент он перехватил руку Феликса и потянул к своим волосам. Хван хотел, чтобы он помог ему поймать правильный ритм. Тогда бы он запомнил, как Феликсу больше нравится. Запомнил и смог повторить при случае. Он не учёл только того, что Феликса никто и никогда не ласкал так откровенно и чувственно. Девушки, с которыми тот встречался, ему не отсасывали. Причём не потому, что не хотели доставить ему удовольствие, а потому что он сам отказывался. Он называл это действие грязным. Говорил, что ему не нравится. В действительности Ли понимал, что если закроет глаза и представит у своих ног Хвана, то не продержится долго, а позориться ему совсем не хотелось. Сейчас на ласку он реагировал остро и, задыхаясь, слишком сильно сжимал волосы Джина. Он неумело двигал бёдрами навстречу его горячему влажному рту. И, наверное, на счастье самого Хвана, это продлилось недолго. Ли крупно вздрогнул и всхлипнул, и прогнулся в спине. Он кончил, осознав это слишком поздно, и замер. Хватка его пальцев ослабла. - Прости. Правда, прости, я не хотел,- залепетал Феликс, оглядываясь в поисках чего-то, во что Хван мог бы сплюнуть его семя.- Только не глотай! Он так сказал, но Хван всё равно проглотил. Проглотил и вроде бы даже не поморщился. Но после всё-таки запил вином и демонстративно облизал чувственные губы. Он видел, как Феликс следит за его языком, и, приблизившись, смял его губы своими. Он целовал его настойчиво и немного грубо. Он раскрыл его губы языком, передавая вкус перебродивших ягод, и, подхватив под бёдра, потянул на себя. Хван поднял его, уволакивая в сторону спальни. Туда, где была большая кровать. Где воздух был прохладнее и чище. Где свет прикроватных ламп был приглушённым и желтоватым, напоминая свечной. Он опустил Ли на прохладные простыни и навис сверху. Он ничего не говорил, но в его взгляде горело желание. Он хотел это тело. Хотел Феликса. И не собирался его отпускать. Сегодня точно нет. Даже если бы Ли попытался воспротивиться, он бы нашёл способ заставить его остаться в этой постели. Шумно втянув воздух, Джин склонился и обхватил губами бледно-розовый ореол соска. Он играл с ним языком, сжимал губами и слабо покусывал. Он сжимал бока Феликса, срывая с его губ рваные стоны. Ли чувствовал, как сходит с ума. Как желание подавило смущение, и как страх отступил. Он не исчез полностью, но притупился. Ласка Джина выбивала из него признания. Они срывались с губ в хаотичном порядке, сливаясь в бессвязный шепот. Они заставляли гореть и просить о большем. Феликс сам развёл ноги шире, ощущая, как приятная истома стягивается в уже знакомый ему тугой узел внизу живота. Он двинул бёдрами, желая прикоснуться пахом к чужой коже, и тихо выругался, вспомнив, что Хван всё ещё одет. - Разденься,- прошептал Ли. Он требовал этого, пока его пальцы скользили по спине Джина, сминая ткань его майки. Хван ненадолго отстранился. Он бросил одежду на полу у своей кровати, клятвенно пообещав, что обязательно уберёт позже, и вернулся к Феликсу. Он накрыл его тело своим, удобно устроившись меж разведённых ног. Хван целовал его слегка припухшие губы и настойчиво тёрся. Он двигался лёгкой волной, словно они уже занимались сексом. Словно он уже был внутри желанного разгорячённого тела. - Прогнись для меня,- шепнул Джин. Феликс послушал. Он кое-как отвернулся и неумело прогнулся в спине. Щёки обдало жаром. Он стыдливо зажмурил глаза. Внутри всё пульсировало и сжималось, и он практически поверил, что Джин возьмёт его прямо так - без подготовки и ласк. Наверное, это было бы даже заслуженно, но секунды превращались в минуты, однако боли не было. Хван только неспешно поглаживал его бедра. Он сжимал ягодицы длинными пальцами, сводил и разводил их вместе. Он смотрел на Феликса, на его прогнутую спину, и его взгляд был по-прежнему хищным. В какой-то момент Хван склонился и широко провёл языком по пульсирующему входу. После он сделал так ещё раз. И ещё. Он покусывал и сжимал бледные ягодицы, он оставлял лиловые следы своего присутствия и возвращался к тугому колечку мышц. Он ласкал его языком и, надавливая, проникал внутрь. Ему приходилось удерживать Ли, когда тот неосознанно дергался и пытался отстраниться. Джин никогда не думал, что голос Феликса может звучать так звонко и так горячо. Ли умолял его остановиться, прекратить. Феликс просил и неосознанно двигал бёдрами навстречу его языку. Он думал, что ощущать эти чувственные губы на своём члене – верх блаженства. Но не мог предположить, что прикосновения влажного языка к тому месту (к какому именно ему было стыдно произнести даже про себя) будут ощущаться так ярко и заставят тугой комок внизу живота скрутиться ещё сильнее. Что удовольствие проникнет в каждую клеточку его тела, заполнит его до краёв. Он чувствовал, как дышать становится труднее, и кусал край подушки, когда Джин толкался всё глубже. - Пальцы... добавь свои пальцы,- сгорая от смущения, попросил Ли, и его голос прозвучал глухо. Он прятал свое лицо в подушку и цеплялся в простыню одной рукой. Свободную руку Феликс завёл за спину, чтобы оттянуть в сторону ягодицу, раскрываясь для Джина