Владимир. Может, нам покаяться?
Эстрагон. В чем?
Владимир. Ну, там… (Пытается подыскать слово.) Да вряд ли стоит вдаваться в подробности.
Эстрагон. Уж не в том ли, что мы на свет родились?
Беккет, «В ожидании Годо»
В действительности все не так, как на самом деле.
С.Е. Лец
Часть 1. Расстановка Тюя Воображалкой меня бог не обидел, но даже в самых больных фантазиях я не мог представить, что мне придется работать нянькой для дадзаевых пиздюков. Был октябрь, день – суббота, время – девять. Милое утречко в Йокогаме, когда добрые люди валяются в постели до полудня, а потом не спеша, щурясь под лучами солнца, затягиваются сигаретой с охуенно вкусным табаком и идут пить кофе. А меня в эти злоебучие девять утра разбудил звонок в дверь. Звонок был короткий, будто неуверенный. Я сначала решил не реагировать, спокойно дрыхнуть дальше. Но потом позвонили еще раз – более твердо – и я, проклиная все на свете, все-таки вылез из постели, натянул первое, что попалось под руку, и потащился к двери. На лестничной площадке топтался Акутагава Рюноскэ, как всегда бледный и мрачный, как сраный вампир из книжек для тринадцатилетних девах. Чтобы он – да сам приперся ко мне домой?.. А рядом с ним я увидел – кого бы вы думали? – его белобрысого дружка из Детективного Агентства, мальчика-тигренка. — Ты совсем обалдел, что ли?! – прошипел я. – Хочешь, чтобы все Агентство знало, где я живу? — Поговорить надо, Накахара. — Акутагава независимо скрестил руки на груди, с вызовом типа, но взгляд у него все равно был какой-то неотсюдашний. То есть он всегда, прямо скажем, выглядел так, как будто не дурак побаловаться веществами, но сейчас был похож просто на ходячее говно. Его вид лучше любых аргументов убедил меня, что дело важное. Открывая дверь, я автоматом окружил себя «стенкой» из гравитации, как бронежилетом. С Акутагавой я работал давно, неплохо его знал и подставы от него не ждал, но привычки въедаются в тебя, как ржавчина. К приходу гостей я не готовился, но квартирка у меня заебончиком, я на Мори не просто так батрачу. Бардак, конечно, пора выкинуть к чертям весь надоевший хлам, да и окна давненько не мыли, звякну в службу уборки, если не забуду; но все равно красота, эти два оборвыша точно впечатлятся. Акутагава как будто вообще не обратил внимания на обстановку, как и на мои меры предосторожности. Волоча ноги как зомби, он прошел через пару комнат, пока не наткнулся на диван, на который было накидано поменьше вещей, чем на другие, и уселся на свободное место. Тигренок – Ацуси или как там его — с виноватой улыбкой отодвинул в сторону мою одежду и сел рядом на освободившееся место. Задел ногой пустую бутылку от превосходного пино-нуар десятилетней выдержки, ойкнул, извинился: — Вы... Накахара-сан, да?.. Простите, что мы вот так... без предупреждения... Он выглядел поадекватнее, чем Акутагава – тот, казалось, вообще не воспринимает происходящее. Если это было ЛСД, пару марок он точно слопал. Или потяжелее что?.. Я нашел среди батареи бутылок на полу пару непочатых. Откупорил одну из них, налил вино в бокал — это, кстати, оказалось какое-то ссаное кисловатое дешевое каберне, но мне в общем-то было плевать. В последние месяцы я, пожалуй, чересчур налегал на выпивку, приуныл без движняка, но лучше уж бухать, чем жрать наркоту горстями, как некоторые, не буду показывать пальцем. Уселся в кресло напротив гостей. Акутагава, как-никак, был моим подчиненным, и стоило продемонстрировать ему, что он зарвался. Я решил закосить под Мори – сделал любезно-холодную морду: — Я был бы рад узнать, где тебя носило весь последний месяц, Акутагава. В Мафии тебя обыскались. — Я был... в Лондоне, — выдавил Акутагава, так и не глядя на меня. Не то чтобы этот ответ что-то прояснял. Я продолжал: — Была пара дел, где твоя помощь была бы отнюдь, — это я продолжал играть в Мори, он любил всякие такие словечки, — не лишней. Знаешь, кто тобой очень недоволен? Акутагава молчал, продолжая тупо пялиться в пространство. Я нетерпеливо сказал: — Ну? Ацуси – тебя ведь Ацуси зовут? – ты тоже будешь сидеть как воды в рот набравши? Что вас ко мне привело, молодые люди? – Во, прям вишенка на торте, Мори бы так и сказал: «молодые люди». Мальчик-тигренок неловко поерзал и сказал: — Мы решили избавиться от наших способностей, но Рюноскэ не уверен, что это было правильное решение, и хочет с кем-то его обсудить. Я заржал, конечно. Осекся я, когда Акутагава поднял на меня глаза – я никогда такого взгляда у него не видел и даже не знал, что он может так на кого-то смотреть. Страх, а точнее, пиздецки огромный ужас – вот что там было. До меня начало доходить, что Ацуси не шутил. Я поднялся с кресла, отставил бокал в сторону, шагнул к Акутагаве и ткнул его в щеку пальцем. Тот дернулся так, будто моя рука была раскаленной: — Совсем спятил, Накахара?! Ничего нового в его стремной реакции не было, все преотлично знали, что парень – конченый невротик, который ненавидит прикосновения. Но вот в чем шутка, раньше он бы просто не дал мне к себе прикоснуться: этот его огромный мрачнявый воротник в момент взлетел бы вверх, оттолкнув мою руку, Акутагаве даже не надо было предпринимать для этого сознательное усилие — для него «Расёмон», защищавший его от вторжения в личное пространство, был такой же инстинктивной, естественной способностью, как мое управление гравитацией. В этот момент я осознал, какое слово крутилось у меня в голове с момента, когда я увидел Акутагаву на своем пороге: голый – вот как он выглядел. Его сложносочиненный готичный прикид теперь был просто одеждой. Он по правде лишился «Расёмона». — Я сам этого захотел, — сказал Акутагава, будто оправдываясь. – Я решил избавиться от своего дара, потому что... Тут он замолк. Ацуси подсказал: — Потому что наши силы – зло, из-за них постоянно страдают люди, как тогда, с Кюсаку, когда погибло множество простых, ни в чем не повинных горожан... Акутагава кивнул, но как-то неуверенно: — Проклятие, вот что это такое – наши способности. Теперь мы очистились. Без «Расёмона» я наконец-то смогу жить достойно и спокойно. Заниматься тем, чем я хочу... — Да, да! Я всегда хотел работать кондитером, — подхватил Ацуси. – И теперь, когда меня не будут больше заставлять работать в Агентстве, я наконец смогу печь пирожные, как и мечтал. Все это было похоже на пиздеж уровня продавца Библий, то есть довольно