***
Парни замуровались потеплее и вышли на площадку. Тишина ночи немного будоражила кровь. Пустота звуков слишком была нужна, чтобы слышать чужие сердца. Осаму вбежал на площадку как какой-то ребёнок и сразу плюхнулся в снег. Федя подумал, что это ужас, но с другой стороны, наверное этот взрослый ребёнок ещё не видел такого снега в ноябре. Пусть порадуется. — Декабрь ещё не наступил, а уже так метёт. Очуметь. Дазай поднялся на локтях и хотел было встать, но Достоевский вдруг начал наваливать на него снег ногой. — Ты меня хоронишь? Японец тут же завалился обратно, закрыл глаза и сложил руки крестом на груди. Федя недовольно буркнул и присел рядом на корточки. В его кармане лежала пара перчаток, которые он натянул и тут же пустил в морозный снег. Осаму остановил его и присел рядом. — Кто быстрее сделает снежный ком? — Хах, ты уже проиграл! — ухмыльнулась крыска. Сначала парни намяли снежок в руках, после покатили их. Федя видел, как мучался его соперник. Всё-таки сейчас не сезон, от того всё слегка разваливалось. Вот только Достоевский знал пару секретов такого Питерского снега, поэтому слепить что-то примерно хорошее, у него получилось. Дазай надулся и бросил снежок в Фёдора, который был уж слишком доволен собой. — Ничего не знаю. Учи меня, — нагло потребовал японец. Федя ещё больше расцвёл и показал как надо. Плавно их строительство снеговика превратилось в глупые подколы друг друга и редкие перекидывания снежков. Носы и щёки уже покраснели от мороза, когда фигура была готова. Фёдор принёс пару веточек с красными ягодами. У снеговика появилось лицо и руки. Осаму подумал, что тоже обязан украсить чем-то их создание, поэтому слепил из снега половой орган, который уже потянул к низу. — Саму, нет, — недовольно буркнул Федя. — Почему??? Он ему очень нужен! — настаивал Дазай, протягивая на ладошках ледяной член. — Зачем? — Ну… Знаешь))))))))) — ................ — Для того самого, — сказал Осаму и шаловливо покрутил пальчиком в воздухе. — Того самого? — спросил Достоевский и приложил руку ко рту, как бы «в удивлении». — Да-да. — Прям это?) — Да! Чтобы писять! — …Зачем снеговику писять? — А ты думаешь сексом трахаться ему прям надо? — Дазай!!! Японец рассмеялся и поднялся на ноги, оглядывая снеговика. — Как назовём? — задумчиво спросил он. — Богдан. — Багда? — Богдан. — Багда Багда Багда, — пробовал имя Осаму. Фёдор тяжко, но улыбчиво вздохнул. Злостно ухмыльнувшись, русский замахнулся ногой и пнул бедного снеговика. После чего напрыгнул ему на голову. Дазай вскрикнул при виде раздавленного Богдана и обидчиво посмотрел на Достоевского. — Убийца! — Хаха Федя поспешил уйти со снега, но что-то пошло не так, и ноги предательски поскользнулись. Фёдор приземлился пятой точкой в сугроб и захлопал глазами. Тут Осаму приятельски раздался смехом и смахнул невидимые слезинки. — Это всё твой Бог тебя наказал! Дазай плюхнулся рядом с Достоевский и кинул половой орган в снеговика. Несколько секунд они сидели в молчании и смотрели на ужасную картину убийства. Каким-то порывом, оба резко встретились глазами и расхохотались, тут же замалчивая и утопая. Приятное чувство озноба снова вернулось, как и вопросы «это то самое?». Парни даже двинули лица ближе, словно бы это наконец-то наступило, но глупые нерешительно растягивали момент, всё ожидая что другой проявит инициативу. Так бы они и просидели, если бы кто-то резко не прикоснулся к их затылкам руками, сталкивая лбы. Парни ойкнули и схватились за место удара. — Сигма? — удивился Фёдор — Ты что здесь делаешь? — Я вас в окно увидел, — прошипел он — Ты!!!!!!!!!!!!!!! — Я??????????? — попятился Дазай. — Дазай-чёрт-тебя-возьми! Если ты завтра не выйдешь на работу, потому что заболел или проспал, я прикончу тебя! Я ещё не нашёл тебе сменщика, а сам в баре стоять вечно не могу! Сигма злился, морща нос, как какой-то котёночек, которому не дают любимую игрушку. — Уууууууу, грозный, — ухмыльнулся Достоевский. Сигма яростно посмотрел на Федю, от чего он поднял руки, как бы говоря «я тут не при делах». Осаму же возмущённо нахмурился за то, что его поругали. — Домой! — крикнул Сигма и утопал к подъезду.***
Фёдор не мог найти сна. Он ворочался из стороны в сторону, надеясь, что Морфей заметит такое копошение и утащит его в своё царство. Но он всё не приходил. Пришло нечто другое — лёгкий скрип двери. Федя повернулся и поднялся в сидячее положение. Дазай ещё не вошёл в комнату. Он поджал губу и прищурил глаза, словно задумал шалость. Наконец, он на цыпочках зашёл внутрь и прикрыл дверь, настолько осторожно, будто лишний звук подорвал бы дом. — Тебе что-то нужно? — всё же спросил Достоевский. Дазай неуверенно потоптался у двери и молча подошёл к кровати, усаживаясь рядом с Фёдором. Пауза затягивалась и становилась неловкой. Лицо у Осаму было такое, словно он высчитывал в уме наисложнейшие математические задачи (с логарифмами!). — Всё… В порядке? — замялся Федя. Тут Осаму приблизился к лицу крыски и по юношески чмокнул того в губы. Он отстранился на сантиметров пять, заглядывая в глаза. Фёдор опешил и немного растерялся, но всё же двинулся вперёд, сталкиваясь своим кончиком носа с носом Дазая. Осаму же нервно выдохнул и впечатался в губы парня. Поцелуй вышел неловкий, сначала даже неинициативный, скорее как просто соприкосновение, но вот оба зашевелили устами, приятно растворяясь друг в друге. Вышло это так, будто они впервые в жизни целуются. Впрочем, именно так это и ощущалось. Всё это с ними впервые в жизни. От этого Осаму показалось, что ему тринадцать лет, и он маленький стеснительный мальчик, который «ой, целоваца это как взрослые что ле». Дазай отстранился так же неожиданно, как и ворвался к Феде, заинтересованно оглядел комнату словно что-то потерял, побегал глазами по окну, встал и ушёл прочь. Фёдор ещё пару минут посидел, оглядывая дверь, и улёгся на спину. Какие-то мысли и бегали в голове, но он за ними не успевал. Тогда впервые в жизни, действительно впервые, прикрывая рукой крест, который всегда висел у него на шее, так словно Бог никогда-никогда не должен застать Достоевского за таким, проговорил своим безгреховным чистым ртом: — Блять.