сильнее. - Подожди,- выдохнул Хван, отстраняясь. Хотя в действительности всё это время ждал он. Ждал долгие две недели, когда Феликс сам попросит его о большем. Были ночи, когда они целовались до саднящих губ и ласкали друг друга. Они доводили друг друга только прикосновениями пальцев к телу, но когда Хван пытался повторить ту ночь на берегу Коста-Дорады, Феликс всегда сжимался. Ли не отвергал его и никогда не уходил, но у него всегда было такое лицо, и он напрягался так, что Джин понимал всё без слов. Понимал и не настаивал на сексе. Поэтому он ждал, когда Феликс сам захочет и сам попросит. Когда будет к этому готов. И он знал, что это не будет так же, как там, на берегу. Джин подготовился. Он дотянулся до прикроватной тумбочки и выудил припасённый тюбик. Пальцы в прохладном лубриканте коснулись пульсирующего входа. Они массировали, слегка надавливая, пока не скользнули внутрь. Сначала один. После второй. Они двигались пластичной волной внутри горячего тела. Хван запомнил, как Феликсу нравилось. Запомнил, как нужно, чтобы тому было хорошо. И когда тот сам подался назад, когда позволил проникнуть пальцам глубже, Джин не смог сдержаться и, склонившись, оставил алеющий засос на прогнутой пояснице. Языком он слизал капли пота, скатившиеся к ямкам Венеры, и снова прикусил ягодицу Феликса. Он ласкал его только пальцами, пока тот не попросил остановиться. Ли понимал, что если так продолжится, то он снова кончит. Понимал и не был уверен, что если это случится, то у него останутся силы на Хвана. Что после тому не придётся спать с его обессиленным телом, неспособным выразить ни восхищения, ни удовлетворения. Поэтому он просил его остановиться. Просил, пытаясь увидеть его лицо, поворачивая голову в бок. - Ты можешь... Можешь… Сделай это сейчас. Джин остро усмехнулся. Он действительно мог. В этот раз точно. В этот раз было всё так, как он хотел: отсутствие посторонних глаз, большая и мягкая кровать, расслабленный и податливый Феликс. Феликс, который его действительно хотел. Хван осторожно убрал пальцы и оставил ещё один чувственный поцелуй на ягодице. Он устроился позади Феликса и собственнически опустил руки на его бёдра. Он знал, что в этот раз будет легче, но всё равно медлил. Хван приставил головку к влажному пульсирующему входу и надавил, входя в желанное тело. Он услышал, как с губ Феликса сорвался протяжный стон и, шумно втянув воздух, прикрыл глаза. Ему было хорошо. Действительно хорошо. Он ощущал, как горячо и влажно там, внутри. Ощущал гладкую нежную кожу под пальцами. Хван чувственно двинул бёдрами, входя глубже. Он практически не встретил сопротивления, и Ли, разморенный поцелуями и прикосновениями, больше не пытался ускользнуть. Напротив, Феликс замер прислушиваясь к собственным ощущениям. В этот раз боли не было. Точнее она была, но очень глухая и далёкая. Он чувствовал, как Джин проникает в него сантиметр за сантиметром, и как пульсирует кольцо мышц, но это было приятное давящее чувство, разительно отличающееся от того, что происходило в их первый раз. Тогда Ли было очень больно. По крайней мере, больно в самом начале. А сейчас он сам приподнял свои бёдра, чтобы Хван смог войти глубже. - Джин,- простонал Ли, царапая простыни.- Так... Да... Так хорошо. Феликс не знал, нужны ли Джину эти слова, но не мог молчать. Сегодня ему было хорошо от начала и до самого конца. Сегодня он не хотел сдерживаться, поэтому позволял себе говорить и шептать всякие глупости. Звать Джина по имени и говорить о своей любви к нему. Тот слушал и входил в него сзади. Входил до упора и двигался чувственной плавной волной. Джин занимался с ним любовью, но не осмеливался брать его. Он любил жесткий секс. Секс до криков и болезненных стонов. Секс со следами, которые после не сходили несколько дней. Ему не было дела до тех, с кем он спал. Но Феликс... Феликс отличался. Хёнджин хотел его любить. Любить словами, прикосновениями и собственным телом. Ему нравилось оставлять следы на бледной коже, но только такие, которые появлялись в порыве страсти. И нравилось, как звучит голос Феликса, срываясь на низкие гортанные стоны. Он входил в него глубоко, до упора, и, склоняясь, целовал и покусывал кожу на выпирающих лопатках. Он слушал сладкие стоны, срывающиеся с исцелованных губ, и наблюдал, как отчаянно Феликс цепляется в светлые простыни. Только в самом конце Джин позволил себе вольность. Ощущая, как содрогается собственное тело, он сделал несколько рваных глубоких толчков и, гортанно застонав, излился внутрь. Он знал, что после, стоя под душем, ему придётся помочь Феликсу отмыться, но сейчас он был доволен. Он завалился на бок, сгребая Феликса в охапку. Тот положил голову ему на грудь и прикрыл глаза. Он вслушивался в то, как постепенно чужое сердце замедляет свой ход, как выравнивается дыхание. Ему нравилось ощущать скользящие прикосновения вдоль позвоночника и то, как прохладный воздух слизывает тепло с его влажной кожи. - Я хочу остаться с тобой навсегда,- прошептал Ли и, приподнявшись, открыл глаза. Он смотрел в лицо Джина и улыбался устало и счастливо.- Я люблю тебя, Хёнджин.