На Барбарусе всегда пасмурно

      Под низким потолком клубились витки цветных дымов. Кипели в разномастных котелках отвары, часть испарений поднималась сквозь простые прозрачные холодильники, чтобы по каплям осесть в новых ёмкостях. За рабочим столом сидела на полу сгорбившаяся худосочная фигура — её обладатель мог бы проломить головой наскоро залатанную крышу, если бы выпрямился. Душный запах многочисленных трав смешивался с резкими эфирами концентрированных веществ, безнадёжно стелился вдоль наглухо закрытых окон. Хлопнула дверь, и в сенях показался невысокий лекарь в чёрном кожаном плаще. С трудом отстегнул плотную маску-клюв, вытер рукавом раскрасневшееся лицо. — Я обошёл ещё семь дворов, как ты просил, Мортарион. Всё то же самое — жар, бубоны, неконтролируемый смех. — Извлёк из чемодана ворох мелких склянок, оставил на одной из тумб. — Собрал образцы у безнадёжных. — Сколько раз я говорил не трогать лицо немытыми руками. — В суровом сосредоточенном выражении не промелькнуло и тени эмоций. Мортарион не поднял головы, лишённой даже намёка на волосы, от стола, заваленного аппаратурой и горами исписанного пергамента. — Не оставляй меня без ассистента, Калас. Тот поворчал, но дельному совету последовал. К бревенчатой стене наскоро прикручена полупустая ёмкость, из керамической глубины несло спиртом и травами так, что пары глубоких вдохов хватило бы, чтобы свалиться с ног. Агонию скоротечной болезни вызывали крохотные организмы — это они уже выяснили. Продвинулись дальше, чем вся медицина последних столетий. Вечному врагу, вновь наславшему поветрия, не занимать цинизма. В коротких жизнях барбаруситов было мало поводов для радости. Теперь же смех преследовал повсюду. Сгонял с оград взъерошенных падальщиков, уносился прочь вслед за затхлым ветром. Обрастал суевериями почище карканья ворон и жужжания мух. Тех, кто мог работать, почти не осталось. Опустевшие поля медленно зарастали бурьяном. Скелеты павшего скота было некому убирать. Солнце поднималось и исчезало за пеленой оранжевых облаков, один безликий горячечный день сменялся другим. Неизвестно, в какой из них сбили указатели на северной дороге. Калас расстегнул тяжёлый плащ и уже потянулся, чтобы забросить тот в чан с дубильной смесью, как меж потрёпанных грязных сапог шмыгнул пушистый серый кот, едва не уронив владельца. — Твои кошки уже повсюду! — В цепи заражения участвуют крысы, — ровно ответил Мортарион, — с тех пор, как деревенские послушали меня, число больных растёт медленнее. Своенравный питомец же подобрался к нему и устроился на охотно подставленной бледной ладони. Для… человека такой комплекции он умудрялся обращаться с меньшими существами неожиданно осторожно. Калас отрицал любые шёпоты в сторону своего друга, которые приписывали тому иное происхождение. Просто с ростом не повезло, да и ме-та-бо-лизм (очередное новое слово, изобретённое для их исследований) достался своеобразный. Лысый затылок вновь склонился над цилиндрическим устройством, показывавшим сквозь ряды увеличительных стёкол самые мелкие частицы растений и веществ. — Нашёл вчера любопытный вид бактерий, проживающих на ядовитых листьях-ловушках сундева цвета. Сейчас скормил им лучистые грибы, и в качестве самозащиты от непривычных токсинов они стали вырабатывать какую-то сыворотку. Не то чтобы Калас много понял, но закивал — звучало обнадеживающе. Лишь бы помогло найти лекарство. Он старался держаться бодро, но горестный хохот из-за заколоченных дверей с белыми крестами до сих пор стоял в ушах. Ещё пара таких обходов, и сам начнёшь смеяться вместе с зачумленными, даже если здоров. Мортарион застыл над своим столом. В одной из реторт докипели остатки маслянистой жидкости, и свеча под ней теперь грела пустой воздух. Наглый кошак спрыгнул с костлявых колен и устроился на сундуке с инструментами. Калас шагнул навстречу, помня о привычке приятеля с головой уходить в расчёты и изыскания, стоит только наметиться прорыву. — Она нарушает жизненно важные процессы других бактерий, — негромко констатировал тот. Преданный ассистент в ответ на это немедленно вручил мутную склянку: — Попробуй на образцах! Капля крови больного растворилась в мутновато-жёлтой взвеси. Проклятые патогены искусственной природы прекрасно себя чувствовали, скруглённые структуры оставались заметными. Недолго — частицы сыворотки скапливались вокруг них, облепляли, забивались в поры. Синтез необходимых питательных веществ остановлен. За семь секунд в крохотной чашке погибли практически все чумные микроорганизмы. — Ты взгляни, болезни почти не осталось. Калас заглянул в смотровую трубу, нахмурился. Среди непрестанно мельтешащих мелких фрагментов отчётливо виднелись неподвижные овалы. Столько горя от такой мелочи. Он неверяще поднял взгляд. Исцеление. — Если