***
— В этот раз всё действительно серьёзно. Я слышал, в этом году учителя станут отбирать участников сами. Добровольцев всё меньше, — заявил наш староста Янь Линь после уроков. На последней перемене мы ещё не успели разойтись по домам, поэтому собрали сумки и уставились на него. — Все ведь помнят про олимпиаду по математике от ВУЗа Снежной? В этом году она может быть вступительной для вас. Среди выпускников выбирают призёров и направляют на обучение в лучший физ-мат, — процитировал он свой подготовленный текст и свернул лист бумаги в трубу. Все сидели, глядя в парты. Это объяснялось тем, что раньше олимпиада была лишь проверкой умений, интересным соревнованием и способом показать себя. В этом году она же означала вступительные испытания. Больше половины класса не считали, что справятся с условиями олимпиады, а уж тем более — что смогут учиться в Снежной. Такие ученики уже нашли себе ориентиры в том же ВУЗе, куда и я собирался поступить. А на соревнования мне было совершенно плевать. Бесполезная погоня за славой в своих увлечениях не привлекала меня: я занимался алгеброй потому, что по-другому не мог. И был, кстати, счастлив (насколько это можно было утверждать по моей унылой жизни в целом). — Тогда и до нас доберутся, — заметил Шу Ну, всегда забитый от стыда, ни в чём (а главное, в себе) никогда не уверенный и трусливый. — С примерной вероятностью… — Плевать. Я и сама пойду, — дёрнула головой смелая девчонка с задней парты. В классе Фу Цао была единственной «ботаншей» среди нас, «ботаников». Она отличалась энтузиазмом на фоне нашей серой массы, и потому всегда стремилась к вершинам. — Вау, а ты серьёзно настроена! Я заметил, что ты стала ещё лучше учиться. Её похвалил очкастый Шэнь Цзы, давно положивший глаз на неё как на единственную девушку. С нашим классом и так редко общались. Наше отвергнутое общество существовало в одном кабинете и никого тоже не трогало. Цзы, видимо, этого тоже не до конца понимал. Я ленно подумал, что они и правда стали бы неплохой ботанской парочкой. Одной из двух, ведь Шэнь Цзы будто не замечал химии между Фу Цао и Лан Йином. Он, по совместительству, был ещё одним умным и не самым потерянным ботаником в классе. И что особенного было в этой любви? Она пудрила голову, постоянно волновала, требовала внимания и позорила во всех возможных ситуациях. На моих глазах Шэнь Цзы то краснел (абсолютно нелепо и вычурно), то запинался, то начинал нести чушь. Лан Йи притворялся, что не замечает его чувств к своей девушке, и потому на пару с ней разыгрывал этого непутёвого романтика. В эти необычные мысли я смог погрузить даже больше, чем на пару минут, а потом меня окликнули. — А ты собираешься участвовать? — спросил Бэй Ши, мой сосед по парте и давний знакомый. Каждый год он донимал меня одним и тем же вопросом; из года в год, кстати, получал один и тот же ответ. Я уже пару лет как забросил все эти олимпиады. — Нет, — сухо ответил я, ложась на парту головой. Почему-то сказал я это довольно громко на фоне относительной тишины класса. Уже затылком я почувствовал уйму осуждающих, вопросительных взглядов. Я легко различил в них непонимание, лёгкое отвращение и презрение. Я никогда не учился лучше всех. Мне хватало, когда мои оценки стабильно шли выше среднего. Такой показатель помогал моей размеренной скучной жизни. Но все собравшиеся здесь даже не подумали бы заявить такое. Если у кого-то в душе и скреблось, что им эта олимпиада на хрен не сдалась, то они стыдливо помалкивали. Из-за непосредственной культуры Ли Юэ у нас в принципе порицались бесперспективные люди, как я. Меня это мало волновало. А если и могло задеть, то через минуту я уже снова сидел за сложением, вычитанием, и так по кругу. — Есть ещё желающие кроме Фу Цао? — спросил староста. Все молчали. Лан Йи лишь поглядывал на свою гордую девушку. Наш отличник Ку Лао даже руку не поднял; он был самым забитым ботаном. Его уже по умолчанию вписали в список участников. Так и получалось, что участвовали Янь Линь, Фу Цао, и он. Этого было непростительно мало, но староста лишь вздохнул и объявил нам перед уходом: — Ладно. Я подам списки послезавтра утром, ровно за месяц до олимпиады. У вас ещё есть сутки, чтобы решиться. Только после этого он ушёл, со всеми попрощавшись, а мы стали обдумывать свои силы и стремления. Весь класс думал… но не я. Я уже точно решил, что эти догонялки мне не нужны, как и любовные игры. В спокойном университете Ли Юэ я продолжу спокойно чахнуть над вычислениями, пока время, данное мне в этом мире, не истечёт. И я был в этом уверен.***
Поздним вечером меня затянули в себя мысли о предстоящей олимпиаде. Они казались бредовыми на фоне того, как твёрдо я решил в это не вляпываться. Чтобы поскорее отвлечься и спокойно заснуть, я решил сесть за примеры. И вот незадача. У меня кончилась последняя тетрадь. Даже её обложка: со всех возможных сторон. Я перебрал весь стол в поисках одного чистого листка, сходил к родителям. Это не увенчалось успехом. Писать поверх моих старых конспектов не представлялось возможным. Я всегда писал очень плотно и не давал строчкам пустовать. У меня оставался последний вариант, ведь даже магазины были закрыты. Я пошёл к Бэй Ши, в надежде одолжить у него. Скорее всего мой друг уже спал, но странные чувства на фоне размышлений о вступительном испытании волновали меня разными эмоциями. У меня начиналась лёгкая паника — так долго я подавлял тревожность лишь вычислениями. Впервые за многие недели я вышел на улицу не только ради занятий в школе. Ночной Ли Юэ освещали тёплые фонари, в тихих водоёмах едва слышно плескалась рыба. Лёгкий ветер остужал моё беспокойство, но я продолжал накручивать себя непонятными проблемами. Они стремительно брались, одна за другой, и чем больше я пытался их отогнать, тем затягивал себя в эту яму всё глубже и глубже. Я уже не замечал ничего вокруг себя, быстрым шагом добираясь до другой части города. Как вдруг в тишине, прерываемой лишь моими шагами, раздался звенящий шорох. Я увидел единственное окно на всю улицу, в котором горел свет. Это было похоронное бюро. Паника будто бы испарилась, когда я подумал об этом. В моих глазах время, данное для жизни, было бессмысленным и тяжёлым. Я привык видеть каждую затянутую минуту без отвлекающей математики кругом ада. Поэтому меня притягивала смерть. Вечность, как говорили о другом мире многие. На самом деле, я боялся даже представить, что после гроба мне придётся вновь встать и что-то делать. Вечно делать. Я верил, что смерть будет решением. И она наступит сама собой. По моим расчётам, очень скоро и впрямь. Звон и шум барабанов продолжался. Я понял, что звуки музыки исходят из бюро, и из-за зашторенного пергаментом окна выглядывали суетливые тени. Они менялись, будто в танце под музыку, и моё сердце всегда замирало, когда я слышал внезапные вскрики. Теперь я уже не мог оторваться от теней. Земля затянула меня по колени, и я смотрел, не отрываясь, будто в уме решал трансцендентное уравнение. Со стороны я выглядел странно, но кто смотрел уже сгустившейся ночью? Внезапно музыка стала тише. Показалось, что кто-то из танцоров — самый задорный, — покинул процесс. Услышав скрип входной двери, я ретировался к противоположной стороне здания, и успел до того, как из похоронного бюро выйдет очаровательная девушка в чёрном. Я стал наблюдать и за ней, почувствовав в груди внезапный оглушительный удар. Кровь ударила в голову, и я насилу подавил крик от нетипичных (нездоровых, ненормальных, чёртовых!) эмоций. Вместе с ними опять накинулась и паника, и ворох мыслей, забивающих мне не только мозг, но и глаза. Девушка осмотрелась по сторонам, и, не заметив меня, побежала по лестнице к морскому порту. Под ногами у неё будто вспорхнули бабочки. Не помня себя от завораживающего любопытства, побежал вслед за ней. Мысленно ругая себя за такое неприличное любопытство, я совершенно не мог ничего сделать. Мой стресс грозился увеличиться