тупой. Но сам факт, что эти двое с какой-то радости вдруг начали нести вот такую херню, выглядел паршиво. Нечасто я сталкиваюсь с ситуациями, когда не знаешь, то ли ржать как ненормальный, то ли высирать кирпичи от ужаса. — Кондитером, понятненько, — протянул я. – А ты, Акутагава, что скажешь, чем порадуешь? — Я тоже хочу заниматься чем-то мирным. Работа в Мафии... грязная. — Вау. И какая же сфера жизни была закрыта тебе из-за твоей грешной способности? – Ну, кроме ебли, конечно, но это я озвучивать не стал. — Кем ты мечтаешь быть? Цветочником? Воспитателем в детском садике? Водителем автобуса? Акутагава подумал и сообщил: — Может, я стану писателем. — Охуеть не встать, — высказался я. Что там за каша в голове у тигренка, меня не очень волновало, но за Акутагавой стыда за «Расёмон» я никогда не замечал. Парень, конечно, был тем еще букетом всевозможных комплексов, страхов и проблем, но способностью он всегда гордился, зная, что поднялся из грязи только благодаря ей. И вот этой херни по поводу нечистоплотности нашей работы я от него никогда не слыхал. Ну да, в Мафии мы, конечно, не клумбы ромашками засаживали – но в основном разбирались с уродами всякими, а не с «простыми горожанами», в мире больших денег нет невинных котиков. К тому же, как и многие в Мафии, Акутагава был ребенком улиц, а законы там простые: ешь или съедят тебя. Короче, я даже предположил бы, что двое пацанят, жавшиеся друг к другу на диване напротив меня с видом двух потерявшихся щенков, могут быть аккуратненько наведенной иллюзией, типа как «Золотой демон» у Коё, да и в Агентстве есть один такой умелец, – но «Смутная печаль» позволяла мне чувствовать вес и объем всех предметов в комнате, и щека, в которую я недавно ткнул, была вполне материальна. Увы, Акутагава и Ацуси, упоенно несущие бред высокой пробы, были абсолютно настоящими. Не утро, а блядский цирк. Других идей кроме наваждения у меня не было. Для белой горячки вроде рановато пока. Поэтому я спросил: — Есть хотите? Дорогие гости дружно закивали. — Мы только что с самолета, — пояснил Ацуси. Я нашарил в кармане телефон и заказал пару пицц. Срочно требовалось разбавить это безумие чем-то максимально бытовым и скучным (желательно с пепперони). – Одного не могу понять: а что же вы ко мне-то ломанулись? Почему не к Дадзаю, например? — Я предлагал, но... – начал Ацуси. — Нет! — глаза у Акутагавы стали какие-то совсем сумасшедшие. – Дадзай меня видеть не должен. Никогда. Не... таким. Я для себя перевел: несмотря на помутнение рассудка, он отлично осознает, что если даже раньше, когда у него еще был «Расёмон», Дадзай не стеснялся макнуть его в дерьмо, а то и въебать в щи с вертушки, то теперь, «очистившись», Акутагава для бывшего ментора и вовсе — пустое место, плюнуть и растереть. Учитывая, что стремление впечатлить Дадзая довольно долго было смыслом его жизни, что-то тут не сращивалось. Тигренок при упоминании Дадзая, надо сказать, тоже болезненно скривился. Добровольно, говорите, избавились от способностей? Ну-ну. Ссал я в глаза такой добровольности. — Раздевайтесь, — скомандовал я. — Чт... – задохнулся Акутагава. Он покраснел так густо и так стремительно, что если бы я своими глазами этого не видел, то думал бы, что такое бывает только в мультиках. – Да иди ты знаешь куда со своими пидорскими штучками! Вот это класс. Ладно бы просто хамил, в таком состоянии простительно, но чтоб пацан, который по жизни одет как модель с показа Александра Маккуина, еще рассказывал мне про пидорские штучки... Ацуси, до которого, очевидно, доперло быстрее, чем до Акутагавы, запротестовал: — Нет-нет, если вы думаете, что нас заставили отказаться от способностей насильно, это не так. Это было наше решение, правда, Накахара-сан. Мы давно об этом думали, чуть ли не с рождения об этом мечтали... — Да закройся ты, — оборвал я его излияния. Еще это нездоровое «мы» повсюду, как у парочки, которая сорок лет в браке, аж слушать тошно. Когда они успели так спеться? – Акутагава, которого я знаю, точно ни о чем подобном не мечтал. — Я понял твою идею, Накахара, — сказал Акутагава, все еще красный, как помидор. – Она... имеет смысл. Но я сам могу себя осмотреть. В соседней комнате. Если можно. Было сомнительно, что наш мрачный ебанько без посторонней помощи способен вспомнить даже, сколько у него пальцев на руках, а не то что найти повреждения, но бог с ним. Я закатил глаза: — Говно вопрос, можешь даже дверь запереть, коли так стесняешься. А то вдруг твои бледные мослы случайно станут объектом моих секс-фантазий. Сразу за мешками под глазами. Акутагава покраснел еще сильнее – теперь уже от гнева – выдавил что-то наненавидяще-нечленораздельное, потом просто махнул рукой и скрылся в соседней комнате. — Зачем вы нарочно его злите? – спросил Ацуси с упреком. Честный ответ на этот вопрос звучал так: Акутагава в гневе был очень потешным, поэтому буквально каждый в его окружении над ним прикалывался. Ну, каждый, кому не грозило быть распнутым за это на месте «Расёмоном». — Учу его, что жизнь жестока, — дипломатично ответил я. – Работа в Мафии и правда не сахар, в мире много злых людей. Пускай типа панцирь наращивает. — Да вы просто учитель от бога, — заметил Ацуси. Неужели я услышал в его голосе сарказм? Офигеть не встать, котенок показывает коготки! — До Дадзая мне далеко, но стараюсь, — едко ответил я. Ацуси заткнулся. После паузы он сказал, уже без сарказма, скорее просительно: — С Рюноскэ так нельзя, понимаете. Он очень хрупкий. — Хру-упкий, значит. Я переосмыслил его визит. Этот мальчуган приперся ко мне – к одному из глав враждебной его Агентству Мафии, к правой руке Мори – потому что беспокоился, как бы злой дядя Тюя Накахара не обидел его дружка. Храбрость, граничившая с безумием. Правда, он сделал это, будучи в состоянии овоща, так что считается только наполовину, но все равно ужасно трогательно. Попутно с этими размышлениями я его осматривал; Ацуси, слава богу, не выказывал нездорового смущения. Я вспомнил, что он вроде как вырос в приюте: общие спальни, общие душевые, видом чужой голой задницы его не напугать. Хорошая черта, а то мое окружение почему-то кишело больными ублюдками, задрапированными в плащи, бинты и комплексы. А вот его озабоченность собственной отстойностью реально тревожила. Во время осмотра он продолжал трепаться: — Мы с Рюноскэ летали в