Девятнадцать лет разлуки

             Ближе к окончанию рабочего дня Ирина заглядывает в фотостудию: Лиля и Денис ожесточенно обсуждают проект, шутя и одновременно выдавая серьезные идеи. Замолкают, наконец приметив руководителя в дверном проёме.       — Простите, что помешала, — резко бросает Ярская. — Лилия, можно попросить вас сегодня задержаться?       Смотрит на наручные часы, словно решение о времени ожидаемой переработки принимает только сейчас. Лиля между тем переглядывается с Денисом, не совсем представляя повод для дополнительной работы.       — До половины восьмого? — уточняет Ирина, но её вопрос звучит в утвердительной форме. — Требуется обсудить с вами несколько рабочих вопросов в неформальной обстановке, предлагаю поужинать где-нибудь. Но только не в «Карте мира», здешняя кухня порядком надоела.       Лиля утвердительно кивает, так и не произнеся ни слова за этот «разговор», а Ярская покидает кабинет с еле слышным «вот и хорошо, вот и хорошо».       Когда стук её каблуков перестает быть узнаваем, девушка поворачивается к Денису:       — Это что сейчас было? Сама Ярская предлагает мне отужинать вместе с ней?       — А что тебя удивляет? Ярская, по-твоему, не человек, и питается святым духом? — Денис смеется. — Видимо, у неё накопился ряд вопросов.       — Не увольнять же она меня собралась, в конце концов, — резюмирует Лиля, — ладно, давай дальше, показывай наброски, и так из графика выбиваемся.       — Давай, — соглашается Корнеев. — Вот тут, как думаешь, добавить цвета?              Ярская с трудом дожидается вечера, время тянется мучительно долго и бесполезно. Заказчиков перенаправляет к Анатолию и к Косте, сама же в который уже раз прокручивает возможные варианты разговора с дочерью. Периодически одергивает саму себя «Она тебе не дочь. Пока Лиля сама так не решит, она тебе не дочь!».       Пятилетнего ребенка можно было бы попробовать подкупить сладостями и игрушками, десятилетнего — обещанием любить сильнее всех на свете. А чем можно покорить и растопить сердце взрослого человека двадцати лет от роду? Ирина терзается, и чем больше она размышляет о дочери и её возможном отношении к ней, тем сильнее хочется отступить и оставить всё, как есть. Страшно сделать первый шаг, который окажется в итоге ошибочным. Страшно сделать больно самому дорогому на свете человеку. Страшно, что она отвернется.       Как только минутная стрелка минует отметку «шесть», Ирина быстрым шагом направляется к фотостудии. Не сдерживает улыбку, едва не столкнувшись с Лилей лбом около кабинета:       — А вы пунктуальны, Субботина.       — Стараюсь, Ирина Михайловна.       В лифте каждый думает о своём, пытаясь не пересекаться взглядами. В машине они также едут молча, до тех пор, пока в сумке Ярской не раздается задорная трель.       — Прости, я отвечу. Да, Андрей. Нет, не дома, задержусь сегодня. С кем встречался? С Мартой? — Ирина внимательно слушает какое-то время, потом прерывает собеседника, — но ты же в курсе, да, что Меркурий — это дочерняя компания Удальцова? Не сказала, да? Гм. Вот теперь и ты знаешь. Нет, Андрей, без глупостей. Звонить ей не надо. Я сказала, не надо. Завтра на встречу с покупателем поеду я. Договорились? Хорошо, девчонкам привет.       Ярская нажимает «отбой» и громко захлопывает крышку раскладушки-телефона.       — Неприятности? — сочувственно интересуется Лиля.       — Пустяки. Разберемся, — последнее, что сейчас заботит Ирину и может хоть как-то отвлечь от разговора с дочерью — это бизнес.       Добравшись до места, Ирина отпускает водителя и ведет Лилю в небольшой, уютный ресторанчик с тихой музыкой. Лиля заказывает запеченные овощи с форелью на гриле, а Ирина — лишь бокал сухого красного.       Разговор не клеится: Ирина проходит по дневным вопросам и заказам, но не совсем понимает, как перейти к главной теме разговора. Казалось бы, она отрепетировала всё до малейших мелочей, но жизнь мало походит на спектакль в реальном времени. Видя, как Лиля задумчиво размазывает филе по всей площади тарелки, спрашивает:       — Невкусно?       — Вкусно, — уверенно отвечает Лиля и поднимает глаза. Отставляет в сторону приборы, — но аппетита совсем нет. Зачем вы меня позвали, Ирина Михайловна? Мы же обсудили вопрос по Удальцову и по работе на него.       — Удальцов здесь ни при чем… Не хочешь прогуляться? Раз ужин всё равно не получился, — предлагает Ирина, и, получив согласие собеседницы, быстро оставляет на столе несколько купюр. — Пойдем.       Тишина продолжает их преследовать: не хочется обсуждать работу и заказчиков, нет желания обговаривать новые проекты, а переходить на личное не позволяет субординация.       — Здесь недалеко есть пруд и скамейки. Днем — суета. Кто-то на пробежке, кто-то с колясками, кто-то просто пенсионер, — первой начинает Ирина, пытаясь смягчить атмосферу, пока они идут по заасфальтированным дорожкам парка. — А вечером, под ночь, здесь уже практически никого и не бывает.       — Вам так нравится это место? — тихо спрашивает Лиля и прислушивается в темный воздух. — Никогда не думала, что здесь, в городской черте, могут быть цикады.       Ирина думает о том, что Лиля напоминает её саму двадцать лет назад: тогда она еще могла слышать и цикад, и пение птиц, и шелестящую траву. Что сделали с тобой время и рекламный бизнес, Ира? Что они с тобой сделали…       — Здесь умиротворенно, Лиль, — Ярская с шумом вздыхает. — Присядем?       Классическая деревянная зеленая скамейка с отколупанной краской отчего-то видится им достаточно уютной и притягательной, может быть, от того, что прошлись уже довольно много и устали, а может быть и потому, что каждая чувствует — всё же пришло время поговорить о чем-то важном.       Ярская снимает кофту с плеч и накидывает её на спину Лили, слегка оправдываясь «прохладно, замерзнешь». Кардиган насквозь пропитан духами Ирины, её теплом с примесью неведомой женской магии, потому Лиля не сопротивляется, лишь бормочет «спасибо».       Затем Ирина глухо говорит, глядя в пустоту перед собой и держа пальцы зажатыми у колен:       — В первую очередь я бы хотела извиниться.       Продолжения не следует, потому Субботина в слегка озадаченном тоне спрашивает: «По поводу чего, Ирина Михайловна?».       — Из-за работы и того, как я позволяла себе вести себя… с тобой. Ты прекрасный специалист, схватываешь на лету, многому обучилась и обучишься, — Ирина задумывается, — главное верить в себя и свои силы и никого не слушать. Порой даже меня.       — Без вас я бы не достигла… — пытается возразить Лиля, но Ирина, отрывая одну руку от колен и собирая пальцы в кулак, дает понять — «подожди».       — Я порой бываю жестока, прямолинейна, но я всегда вижу заложенный талант в человеке. Он либо есть, — Ярская резко разворачивается лицом к Лиле и натыкается на её большие, слегка испуганные глаза, — либо его нет. В тебе горит творческий огонь, Лиля. И как бы ни завершился наш с тобой сегодняшний вечер, пожалуйста, последуй моему совету — обязательно поступай на высшее, на рекламщика или графического дизайнера.       Ярская озадачивает своими словами Лилю, в таком настроении говорят только те, кто прощается с тобой навсегда.       — А вы меня увольняете? — интересуется она практически шепотом.       До Ирины сперва не доходит смысл произнесенного.       — Конечно же, нет, — улыбается, но понимает, что развязка как никогда близка. Надо всего лишь решиться. Серьезнеет. — Лиля, тогда, в больнице, когда Аня попала в аварию, я была несправедлива к тебе. В тот момент я не знала, что это не Костя тебе позвонил.       Протягивает свою ладонь, молчаливо уточняя «можно?». Её пробирают мурашки, когда осторожным движением Лиля дает ей свою руку.       — Всё началось много лет назад, не сейчас, — Ярская сжимает холодные пальцы Лили в своих руках и не хочет отпускать (больше — уже никогда), — двадцать лет назад я познакомилась с интересным молодым человеком, с которым у нас завязался бурный роман.       Она следит за реакцией дочери: та понимает, что речь об Юре. Другой вопрос, почему это обсуждается здесь и сейчас?       Ирина продолжает.       — Нам пришлось — или правильнее сказать — нас вынудили? расстаться. Он женился, а я родила ему дочь, — Ирина мрачнеет. Она словно заново переживает тот период, чувствует каждое пережитое мгновение. И Юру она больше не любит, и то, что было тогда, достойно ли это называться любовью? — Но струсила. Побоялась, что не потяну её одна, в чужом городе, без крыши над головой, без работы, без близких.       Лиля слушает внимательно и не пытается убрать руку.       — Написала отказную, — Ирине больно, рассказывает всё это, и словно заново всё повторяется, как в самом страшном сне. — Я пришла за ней в тот же вечер, подумала, что бог с ним, с жильем, с работой, я выкручусь, я из кожи вон вылезу, но справлюсь…       Лиля уже всё понимает. Ей было несложно соотнести свою биографию, рассказ Ярской и её странное поведение. Да и та встреча в больнице… Всё окончательно встало на свои места. Она обрывает охрипшие фразы Ирины, так просто и честно, тщательно проговаривая каждое слово:       — Я вам нужна?       Мгновение Ярская осмысливает эту фразу, искренне смотрит в открытые, но уже полные слез глаза дочери, утыкается носом в её худое плечо и единственное, на что хватает сил — «да».              Они сидят так какое-то время: мать и дочь. Словно не было девятнадцать лет разлуки, и будто одну из них на протяжении всех этих лет не тревожил один-единственный вопрос: как она сейчас?       — Я переживала об одном — что ты встанешь и уйдешь, — прерывает звенящую тишину Ирина. — Что это я тебе не нужна.       Лиля до сих пор не верит в происходящее: вот она, Ярская, перед тобой, такая живая и настоящая, такая красивая снаружи и стальная внутри, говорит, что она — твоя мама, смотрит с надеждой и просьбой о прощении. Лиля берет себя в руки, насколько это возможно, улыбается краешком губ. Тихо говорит:       — Но я не сбежала. Я всё еще здесь.       Нет рыданий, безудержных слёз, истерики, заламывания рук — всё это пройдено каждой уже давно, но поодиночке. Теперь они просто сидят на одной скамейке, вместе, в окружении тусклого фонаря, когда любые слова теряют всякий смысл.       Ярская волевым усилием отпускает Лилю из объятий, и мягко, не встретив сопротивления, разворачивает спиной к себе и вновь обнимает, сцепляя свои пальцы у нее на талии. Чувствует рядом родное дыхание, осязает, как руки Лили покрываются мелкими мурашками.       — Ты знаешь, одним из худших вариантов развития разговора было бы узнать, что ты всё давно знаешь и презираешь меня, — глухо продолжает Ирина.       Лиля улыбается в темноту, спокойно и уверенно спрашивает:       — Это один из самых худших. А самый худший?       — Что я ошиблась. Что ты — не моя, — и нет, переживания Ирины никуда не исчезли, они таятся в ней. Будто ожидает подвоха, словно Лиля сейчас встанет и уйдет. Столько лет она убеждала себя, что очерствела, что уже не может и не хочет проявлять заботу и нежность по отношению к другим. Что нет тех, кому бы её любовь была бы нужна.       — Я постараюсь наверстать упущенное за эти годы, если это возможно, — тихо добавляет она, вдыхая запах волос дочери. От них исходит слегка уловимый аромат корицы и летних духов. — Я не претендую на место твоих родителей, Лиль. Просто хочу быть рядом. Если ты позволишь.       И нет никаких лишних расспросов, извинений, суетливых выявлений жизненных фактов, обсуждений причинно-следственных связей и что было бы, найдись они раньше. Сейчас это уже и не требуется. Сейчас это не так уж и важно.       Происходящее до сих пор не кажется Лиле настоящим — это больше похоже на сон. Еще пару минут, и Денис растолкает её с хохотом «Ты что, спишь на рабочем месте?». Но вот она, Ярская, совсем рядом, и от неё исходит непередаваемое материнское тепло, которое укутывает, как зимнее одеяло. Какая разница, что произошло двадцать лет назад? Какая во всем этом разница, если сейчас так уютно? Слегка неразборчиво Лиля отвечает на слова Ирины с небольшой долей стеснения:       — Конечно, позволю.       В этот момент в Ярскую как минимум вдохнули новую жизнь — по крайней мере именно так она себя ощущает. Она вновь чувствует себя живой.       — Я часто представляла эту встречу. Прокручивала в голове. Слезы, объятия, слова о прощении, — говорит Ирина.       — Всё не так? — моментально отзывается Лиля.       — Всё даже лучше, чем я бы хотела.       Она лишь сильнее обнимает дочь, такую хрупкую и строгую, словно как тогда, когда её только вынесли в первый раз в цветастом одеяльце — и расставание в девятнадцать лет впервые не кажется ей вечностью. Ирина хочет одного: успеть дать Лиле то, что не смогла подарить в годы отсутствия.       — Я вас не виню, — словно читая мысли Ирины, сквозь паузу, говорит Лиля. — Правда, я никогда на вас не злилась, Ирина Михайловна.       — Мне важно это знать. Лиля, я знаю, что после встречи с Инной ты хотела найти, — Ирина едва не говорит «меня», но исправляется, — маму, но почему? Будь я на твоем месте, не думаю, что когда-нибудь смогла бы простить своих биологических родителей.       Девушка задумывается, но всего лишь на мгновение.       — У меня нет никого больше. Ни теть, ни дядь, ни троюродных племянников. Ты совсем один на всём белом свете, — усмехается Лиля, скрипя зубами. — Я была готова к тому, что мать окажется какой-нибудь алкоголичкой, что у меня будет еще несколько братьев и сестер, брошенных в детдоме или живущих с ней в ужасных условиях.       — И ты бы не отказалась бы от нее? — Ирина спрашивает, но уже знает ответ. Она чувствует, что в теле этой небольшой девушки бьётся огромное сердце.       Лиля задумывается и оборачивается:       — Не знаю. Точно бы — помогла, а как дальше — не знаю. Она же — моя, — по-доброму говорит Лиля, вспоминая недавно произнесенную фразу Ирины.       — Ты — замечательная, — произносит Ярская с нежностью и материнской любовью. — Так странно, еще вчера я отчитывала тебя за какую-то мелочь в работе, а сегодня…       А сегодня всё идет не по плану, и слова идут не по плану, но Ирина наконец перестает ощущать себя сапером на минном поле — теперь она точно знает, что нужна дочери.       — Ирина Михайловна, — Лиля окончательно освобождается от объятий и смотрит на Ирину серьезно и по-взрослому, — не вините себя. Всё, что было — в прошлом. Мы нашлись — разве это не главное?       Ярская находит силы улыбнуться.       — Дома я покажу тебе фотоальбом, ты очень похожа на свою прабабушку, я только недавно это поняла, — Ирина внимательно смотрит на лицо дочери. — Ты ведь столько времени была рядом со мной, а я даже и не подозревала…       — Значит, так нужно было. Зато мы с вами смогли узнать друг друга.       У Ирины сквозь череду мыслей пробивается рабочая:        — Коллективу расскажем только тогда, когда ты сама так решишь. И если захочешь вообще.       Лиля согласно кивает.       — Но, если не возражаешь, близняшкам мы всё же сообщим. А Андрей и так в курсе. И он очень рад.       Искреннее счастье Ирины легко узнается в тоне её голоса, мягких интонациях, блуждающей улыбке. Она не была такой уже очень, очень давно.       — Вы помирились с Андреем, да, Ирина Михайловна? — неожиданно задается вопросом Лиля. — Я много думала о вас с Юрием и поняла одно — он недостоин такой женщины, как вы.       Смело и открыто, что немаловажно — честно. Ирина удивленно соглашается:       — Вчера и помирились. Благодаря тому, что получилось тебя найти, я рассказала Андрею всё, как есть. И о тебе, и о Юре, и о том, что никого дороже Андрея, тебя и девчонок у меня нет.       — А он?       — Андрей всё понял. Он всегда меня понимал и продолжает это делать.       Лиля задумывается, а затем с ноткой задора в голосе спрашивает:       — Вы любите песочное печенье с кусочками шоколада?       — Печенье? С шоколадом? Пожалуй, что да, — Ирина непонимающе смотрит на дочь. И это ничего, думает Ярская, что на "вы" и по имени-отчеству. Девочке нужно дать время привыкнуть к мысли, что она теперь не одна. И больше никогда не останется в одиночестве.        Лиля бесцеремонно обрывает мысли Ирины:       — Тогда предлагаю прямо сейчас поехать к нам. Сергей утром испек и притащил целую кастрюлю печенья. Есть кофе и вкусный чай. И Жанки до утра не будет, только Поля.       — Звучит неплохо. Позвоним Коле или вызовем такси? — предлагает Ярская.       Лиля едва сдерживает смех.       — На выходе из парка — автобусная остановка, автобус еще ходит и довезет нас практически до дома. Поехали? — Лиля вопросительно смотрит на Ирину, подмечая, как её мама сейчас разительно отличается от той властной женщины, которая в их первую встречу рекомендовала открыть собственное агентство и быть более дальновидным руководителем, и той, что еще вечером так открыто (от чуткого взора Лили ничего не скроешь) переживала и не могла подобрать слова.       Ярская смеется в ответ, говорит, что уже тысячу лет не ездила на общественном транспорте, но готова рискнуть.       Спустя несколько шагов по освещенным дорожкам парка Лиля несмело и аккуратно берет Ирину за руку, поворачивает к ней голову, и лицо девушки в этот момент озаряет по-детски смешная и искренняя улыбка.