***
… На белом снегу расплывалось пятно, Кроваво-красным было оно. На белом снегу лежал человек… «Я буду любить тебя всегда!» — Дышал он едва. Пуля шальная засела в груди, «Дайте спокойно из жизни уйти!» Вам все равно меня не найти. Я в канаве у трассы какой-то лежу. Еле дышу, еле живу. Помощи вашей уже я не жду. Родная жена, ты детей береги. По мне никогда не скорби. Я сам виноват. Поставил под удар всю семью. Я жизнью своей вину искуплю…***
Преследователи подбежали к канаве, в которую так нелепо угодил Макс, но не увидев бездыханного тела молодого человека, остановились в нерешительности: искать или нет? Они переглянулись, недовольно оглянулись, но кажется двинули в обратном направлении. Плечо жгло, безумно жгло, как будто кто-то поднёс к нему горящий факел. Морозов сжал зубы, прикусив губу до крови: — «Сейчас главное не заорать от боли, перетерпеть как это делал он много раз, перестать чувствовать боль, забыть о ней. Это… Лиза рассказывала, как называется такое поведение организма. Слово такое образовано от психа. Сам ты, псих, Морозов. Черт, ну надо же забыл! А ведь мне только 26.» — И действительно Морозов забыл название"психосоматика», а вместе с ним и боль. Он словно растворился в каком-то бетонном жёлобе, в который успел заползти и в который горе-преследователи не удосужились заглянуть. Его дыхание стало ровным и спокойным. -"Ну, хорошо? Вот я сейчас отлежусь, побегают они, поищут. Найдут — я труп. Лизка,» — Вновь вернулся в раздумье Макс, — «Прости меня, пожалуйста, дурака такого, если сможешь простить. Мишаня, Евушка, детки мои, как же я безумно вас люблю!» — Слезы хлынули из глаз. Сознание вновь провалилось. Наступила темнота и все кануло… Кажется… Уже в небытие… Конец.***
— Елизавета Викторовна, — в ординаторскую на всех парах вошел главврач. — На МКАДе массовое ДТП. Гололёд. Он взглянул в окно, затем присел на край дивана и устало потер красные, от бессонной ночи, глаза. — Около 18 человек планируют доставить к нам. Но это неточная информация, цифра может быть в разы больше. — Опережая недоуменный взгляд подчиненный и какие-либо слова протеста, Седых продолжил без пауз, — на данный момент все бригады укомплектованы и пока справляются. Я понимаю, что вы только что снялись с ночного дежурства, но у меня нет другого выхода. — Валерий Александрович развёл в сторону руки. — В приемном отделении, как оказалось, некому сегодня дежурить. Побудьте, пожалуйста, там хотя бы до обеда, пока я не найду вам замену. — Валерий Александрович, — Лиза не решалась спросить самое главное, что сейчас ее волновало. — По поводу вашего ухода из больницы: все остаётся в силе и рекомендации мои по вашей работе останутся неизменными, за это даже можете не переживать. Девушка скромно улыбнулась, ей все равно какие будут рекомендации, все равно уволиться она с этой работы до 29 декабря или позже. Ей все равно сколько она уже не спит, все равно нужно ли остаться на дежурство в приемном покое. Все равно. Теперь важно другое, важно то, что уже вторые сутки Максим не выходит на связь. Не выходит на связь и не подает признаков жизни. Она уже вторые сутки набирает его номер то со своего телефона, то с телефона Ларисы и коллег по работе, но обратного ответа абонент не дает. — Я не об этом, — устало вздохнула девушка, встала из-за стола, собираясь отправиться в приемное отделение, но около двери в ординаторскую обернулась на начальника и спросила о том, о чем боялась спрашивать эти дни: — Валерий Александрович, меня никто не искал? — Никто не искал, — Седых опустил голову. Он понял, а может и просто догадался о причине ее беспокойства. Он был непросто руководителем, начальником и наставником. Он был практически «отцом» для всех своих подчинённых, «отцом» поразительно