из-за моего самокопания: если бы упустил такую редкую возможность попробовать чувства на вкус. Сейчас они резко обострились и заполонили моё сознание. Но в темноте я следил только за девушкой, не разбирая дороги. Теперь я видел, что она тоже бесконечно оглядывается по сторонам, держа что-то в руках. Она приближалась к набережной, настигла пришвартованной к берегу лодки и воровато взобралась на её карму. Я уже выбрал себе укромное место, чтобы проследить за этим чарующим действом. Из-за ящиков с неразобранным грузом мне было всё прекрасно видно. Хоть и зрение моё плыло в темноте, вместе с рассудком, я разглядел её с ног до головы. Я не видел её прежде, но знал, как давно она уже занимается похоронным делом. Такая молодая и… прекрасная. Это слово с трудом прошло через мои забитые числами мозги. Я разложил его на слоги, на буквенный код, устыдился его, а потом насладился его звучанием. Кажется, я смутно помнил её имя. Моя мать обращалась за услугами в это бюро, когда умер её отец. Я тоже был на похоронах своего дедушки, и именно там слышал восхищённые отзывы о владелице Ваншэна — госпоже… Пока я думал, она с благоговением открыла крышку погребальной урны. Голыми руками она зачерпнула оттуда горсть белого человеческого праха, и напевая что-то, что я едва слышал, развеяла его над морем. И так снова, и снова. Напевала и грациозно рассеивала прах, словно искрящуюся звёздную пыль, пока урна не опустела. Я увидел, как блеснул Глаз Бога у неё за спиной, и то, как остатки пепла сгорели, стёрлись с её белых ладоней. Я смотрел на неё, смотрел, и пытался вспомнить, как в наших краях называют лучшего ритуального мастера. В голове стремительно промелькнула вереница слов, отрезвивших как влажный морской ветерок. Владелица ритуального бюро «Ваншэн» — госпожа Ху Тао. Я обратной дорогой ринулся прочь с того места. Мне удалось пройти почти той же незаметной дорогой, постоянно скрывать за разными преградами. Добравшись до ресторана «Народный выбор» я со всех ног ринулся напрямую, домой. Окаменевшие ноги, неспокойная кровь были моими спутниками. Я не чувствовал почти, как бегу. В дверь своего дома я почти врезался, а когда взметнулся в свою комнату в спящем жилище, схватил кисть покрепче и принялся вычислять самые сложные задачи из ВУЗовских учебников. На голом полу. На следующее утро я, сам не свой, окликнул Янь Линя в коридоре школы с просьбой записать меня на математическую олимпиаду Снежной.***
Это было страшное и спонтанное решение. Я не знаю, радовался ли я ему впоследствии или презирал. Просто после охватившего меня потрясения тяжёлая олимпиада казалась мне единственным выходом из положения. Я неимоверно хотел отвлечься от новых чувств, рвущихся наружу каждый раз, когда я оставлял математику и занимался другими делами. Дополнительным спасением было то, что вступительное испытание включало в себе и раздел по физике. Мой мозг постоянно теперь находился под грузом цифр, терминов, переменных и арифметических знаков! Я стал самым заядлым задротом в школе. Понимая, что до испытания всего месяц, наши тоже напряглись. Старания Фу Цао возросли в два раза, а мои остались прежними. Только задания стали во много раз сложнее и разнообразнее. Наш неразговорчивый класс стал ещё молчаливее. Все боялись отвлекать нас от подготовки. Но я часто замечал, как на переменах в меня впивались чужие взгляды. После моего безапелляционного «нет» на участие это казалось безумием. Староста Линь мучался этой дилеммой больше всех. Если я поступлю в ВУЗ Снежной, то больше ничего не сможет смутить меня. Я буду бесконечно вкалывать сутки за сутками, и так смогу вновь коротать время в спокойствии… Меня успокаивали мысли о таком будущем. Чем я думал раньше; иные, обыкновенные учебные заведения не смогли бы так отвлечь меня. Я бы стремительно выполнял все задания, после не зная, как занять свою больную голову и душу. Теперь, листая подготовительные пособия и пособия Снежной мне становилось не до этого. Не до эмоций, не до чумных ощущений. Как только я чувствовал укол тревоги или возбуждения, то сразу садился за подготовку, и не ошибался. Через две недели я был готов по полной программе. Примеры давались мне не сразу, вычисления в задачах по физике — тоже. Но не в моих планах было компенсировать это свободным временем. За неделю до олимпиады, когда участники из нашего класса становились всё более уставшими и серьёзными, я подумал, что навсегда забыл о чарующем похоронном агенте. Как вдруг мне приснился сон. Целую ночь меня тревожили видения и картинки, целую ночь вокруг меня была лишь она: я видел пламя на руках красавицы, видел её движения, словно танцующие и слышал её тихое пение. Это был мой первый сон за последние несколько лет. Привычные для меня темнота и беспамятство сделали его по-настоящему нестираемым из памяти. Я подскочил ночью, в холодном поту и с жаром ниже пояса. Что-то не давало мне забросить здоровый отдых и пойти решать задачи, и тогда я решил пойдти на поводу у моей самой навязчивой мысли. В моей однотипной, построенной по математической логике жизни, это было недопустимо яркое красное пятно. За долгие годы я впервые коснулся себя, и весь следующий день в школе прошёл как в тумане. Никакого беспокойства и ещё меньше математики, чем обычно; но я чувствовал себя… хорошо?.. Голова была окутана туманом. К вечеру я понял, что убил уйму времени, пока не чувствовал тревоги, и сел за вычисления. Боясь наткнуться на ещё один сон, мне очень повезло: ночь была мрачная и холодная, как обычно. До решающей олимпиады мне оставалось три дня.***
Представить моих одноклассников, бесконечных зубрил как и я, взволнованными, было как минимум непривычно. В атмосфере нашего душного класса нам занесли олимпиадные листы, в класс зашли директор и женщина-профессор из Снежной. Они долго и помпезно объявляли правила участия, рассказывали о тонкостях заполнения бланков и потратили на инструктаж долгие пятнадцать минут. Сидящие сзади меня Фу Цао и Янь Линь извелись, наверное, от мучительного ожидания. Я тоже нервно сжимал ручку, но лишь потому, что до смерти хотел уже прикоснуться к бумаге и забыться в решении трёхэтажных заданий. С олимпиады я ушёл в середине. Данные нам четыре часа показались мне слишком долгими, учитывая, как я всегда неотрывно корпел над примерами. Я сдал свою работу, на многое не надеясь (не надеясь ни на что, ведь боялся не оправдать свои чаяния), и поспешил сразу пойти домой: решать математику дальше. Через несколько дней, когда школьная жизнь вернулась на круги своя, пришли результаты олимпиады. Все обомлели, когда в списках поступающих разглядели моё имя. — Поздравляю, Айин, — произнёс староста с нечитаемым выражением лица. Из нас всех он тоже стал призёром, но за третье место с ВУЗ не брали. Он похвалил и Фу Цао, набравшую на балл ниже его. А наш тёмный отличник Ку Лао прошёл с поступлением в числе вторых мест. Не верилось, что я сам пробился в лучших. Так моя жизнь стала студенческой и переместилась, по большей части, из Ли Юэ в самый холодный край Тейвата. Доучившись в школе последние месяцы как привилегированный члена нашего класса, я с трудом пережил каникулы. С каждым днём с мечтал, чтобы лето поскорее закончились, и я, абсолютно непоколебимый, отправился на обучение в Снежную. Ведь я был в ловушке и постоянных опасениях встретить на улице её. Впервые я случайно набрёл на неё на рынке, разговаривающую с торговцами. Даже обычная атмосфера не могла сгладить того, как она выделялась на фоне пресного мира. Она была неразгаданной загадкой у всех, кто говорил с ней. Тщетно такие люди часами повторяли её цитаты в надежде что-то понять. Я и сам не понимал, один раз стоя на рынке и краем уха услышав в стороне её голос. Я снова испытал шок, глупое очарование (особенно, когда она нечаянно посмотрела на меня и оглянула с головы до ног!), а потом решил, что закуплюсь тетрадями до следующей зимы и буду безвылазно сидеть дома. Мои родители мне в этом активно посодействовали, думая, что я просто усердный студент. Лишь будущий, к слову, студент, но их было не переубедить. Знали бы они сейчас правду.***