Англию, потому что там есть люди, которые называют себя Уравнители. Их лидер – женщина, которую называют Святая Джоан – обладает силой очищать грешников, подобных мне или Рюноскэ... или вам, Накахара-сан, уж простите. Она сама одна из нас, но обратилась к свету. Ее способность называется «Проклятое дитя». Когда мы пришли с ней с просьбой избавить нас от нашего проклятия, она снизошла и коснулась нас своим благословением. — Тяжела, видать, благословляющая рука у Святой Джоан, — заметил я. На теле пацана я увидел примерно то, что и ожидал найти — множество подживших, но еще не сошедших полностью ссадин и желтоватых синяков, а также серых пятен ожогов, словно от ударов электричеством. — Я не знаю, откуда все это, — с искренним удивлением сказал Ацуси, который, ясен пень, тоже все это увидел. А до этого они куда смотрели? Какими-то сказочными долбоебами надо быть, чтобы такое на собственом теле не замечать и не чувствовать. Я проглотил уже готовую соскочить с языка фразу «Объясняю для тупых» (серьезно, любой идиот бы уже догадался, но обижать калечных – чести мало) и терпеливо сказал: — Вас кто-то поймал, ребятки, и отмутузил, а потом покопался в ваших мозгах и хорошо так туда поднасрал. Ацуси выглядел совершенно пораженным этой несложной в общем-то мыслью. — Я так и знал! – в дверях появился Акутагава, который, осмотрев свое тело, очевидно, пришел к тому же выводу. Волнение не помешало ему облачиться обратно в свой наряд готичного принца тщательно, будто в доспехи, завязав каждый ебаный шнурочек и застегнув каждую пуговку. – Я говорил Ацуси — что-то не так... Он потер лоб, словно пытаясь вспомнить что-то. — Теперь я, кажется, вспоминаю, что я не хотел этого делать. Я... все будто в тумане... я помню, что говорил, что стыжусь «Расёмона», но... я разве стыдился?.. — Вообще ни капли, — сказал я. — А стоило бы. Рюноскэ, твоя способность была воплощенной тьмой, — осуждающе сказал Ацуси. Вот не знаю, он отдавал себе отчет, что минуту назад талдычил мне, какая Акутагава нежная фиалка, а теперь сам его гнобит? Или у него просто время от времени включалась программа – грехи, очищение, вот это все — без деятельного участия мозга, типа как чихание? – ...Даже облик наших способностей ясно говорит об их темной сути, — вдохновенно продолжал он. — Моя способность была проявлением животного, агрессивного, грязного начала... А у вас, Накахара-сан... — Пацан, мне, честно скажу, не очень интересно твое мнение насчет того, какой я грязный и проклятый. Я такие прогоны называю хуйней из-под ногтей. — Можете думать как угодно, но у вас тоже рано или поздно откроются глаза, и вы осознаете, что наши силы – это грехи, — твердо сказал Ацуси. — Да какие, блядь, грехи! – не выдержал я. – Вот вспомни, ты притащился сюда с Акутагавой, потому что защитить его хотел – от меня защитить; тупо, да, но по сути классно же. Вот и способность тебе для того же нужна – чтобы лучше уметь защищать тех, кто тебе дорог, и самого себя в первую очередь. Это и была ее суть, а не что-то там темное и нечистое! А не нравится тебе в Агентстве работать – пошли всех в жопу, уедь во Францию, устройся в лучшую парижскую кондитерскую. Способность-то твоя в чем виновата?! Не нравится – так просто не пользуйся, блядь! Вид у Ацуси после моей отповеди был малость ошалелый. Наверняка он бы нашел, что ответить, мозги ему запудрили на совесть, но, к счастью, в этот момент в дверь как раз позвонили с пиццей, и гребаный незатыкающийся рот Ацуси оказался занят едой. Ели они оба так жадно, словно не видели еды уже несколько дней. Правда, Акутагава при этом все равно умудрялся выглядеть как обторчавшийся наркоша, будто бродил в лабиринте собственных (точнее, навязанных ему) мыслей и воспоминаний и повсюду натыкался на глухие стены. Оно и немудрено: его приютского дружка, похоже, всю жизнь изводили, внушая, что с ним что-то не так, поэтому для него собственные потаенные страхи и эта телега про то, какой он закоренелый грешник, удачно сложились в единую картину. А у Акутагавы – не сложились. Воспоминания им сочинили явно не сильно напрягаясь — примерно одинаковые, о деталях не заботились. Для Акутагавы-то «Расёмон» всегда был опорой, предметом гордости, а не тем, чего стоит стыдиться – поэтому он от всей этой белиберды про грешников впал в ступор. Не знал, чему верить в собственной памяти, за что ухватиться в собственном рассудке. Сломался. Я бы тоже ебу дал. Мне даже жаль его маленько стало. Паршивая, видать, у него жизнь, если во всей Йокогаме ему кроме меня больше не к кому пойти. Почему не к сестре или не к Хигути? Захотелось поговорить с кем-то из своих, чтобы совсем не тронуться умом? Мы ведь с ним не друзья, даже не приятели. Я и грублю, и стебусь над ним на каждом шагу. Я просто его начальник, даже не наставник, хоть и недурно было бы почувствовать себя на месте Дадзая. Дадзай... Мысль про Дадзая болталась, как кусок говна в речке, на краю моего сознания с того самого момента, как я увидел эту парочку на пороге своей квартиры (или я просто вообще думаю о Дадзае слишком много?). В конце концов, именно он всячески старался свести этих двоих вместе. И вообще Дадзай приложил руку к половине мутных событий, происходивших в Йокогаме. Я пытался ухватить за хвост какую-то мысль, которая ускользала... — Так. Дадзая из ваших воспоминаний не стерли – это мы уже знаем. Он знал, что вы летите в Англию? Вряд ли ты, Ацуси, не рассказал бы ему про такое. Ацуси подтвердил мою смутную догадку, продолжая вгрызаться в пиццу: — Да, он фнал... Наферно, он раврефыл мне? Тоже ффитал, фто так фля мефя будет луффе... Он вефь всегфа забофился обо мне... Акутагава тоже кивнул: — Да. Про Ацуси точно знал, они перезванивались, это я помню. Про меня – думаю, догадывался. — Этот, слава богу, ничего про дадзаеву заботу не добавил, не дурак. Накушался заботы этой вдоволь. — Если ты по правде считаешь, что твое благо для Дадзая важнее твоих суперсил, то ты просто имбецил, – сообщил я Ацуси, чувствуя себя гештальт-терапевтом. Вообще-то я не знал точно, что это за терапевт такой, но кажись, это примерно как «циничный мудила». Парнишка нахмурился, но больше ничего говорить не стал. Тень Дадзая словно нависала над нами. Ну да, кого я обманываю, над всеми нами троими. Можно основать содружество психов-мазохистов, Орден Рыцарей Стокгольмского Синдрома. Сраный