***
— Убери пистолет, мальчишка! Как ты смеешь направлять оружие на его создателя? — сдавленно прошипел Салех, одетый в темный кафтан современного кроя. Нагло, нахально, словно заявляя о своем превосходстве, в темной комнате, что освещалась лишь холодным светом далекой луны, двое мужчин вальяжно сидели на кожаных креслах. Блеск дорогого, нового материала игриво мерцал в ночном сумраке, будто это сияние драгоценных камней на королевских тронах, что невольно принижали пришедших клянчить о милости бедняков. Черные костюмы, скучающее спокойствие на лицах, равномерное дыхание — Кадир и Зейн были словно совсем незаинтересованы в происходящем. Рядом с креслами, стоявшими посреди приемной в доме Идриса Салеха, расположился маленький аккуратный стеклянный столик, на котором в пепельнице лениво тлели две сигареты, а рядом ледяным металлом переливался увесистый пистолет. Какая комедийная картина! Две уверенности грубо подавляли собою третье истерическое бахвальство. Салех нервно окинул нежданных гостей взглядом и медленно потянулся к выключателю высокого торшера у входной двери. Комнату озарил мягкий и теплый свет, ненавязчиво сглаживающий всю резкость происходящего. Идрис прислонился спиной к деревянному письменному столу, который расположился перед креслами, и рассмеялся: — А-а-а, вот оно что. Я так долго ждал момента, когда дорогой Адриано пришлет ко мне свою шавку, что уже успел и вовсе позабыть о наших разногласиях. Но вот сюрприз! Шавки — две! Рад тебя видеть, Кадир. Какими судьбами? — Мы просто поговорим, Идрис, — вкрадчиво произнес Аль-Азиз, вставая и направляясь к широким окнам. Салех шумно и демонстративно вдохнул, взмахивая руками. Его раздражало, пугало и веселило происходящее одновременно. Здравый смысл кричал о том, что нужно бежать, пока цепкая хватка заинтригованного охотника желала узнать то, к чему все эти разговоры приведут. Он недобро улыбнулся и сказал: — Поговорим, поговорим… И о чем же будет эта беседа? Кадир резко развернулся и неспешным, размеренным шагом хищника подобрался ближе, вставая за Зейна. Тот, в свою очередь, скучающе крутил в руках позаимствованный из небольшого бара стакан с обжигающим виски. В его глубоких глазах вдруг ярким огнем вспыхнула корыстная заинтересованность. Он услышал смешливую речь друга прямо над ним: — Как дела у малыша Мурада? Палмиери беспокоится о его здоровье. В Сиракузу пришла весточка, что у мальчика ангина. Жаль! Дребезг! На полу темным пятном расплывались густые чернила, стекая по стеклянным осколкам. Салех с силой сжал кулаки: ему не следовало показывать эмоций. Теперь уже поздно. Он проговорил низким, раздраженным шепотом: — Ты думаешь, что ввязывать моего сына — хорошая идея? — Твоего сына? Интересно, а я… — начал было излишне недоумевающе отвечать Кадир, но был грубо перебит. — Заткнись. — Не стоит так со мной разговаривать, Идрис. Я же знаю, ты не такой человек. Глаза, полные леденящей ярости, встретились с глазами насмешливыми, почти что издевательски веселыми. Что-то изменилось в этой комнате. Молниеносно быстро Салех оттолкнулся от стола и оказался всего в шаге от тех, кто посмел потревожить его покой. Он с отвращением, с ненавистью, с презрением переводил взгляд то на одного, то на другого. Да как эти наглецы посмели явиться сюда! Глупцы! — Хватит заговаривать мне зубы! Вы двое невесть как вломились в мой дом, что уже отличный повод вышибить вам мозги. Думаешь ты, Зейн, один такой умный? Ты на личной территории хозяина всего оружия в этом чертовом городе! Или говорите, чего вы хотите, или выметайтесь, пока я все еще достаточно добрый! — склонив голову и чуть ли не брызжа слюной, прокричал хозяин дома. Аль-Азиз вздохнул. Настала пора его главного козыря. Он улыбнулся. — Знаешь, поговорить придется о многом, но начнем с, так сказать, самого интересного: твоя жена. Как же… Алиа? Нет, не так… Айша, верно? — Аниса. — Аниса, точно! Но меня интересуют те времена, когда ее еще звали Патрицией. Патрицией Палмиери. Тишина. Звенящая, пестрящая своим отсутствием звуков, она тяжело и грузно осела, задавливая собою все вокруг. Казалось, что даже мысли были слишком громкими для этого кричащего безмолвия. Отсутствие звуков порождало присутствие действий. Салех одним быстрым движением вытащил из-за пазухи пистолет, направляя его аккурат в центр лба Кадира. Его рука подрагивала, выдавая нервозность, что всегда считалась моветоном среди людей его уровня. Зейн сидел неподвижно: не стоит размахивать оружием без прямого намерения его использовать. Он ждал. — Ты мне угрожаешь? — процедил сквозь зубы Идрис, не скрывая своего безумного взгляда. — Предупреждаю. — О чем же? — О том, что бывает, когда решаешь прыгнуть выше своей головы. Очень опрометчиво считать, будто ты умнее всех, Идрис. Особенно имея такие бреши в собственной обороне. Не бойся. Адриано уже давно простил побег бывшей жены с сыном, и наоборот, он рад, что о них тут так хорошо заботятся. Но он помнит твое предательство. Не суйся туда, где тебе не место. Иногда, знаешь, стоит