Студенческая жизнь многое поменяла в моём распорядке. Но мои мысли приобрели, почему-то, больший порядок, чем когда-либо в Ли Юэ. Я по-прежнему целую вечность проводил за решениями, конспектами, и иногда даже успевал делать задания на будущее. ВУЗ Снежной сам по себе требовал многого, и я не брезговал временем. Это нравилось моим преподам. Знали бы они, почему меня так тянет к точным хладнокровным наукам. Дома я бывал раз в месяц, сколько бы родители ни уговаривали делать это чаще. Оказываясь в Ли Юэ меня против воли охватывала паника, мозг генерировал тысячи философских мыслей, для которых я был ментально очень слаб. Я отбывал дома менее суток и уезжал, ничем здесь больше не привязанный. В ВУЗе я не искал товарищей. Хоть я и находился на одном курсе с Ку Лао, мы не начали общаться даже сейчас. Группа студентов была намного подвижнее и разговорчивее моего прошлого класса, но я не вжился в общение. Я вообще приобрёл недвусмысленный статус главного думера, «если говорить как в Снежной». Здесь я чувствовал себя одарённой безделушкой. Ни о каких практических целях в изучении точных наук я не заявлял, в отличие от остальной группы. Поэтому никто из педагогов не лез ко мне, позволяя всё время жизни посвятить исписанным тетрадям. Я вгрызся в эту роль как книжный червь. Один мой задротский вид гнал всех прочь с их идеологией. Я учился и учился, как заворожённый, потому что усердно пытался забыть её. Идиотские мысли почти оставили меня здесь, но госпожа Ху Тао каждый день прибирала к рукам всё крепче. Мне снились сны, я думал о ней, и к зимней экзаменационной сессии я был морально вымотан этим. Все жаловались на то, как сильно прибавились задания и их сложность, а я радовался каждой новой цели. До судной недели студентам оставалось всего полмесяца; ВУЗ дрожал. Мои соседи по комнате в общежитии в последний момент брались за подготовку. А я… Я закрыл сессию досрочно, впервые осознав какую-то навязчивую, неприятную, сложную психологическую мысль у себя в голове. Мне физически необходимо было уехать на каникулы и увидеть её. Узнать всё о ней. Найти значения всех переменных в образе этой непосредственной бабочки. Я хотел решить задачу, что негласно для всех назвал «Госпожой Ху Тао». До начала нового семестра оставались ещё три свободные недели, и я посвятил их не только предсказуемой алгебре. Я совместил занятия по отвлечению своей больной головы со сталкерством. *** Я разыскал её на третий день своих каникул. Ху Тао не появлялась на оживлённых улицах города вот уже несколько дней, полностью отдаваясь работе. Она грациозно шагала по главной улице, устремив глаза к далёкой гавани, и уже предвосхищая аромат ресторана «Народный выбор». Я видел, как она здоровается с проходящими мимо людьми — то с одним, то со вторым, — и наслаждается ярким солнечным днём. Несмотря на это, в дань своей профессии она всё равно ходила в своей будничной тёмной одежде. Чтобы не выделяться, я аккуратно слился с толпой людей. А как иначе? Я ни за что не сроднился бы с кем-то, поэтому решил остаться в стороне. Как бы то ни было, тактика знакомства через интересы была слабой моей стороной. Я решил наблюдать. Это казалось мне наиболее безопасным способом. В обеденное время заказов у Сян Лин было через край. Посетители заполнили округу и, смеясь, обретали новые знакомства. Но в толкотне оставалось одно пустующее место. — Сян Ли-и-ин! — Ху Тао выскочила перед поваром, пока та считала чеки и заказы. Медвежонок Сян Лин вздрогнул у печи и чихнул от неожиданности. Его хозяйка тоже вскрикнула. — Ох, и снова вы за своё! — возмутилась девушка, как обычно слишком погружённая в работу, чтобы уследить за нападающими со спины. А Ху Тао улыбалась. — Да ладно тебе! Так весело! — лавировала она и потёрла лежащее на стойке меню пальцем. — Всё уже готово? Сян Лин вздохнула, теряя запал спорить. «Это же Ху Тао», — наверняка подумала она, и простила её очередную выходку. — Да. Вон там твоё место, заказ скоро подадут. Приятного аппетита! — Спасибо. Приветик, Гоба! Медведь обернулся на неё и тоже с улыбкой помахал. Он забывал обиды раньше всех. Ху Тао же прошла через длинную очередь клиентов за свой столик. Я решил, что идеальным вариантом для наблюдения за ей, объектом моего давнего воздыхания будет чайная рядом. Так я ловил госпожу Ху Тао каждый возможный день, когда она покидала Ваншэн. Я узнал всех её близких знакомых, любимые места, еду и манеру общения. Я ещё никогда не забрасывал математику так надолго. Когда я видел, находился рядом или думал о Ху Тао, все вычисления переставали тревожить, как и ненужные мысли. Я цеплялся за всё, связанное с ней, и… чувствовал (да, как иррационально!), что моё изнурительное время для жизни проходит быстрее. Я дышал более свежим воздухом за счёт неё, и уже не мог уснуть. Но намного рискованнее и опаснее было следить за ней ночью. Риск был в том, что толпа, прикрывающая меня днём, расходилась. Для ритуального бюро это время вообще было самым священным. Для его хозяйки, вероятно, это момент самых главных ритуалов. Однажды, когда у меня оставалось всего десять дней, я рискнул зайти дальше. Найти больше информации. Посмотреть, кем Ху Тао представляет себя в рамках своей работы. Однажды ночью я удачно подкараулил её у бюро. Она, озираясь, в один момент сменила тихий шаг на бег и устремилась за город. В руках она держала тканевый свёрток, держа самые важные приспособления. Я не видел процессии, следующей иногда по ночам с гробом умершего. Я видел только хозяйку, так поздно занимающуюся своими делами, и вновь, как в первую встречу, чувствовал себя избранным для этого. Я ускорил шаг, а затем тоже побежал, старательно держа Ху Тао перед глазами, но стараясь быть незамеченным. Дорога привела нас через тростниковые острова, скалы и тёмные заросли в самое сердце склона Увана. Шаг Ху Тао замедлился. Она стала оглядываться по сторонам, проверять Один раз я едва не попался, но широкая сосна спасла мне даже больше, чем жизнь. Я остановился за ней же, когда понял, что Ху Тао достигла нужного места. Она замерла напротив возвышения, похожего на раскрытый гроб. Впоследствии я понял, что был недалёк от истины. Раздался её звонкий хлопок в ладоши, а затем она отбежала от пьедестала. Я почувствовал, будто под ногами всё затряслось; перед глазами замелькало. Ху Тао ждала это больше всех, и тогда из-за её спины вынырнул её маленький белый призрак. Он был лишь первой чертовщиной здесь. Демоны вылезали из всех щелей. Земля разверзалась в разных местах вокруг ведущей похорон, грозясь поглотить в себя всё живое. А она с невероятной грацией танцовщицы игриво кружилась вокруг платформы с бледным телом умершего. Словно творя обряд, она устилала пьедестал цветами и свечами, разного рода вещами и осыпала покойного прикосновениями. То она осыпала его невероятно сильными благовониями, от которых демоны теряли голову и веселились. Я тоже чувствовал лёгкий приятный запах на расстоянии, и он колошматил моё сердце, заставив навсегда запомнить запах алого гибискуса в образе Ху Тао. — Какой парнишка! И что, неужели один-одинёшенек? — начали верещать демоны, тщательно рассматривая своего нового выродка. — А как же мы, трухлявая башка? Мы всю жизнь были его самыми близкими! Я давно слилась с его горестной матушкой! — А я его старшая сестрица! Померла так года два назад! — Отца нам лишь не повидать! Больно праведный был! — Отвратительно, отвратительно! — заверещали со всех сторон писклявые твари. — Друзья! — всю толпу угомонил и собрал один яркий и певучий голос со скалы. Нечисть уставилась на девушку, вскинувшую руки в небо. На девушку — обычного человека, — создавшую это широкое и прекрасное пламя повсюду. — Наслаждайтесь встречей! Вы так долго ждали обещанного приемника. Он