Дадзай, никуда от него не деться. Все мы застряли в нем, как в ебаной... нет, нахуй, пожалуй, такие сравнения... — Итак, у нас две версии, — я на всякий случай показал им два пальца, чтобы не сбились со счета: оба паренька, по крайней мере в их нынешнем состоянии, казались мне не сильно башковитыми. – Либо Дадзай про ваш визит к Великой Джоан был не в курсах, что бы ни говорили на этот счет ваши воспоминания, потому что хрен бы он вас туда пустил... Либо — что гораздо вероятнее, учитывая, что вы направились в Лондон вдвоем – именно он вас туда и послал. Чтобы вы навели шороху на это гнилое местечко или разнюхали, что там да как. Я был уверен в правильности своей догадки. Уж я-то знал Дадзая как облупленного. Он прознал про эту секту Уравнителей, решил разобраться, что там происходит, и Акутагава с Ацуси с готовностью ринулись в Англию, как только обожаемый наставник намекнул, что ему нужна их помощь. Если бы Дадзай им палку кинул, как собачкам, – они бы и за ней бросились. Наверное, Дадзаю будет не очень приятно узнать, что какой-то его очередной план пошел по пизде и любимые мальчики вернулись с поджаренными мозгами. Странно, что вообще вернулись, их ведь и замусолить могли запросто. — Вам нужно в Агентство, — сказал я. Акутагава протестующе дернулся, я пояснил: — Ну, то есть Ацуси нужно, а тебе, конечно, туда соваться не надо. – Подумав, я добавил: — По-хорошему, тебе и Мафии лучше не показываться на глаза... Акутагава был не последним человеком в Мафии, а учитывая, что он малек со странностями и с характером далеко не ангельским, врагов у него хватало. Да и подчиненным в таком состоянии его видеть не стоило. А Мори его вообще выебет и высушит, не посмотрит, что потеря «Расёмона» — не его вина. — ...Посиди лучше дома, отдохни, в видеоигры там поиграй... Вообще-то если он просто запрется дома, толку тоже мало. Надо было что-то делать, а я не особо представлял, откуда распутывать этот клубок. — У меня нет видеоигр, — сказал Акутагава. Да кто бы, блядь, сомневался. — Книжки почитай тогда, книжек у тебя, небось, до жопы, — терпеливо сказал я. – Спи побольше. Ешь фрукты, овощи, говна-пирога. Херачь себе ванны расслабляющие, ну знаешь, с шалфеем там, с лавандой, они суперски помогают в таких ситуациях. Прямо то, что доктор прописал. А вот я бы сейчас кое-кому прописал пиздюлей. — ...А тем временем в Агентстве, может, придумают, как вернуть силы Ацуси и тебе заодно. У них там есть девчуля-медик. Вдруг она сможет помочь. На самом деле я в этом сильно сомневался: повреждения разума совсем не то же самое, что повреждения тела, — но что еще я мог сказать? — Я не хочу возвращать себе силы, — запротестовал Ацуси, но уже без прежней уверенности. – Хотя... А как думаете, можно быть одновременно детективом и кондитером?.. Да никак я не думал, я не мог обсуждать такое на серьезных щах. Все это было бы усраться как смешно, если бы не было пиздец как страшно. Я взял телефон и напечатал сообщение: Дадзай, я не нанимался присматривать за твоими пацанами. Подумав, стер «пацанами» и написал «протеже», в духе Мори. Цинично, скажете? Но это я сейчас кормил пареньков пиццей и пытался разобраться с их жирными тараканами, а Дадзай, по вине которого один из его учеников выглядел как торчок посреди ебучего бесконечного прихода, а второй – как счастливо лыбящаяся жертва лоботомии, — шатался неизвестно где и, похоже, срать хотел на их судьбу. Телефон пиликнул — ответ пришел незамедлительно: Все не так, как ты думаешь, Тюя. «Не так»? Да щас! Сама формулировка ответа (никакого тебе «Что случилось?» или «Что бы ты это имел в виду?») указывала, что Дадзай в курсе происходящего. Конечно, смотреть в лицо последствиям своих игр он не хотел. Я бы тоже не захотел, зрелище было не из приятных. Я разозлился. По всему выходило, что сука Дадзай ссучился окончательно. Любишь грести жар чужими руками – люби и возиться со сломанными игрушками, козел! Телефон пиликнул снова: Давай встретимся под красной лентой через неделю в это же время, и ты все поймешь. *** Сказав Акутагаве, что ему стоит отдохнуть дома, я вообще-то имел в виду его дом. Но этот еблан с какой-то радости обосновался у меня. Честно говоря, я понятия не имел, где вообще живет Акутагава – с него сталось бы и в помойном баке ночевать и завтракать подобранными на тротуаре дохлыми воронами – но какое-то жилище у него, видать, все же было, потому что он спустя какое-то время отлучился, а потом вернулся и припер с собой разные книги и вещи. Мало того, у меня торчал и его белобрысый дружок. Моя квартира словно была каким-то магическим кругом, где они чувствовали себя в безопасности. Выгнать их рука не поднялась – я же не полный урод: это были два подростка, которые даже не особо соображали, кто они такие. И чем меньше они показывались на улице, тем меньше была вероятность им попасться на глаза кому-то из Мафии. Хорошо хоть квартира большая, они мне особо не мешали. Тигренок по правде, похоже, испытывал нездоровую страсть к готовке и постоянно торчал на кухне. Я на всякий случай объяснил ему, как работает техника, а то что-то мне показалось, что он и микроволновку впервые в жизни увидал, не говоря уж о посудомойке или кофемашине с капучинатором. Готичный наш принц в основном проводил время на балконе, часами пялясь на Йокогаму с таким видом, будто он герой какой-то драмы, который весь фильм ебашит пафос под рыдательный эмбиент. То есть в целом можно было сказать, что он вернулся в норму, если не считать отсутствия «Расёмона». Взгляд у него поосмысленнее стал, чем раньше. Если он все-таки уходил с балкона — сидел уткнувшись в какую-нибудь книжку. Иногда тайком таскал что-то из холодильника, ну хорошо уже, что не голодал; даже ванну разок принял — выполнял «врачебные рекомендации». Заинтересовался моими альбомами по искусству. Похоже, он раньше считал, что я темный совсем и умею только выбивать из людей дерьмо. Интересно, как в таком случае, по его мнению, я стал правой рукой Мори, учитывая, какие у нас с Мори непростые, мягко скажем, отношения. Короче, парень здорово удивился, что я знаю, что такое кватроченто или малые голландцы. А я не ради понтов в это задрачиваюсь, мне правда много чего из картин нравится. Я немного пытался их растормошить. Трепался про всякое, пытаясь понять, насколько сочную лапшу навешали им на уши. Предложил посмотреть пару