догадливым, компетентным в той области, которая принадлежала ему по праву, тактичен и спокоен в любых, даже экстренных ситуациях. Экстренная хирургия была его стезёй. — Но если кто-то будет искать, — он поднял голову, заглянув в глаза, нет не в глаза, в самое сердце своей подчинённой и будто зажал рану, кровоточащую рану, мешавшую жить и не дающую покоя. — Я обязательно вам передам. В приемном покое было холодно, безумно холодно. Все время открывались входные двери, пострадавших в ДТП развозили по отделениям, согласно полученным травмам и степени их тяжести. Для женщины с закрытым переломом правой руки пригласили травматолога, который заполнил необходимые документы, сделал рентген-снимок и, забрав свою больную в процедурный кабинет, удалился накладывать гипс. Мальчишку с ожогом от петарды поместили в стационар, предварительно обработав все ожоги, наложив повязки и вызвав, от греха подальше, родителей, дабы они не учинили какой-нибудь скандал, как сделали это в школе, когда мальчуган загнал на уроке труда занозу в палец. Предупредив санитаров и старшего медбрата — Олега Суханова, Лиза ушла в буфет за чашкой крепкого кофе. Отсутствие нормального сна давало о себе знать, то и дело клонило в сон. Уже был практически обед, а подмены в приёмном отделении до сих пор не виднелось. Вернувшись на свое рабочее место, девушка осторожно открыла дверь, держа в одной руке чашку с обжигающим напитком, а в другой — документы, переданные постовой медсестрой, которые ей оставила бригада «Скорой помощи», не дождавшись никого в приёмном покое. На каталке лежал человек, от него пахло сыростью и самое ужасное… Кровью. Ее было много, очень много, она пропитала всю, до этого бывшую белоснежной рубашку, и стекала на пол. От такого ранения, он давно уже должен был скончаться, но его организм, почему-то упорно не хотел умирать, а душа покидать этот мир. Лиза видела уже где-то этого человека. Нет. Она видит его впервые. Нет. Видела. Она уже где-то его видела, по крайней мере, она знает кого он ей напоминает в лежачем положении. Поставив чашку на стол, она еще раз взглянула на пациента и… На его шее была татуировка. Знакомая. Её она узнала бы из тысячи, из миллиона. Показалось. Нет. Еще раз взгляд зацепился за шею молодого человека. Он в сознании, поворачивает голову к Лизе и… На все приёмное отделение раздаётся душераздирающий крик. На каталке лежал Макс, окровавленный. Он улыбался, едва дышал, затем начал что-то шептать. Умоляюще, просяще, протягивая руки к ней, к своей жене, которая спустя двое суток увидела его. — «Лучше бы никогда меня больше не видела!» — Пронеслось в его голове, он отключился. Холод исчез, осталось пламя в теле, какая-то жгучая боль где-то внизу живота. Расплывчатое изображение сменило четкую картинку приемного покоя: сначала исчез парень, затем предметы повернулись в горизонтальную плоскость. — «Хорошо, что успела увидеть его, хотя бы в последний раз!» — Пронеслось в её голове, а затем потух свет. В голове стоял шум, в глазах расплывалось все, постепенно окружающие вокруг предметы приобрели четкие очертания. Лиза поморщилась от головной боли, потерла свободной от капельницы рукой глаза, оглянулась вокруг, кажется, она в больничной палате. Рядом, положив голову на ее плечо, на стуле спала Одинцова. Вошла Котенко. — Как ты? — Нормально, — неуверенно произнесла Лиза. Сама до конца не понимая своего состояния, не осознав его до конца. — Лариса с Машей настаивают на транспортировке тебя в частную клинику, но твоё нынешнее состояние этого пока не позволяет сделать, полежишь пару дней здесь, а там видно будет. Договорились? — Дарья Сергеевна настороженно взглянула на Морозову. — А… — Она хотела спросить, о волнующем ее эпизоде, но какой именно эпизод ее волновал