оставить всю эту политику и просто побыть с семьей, да? Рука с пистолетом медленно опустилась. Горьковато-терпкий привкус провального конца замельтешил где-то на границе подсознания. Это был проигрыш. — Он хочет, чтобы я приполз к нему на коленях? — устало спросил Салех, направляясь к неплотно прикрытому бару. Нос защекотал легкий аромат дерева и свежих фруктов. — Что ты, нет! Тут все просто: не стоит тянуть свои руки к власти и переходить уважаемым господам и сеньорам дорогу. Радуйся, что у тебя есть шанс жить свободно. — Вы идиоты, не понимающие куда влезли и под кого ложитесь. Идиоты! Когда-нибудь и в ваши дома залезут те, что позарились на насиженные местечки. Палмиери — выродок. Дверь громко хлопнула. Идрис измученно сидел, склонив голову над столом, и аккуратно листал старый фотоальбом.***
— И что это было? Мурад не сын Идриса? — шокировано спросил Зейн, машинально пристегивая ремень безопасности переднего сиденья. Автомобиль вновь плавно и быстро понесся в сторону города, полного загадок и тайн, что этим двоим предстоит раскрыть. Где-то далеко, там, за горизонтом, яркий, ослепительный рассвет готовился вступить в свои законные права, освещая путникам дорогу. Кадир зевнул, жестом прося Зейна достать из бардачка бутылку воды. Он был на взводе. Слишком много потребовалось сил для того, чтобы пусть и не быть, но казаться убедительным в глазах недруга. — Именно. Пару лет назад Салех-старший водил дружбу с итальянцами, где встретил Патрицию. Беременную. У них там все так сильно завертелось и закрутилось, что долго скрывать это от Адриано было невозможно. Уж не знаю почему, но тот отпустил Идриса с женой. Это был нонсенс! За измену положено наказание страшнее смерти. Но Идрис глупец. Удачливый глупец. Прихватил с собой много важных бумажек, благодаря им начал крутиться в сфере оружия. Патриция, точнее Аниса, уже здесь родила Мурада, которого Идрис принял за родного. Не знаю, действительно ли это была любовь или лишь слепое стремление к власти, но сейчас он решил использовать мальчика ради своего влияния на Сицилию. Сложно тут все, в общем. Я и сам пока что крайне поверхностно осведомлен в этом вопросе, — рассказал он, стараясь не отвлекаться от дороги. Зейн неразборчиво хмыкнул и неосознанно растрепал рукой волосы. Спустя несколько минут, забирая полупустую бутылку, он заговорил: — Что ж, надеюсь, что он заляжет на дно и его не придется убирать другими способами. Есть все-таки вещи, которые… Впрочем, не важно. Как думаешь, почему Адриано все это время был так аккуратен с Салехом? — Это нам с тобой и предстоит узнать, — усмехнулся Аль-Азиз. — Ах любовь… Что же она делает с людьми? Интересно, каким будешь ты, когда заведешь семью.***
Париж! Тысячи слов тысячами лет восхваляли красоту города-мечты, города-убийцы наивных и юных! Эти улицы, пропитанные бессчетным количеством историй о коварной любви, эти площади, хранящие воспоминания об отважных героях революций — все это он! Отец утонченности и губительной чувственности, наставник безбашенных и увлеченных! Париж, Париж, Париж! С каким вкусом отпечатывается на языке каждая буква этого города, с какой страстью он смотрит на новые, девственные сердца приезжих искателей истины! Это — романтика рабства, что прикрывается свободой. Ведь, если подумать, добровольное рабство — это свобода выбора. Вот ты, Триумфальная арка! Триумф мощи и грации! Песня о доблестях и потерях! Елисейские поля, Нотр-Дам-де-Пари, Лувр… тысячи жизней были положены на алтарь вечного искусства красоты и устрашающей силы непостижимого величия. Небо заволокли серые, тонкие тучи, скрывая уставшее солнце. Легкий теплый дождь маленькими капельками ритмично застучал по старинным крышам и окнам, как бы омывая, очищая город, даруя ему свежесть и новое дыхание. По улицам сумбурными потоками засеменили разноцветные зонты и причудливые дождевики. Колеса машин резво расплескивали блестящие лужи, ненароком обливая невнимательных пешеходов. — Fils de pute!* — прокричала женщина в окропленном грязью белом пальто проехавшему мимо BMW. В этом городе все выглядело слишком артистично. Зейн и Ясмин стояли посреди ослепляюще-светлого ресепшена какого-то дорогого отеля. Камень, дерево, металл — здесь все кричало о грубом, сдержанном богатстве. Быстро отдав вещи швейцару и поговорив с хостес, мужчина подошел к девушке и благодушно проговорил: — Мне надо отойти ненадолго, вас проводят в номер. — Как долго вас не будет? — с нескрываемой досадой спросила Ясмин. Зейн улыбнулся: все же эта девчонка что-то меняла внутри его давно устоявшегося Я. Было ли это неправильно, противоестественно… не важно. Он подумает об этом позже. — О, поверьте, вы не успеете и глазом моргнуть. Вот и ваши сопровождающие, — сказал он, указывая рукой куда-то вбок. Ясмин медленно повернулась и замерла на месте. — Джек? Мустафа? Что вы… — пролепетала она, не в силах сдержать своего удивления. — Давно не виделись, Ясмин! Что за приключения поджидают их всех в столице Франции, так далеко от дома?