фильмов, показал им последнюю игру по «Зельде». Ацуси «Зельдой» проникся, хотя, кажется, ему просто телек с большим экраном понравился. Акутагава сказал, что фэнтези – «инфантильный жанр, который десятилетиями паразитирует на идеях пары талантливых людей, которые бы перевернулись в гробу, узнав, как потомки извратили их наследие, и тем более смешно смотреть на эксперименты японцев, пытающихся создать что-то на этой совершенно чуждой им культурной почве». Как вообще Дадзай его не пристрелил, в душе не ебу. Следующий день ознаменовался звонком Мори. Мори Огай. Снизошел до звонка. Мне. Тревожный звоночек, простите за плохой каламбур. — Накахара, ты давно последний раз проверял форумы? Имелись в виду несколько площадок в даркнете, привычные места Мафии. Там покупали и продавали наркоту, оставляли запросы и предложения насчет порно, перетирали про довольно сомнительные финансовые сделки и тому подобное. Мафию в основном интересовали те темы, где обменивались информацией. Люди там общались с анонимных IP-адресов (темы обсуждались деликатные — бывало, намекали, что надо выбить из кого-то дурь или тупо завалить, и государственное вмешательство тут никому на хер не было нужно) и в большинстве сами были анонимами, хотя имелось у нас и несколько постоянных информаторов. — Мне в последние пару дней не до интернета, — честно сказал я. — Заебался. А что, важное что-то? — Кто-то тобой заинтересовался. Предлагает деньги за любую информацию о тебе. И хорошие деньги. — И вы решили срубить баблишка? Не хватает на новую тачку? – Признаю, шутка не особо удачная, выпендреж с машинами – это скорее по моей части. Мори... хер знает, на что этот старый мудила вообще тратит деньги. На редкие старинные книженции и такую же редкую, особо грязную детскую порнографию, я так думаю. А также на то, чтобы покупать одних, продавать других, плести свои паучьи сети и упиваться всевластием. — Накахара, тебе голова нужна только чтобы шляпы носить, что ли? – сказал Мори с нескрываемым раздражением. – Во-первых, наши рядовые сотрудники о таких деньгах только мечтают, и многие будут рады тебя сдать, так что это угроза для тебя лично. Я не хочу лишиться своего лучшего работника. Во-вторых, если твои таинственные поклонники заинтересовались тобой в связи с каким-то из наших дел, это угроза не только для тебя, а для всей Мафии. Словом, ты где-то крупно проебался. Ладно, на самом деле Мори не сказал «проебался». Он всегда, сколько я его помнил, был охуенно вежливый и грамотный. И Дадзай – такой же, яблочко от яблони... Но смысл сказанного был именно такой. — Есть идеи, кто это? – спросил я. — Это бы у тебя стоило бы поинтересоваться, — продолжал наезжать он. — Да хер знает. Людей, которым нагадила Мафия – до пизды. – Это я аккуратненько перевел стрелки, а то Мори так поставил вопрос, будто это я по личной прихоти кому-то насолил, а не выполняя его приказы. — Н-да, — вынужден был тот согласиться после паузы. – Нет. Зацепок никаких. Судя по тому, что сообщения на английском – это иностранец... или он пытается сбить других с толку, притворяясь иностранцем. Но английский очень хороший. Мы в ближайшую пару дней им займемся, разберемся, кто это и что ему нужно. Или им. — Да я сам разберусь, не маленький. — Нет. Ты пока дома посиди... Или там на горячие источники съезди. Куда-нибудь подальше из Йокогамы. «В видеоигры поиграй», ага. Знакомая песня. — То есть не отсвечивать, — перевел я. — Именно, Накахара, именно. — Да вы же знаете — кто бы ко мне ни полез, я их уделаю. — Нет, Накахара. Это приказ. Управа на всякого найдется, даже на тебя. Мы о них ничего не знаем, а они о тебе – вероятно, знают, раз ты их чем-то раздразнил. Через два дня мы собрались в баре «Люпен», который уже много лет подряд был полуофициальным местом встреч Мафии, — я, Коё и Мори. Я взял бокал старого доброго бордо. Мори и Коё взбивали в глиняных чашках венчиком зеленый чай с пенкой – выглядело как болотная жижа, пахло так же. Ненавижу эту срань. Откуда в баре вообще такие изыски, было непонятно, но Мори фактически был владельцем этого места – видать, работники привыкли к любым его заскокам. — Ситуация сложная. Одна из моих «цветочков» встретилась с ними, — сказала Коё. – Она притворилась, что хочет денег, кое-что им про тебя рассказала, Тюя, – неправду, конечно. Раскидала несколько стандартных для подобной ситуации крючков, пытаясь выведать у них что-то про них самих и их намерения. Но они не просто не клюнули, но не заинтересовались ее рассказом вообще... Как будто сразу поняли, что она врет. — Итого? Хоть какая-то польза есть от твоей протеже? – холодно спросил Мори. Коё едва заметно нахмурилась и несколько раз нервно стукнула по столу своими холеными накрашенными ногтями. Я знал, что она боится Мори и недолюбливает его. Хотя кто его вообще любил и кто не боялся. У меня насчет Мори не было ни малейших сомнений, что он меня выкинет, как ссаную тряпку, и даже ноги об меня вытереть побрезгует, как только я перестану быть ему нужен... ну не, я не перестану быть ему нужен, иначе он бы мои выебоны не терпел; скорее, как только я ему встану поперек дороги. Да он, небось, давно бы уже убил меня просто на всякий случай, если б меня было так легко убить. Короче, своим существованием он постоянно напоминал мне, что моя единственная ценность — это я сам, и что не надо иметь иллюзий относительно нужности другим людям. Мори был однозначным, понятным гадом. Не то что... Ну, не то что некоторые, с кем посложнее. Хотя, может, и не сложнее ничуть. Яблочко от яблони... — Как минимум, мы теперь знаем, сколько их и как они выглядят, — сказала Коё ровным голосом, тщательно пряча гнев и обиду. — Их четверо – точнее, на встречу пришли четверо. Держатся очень уверенно. Они знают про людей со сверхспособностями и, похоже, сами одни из нас; можно предположить, что за ними стоит какая-то мощная организация. Три девушки и парень, говорят на английском. Девушки — рыжеватые шатенки, похожи на сестер. У них крайне своеобразная манера общения, они договаривают фразы друг за другом, словно думают хором. Юноша – полноватый брюнет. Он в основном отмалчивается. Все примерно ровесники Акутагавы. Кстати, о нем они тоже расспрашивали, но о тебе – больше, Тюя. Вообще, кажется, они рады любой информации – и про Мафию, и про Агентство. — От Акутагавы, к слову, по-прежнему нет