стремится к встрече с вами прямо сейчас! Глядите во все глаза! Они все смотрели на владелицу похоронного бюро Ваншэн, на огненного мотылька в ночной тьме. На госпожу Ху Тао. Они гоготали и кидались к костру, что она разожгла с помощью вспорхнувших пламенных бабочек. Их крылья стали языками пламени, и это потрясло меня сильнее, чем шабаш, который мне довелось лицезреть. И я смотрел тоже, не в силах оторвать взгляд. Чертовщина не пугала и не волновала меня, ничто сейчас не находилось для меня выше, чем танцующая над всеми девушка. Она была задорна, как никогда и никто здесь; треск её огня перебивал всех кричащих. — Что за праздник у вас? — хрипло захохотал появившийся на шабаше старый дух. Вокруг хихикали, взвизгивали и плясали демоны и демоницы, нечисть водила хороводы вокруг одного пьедестала, объятого огнём. Всё полыхало и даже вокруг меня воздух полнился благовониями, пламенем, пеплом, мертвечиной от дьявольской плоти и сладостями. Всё смешивалось в гремучий коктейль, что выжигал мне лёгкие. А из шумной толпы ему ответил полный задора, знакомый мне голос: — Похороны! Против воли я подходил всё ближе, виляя между соснами. Я не издавал не звука, боясь быть замеченным. Даже умереть от лап этих адских тварей не так страшно, как быть замеченным Ху Тао. В непрекращающемся хороводе играла громкая музыка. Со всех сторон бились языки пламени, а демоны подлизывались к ним всё теснее. В костёр, становящийся с каждой секундой всё больше, уже прыгали некоторые из них, и медленно исчезали за алыми всполохами. Ху Тао бродила между ними, танцуя с огнём, и манила демонов погрузиться в разъедающее их плоть пепелище. — Повеселились — и хватит. Сопроводите своего в другом мире! — скомандовала она, и огромный поток уродливой нечисти и в непотребстве своём прекрасных дьяволиц затянуло в огонь. Они визжали от восторга, скрываясь в адской жаровне. На секунду стало так ярко, что мне пришлось отвернуться. Я держался за бушующее во мне сердце, боясь, что оно разорвётся прямо в груди, а со всех сторон поползли к костру чёрные прыткие тени. Пламя разом исчезло, когда девушка манерно хлопнула в ладоши. Вокруг резко потемнело и я остался в полной темноте, в месте, где только что горела земля и на ней резвились сумасшедшие твари; ночью на склоне Уван, в… Одиночестве?.. — Прощай, грешная душа! Прощай и до встречи! — донеслось в темноте, а потом лёгкими шагами эта загадочная ведьма устремилась прочь. Лишь один дух верным пёсиком следовал за ней — забавный белый призрак, от которого совершенно не веяло злобой на шабаше духов. Я выдохнул. Тысяча чувств налетели на меня, и я сполз по стволу дерева вниз. Спиной я вжался в него, ведь даже теперь склон Уван выглядел намного более опасным и жутким местом. Я поглядывал вслед тёмным локонам своей мечты и понимал, что мне тоже пора незаметно сваливать. Ху Тао уже скрылась за холмом, на который я ещё долго смотрел в нерешительности. Руки по привычке пытались найти за спиной рюкзак, вынуть тетрадь с ручкой и забыться в записях, но я уже отбросил эту идею. Следить проще всего с пустыми руками. Пустыми, но дрожащими от стресса руками… Поднявшись с холодной земли, я оглянулся одной головой. Было темно и даже те синие огоньки, что иногда блуждали между деревьев не могли осветить путь. Я пошёл по мху на моём дереве на юг, и вдруг перед глазами промелькнуло что-то донельзя яркое. Я мигом развернулся в ту сторону, откуда лился свет, и увидел большую алую бабочку. Её резные полые крылья с тонкими пламенными узорами источали тёплое сияние. Оно было словно факел. Я обомлел, сопоставляя факты и эту бабочку адского пламени. Я смотрел на неё, дрожа, но не успел долго паниковать — она сорвалась с места и повела меня за собой. Через пару холмов я оказался на светлой дороге. Стояла ночь, но без густых сосен Увана на небе была видна луна. Я оглянулся, когда вышел под её бледные лучи, и больше не увидел бабочку. Её тепло и свет растаяли в воздухе, словно мои галлюцинации. Вместо этого я, сделав шаг, почти столкнулся с кем-то!***
Моя душа упала в ноги. — Так-так, посторонний, — донёсся знакомый и обожаемый голос, а затем перед собой я увидел её лицо. Ху Тао оглядывала меня со всех сторон, возмущённо заглядывая в глаза, и заставляла чувствовать себя пойманным милеллитами. И я… потерял дар речи.***
— Ты видел достаточно, верно? — спросила я, прекрасно зная ответ. В череде обряда я и не заметила ничего поначалу. Но когда нечисть угомонилась, склон стал пуст и открыт. Даже в темноте от меня не утаился чей-то силуэт. К чему всё это? К чему он вообще наблюдал? Кто он? Людей в принципе отталкивала атмосфера этого места, исключая расхитителей и варваров. А этот смутно знакомый юноша… Он стоял, подбирая слова, и за его спокойным (прилипшем к лицу) выражением была едва уловима тревога. Даже нет: его волнение было многогранно, хотя он и умел тщательно скрывать это. Выдавали только глаза. Вот, где трескалась эта маска. Он сглотнул, бегая по мне глазами. Мне это показалось странным: как он смотрит на обычного человека? Ещё секунду назад вокруг танцевали духи, а сейчас за моей спиной кружатся любопытные алые бабочки. Не сдержавшись, мой маленький призрак тоже почувствовал интерес и выплыл из-за спины. Но он не был удостоен даже удивлённого взгляда. — Я видел всё, — сказал он чистую правду. Мне очень важно было оставлять свою работу вдали от людей. На этот раз повезло и мне и моему наблюдателю: ни один дух не заметил его. Никогда и никому не стоило притягивать на себя гнев потусторонних жителей. Помимо опасности: далеко не каждому смертному, не каждому гражданскому было полезно видеть такие представления. Психика человека могла не выдержать такого. На моей памяти встречались сумасшедшие. А этот стоял, как будто оперное представление Юнь Цзинь просмотрел. Только окаменел немного, и то потому, что попался с поличным. В конце концов, знала верный способ прогнать его отсюда. Но воспоминания, что невозможно было силой выдернуть из головы, у «счастливчика» остались. — Всё, говоришь? — с толикой угрозы сказала я. Нужно было припугнуть случайного наблюдателя, чтобы тот никогда больше не посмел связываться с духами. Связываться с работой гробовщиков и ритуальных мастеров. — Тогда учти, что легко отделался. Возвращайся домой и никогда, слышишь, никогда не появляйся здесь: на границе жизни и смерти. Как тебя зовут? Прежде чем развернуться и внять моему жесту искренней доброты, он никак не мог отвести от меня глаз. Я думала, думала, почему такое может произойти. И склонялась к той мысли, что меня снова посчитали за нечисть, кружащуюся несколько минут назад в пламенном шабаше. — Айин, — также спокойно ответил он. Вслед ему я вновь послала алую огненную бабочку. Мне всегда нравилось, как они освещают путь и дарят тепло. Я хотела окружить им всех путников. — Спасибо, — промолвил парень напоследок. И моя бабочка вздрогнула вместе с чем-то забытым в моей душе. — Прощай, — ответила я, ещё не зная, что пути наши пересекутся не раз.***