только получится уничтожить их в живом организме… — знакомый сдержанный голос уже озвучивал шаги на опережение. Не говорил сам с собой — помогал хоть как-то поспеть за ходом своих мыслей. Позади шкафов в стеклянном кубе бесновались крысы. Мортарион поднял крышку, запустил внутрь руку — больные животные бросились в стороны, забились о прозрачные стенки. Но он быстрее, и сопротивляющемуся грызуну скормлена первая порция лечебного препарата. Эти подопытные им дорогого стоили. Едва местные услышали крысиный писк, как пошли слухи, что хозяин дома намеренно держит разносчиков заразы. Будто недостаточно разговоров о том, что Мортарион — колдун и некромант, раз раскапывает на деревенском кладбище по ночам свежие могилы. День спустя его жилище попытались поджечь. Он тогда ничего не сказал. Бросил все свои немалые силы в работу, стремясь как можно скорее найти лекарство для этих несчастных и тёмных людей. Его единственному другу оставалось лишь догадываться, насколько больно было слышать подобное — познакомились они благодаря весьма сложной цепи событий. Мортарион бежал из плена владыки мертвецов, а Калас очень не хотел в таковом оказаться. Пойманная крыса благополучно отсажена в отдельную клетку. По виду не сказать, чтобы довольна — но, в отличие от беспокойных собратьев, свернулась и залегла в пучке соломы. — Она всё ещё выглядит не особо, но мы на верном пути, — констатировал Калас. — По крайней мере, притихла. — Мортарион же сосредоточенно размышлял. — Надо рассчитать следующие дозы для курса, потом препарировать. Возможно, инъекции будут надёжнее. Разговор прервали три робких удара по входной двери. — Кого там принесло? — вздохнул устало Калас и нахлобучил обратно клювообразную маску из плотной кожи. Распахнув дощатую дверь во влажный ночной туман, ему сначала захотелось протереть клёпаные окуляры. Сын и невестка нового деревенского старосты. Того самого, который, в отличие от скоропостижно скончавшегося предшественника, открыто призывал выгнать прочь «бледное чудовище в полторы сажени ростом». Женщина улыбалась, прижимая к себе объёмный свёрток. В её глазах стояли слёзы. Спешно склонила голову, спрятала за воротник платья нашейный мешочек с солью. Оберег от некролордов. От Мортариона. Бесполезен в обоих случаях. — Мы слышали, что вы ищете лекарство. Ещё бы они об этом не знали. Весь сарказм остался в забитом травами и сушёными цветами клюве — не до того. На руках у измождённой матери засмеялся ребёнок. — Входите. — Калас посторонился. — Нечего привлекать внимание. Нежданные ночные посетители беспокойно озирались в сенях, обставленных точно не по нуждам обычного человека. Родители боялись Мортариона гораздо больше, чем маленький пациент. Или причиной тому был непроходящий смех, отчётливо раздававшийся в тихой ночи. Мрачному целителю хватило одного взгляда: — Без лечения ребёнок умрёт через пару дней. Калас торопливыми шагами пересёк узкую комнату, остановился рядом, весь обратился в слух. Мортарион что-то подсчитывал про себя. — Готовь сыворотку и много обеззараженной воды. Найди самый маленький шприц. Кивнул в ответ на указания и подкинул дров в печь. Глухо звякнул брошенный на дно горшка серебряный самородок. Дверь лаборатории закрылась, оставив отчаявшихся родителей наедине со своими страхами и сомнениями. Время тянулось до тошноты медленно. Из-под рассохшейся лабораторной двери слышались шаги, тусклый оранжевый свет исчезал за тенями ворона-ассистента и его ещё более жуткого начальника. Последний приступ перывистого болезненного смеха оборвался и окончательно затих. — Надо было послушать деда, этот бледный добил нашего сына! — Отец поднялся, попытался начать возмущаться, но сипло закашлялся. Осел обратно на скамью к жене, тяжело привалился к стене. Скрип ржавых дверных петель прервал затянувшееся молчание. Из затопленного полумраком провала лаборатории, освещённой только скудной масляной лампой, поднялась долговязая тень. В огромных жилистых руках плакал, безо всякого сомнения, пришедший в себя ребёнок. Жар и слабость оставались, но самое страшное теперь было позади. Проклятая смеющаяся чума впервые побеждена. В объятиях родителей малыш быстро успокоился и погрузился в прерывистую дремоту больного, шедшего на поправку. Это только начало. Мортарион вынес из лаборатории пергаментный свёрток с высушенной сывороткой. — Принимать три раза в день, разводя ложку порошка в половине пинты для вас и половину в четверти для сына. Воду сейчас подготовлю. — Нахмурился, удостоверившись, что деревенские жители поняли инструкции. — Как его зовут? Отец робко поднял взгляд на долговязого великана, упиравшегося узкими плечами в потолок. Поблагодарил совсем тихо: — Спасибо вам за всё. Мы хотели назвать Скорваллом, если доживёт до своей третьей зимы. — Доживёт.