вестей, — заметил Мори. – Мальчишка, конечно, не без странностей, но пропадать так надолго без предупреждения ему не свойственно. Я обеспокоен. Нет оснований думать, что к его исчезновению причастны эти иностранцы, и все же мне мерещится какая-то связь... А ты что скажешь, Накахара? — Да ху... хм... – При Коё я старался не ругаться, она столько сил приложила, чтобы превратить меня в одну из своих благовоспитанных куколок – хоть и без толку. Я вдруг подумал: если представить, что мне тоже подменили память, и я, как Акутагава сейчас, не знал бы, кто я и куда иду, что люблю и во что верю, и пытался нащупать под ногами ступеньки, хоть самые гнилые и шаткие, а там была одна пустота, — к кому бы я пошел за помощью и советом? Да вот к Коё, наверное. Между нами случилось немало говна всякого, а все-таки – она мне навроде семьи. Мори, ясен пень, тоже терпеть не мог ругань. Еще когда я был совсем пиздюком лет двенадцати, он однажды пригрозил, что вымоет мне рот с мылом. Я с самым невинным видом спросил, не хочет ли он заодно поставить меня коленками на горох или выпороть – он по правде прется от таких штук, руку даю на отсечение. Он больше эту щекотливую тему не поднимал. Тогда он еще не был главой Мафии, сейчас-то ему так просто рот не заткнешь. – ...Нечего мне сказать, пардоньте. Было мне что сказать, еще как было. Акутагава и Ацуси возвращаются из очень мутной турпоездки в Англию, а через день в Йокогаме появляются такие же мутные англичане. Кто угодно бы сложил два и два. Вот только – англичане эти за каким-то хером искали не Акутагаву и не Ацуси, а... меня? До меня дошло: парнишки ненароком привели своих преследователей ко мне. Я был первым, к кому они пошли, и эта английская пиздобратия решила, что я тоже как-то связан с этим делом. Ебать меня лопатой. Я не был уверен, что стоит посвящать моих разлюбезных босса и воспитательницу в историю с сектой отнимателей способностей. Зато я знал кое-кого другого, с кем мне оч-чень хотелось это все обсудить. *** Через несколько дней я заподозрил, что Ацуси торчит у меня дома главным образом потому, что, как и Акутагава, боится встретиться с Дадзаем. Но в Агентство ему в любом случае нужно было сходить – я ему так и сказал. Я уже немножечко понял, как на него давить, так что напомнил, что он должен это сделать не ради себя (ему-то самому и в нынешнем состоянии веселого овоща заебончиком было), а ради дружка своего. «Бе-е-едный хрупкий Акутагава». Ну а что? Мне хотелось сдвинуть дело с мертвой точки. Когда он вернулся, я пожалел, что возомнил себя великим манипулятором. Нахера я во все это полез? Сидел бы пацан и дальше у меня в квартире, играл спокойно в приставку, возился на кухне. Во-первых, с первого взгляда было видно, что ему в Агентстве нихера не помогли. Во-вторых... Когда я открыл ему дверь, он выглядел примерно как Акутагава в первый его визит – как ебаная жуть, без готичного плаща только: казалось, вот-вот блеванет прямо на дорогущий паркет в моей прихожей. Зашел, глядя в пустоту невидящими глазами, будто меня тут и не было вообще, снял обувь, поставил на скамеечку, развернулся, словно робот, и собрался пойти в одну из комнат, но тут я преградил ему дорогу и требовательно спросил: — Ну? Ацуси с явным усилием сосредоточил на мне взгляд. Несколько секунд подумал, словно не сразу сообразил, о чем я вообще спрашиваю, потом отчитался: — Акико – наш медик — попыталась меня восстановить. Не вышло. Точнее, тело восстановилось полностью, как заново родился, а вот способностей как не было, так и нет. — Ясненько. Ну, то есть... паршиво. — Да нормально, — сказал Ацуси отсутствующим голосом. – Я ведь и не хочу больше быть одним из них. Ну их к черту, детективов этих. Я тут недалеко от вашего дома отличную булочную нашел, может, меня туда возьмут. Выглядел он не очень-то «нормально». — Ага... — Вот тут мне точно стоило завалить ебало, но я спросил: – А как насчет... ну, ты виделся с... Ацуси посмотрел на меня таким взглядом, что до меня запоздало дошло: не сблевануть ему все это время хотелось, а заплакать. Наверное, сдерживался всю дорогу из офиса Агентства до моего дома. Я понял, что мне сейчас или прилетит в морду, или он все-таки разрыдается. Он выбрал второе. Сгреб меня в охапку, словно я был ему лучшим другом, и стал всхлипывать, зло и молча. От него пахло как-то совсем по-детски, молоком и мылом. А еще – болью и страхом. Короче, тут бы и слабоумный понял – да, с Дадзаем он увиделся. Я машинально гладил его по спине и тоже молчал. Не то чтобы мне приходилось часто утешать плачущих подростков. Мне обычно помогало выпить и вздрочнуть. Последнее пускай не в моей квартире делает, а вот совет про выпивку, я считаю, хорош в любых ситуациях. Я потащил его в комнату, усадил на диван, налил стакан «Лафройга». Самый четкий вискарь на свете, на вкус как пепел, кровь и железо. — Мне... мне еще нет двадцати, — ломким голосом сказал Ацуси. Что за мудак придумал эти законы про совершеннолетие? Виски ему нельзя, а ломать жизнь – можно? Я настойчиво сунул стакан ему в руки. Ацуси послушно взял, поднес ко рту. Он весь дрожал, край стакана ударялся о зубы. Слезы затекали ему в рот и, кажется, даже в уши, капали мне на брюки — горячие. Он даже не пытался их вытирать, то ли понимал, что бесполезно, то ли просто не замечал уже. После двух стаканов он заговорил. Смысл бессвязного потока рыданий сводился к тому, что Дадзай был ему вместо учителя и старшего брата, а заодно и вместо отца и матери, что он казался самым лучшим и светлым, что встретилось Ацуси в его довольно-таки говняной сиротской жизни, его идеалом и жизненным ориентиром. А оказался бездушным мудаком, который не высказал ни жалости, ни интереса к дальнейшей судьбе своего невезучего ученика. Я... Ну, если я скажу, что сильно удивился, то совру. На самом деле я охуенно четко представлял себе их разговор, прям в красках. Наверняка Дадзай, возя его лицом по дерьму, еще и придуривался и отпустил пару своих дебильных шутеечек про суицид. Сука. Краем глаза я увидел выглядывавшего из соседней комнаты Акутагаву, у которого была такая перекошенная рожа, будто каждое услышанное слово жгло его каленым железом, но уйти и перестать слушать он явно не мог. Я решил сделать вид, что не заметил его. К двойной истерике я точно был не готов. Знаете, самая болючая боль – это когда больно не за