Миновали дни. В работе я больше не встречала проблем и неожиданных наблюдателей, но эта ситуация не давала мне покоя. — Недавно занималась делами на склоне Уван. Проводила серьёзный и сложный ритуал. А потом поняла, что всё время там находился горожанин. Его звали Айин, и я очень надеюсь разыскать его с твоей помощью. Поговорить получше. В прошлый раз мне было не до него. Сейчас я сидела в чайной вместе со своей давней и лучшей подругой. Мы с Янь Фэй редко позволяли себе отлучиться от работы. Ещё чаще наше расписание просто не совпадало. Я наслаждалась общением с ней, и наконец решила поделиться тем беспокойством, что довольно долго волновало мою отстранённую (обычно) голову. — Не поверишь, но мне тоже довелось с ним пообщаться с тех пор. Он такой необычный, что сказать. Решил везде засветиться, — призналась Янь Фэй, отпивая горячий чай и сверкая хитрыми глазами. Она хотела многое рассказать мне и тянула. — Многое спрашивал. Да что там, просто завалил меня вопросами! — И-и? — заискивающим тоном протянула я, заряжаясь игривой хитростью подруги. — Неужели ты не в праве разглашать всю эту информацию? — Мне не дозволено нарушать статью о конфиденциальности разговоров с клиентами… — сказала она и вновь отпила чай. Я подтолкнула поближе к ней печенье лотоса и посмотрела в глаза. — Но… Она взамен оглянула мой стол с угощениями, намекая на взяточничество. Но то была лишь профессиональная шутка. Ей нравилась моя тактика и оплата. — Но он не был моим клиентом. Айин поймал меня за обедом в Народном выборе, в мой выходной. А ещё признался, что следит за тобой. Она украла один лотос с тарелки, затем другой и продолжила: — В целях безопасности я думаю, что ты должна об этом знать. Она рассказывала мне многое. То, что не считала слишком опасным и непростительным. Мне нравилось, что она, будучи серьёзным представителем закона, была лишена напыщенности многих консервативных судей. С Янь Фэй всегда было беззаботно, выгодно и приятно говорить. Мы вместе усмехнулись. — Следит за мной? Надо же, и как часто? Спрашивая, я выглядела беззаботно. Показывать внутренние восхищение, удивление и странную радость даже такой подруге, как Янь Фэй, мне не хотелось. Я держала лицо, как всегда это умела, и старалась сделать выводы. На склоне Уван я приняла его за искателя острых ощущений. Я понимала, что он наблюдал за духами, шабашем и столь необычным обрядом похорон. Его точно восхитило пламя и шум (не исключено, что и привлёк к месту тоже). Но чем больше я размышляла над этим, тем ярче он всплывал у меня в воспоминаниях. Это была лишь повседневность, но я поняла: на меня положили глаз уже давно. — Надеюсь, ты не наговорила ему слишком много, — предупредила я подругу. Но моего доверия Янь Фэй ещё никогда не обманывала. Я чувствовала в ней родственный дух отличного консультанта! — Я не отвечала на некоторые личные вопросы. Сама понимаешь, мне известен такт. Но и он не позволял себе лишнего. Из поведения нам обоим понятно, что ты ему приглянулась. Мне стало чуть сложнее улыбаться, и я растянула уголки губ шире. — Да что ты? А по-моему, он просто фанатик моих практик. Я размешала свой остывший чай ложкой, и уставилась на подругу. Аля: а что же ещё? Не смеши меня! Но в душе бушевало интригующее предчувствие. — Я не исключаю: именно твоих, — продолжила Янь Фэй, как и всегда, не останавливаясь даже перед моим красноречивым взглядом. — Да я всё уже просчитала! Это элементарно, моя дорогая! Потом мы долго разговаривали одними глазами, занявшись сладостями на столе. Мля лучшая подруга издевалась надо мной долго и бесстыдно, пока я пыталась понять, стоит ли общение этого. — Милый парень. Не выделяется ничем особо, но ты пойди навстречу. Отвлечёшься! О, я прекрасно знала, от чего мне надо отвлечься — Давай же, я знаю, тебя: а то начнёшь с трупами разговаривать. — Ну уж нет, — уверенно улыбнулась я. А вдалеке от чужих глаз, в своём внутреннем мире поймала себя за десятком таких моментов. Я — такая я, независимо от рамок приличия. — Предлагаешь мне взять его с собой на обрядовые процессы? — Пообщайтесь? — сказала она так, будто бы я не догадалась о самом очевидном варианте. — Погуляйте, узнайте друг о друге больше. По моим подсчётам, у него довольно много подводных камней. Я задумалась. — А ещё он наверняка студент: у него сейчас каникулы. Поспеши, подруга, не то упустишь свой шанс встретиться с живым парнем. — Ой, неужели ухоженное румяное лицо, прямая осанка сверкающие и подвижные глаза? — Да ты от любого здравствующего без ума? — улыбнулась она, изводя меня колкостями. На мой высунутый язык она отреагировала всё также весело и беззаботно. Мы ненадолго замолчали. По светлому небу плыли облака, на пристани резвились дети, солнце сияло и нежило нас в своих лучах. Я прониклась торжествующей здесь жизнью, и, вкусив её, не смогла не проникнуться. — Живи так, чтобы нашлось, кому похоронить тебя, так? — цитировала мою философию Янь Фэй. Не забывай и о том, что в «Ваншэн» однажды понадобится новый хранитель. — Ты прямо как мадам Пин, — пробурчала я, впервые за долгое время чувствуя смущение. Возможно потому, что Янь Фэй всегда знала куда бить, а наши задушевные беседы проходили довольно часто. — Как быстро бежит время, — усмехнулась она, поставила пустую чашку на стол и поднялась с места. — Ладно, мне уже пора. Поклянись, что ты не упустишь свой шанс. Мы помахали друг другу на прощание, я кивнула; спускаясь по алой лестнице чайного дома, Янь Фэй так и не услышала моего ответа. Я подумала, подумала, подождала момента, чтобы мои слова застыли невидимым обещанием над землёй. И только для земли. — Ни за что. Но я, пожалуй, завербую себе ещё информаторов. И тоже устремилась к другому своему хорошему знакомому. Не время терять драгоценное время!***
Я знала, что могу найти его в книжном магазине. Знать любимые места моих любимых завсегдатаев всегда было удобно. Вот и Син Цю заметил меня еще с лестницы. — Ничто не в силах быть преградой… — Пока сияет день отрадный… — Под этим солнцем мы одни… — Все духи прячутся в тени… Я присела напротив него за маленький книжный столик и прихватила лежащую на нём книгу. Я отвлекла Син Цю от прочтения какого-то лёгкого романа. — Это «Тоска глазурной лилии»? — заметила я сразу, как только моё присутствие распознали. — Ты знаешь все мои поэмы. А это «Странствия в тени?». — Всё верно, — улыбнулась я. Вот он, знающий и уважаемый человек. Я всегда гордилась, что общаюсь с Син Цю — верным послом своих светлых идеалов и просветителем! — Мы так давно не сочиняли вместе. Но я слышал, что у тебя появились другие дела, — Он вежливо отложил свою книгу. — Да. И на этот раз тоже. Я оглянулась по сторонам, для уверенности: никак не оставлял факт, что кто-то постоянно наблюдает за мной. Но скорее всего это было тщетно. — Да что ты? Обычно никто так сильно не замудрялся, чтобы понять суть. — Думаю, он начинающий писатель. Говорил, что тоже пишет иногда, но стеснялся показывать работы. Я провела через себя эти слова. Литератор, ну неужели! — И чем вы занимались? — спросила я, заинтригованная до мозга костей. — Мы обсуждали твои стихотворения. Он много интересовался твоими взглядами и подтекстами, скрытыми в поэзии. Я рассказывал о тебе, как об авторе. — И что он… говорил? — спросила я не своим голосом. В последнее время всего один человек успел так углубиться в подробности моей жизни, что стало неловко. — Он остался озадачен, но впечатлён. По крайней мере, об этом говорили и его глаза. Он довольно молчалив для литератора. — Да, теперь я тоже так думаю… — Господин Син Цю, вы опять прочли книгу, даже не заплатив за неё? — к парню подошла продавец магазина и, возмущённо улыбнувшись, поставила руки на бока. О, это явно не в первый раз! — Ох, и правда. Довольно интересная книга, не находите? Я посмеялась. Син Цю тоже не мог сдержать улыбки, виновато почёсывая затылок. — Я обязательно куплю эту книгу, — сказал он, и продавец тоже посмеялась. — Хорошо, — он протянул деньги и разошлись они на дружественной ноте. — Ты как всегда хитёр, — ухмыльнулась я, прекрасно зная, что благородный характер Син Цю не даст ему совершать такие мелочные пакости. — Спасибо. С Син Цю — мастером беседы, шуток и понимающий моё настроение с полуслова, мы просидели почти до раннего вечера. Но у меня, разумеется, было ещё одно место, что я хотела проверить незамедлительно!***
