День на Туфорте, или Одноклассники

      На повестке дня на профилактическом допросе с пристрастием — напомнить, кто главный, и выпытать хотя бы имя зажигалки из BLU, не говоря о родном языке, месте рождения, религии и этнической принадлежности.       Не взбрыкнуть, не дать сдачи, не взбесить, не взглянуть на неприкасаемого Поджига, не переборщить услужливыми кивками — и любой ценой сохраниться ради всех наёмников и друзей. Единственная цель — уйти отсюда живым, прикинуться мёртвым и быть вынесенным, любым образом. Вон. Отсюда.       Людвиг шатался на коленях, не слышал брани за нытьём надколотых зубов, распухших губ, изорванных об эти обломки. Отменной пыткой будет холодная вода для оголённых нервов резцов — или такое же молоко для слабого желудка. Он заливал плитку кровью и переваренной "кофейной гущей", и разгневанный медик лупил его сапогом, окунал нос в липкую кислоту как нашкодившего щенка. "Кто Пиро?"       "Не знаю!"       "Раздевал для осмотра?"       "Он не болел".       "И ты не ведёшь его медкарту?" — смягчил тон. Людвиг не поддался на провокацию, смолчал и заработал синяк на уже ушибленной кости. Соврёт и правда в один злополучный день вскроется — Убер прикончит обоих. "Врач... Чёртова повитуха".       Негде развернуться телом и языком. Синий молился, чтобы Уберменш не прочитал в его заплывших глазах мельком: "Цыган". От частных вопросов о подбородке, челюсти, форме и толщине носа и наводящих: "Откуда? Что говорил о братьях, сёстрах? Переезжал, куда? Что ел на праздники? Какие песни поёт? Как молится, когда?" бывший гестаповец скатывался к прямому "Что за нация?" и насилию, насилию, бесплодному и чистосердечному насилию. Поджиг отвлекал его лепетом сквозь противогаз, Уберменш нескладно отвечал на языке, незнакомом Людвигу.       Он не добился результата, резь в зубах и дёснах уже отняла дар речи. Раз медик принципиально "не водится с Пиро", заключил Уберменш, надо опрашивать его близких приятелей — того же Джерри. Расколотил очки Людвига и, к его замешательству, вызвался "проводить"; перечить ему — дурная примета, да и говорить становилось всё больнее. Пилы остались на крючках, шприцемёты и Арбалет — на стене. Не постеснялся делить лес с "оккультистом и язычником" Ман-Ди, что не устал на Туфорте и скорее всего посвятит ночь прогулкам и ритуалам на природе, — но Людвиг не смел надеяться на бога из машины. Страх перед Уберменшем слишком силён и необорим.       Нацепили на голову холщовый мешок, за руку вывели по коридору, лестницам, крыльцу, двору за ворота базы — и освободили от маски, и Людвигу не пришлось изображать астматический приступ.       Узкий месяц освещал лес и тропинки как приличный уличный фонарь. Шелестела листва, трещали сучья под двумя парами сапог. Подол Уберменша скользил по колючим веткам, сдавливал их, а Лаборант приходил в ещё большую негодность; шёлковые нитки секлись и везде запутывались. Халат безнадёжно испорчен, штаны вымазаны от пояса до голенищ. Лицо не остыло, налитое сиреневой кровью и облепленное коркой, глаза слезились, капало с рассеченных губ. Зубы замерзали от дыхания, согревались в тягучей слюне.       Болели и тряслись затёкшие руки за спиной. Ноги сами следовали за белым силуэтом в красной фуражке; шаг назад, вбок — удар в солнечное сплетение и гибель. Близорукий и не столь молниеносный, Людвиг далеко не убежит.       Ухали филины, выли собаки или волки — и ещё один хищник, от человеческого рода, вёл свою безропотную, задавленную жертву. Уберменш оглядывался и не ждал, пока она поравняется с ним; вдруг свернул влево, съехал в овраг как на сноуборде, разозлился бездействию пленника; "Топай сюда!". Людвиг не нашёл слов поперёк, жалко кивнул на верную дорогу. "Сюда!!" — раздалось из низины словно рык оборотня, однако, при растущей луне. Немой и туповатый мученик шагнул следом по примятой зелени, чудом не полетел кубарем. Его заманивали глубже в бурелом, не солгав ни в одном слове, но недоговорив. Куда он провожает, не озвучил. Людвига ведут на заклание, всё очевидно.       Его схватили за грязный воротник, припёрли к дереву. Оглянулись на кусты, прошлись по поляне, поскакали по брёвнам и пням, заглянули за деревья; вернулись. Людвиг врос в корни и траву. В поимке и казни нарушителей гробового молчания он не помощник. Он уставился на палача, ища его хмурый взгляд — и обнаружив. Уберменш изучал его сверху донизу, доставал нож.       