себя, а за другого человека. Или не за человека, а за кого-то другого, когда видишь, какой он маленький, слабый, одинокий и беззащитный. Например, когда какие-нибудь ебанаты бьют собаку или поджигают уличной кошке хвост. Или видишь в супермаркете, как старуха украдкой сует себе в карман конфеты на развес, потому что у нее нет денег, чтобы их купить. Со стариками и животными постоянно так. Детей мне обычно не жалко, большинство их в злобе и безжалостности взрослым дадут фору, хотя Ацуси был явно не из таких. Я уже понял, он вообще какой-то отшибленный, слишком хороший, не от мира сего, ему реально пирожки бы печь и не лезть во все эти разборки. Короче, такая вот боль-не-за-себя всегда приводит за собой злость, и это самая бестолковая злость на свете — просто реветь хочется от беспомощности, потому что, понимаете, можно отпиздить мучающих кошку выблядков, можно помочь старику, но где-то все равно найдутся другие такие же, а потом еще и еще. Отпиздить саму эту несправедливость и всех спасти не получится, хоть ты в лепешку разбейся. Хочется хотя бы сделать так, чтобы все это говно происходило с тобой, а не с другими, потому что ты сильный и можешь справиться. Но в том и штука, что Вселенная такой бартер не принимает. Это говно всегда происходит со слабыми. В общем, во мне поднималась вот эта знакомая волна боли и гнева, но я понятия не имел, что делать. И тут Акутагава вдруг покинул свою наблюдательную позицию в дверном проеме и медленно подошел к нам. Глаза у него были словно две черные дыры, фиг поймешь — что скажет, что сделает. — Тебе нельзя алкоголь, — тихо, но твердо сказал он Ацуси. Тот поднял на него растерянный беспомощный взгляд. Акутагава забрал стакан из его рук и вернул его мне. Посмотрел на меня со странным выражением – не злость и не благодарность, скорее этакое «не мешайся». — Ацуси, я тут это... «Зельду» не могу пройти дальше, — буркнул он. – Хочешь попробовать? Там, оказывается, интересно. У Линка есть разные доспехи, можно выбрать. — Ага, — севшим от слез голосом сказал Ацуси. – И оружие тоже можно. — С луком вроде неплохо выходит, — сказал Акутагава, решительно взял Ацуси за запястье и повлек за собой в комнату с приставкой. Это было... Вау. У меня даже слов не нашлось. Мне случалось видеть Акутагаву разным: одиноким, злым, расстроенным, задумчивым, торжествующим, завидующим, отчаявшимся, погрязшим в жалости к себе, полным ненависти. Но он никогда – никогда! — не пытался кому-то помочь. Но сейчас я своими глазами видел, как Акутагава стискивал своей бледной в синеву, как у трупешника, рукой грязные, с обгрызенными ногтями пальцы Ацуси, а тот благодарно сжимал его руку в ответ. Вскоре из соседней комнаты послышались звуки включенного телевизора. — Мне нравится Линк, — донеслось до меня через стену. — На внешность или вообще? — Я имел в виду вообще, как персонаж. Хотя внешность тоже. — Ага... У него прикольные уши. – Ацуси уже разговаривал спокойно, без рыданий. Я остался сидеть один. Машинально поднес стакан к губам, допил то, что оставалось на дне. Потом взял бутылку, подлил, намахнул еще. На душе было погано. *** А потом наступила суббота. В смысле, та самая, следующая суббота. Ровно неделя прошла после того, как ко мне в квартиру заявились Ацуси и Акутагава. «Помнишь про встречу, Тюя?» — пиликнул телефон. Как будто я мог забыть. Я был злой, бухой и вяленый, и все же приехал к «дереву с красной лентой» — в наше с гребаным Дадзаем старое, еще времен «Двойного черного» условленное место, где мы встречались, когда не хотели, чтобы другие члены Мафии узнали про наши планы. Это была старая криптомерия, которая стояла неподалеку от ворот синтоистского храма, ее ствол был обвязан ленточкой для защиты от злых духов. — Ты поставил машину поперек дороги, Тюя. Как тебе вообще права-то дали? Дадзай стоял у дерева – тень среди других теней. — Все... все-то ты замечашь. Все-то ты, блядь, знаешь... — А что не вниз головой сюда явился? Это была очень тупая шутка даже для Дадзая. Я огрызнулся: — А ты тут где-то... видишь потолок, дебил? — А еще ты в стельку пьян. — Я ж-же говорю... Такой... проницательный. – Я слегка пошатнулся. – Знаешь, с-сколько я выпил... чтобы сюда не приходить? — Догадываюсь, — холодно сказал он. – От тебя несет, как от спиртового завода. — И все равно... приперся ведь. Зачем, скажи? Я и так знаю, что вместо нормальных объяснений получу хуй. Ты скажешь, что у всех случаются ошибки, что не ожидал, что все обернется так погано. Что не хотел такой участи для своего обожаемого... — Да нет, я вообще-то чего-то подобного и ждал, — перебил меня Дадзай. – Проблема вагонетки... Кто-то должен взять на себя ответственность. Видишь ли, Тюя, бывают трудные случаи. Такие, как во времена «Двойного черного». Дадзай вел себя странно: явно был перевозбужден, хотя и притворялся спокойным, и нес какую-то чушь невпопад. Вот про «Двойной черный» сейчас — это он к чему спизданул?.. — Ты очень эмоционален, Тюя, — продолжал Дадзай, — но пора понять, что иногда приходится чем-то жертвовать. Или кем-то. «Лес рубят – щепки летят» — знаешь такую сентенцию? Основную мысль этого потока бреда я уловил. — Тебе что, на людей вообще начхать? Сломаются игрушки – и хер с ними? Дадзай поморщился: — Тюя... Тебя разве Мори не научил не задавать вопросы, на которые ты не хочешь услышать ответ? Пожалуй, я не хотел слушать больше вообще ничего, что вылетало из этого гребаного рта. Ебись оно все конем, дома меня ждала выпивка и двое малолетних придурков, которые во мне нуждались. Я попятился обратно к машине. Неправильно припаркованной, ну да. Напоследок я все же зачем-то попытался прочистить этому уебку мозги: — Ты не думал, почему несмотря на твое умение залезть в жопу без мыла у тебя не шибко много людей, которые все еще позволяют собой вертеть? А я тебе скажу: игрушки надо беречь, а ты, дебил, собственными кривыми лапами их ломаешь. С солдатиками без ног уже не так прикольно играть, да? Ой, а чё это музыкальный мишка больше не заводит свою шарманку? Может, не стоило выпускать ему кишки? А ты такой: да не, херня, просто игрушка некачественная, китайская, с рынка... — Твои метафоры, Тюя, хоть и впечатляюще яркие и живые, несколько докучают однообразием... — Иди-ка ты нахуй со своими метафорами. — ...