Ваншэн встретил меня дружелюбно, как и всегда. За годы мои, проведённые здесь, каждая тёмная доска этого здания научилась улыбаться мне. — Мистер Чжун Ли, — пропела я, оказавшись здесь, и первым делом заметив своего главного коллегу по работе. — Госпожа Ху Тао. Мне помнится, что сегодня ваша работа была закончена. Я прошлась по кабинету, смахнула пыль со своего рабочего ресепшена. Прогулялась до окна и возвратилась к Чжун Ли. — Что вы, я же живу на работе! Он окончательно отвлёкся от документов и тоже налил мне чая. Самого ароматного во всём Ли Юэ! Большинство рецептов чайные выведали у него, но я гордилась, что он делился самыми сокровенными из них только с ближайшими людьми. Этот чай и глазурной лилией он придумал специально для бюро Ваншэн. Несмотря на то, что я любила пошутить над господином Чжун Ли, он всегда мне казался очень дельным, мудрым и хорошим человеком. Как мой дедушка. — Сегодня у вас запланирован особый ритуал? — спросил он, до сих пор пытаясь понять, что мне нужно сейчас в бюро. — Так и есть, Чжун Ли. И кстати, я бы хотела узнать: не было ли у нас интересных посетителей? — Вы спросили вовремя. С утра заходил молодой человек, очень интересовался вашей работой. Я, безусловно, поняла, что Айин добрался и до господина Чжун Ли. Хм, а он крепкий орешек. — Вы хотели сказать «о нашей» работе? — уточнила я. — Нет. Именно о вашей. Как он выразился, — Чжун Ли ненадолго задумался, чтобы подобрать слова. — «Хочу, чтобы в будущем я мог рассчитывать на неповторимую технику владелицы бюро. Время не пожалеет мою семью». — Вот оно как, спасибо. Я задумалась. Принимать такие доводы за чистую монету — вот ещё. Этот парень был скрытен. — Больше ничего? — Госпожа Ху Тао, я не вёл допрос. Но могу судить, что для вас это было бы очень важно. — Безусловно, мистер Чжун Ли! Так и есть! Этот смертный решил выведать многое о погребении и ритуалах с духами. Мне стоит его… предостеречь. — Тогда будьте аккуратны, только и всего. Этот юноша настойчив. Но я думаю, вам будет о чём поговорить. Он долил мне чаю. На мой взгляд, беседы с Чжун Ли были всегда спокойными и приятными, благодаря его участливому нраву. Я могла часами сидеть с ним, хлебать и второй, и третий чайник его чая с аппетитом, но меня — верно, — ждала работа. — Обязательно доберусь до него, обязательно. Поблагодарив Чжун Ли за чай, я уже сгребла нужные мне вещи с полки кабинета и направилась к двери, как услышала его неловкую фразу. — А ещё, кажется, он заинтересован в вас не только в перспективе наставницы. Меня накрыл шок. Ладно Син Цю, ладно подружка-болтушка Янь Фэй… Но Чжун Ли! Никогда не думала, что и он заметит это и оповестит! Никогда, на этом свете — уж точно! — Оу, как интересно получается, — пробубнила я и сразу же метнулась за дверь. Голова шла кругом, лицо горело. Сегодня я не стала больше испытывать игривую судьбу!***
Напомню, что сегодня мне посчастливилось закончить работу раньше. На мой взгляд, в ритуальных услугах и наших обязанностях не было ничего сложного. Скорее, каждый заказ был хлопотным. Люди платили большие деньги за погребение любимых, а мы взамен (уже несколько веков подряд) старались провожать мёртвых с достоинством. Таков был наш моральный кодекс. Похороны — это не просто предание земле. Это переселение души в новый мир вечности. Гуляя по городу в темноте, я не видела подобной бесконечности даже за горами Заоблачного предела. Без сомнений земля Ли Юэ была обширна и плодотворна, да только поток самой сильной и неиссякаемой энергии был сокрыт в другом мире. По ту сторону двери с нашим. И сколько бы мне ни приходило открывать её, святыню святых, она никогда не становилась проще и обыденнее. Наедине с собой я решила удариться в эти и другие собственные размышления. Ночь всегда так темна. Блуждая по ней, невольно чувствуешь себя одиноким. Вокруг ни души: Ли Юэ замирал, не привыкший видеть пьяниц и бездельников около полуночи. Мало что могло выбить наш город из равновесия в самый обычный день. Я всегда наслаждалась этим, выбирая некоторую часть ночи для прогулок и работы. Я чувствовала энергию зовущих духов. Они, невидимые, выходили из людских домов как из своих, кружились друг с другом и веселились. Они просыпались тогда, когда засыпали их хозяева. Чистокровные духи, в отличие от других призраков, были просто душами своих людей. Их трудно было узнать в истинном обличии. Они сами друг друга не узнавали, днём и ночью общаясь с разными людьми. Я знала, что когда тоже погружусь в сон, то присоединюсь к их беззаботной жизни. А вы думали, откуда берутся сны? Благодаря моему маленькому призраку и родословной, я видела духов и так, знала о них и могла наслаждаться их компанией. Ли Юэ становился настоящим призрачным городом. Я блуждала мимо заполненных улиц, не тревожа прохожих. Я наслаждалась компанией полупрозрачных витающих силуэтов, невольно чувствуя себя королевой. Жизнь не прекращалась ни днём, ни ночью, и потому даже в похоронах я не видела её так отчётливо. В мире просто не было страданий. Больше не было. Лишь бы только она шла своим чередом и никогда не оставляла меня в одиночестве! По лестнице на верхнюю площадку меня будто понёс ветер. С небольшой, но высоты, был виден оживлённый город. Видимый только мне! Я всегда восторгалась подобным. Неземные мысли часто улетали вместе с моей головой, фонтанировали в небо; а потом приземляли. Ведь никакой контракт не был настолько крепок, как свидетельство о рождении человеком. Мне особенно сложно было нести его в своих руках. Он бремя, что всегда образумливало меня и возвращало в реальность. Только благодаря своей телесной оболочке я продолжала наслаждаться миром, данным мне, и спокойно ждала часа, когда сольюсь с настоящим миром духов. Возможно, поэтому я не могла найти кого-то по-настоящему близкого мне. Мечта о том, чтобы безвозмездно и счастливо существовать с человеком, разделяющим твою философию, так и оставалась для меня мечтой. А в безмолвии наблюдая за кем-то — за кем угодно! — я уже чувствовала, как тает одиночество. И пусть даже этот «кто-то», любящий меня, будет совершенно другого поля ягодой со мной. Как вдруг мои мысли завели меня в тупик. Я беззаботно шагала по перилам над несколькими чжанами над каменной дорожкой, и внезапно оступилась. Он едва дышал, сдерживая в себе тяжкий выдох. Его руки немного тряслись. Он боялся не успеть. А я рискнула всем, чтобы вновь встретиться. После моих фантазий реальность показалась слишком осязаемой. Моя пронёсшаяся меж жизнью и смертью душа на мгновение всколыхнула духов вокруг. Я ощутила смутно знакомое чувство, когда что-то мелькнуло перед глазами. Рядом витал мой маленький призрак. Он смог бы меня поднять, но самое нужное уже сделано. Я взглянула на юношу, что только что поймал меня и не торопился выпускать меня из рук; спустя мгновение он медленно повернул ко мне голову. В его глазах я разглядела лишь непонимание. В темноте получилось смутно, но заметить выступившую на его живом лице краску. Да что там говорить: я тоже почувствовала, как кровь прилила к лицу. — Вот ты себя и выдал, — улыбнувшись, сказала я, когда аккуратно ступила на землю. — Это была случайность? — не своим голосом спросил Айин, пытаясь понять, просто ли так он спас мою жизнь. Я уже отошла от него на два шага, пытаясь скрыть своё смущение за улыбкой провидицы. — Частично и… относительно. Я не знал, что сказать. Признаться, что я снова наблюдал за ней, было запретно. Но то, как быстро мне удалось среагировать, стало даже приятным открытием. Я никогда не думал, что отличаюсь силой и способностями к этому. Таких как я называли ботанами, не более, а на физкультуре насмехались по полной программе. И только сейчас, быстро выскочив из засады с адреналином в крови, я смог подавить прошлые комплексы. Ху Тао, только что лежащая – о, Гео Архонт, – в моих руках, показалась невесомой. Бабочкой. Сейчас же, опустив её на землю, я пытался унять дрожь в руках. У меня не было никаких аргументов против её заявлений, и я буравил пространство перед собой нечитаемым взглядом. — Ты снова подглядываешь за мной. Я думала, наше знакомство всё исправит, — продолжила я, изо всех сил стараясь держать самообладание и возвышенный образ. Кажется, он трещал по швам. — Я не знал, как подойти к тебе и не потревожить, — ровным голосом ответил он. Хотел подойти? Действительно хотел?! — Такого подхода я ещё не встречала. Конечно, я наблюдал и преследовал. Я