Он кинулся. Справа от них хлестнула упругая верёвка — и медик свалился, не удержался на пробитой ноге. Людвиг застыл; отскочил от лезвия, занесённого над ступнёй. Уберменш охромел, но в целом жив и здоров, растерзает его, если дотянется и подтащит к себе как аллигатор. Настойчиво и знакомо свистели там, откуда вылетела стрела — из зарослей в человеческий рост, и медик почти вслепую откликнулся на зов. Покидая раненого врага, не мог отделаться от воспоминаний о врачебной клятве не ко двору. Его изуродовали, как бог черепаху, а он сейчас не оказывает медицинскую помощь, куда это годится.       Ман-Ди, собственной персоной, с охотничьим луком и рюкзаком, взял Людвига за локоть, понял, почему ему не помахали, и перерезал путы. И понял, почему не шепнули "привет" — медик сплюнул столько крови, что снайпер приподнял очки и ещё сильнее испугался.       "Зубы выпили, — его затошнило от надоедливой холодной боли от воздуха. — Коронки постафлю..."       — Дай, я тебя домой проведу. Быстрее!       Если б снайпер умел плакать от сожаления и угрызений совести, умылся бы слезами, попытался их укрыть. Аккуратно потянул его за перчатку, и по дороге Людвиг спотыкался о травяные пучки, камни, муравейники. Раскидистые тени, шорохи, качающиеся деревца — Уберменш был всюду, преследовал их до проторённой дорожки к BLU. Ман-Ди подсказал, как обойти овраг с пологого склона, и Людвиг по очевидной причине не усвоил полезный урок. Он плевался, а снайпер не убирал Охотник для его спокойствия, целился в каждую трескучую ветвь или ночного грызуна.       — Ты извини, он мой союзник, не мог его остановить...       — Всё хорошо, — еле слышно твердил он.       — Мне стыдно и очень-очень жаль. Когда подвели с Джейном счёт, я вернулся и сразу к Мику с Пьером разбираться, почему отлынивают без причины... Тупица. К медику постучал — не застал никого, там один Поджиг на скрипке играл, никто не открыл.       Людвиг обмер:       — Не заходил к нам?..       — Говорю же, нет! Опоздал! А что?       — Неважно. — Хотел возобновить путь с новой пищей для размышлений, но Ман-Ди достал бандану из Набора для кемпинга, плюнул и вытер подбородок приятеля, обтряхнул ссадины. "Кошки-мышки у вас..." — его голос подрагивал. Медик произнёс:       — А ты что здесь делаешь?       — Приручаю назад лук. Мик стибрил у меня позавчера, унёс к Дюпону... То сигареты у вашего Шпиона умыкнёт, то у меня банки, ей-богу, надоел...       — Ночью, приручаешь?..       — Весь мир меняется под луной, ты знаешь... И моя ночная жизнь с дневной не связана. — Ман-Ди решил болтовнёй отвлечь Людвига от боли и самому избыть тревожность. — Просыпаюсь утром от сирены, в комнате у себя, и не въезжаю, откуда камни притащил, гербарий всякий, шишки. Ракушки на каком-то дне собирал... Букетики с травой все высохшие, венки, сидел где-то и плёл полночи... То вношу в дом, то выношу.       — Что выносишь?       — Ленточки, и на деревья повязываю. Только на следующую ночь, когда туда возвращаюсь, могу вспомнить, зачем всё делал. Вообще — только по ночам.       — И зачем, скажешь, пока солнце не взошло?       — Секрет. А то не сбудется.       Людвиг разглядел под месяцем забор СИН, такой родной, не изрисованный граффити, и второй этаж базы над ним, посвёркивающее окно пустого и тёмного медкабинета. Снайпер дошёл с медиком ровно до калитки — и отпустил руку: "Ну что, бывай".       — На чай зайди! — и скривился от невыносимого мороза во рту.       — Если зовёшь... — Ман-Ди вошёл на территорию следом, и к нему на всех парах полетел часовик, так быстро, что чуть не врезался в собственные пули. "А-а-а!" — гостя как не бывало. Снова он возник над Людвигом, подтянувшись на бетонной пластине, когда тот привык к вундервафле, подманил её и заслонил датчик.       — Сегодня без чая, док.       — Я не думал, что он... будет тут стрелять... Такой он, получается...       — Да, вредное создание. Как он на тебя не отреагировал, ты весь красный, — он развеселился наконец. "Кровь темнеет!" — Ладно, я пошёл тогда, за тебя ленточки повяжу, — и исчез.