Но я, разумеется, понимаю, почему это тебя так беспокоит. — Дадзай усмехнулся, беспечно и равнодушно. — Не бойся, тебе я никогда не оторву ноги. Ты мне очень нужен. Ты – моя любимая игрушка... Игрушка, которая не сломается. — А?.. Он с таким торжественным видом изрек эту хуйню, что мне даже померещилось в этой фразе что-то кроме издевки, но ошибиться в смысле слов было невозможно. Будто кулак ударил меня куда-то в солнечное сплетение – я вспомнил Ацуси, который вчера утыкался мне в плечо, весь в соплях, и пустой взгляд Акутагавы, который, может, так и будет всю оставшуюся жизнь бродить в закоулках своего разума, не находя выхода, и много разного другого вспомнил; это было почти так же погано, как вчера, когда я чуть ли не разрыдался вместе с бедолагой Ацуси. Я даже протрезвел немного. Я ударил его по лицу — долбанул кулаком, не жалея. В челюсти что-то хрустнуло, голова Дадзая дернулась, как у куклы, ударилась о дерево. Я увидел, что из его рта течет струйка крови... и еще — что чертов говнюк улыбается. — У тебя хорошо получается. Хочешь ударить еще раз? Говно вопрос. Я не просто хотел, я с преогромным удовольствием это и сделал. И еще раз, и еще. — Блядь, хватит с меня! – орал я при этом. — Ты хоть к чему-то в жизни относился серьезно? Хватит уже смотреть на людей как на пешки! Заебал ты меня, понимаешь, шахматист ты хуев! Дадзай все-таки закрылся руками и отступил – а то я бы его на месте прикончил, ей-богу. Я снова бросился на него... и налетел на стену. В буквальном смысле: передо мной возникла преграда из какого-то полупрозрачного зеленоватого колыхания; как только я коснулся ее, по ней прошло несколько искрящихся электрических дуг, меня ударило и отшвырнуло назад. Сзади были такая же хренотень. И по бокам. И даже сверху. Стена зеленого электричества окружала меня со всех сторон. — Это. Что. Еще. За. Хуйня?! Я ударил кулаками о преграду, на этот раз действительно изо всех сил, с мощью двух железобетонных молотов. Бесполезно. Стена была непрошибаема — лишь потрескивание электричества усилилось. Стена была вокруг меня, сверху... что насчет низа? Я сделал тело тяжелым, как звезда, собираясь провалиться под землю, а потом, уйдя на достаточную глубину, оттолкнуться под другим углом и вылететь наверх в другом месте. Но ноги мои не ушли в землю и на десять сантиметров – внизу подо мной была та же странная электромагнитная преграда. Клетка окружала меня со всех сторон. Дадзай наблюдал за моими корчами со спокойным любопытством, точно ученый за подопытным кроликом. Из тени соседних деревьев выступили три незнакомые мне девицы, одинаковые, как семена в стручке. Они были одеты в старомодные пышные платья со стоячими воротничками, из-под капоров виднелись каштановые локоны. Кажись, я знал, что это за фифы. «Три девушки... говорят на английском... рыжеватые шатенки, похожи на сестер... словно думают хором... примерно ровесники Акутагавы», — вспомнил я слова Коё. — Спасибо... — ...за содействие... — ...мистер Икита, — сказали они дружно, как какое-то трехголовое чудовище. Какой еще, в жопу, «мистер Икита»?.. Дадзай галантно поклонился девушкам: — Был рад услужить, прекрасные леди. Делайте с Тюей Накахарой что хотите. Надеюсь, теперь я могу получить свой презренный металл? — Деньги... — ...уже переведены... — ...на ваш счет. — Это ты! — заорал я. — Ты сдал меня этим девкам! — Да, — не стал спорить Дадзай. — Ну ты и ублюдок! — О, деньги пришли, — заметил Дадзай, достав телефон и что-то проверив. – Благодарю за пунктуальность. — Вам стоит благодарить... — ...не нас... — ...а нашу начальницу. — О. Конечно, ей тоже большое спасибо. — Она хочет... — ...поговорить с вами... — ...лично. — Лично? Я бы рад, но она, как я понял, сейчас в Англии. — Для таких случаев... — ...придуманы... — ...видеозвонки. Я дурак и псих. Несмотря на то, что все казалось пиздец каким очевидным, я не мог поверить, что Дадзай действительно сдал меня этим иностранкам ради денег. Тем более деньги-то ему всегда были до лампочки. Вот воображать себя великим гроссмейстером, который снисходительно смотрит из своих логических эмпирей на копошение тупых букашек внизу – от этого он просто кончал фонтаном. Я, на самом деле, ничем не отличаюсь от этих двух бедолаг, Акутагавы с Ацуси: буду верить Дадзаю, даже если он будет бить меня камнем по башке. Мне пришло в голову, что это, наверное, какой-то хитрый финт. Зачем пляски с фальшивым именем – непонятно, но наверняка Дадзай хотел заманить в ловушку не меня, а этих электрических девчуль, надеясь, что я с ними расправлюсь. Но они были блядски сильные. Больше скажу, я никогда не встречал одаренных такой мощи — наверное, работая втроем, они усиливали друг друга. Я, конечно, в этот момент был так пьян, что едва стоял на ногах, но подозреваю, что и трезвым я не смог бы вырваться из их клетки с молниями. Если только не использую Порчу. Перед Порчей, сто пудов, не устояла бы даже эта преграда – да никакая не устояла бы. Порча – черная дыра, которая рушит к херам что угодно в мире, она как портал в ад, как игра «Дум» в счастливом браке с «Пейнкиллером». Вот бы где Ацуси с его бесконечным пиздежом про грехи и тьму развернулся, если бы увидел мою способность в полной красе. Но чтобы использовать Порчу, мне надо было довериться этому... Я вспомнил равнодушную ухмылку Дадзая. «Лес рубят – щепки летят». «Ты – игрушка, которая не сломается». Нет. Нет-нет-нет. Никакой тебе Порчи, мудила. В конце концов, меня пока не убивают и даже не пиздят ногами по почкам, а просто взяли в плен. Знаете ту тупую фразу, что даже если вас сожрали, есть как минимум два выхода? Выход с Порчей, вынуждавший меня прибегнуть к помощи козлины Дадзая, явно был жопой. И вообще не факт, что он поможет: кто знает, что там за пиздопляски у него в мозгах. А если не поможет — тогда кранты мне. Так что я решил подождать и посмотреть, каков второй выход. Я распрямился и скрестил руки на груди, приняв максимально гордую в данной ситуации позу: — Не знаю, кто вы и что вам от меня нужно, дамочки, но я весь ваш. — Благодарим, мистер Накахара... — Если не возражаете, мы отключим вас... — ...чтобы вас было проще охранять во время путешествия. «Какого еще, мать вашу, путешествия?» — хотел спросить я, но тут электрическая клетка сдавила меня со всех сторон, я вскрикнул и потерял сознание. Последним, что я увидел, прежде чем на меня обрушилась чернота, было лицо Дадзая, и было оно довольнющее.