видел, как она беззаботно измеряет шагами Ли Юэ, и не в первый раз. И если в самом начале своего шпионажа я долго не мог поймать её, занятую делами, то теперь, в последнюю неделю своего времени, встретился с ней лицом к лицу. Эта беготня прекратилась, окончательно и бесповоротно. Я собралась и вздохнула. Свежий ночной воздух как никогда освежил меня, и подтолкнул к себе навстречу. — Спасибо, что не дал упасть, — сказала я, но не знала, как продолжить. В душе я очень сильно сомневалась, что нашёлся человек, так самоотверженно посвящающий мне время. Вдруг это ложь? Ко мне подлетел маленький призрак. Я поманила его рукой и неспеша зашагала прочь от этого места. Но меня молча задержала его рука. — Ху Тао! — сказал он настойчиво. Я боялась, что повисшее после молчание продлиться вечность. Это то, чего я неизбежно опасалась всегда: гробовой тишины. — Я действительно давно пытаюсь тебя… поймать. Так может, погуляем сегодня? Я выждала паузу, развернулась к нему. Даже зная, что этот человек обязательно настигнет меня, я хотела продолжить прогулку в одиночестве. Меня вела туда сила привычки, а не искреннего желания, но я всё равно поддавалась. Поддавалась ей так покорно, когда меня открытым текстом звали на свидание. Это было, как минимум, необычно. За всю жизнь ни разу я не ходила с кем-то за руку и не говорила о том, что в голову придёт самым первым. Неужели, неужели! Как вдруг в этой тишине раздался быстрый стук низких каблучков. — Госпожа Ху Тао! — ко мне, сдержанно крича и запыхавшись, прибежала паромщица. Ваш покорный слуга и мой коллега Фэн Ци… Госпожа Ху Тао, он отправляется в мир иной. Молодой и прилежный, мало чем славимый, но праведный… Сложно представить, что время такого человека истечёт спустя два-три десятка лет. Я не хотела его отпускать. Отправив работницу собирать и готовить все необходимые вещи, я оглянулась на Айина. — Кое-что придётся отложить. Но я больше не вижу смысла держать тебя в стороне: несмотря ни на что всё увидишь. И она схватила меня за руку, быстрым шагом, а затем и бегом, уводя меня к Ваншэну. Её лицо и поджатые губы выдавали её волнение. От господина Чжун Ли я смог узнать, что работников похоронного бюро непременно должен был провожать его хозяин. А ещё сделать это без промедления. Человек, уже контактирующий с миром иным в обычной жизни, должен был скорее получить свой билет в один конец. Порой, видимо, даже в самом бюро неожиданно умирают люди. Мы стремительно достигли его, до сих пор держась за руки. Впереди нас держалась паромщица. Оставшись на ночное дежурство с коллегой, она не думала, что в одну из таких ночей его сердце откажет навсегда. Когда я вошла, мне пришлось отпустить Айина. Всю дорогу это ощущение волновало меня вместе с тревогой и неминуемой скорбью. Я быстро пробежалась до своего кабинета, кладовой и проследовала в ритуальную комнату. Посередине в открытом гробу уже лежал Фэн Ци. Я расставила принадлежности, оглянулась на гробовщицу и отдала её последние нужные указания. — Собери остальных. Через полчаса состоится погребение на юго-западном кладбище. — Конечно, госпожа Ху Тао, — поклонилась она и убежала из похоронного бюро. Дело оставалось только за мной. Провожать своих людей как можно быстрее стало традицией за десятки поколений нашей работы. Пока злые духи и нечисть не коснулись души и тела того, кто всю жизнь занимался похоронами, нужно было успеть проводить его в вечность. Фэн Ци был столь юн. Я помнила о его проблемах с сердцем, но никогда не думала, как быстро здоровье способно сломить нас, людей. Я, безусловно, скорбела об этом, и как можно скорее начала ритуал. Она велела мне отойти и наблюдать. Я увидел, как зажёгся её глаз бога, а потом и объятые пламенем палочки благовоний в руках. Густой белый дым заструился в воздухе, как и аромат. В пустой просторной тёмной комнате мне кружили голову зажжённые свечи, запах цветов и трав. Ху Тао знала, что я продолжу наблюдать из-за угла, и оставила всё, как есть. Меня поразило то, как спокойно она согласилась пустить меня в свою «рутину». Она приговаривала что-то и напевала, кружилась вокруг покойного. Ху Тао делала что-то, очень похожее на свой недавний ритуал. Только не было пожара и шабаша. Вокруг не бесновались демоны. Всё выглядело спокойно. – Как жаль, что ты покидаешь нас. Как жаль, что никогда больше не увидишь лунного света, – почти пела она, обходя зажжённые свечи и колыша их пламя. По комнате запорхали десятки её пламенных бабочек. Я больше не видел шабаша, но через несколько минут показалось, что я вижу душу умершего, отделяющуюся от тела. Ху Тао тоже посмотрела на неё. Печальными, но полными надежды глазами. – Возвращайся в круг вечности, душа, возвращайся! Бабочки окружили душу, сложив вокруг неё свои прекрасные крылья. Одним взмахом руки Ху Тао заставила их погаснуть. Они исчезли вместе с бледным духом. – Твоя госпожа Ху Тао отпускает тебя в другой мир. До встречи. В повисшей тишине только трещали свечи. Гробовщица стояла над ними, положив ладонь на бледный лоб Фэн Цина, и молчала. От этой картины веяло ритуальной святостью. Ху Тао стояла, не проронив ни слезинки, но её губы слабо подрагивали. Всё намекало на то, как величественен процесс её работы. Но я не мог ею проникнуться. – Разве жизнь вообще имеет значение? – спросил я, дождавшись, когда она заглянет мне в глаза своими, алыми, как кровь. В них моментально промелькнуло что-то, похожее на гнев и удивление. – Мы приходим в мир, чтобы выжить и отбыть свой нелёгкий срок. – А ты никогда не задумывался, почему так прекрасно жить? Я не смог восхититься её словами. Всё это стало казаться мне серой массой ничего не значащих предложений. – Было бы намного счастливее и проще не появляться совсем. Я хотел узнать, почему даже гробовщик так цепляется на короткие годы своего существования. Или наоборот: почему предпочтёт проводить уйму времени в компании земли, трупов и горькой непроходящей скорби? – Ну… давай, давай! Зачем вообще жить, существовать и радоваться? Зачем каждый день наполнять смыслом и проводить его в благостных трудах, это ведь так сложно! Я вывел её на чистейшие эмоции и понял, как разнятся наши взгляды и философия. – Знаешь, что такое кладбище? – спросила она внезапно, пытаясь успокоиться. Я видел, что она надеялась услышать от меня что-то вразумительное. Видел, что она почти разочаровалась во мне. Я посмел предположить. – Облегчение? – Несбывшиеся перспективы. Они навсегда лишены чаяний и надежд, им остаётся существовать в вечном неторопливом потоке энергии, что усыпляет их некогда разум. Это чёрная дыра. – Неведение было бы намного ценней, — отвечал я, видя в идеалах Ху Тао бесконечную работу. Даже когда я забывался математикой это был мой бег от реальности. От мыслей и бытия. Потому я никогда не видел вычисления каким-то трудом. — И многие люди так думают. – Если быть честным перед собой, в первую очередь, то это отговорки слабости и лени. Просто большинству крохотная дисциплина кажется угнетением. Они расстраиваются, теряют энергию и думают: «я умру, значит, ничего не имеет смысла, кроме вечного покоя!». А на самом деле убивают себя бездельем! Она задумалась и рискнула снова посмотреть на меня. – Какой вообще смысл в труде? – Тогда давайте все вместе ляжем и помрём! — воскликнула она звонко, но подавлено. Я видел, что зашёл далеко в разбирательствах. Несколько минут назад на кладбище унесли часть её почти-семьи и окружения. Когда она отвернулась к догорающим свечам. Я заметил блеск в уголках её глаз. Но она не замолчала. — Для смысла существования у людей есть ценности. Всё их разнообразие — это наш мир. И неужели он не прекрасен? Мы говорили в пустой тёмной комнате, лишённой даже окон. И всё равно, даже в пламени свечи она видела красоту, невероятное успокоение. Я вспомнил, как общался с Син Цю. Он с восхищением рассказывал о смыслах произведений Ху Тао, как и о ней самой. Они много в чём друг от друга