она отчего-то не помнила. В палату вошел Андрей, быстро так вошел, занося вместе с собой холодный ветер из коридора. — Макс пришел в себя! — Произнес он и спешно покинул помещение. Лиза дёрнулась, вот он, этот эпизод, который не желая наносить вред организму, практически стёрла память. Макс. Он был в больнице. Она это помнила. Вчера или сегодня уже. Сколько времени прошло девушка не понимала, но то, что муж здесь и ему нужна помощь — понимала. — Помоги! — Обратилась она к Котенко, прося отсоединить капельницу. — Куда? — Одинцова проснулась от шума в палате и рукой вновь вернула дочь на кровать. — Ему нужна помощь! — Там справляются и без тебя! — Грозно ответила Одинцова. Котенко вышла из палаты. Она хорошо относилась к Ларисе и Лизе, но была не намерена становится участником выяснения семейных отношений. — Мам, я прошу тебя! — Сквозь слёзы умоляла Лиза. — Успокойся, пожалуйста, тебе нельзя вставать и нервничать тоже. Как только станет хоть что-то известно, нам сообщат! — Нет! Я не могу так. Я должна быть там! — Девушка начала метаться по подушке от безысходности происходящего. В плечо уже было введено успокоительное. Морозова медленно успокаивалась, а затем и вовсе уснула. В палату вошел Виктор. — Как она? — Уснула. Состояние стабильное, ребенка удалось спасти — Ты знала? — Нет. Но догадывалась. — Что с Максом? — Состояние очень тяжелое, операция длилась шестнадцать часов. — Он будет жить? — Надеюсь. — Если с моей дочерью что-то случится, он отправиться на тот свет без суда и следствия. — Вить, ты перегибаешь! — Лариса тронула мужчину за плечо. — Я все сказал. — Он обернулся к жене и вновь произнёс: — Я все сказал! Поляков вышел в коридор. Одинцова посмотрела на Лизу: разметавшиеся по подушке волосы, на лбу бисеринки пота. Руки сжали одеяло. Женщина присела рядом, накрыла своей ладонью ее руку и тихо заплакала.***
— Морозов, слезай с крыши! — Кричала Галина Васильевна, увидев мальчишку на крыше хозяйственной постройки. Постройка была хоть и невысокая, но риск неправильно упасть и свернуть шею всё-таки был. У стены хозяйственного помещения стояла снегоуборочная лопата. Везде был снег убран, а на площадке перед хозяйственной постройкой возвышался огромный сугроб. — Не слезу! — Слезай, а то упадешь! — Смирнова погрозила Мишке кулаком. — Не упаду, а прыгну! Я для этого и залез. — «Вот сорванец!» — Подумала Галина. Мимо проходил Туганов. — Григорий Владиславович, — обратилась к нему завхоз. Мужчина остановился и, втянув морозный воздух, поправил воротник пальто и зябко поёжился. — Холодновато. — Декабрь на улице, — напомнила женщина, — полюбуйтесь, ваш подопечный? — Она указала рукой на крышу. — Вообще-то не мой, но Ирине Ивановне Безугловой могу позвонить прямо сейчас! — Туганов посмотрел на завхоза и незаметно подмигнул ученику. — Уж будьте добры. Григорий достал телефон, делая вид, что набирает номер телефона. Затем приложил к уху смартфон, пытаясь «дозвониться» до абонента. — Не берет! — Пожал плечами историк. — Ничего-ничего, я сама ей сообщу. — Смирнова, прижимая к груди черную папку, ушла. Григорий Владиславович обернулся к мальчику: — Морозов, прыгай быстрее! И впредь, старайся не попадаться на глаза Галине, если захочешь что-то провернуть! Туганов ушел в учебный корпус, оставив Мишу в недоумении и полной растерянности.***