отличались, но притом оставались близки. Благородство и самоотверженность не столь притягивали мой взор, как идеалы гармонии, равновесия и благости нашего мира в работах госпожи Ху. Она была легендарной поэтессой тёмных переулков. Листая стихи Ху Тао я понял, что лишь малая их часть — шутки и лёгкость. Её длинные поэмы были обращены к той философии, что она рассказывала сейчас. Она задевала мои чувства. Резкость и точность её определений отдавалась во мне болью и чем-то, похожим на усталость. Но вместе с тем, глядя на неё, сопоставляя речи с миром вокруг, я чувствовал едкую совесть в своей груди. Знак, что я во многом ошибался. Да пусть я сто раз буду понимать теорию переменных, логарифмов и тригонометрии, с этими знаниями я никогда не касался настоящей сильной философии! Почувствовав это, я очень быстро потерял запал спорить. Встал. В дверь постучались и вошли работники Ваншэна; молча забрали закрытый гроб, бросив на меня лишь пару вопросительных взглядов, и ушли. Я встал в дверной проём за ними. – Прекрасен, – тихо согласился я, вынул из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и оставил на столике. Ху Тао нехотя проводила меня взглядом, и я пошёл домой. Что тут ещё говорить; я думал, больше мы никогда не увидимся.***
Я молчала. Дверь скрипнула, вместе с моим разочарованием. От усталости и этого тяжелого дня я осела на пол. Сердце колотилось и раскалывалось одновременно. Меня настигли несколько проблем за какие-то двадцать четыре часа. Глядя на середину комнаты, где пару минут назад стоял гроб с моим усопшим коллегой, мне захотелось обнять колени. Впервые за долгое время меня снова накрыла горечь чистой серой скорби, усугубляемая новым неудачным общением. Я даже на кладбище не смогла за всеми проследовать, настолько паршиво себя чувствовала. И не смогу, разве что через пару дней. Эта печаль сдавила мне горло и оставила плотный комок. Не в силах сдержаться, я провела минут десять в очищающих душу слезах. Я много о чём подумала в эти минуты. Самым главным вопросом был выбор: отпустить ли человека, так распоряжающегося жизнью, только из-за философии? Отпустить ли мне того, в ком я увидела надежду? Отпустить ли того, к кому моя душа столь сильно потеплела? И в одной из своих тактик отыскала выход. Я так привыкла, что все люди разные. И устала разочаровываться в них. Устала искать похожего на себя! Любовь и привязанность делала чудеса: люди ведь любят не за моральные качества. Я вытерла последние горькие слёзы, скатившиеся по моим щекам, прояснила свой взгляд. И решила. «Я буду любить даже того, кто, воистину, потерял святую ценность жизни»…***
— Здравствуй, — сказал парень, подошедший ко мне, и улыбнулся. — Здравствуй, — ответила я, взглянула на его протянутую руку и вложила в неё свою. …Пожалуй, с этого началась моя новая жизнь. Через пару дней после похорон сияло самое яркое солнце на свете. Жизнь города бурлила мне на радость. Птицы пели так сладко, что мне хотелось петь вместе с ними! Знойная погода согревала меня со всех сторон и добиралась, кажется, до сердца. Пожалуй, это и называют любовью. — Я во многом был неправ. Понял только, что собственная зона комфорта мешала мне преодолеть всё это, — признался мне Айин, когда мы гуляли по городу в сени золотистых деревьев. — Или ты просто наконец нашёл себе новый смысл, — улыбнулась я, наблюдая, как теплеет румянец на его щеках. Мы держались за руки. С момента нашего конфликта связь между нами только больше наладилась. Я не просто нашла человека, схожего со мной идеалами — я смогла подсказать и направить его по дороге жизни, снискав его полную поддержку и благодарность. Айин шёл со мной, оживший. Он признался в чаяниях своей «прошлой» жизни. Рассказал, какого это — чем-то бесконечно отвлекать свои назойливые мысли. Самой яркой и счастливой фразой, что я слышала в свой адрес, он произнёс: «Ты пролила свет на мои бесконечные, бессмысленные, безрадостные будни». — Скоро твои каникулы закончатся, — вспомнила я, сильнее сжала его руку и посчитала в уме. До даты его отъезда оставались ничтожные трое суток. — Но я обязательно приеду на следующих. «Ведь мне больше не нужно будет по уши закрываться в математике. Она мне, кажется, почти осточертела!», — подумал я, улыбнулся своей обожаемой спутнице, и продолжил путь вдоль солнечных улиц Ли Юэ. Никогда ещё мой родной город не выглядел таким светлым и интересным. Я улыбнулась, снова. Улыбнулась не просто для того, чтобы быть ближе и дружелюбнее. Губы сами растягивались в приветственном жесте, когда я слышала подобные слова от любимого человека. Его обещания грели душу. Наши прогулки, продлившиеся до самого последнего дня его каникул, казались лучшими в моей жизни. Ой, сколько вопросительных, удивлённых, хитрых и ликующих взглядом я поймала от всех своих знакомых! Я была счастлива, как девушка и как человек, что снискал долгожданную поддержку и любовь. Когда в последний день мы стояли на пристани, корабль до Снежной подошёл к порту, а день сменился ярким закатом, Айин взял меня за руки. Я глядел на неё, как на сокровище. Ничего в мире не было дороже мне, чем её тело и душа. Она стала последней в этом прогнившем мире, кто был мне нужен. Вспоминая свой университет и то, что он звал меня на новый семестр, я падал духом. Теперь я думал только о том, возвращусь в Ли Юэ и встречу свою алую бабочку спустя целых полгода учёбы. Как буду писать ей письма и ждать ответа. Меня даже посетили мысли бросить свой ВУЗ и поступить в заведение города камня и контрактов. Мне было совсем не до Снежной! Я не видел там больше того, что могло стать маяком моей жизни! И того, что дало бы счастье. Вообще для себя новый смысл жизни я прописал как постоянное стремление к радости. Я чувствовал, что лишь идя по этому пути смогу спокойно скрыться за крышкой деревянного гроба и сгинуть под землёй. Я держал руки Ху Тао в своих, интригуя её своим молчанием. Потом, не выдержав его, решился. – Жди меня следующим летом. Она обняла меня, обвивая руками шею, а в следующий миг я подался к ней сам и поцеловал. Мы несмело, но чувственно дарили друг другу прикосновения около минуты. Потом Ху Тао, нежно улыбаясь, отстранилась от меня, напоследок быстро чмокнула в щёку и пригрелась на груди. Я почувствовал прилив своих (я снова и снова удивлялся!) эмоций к ней, и заговорил: – Спасибо, Ху Тао. Ты – всё для меня. Я с удовольствием наблюдал, как заливаются краской её щёки. Мы прощались долго и незабываемо. Но когда корабль отчалил из гавани, я ощутил, как часть моего сердца и жизни безвозвратно откалывается.***
Позже он написал мне письмо, где указал точную дату и место нашей будущей встречи. Я была вне себя от радости и томного ожидания, что предстояло мне пережить в следующее время. Это было глотком свежего воздуха для нас обоих. Мы общались на большом расстоянии до середины весны. А потом… Я потеряла с ним связь. Ждала письма месяц, ждала два. Много раз писала сама, но больше не получала ответа. Впрочем, меня не так пугало молчание, сколько обстоятельство, последовавшее за этим. В нужный момент я прождала у парома весь злополучный день и чувствовала, как приливают к глазам слёзы. Последний раз он писал мне три месяца назад. Я чувствовала усталость и безразличие в том тоне, что он вещал мне последние новости. В том письме не было ни одного признания в любви и ни одного «скучаю». На последующие мои письма он ни разу не отвечал. Вот так и обманула нас любовь. Так и обманула меня иллюзия. Ничто так не меняет некоторых людей, как чужие слова. Вот и мои слова со временем поблёкли для Айина, уступив место мнению общества в его холодном университете… Ветер на закате играл с прядями моих волос. Небо, расчерченное солнечными всполохами, стали закрывать тучи. Начался сезон дождей. Я стояла на пароме спустя полгода. В полном одиночестве под крики низко летающих чаек. Обманутая другим и собственными ожиданиями. «Смерть не так страшна, как забвение».