— Тадеаш Моравец, — прочитала Мария в резюме. Буквы расплывались, прыгали по строчкам и всё никак не хотели соединяться в слова и предложения. Работать было тяжело, даже невыносимо. Максим, с ужасающими врачей, повреждениями был доставлен в больницу. Уже должна была закончиться операция, а новостей о его состоянии всё нет. В кабинете Вершининой сидели чех и Ирина Авдеева. Чех улыбался, весело барабаня по столу. Раздражало. Но делать было нечего, постороннему человеку не вывалишь же все свои проблемы. — Рекомендации у вас хорошие и судя по тому, какие люди за вас ручаются, — Мария улыбнулась Ирине, — у меня не остаётся выбора, как принять вас на работу! — Doporučení máte dobré a soudě podle toho, kteří lidé za vás ručí, nemám na výběr, jak vás přijmout do práce! — Перевела Авдеева. Чех улыбнулся еще шире. — Na základní úrovni ovládám ruštinu, ale ráda bych tento jazyk znala lépe. může mi zaměstnavatel zaplatit kurz ruského jazyka? — Тадеаш немного знает русский язык, но он хотел бы посещать курсы русского языка и интересуется сможет ли его работодатель оплатить ему курсы? — Передай ему, — Вершинина потерла переносицу, полистала какие-то документы, лежащие подле нее, — передай, что курсы будут оплачены. Пусть обождет в коридоре. — Tadeáši, brzy budeš umět rusky, jak ho znali Puškin, Tolstoj, Grybojedov. Počkej na mě, prosím, na chodbě. Моравец вышел. — Ира, Андрей говорил, что ты ищешь работу, это так? — Так, но в Москве и других крупных городах известно, кем я являлась последние девять лет. Даже несмотря на то, что я продала частную клинику в Чехии, ну как клинику: продала только здание, все необходимое оборудование пока осталось у меня. Так что грош — цена моим поискам! — Вздохнула Авдеева и устремила свой взгляд в панорамное окно на тусклый, морозный закат вечерней столицы, зажигающей уличные фонари и окна многоэтажек. — Сколько ты хочешь за него? — За чеха? Так он бесплатный, я людьми не торгую. Он сам изъявил желание поработать в России. — Я вообще-то про оборудование, — Маша дежурно улыбнулась. — Я пока не думала. — Если я предложу тебе возглавить новый, уже второй по счету филиал частной клиники вместе с твоим оборудованием и чехом этим, согласишься? — Проще продать оборудование там и купить его здесь! Иначе можно понести значительные расходы: таможня, транспортировка, доплата за хрупкость. — Это означает твоё согласие или как? — Вершинина посмотрела на Ирину, а затем перевела взгляд на экран смартфона, оповестившего владелицу о пришедшем СМС. Писала Лариса:"Макс в реанимации, состояние стабильное. Угроза жизни миновала. Лиза в реанимации, в гинекологии, угроза выкидыша!» Мария побледнела, дрожащими руками пыталась налить в стакан воду, но стеклянная бутылка только звонко билась о горлышко стакана. Плохо получалось. Ирина пришла на помощь, помогла налить воды. В висках застучало, словно юный барабанщик сел за свой инструмент в первый раз. К горлу начала подкатывать, взявшаяся из ниоткуда, тошнота. В ушах появился шум, как будто радио сбилось с волны и бедные радиослушатели были вынуждены слушать белый шум. Сердцебиение участилось. Встав со своего кресла, Маша еле добралась до дивана, обессиленно рухнув на него. — Tadeáši, potřebuju tvou pomoc. Okamžitě! — Крикнула в коридор Авдеева. Потихоньку состояние начало улучшаться, в кабинете почему-то пахло медицинским спиртом, а руку сдавливало что-то постороннее и неестественное. На диване рядом с Марией сидела Ира, приобняв её за плечи. Напротив, на стуле, сидел чех, тонометром, меряя давление. Давление высоко. — Начал активно жестикулировать Тадеаш. — Отчень высоко. Мария, нельзя быть такой давление. Это нехорошо. Вам лучше надо отдых. Вершинина слегка улыбнулась от несогласованности слов в предложениях иностранца, ей действительно стало значительно легче. Андрей, приехавший забрать маму и чеха, отказался отвозить Машу в больницу, ссылаясь на запрет Ларисы к посещению и Лизы, и Максима. На все расспросы о беременности Морозовой, Андрей чуть не поперхнулся зеленым чаем, предложенным секретаршей Вершининой, но отмахивался, мол не знаю. На самом деле так и было, и о беременности Лизы парень в первый раз слышит от Марии.