инстинкт саморазрушения

— Вас понял, Уккай-сенсей! — рыжая макушка низко поклонилась своему генерал-майору, Кейшину Уккаю. Даичи, что стоял все это время возле дверей, ласково потрепал мальчика по волосам. Сенсей выдохнул, видя, как этот солнечный мальчик уходит в глубину темного коридора военной базы Карасуно. Лицо Даичи сразу же помрачнело, приобрело серьезный взгляд, глаза истерично метались по комнате, как будто бы Савамура пытался что-то найти. Кажется, его бешенные глаза наконец нашли то, что искали. Их цепкий взгляд упал на Кейшина Уккая. Парень закусил губу, отводя карие глаза и изучая паркет, который уже знал как свои пять пальцев, а все благодаря подобным неловким, а иногда даже чрезвычайно серьезным и жестоким разговорам. Тишина повисла мертвым грузом и, с каждой минутой, все сильнее давила на уши — была бы она материальной, оба военных тут же были бы погребены под ее весом. Савамура покоился на силуэт, который, совсем крошечный, бодро шагал в самом конце коридора и уже скрывался за поворотом, держа путь в общую комнату отдыха, где отряд настраивался на предстоящие задания, будь то разведывательный поход или важная битва. — Сенсей… — начал было Савамура, но Уккай призвал к тишине резким жестом шершавой ладони. Даичи был вынужден повиноваться. — У нас больше не было вариантов, Даичи-сан. Император четко дал понять, что будет с нашим отрядом при неповиновении, — строго начал Уккай, но, видя серьезную маску младшего по званию парня, которая уже трещит по швам и совсем скоро его самообладанию придет конец, немного смягчился, — ты и сам это знаешь, что Шое — отстающий. Он тянет наш отряд вниз, а от того, что вы это не признаете, вы только ухудшаете положение. Он мягкотел, он просто не сможет идти на поле боя как воин, он сгодится только на приманку, чем, в принципе, и занимался все время, — Кейшин внимательно изучал Даичи. Точнее, его глаза, — да, мне правда жаль этого мальца, но жизнь — жестокая штука… — Раз он негоден, — Даичи-сан наконец нашел в себе силы говорить, — зачем… зачем вы приняли его в отряд год назад? Зачем вы дали ему надежду?.. — парень не понимал. Его мозг не хотел признавать то, что всеми любимого Хинату ждет судьба токкотая, а они должны будут бросить его, как турсы и предатели. В курсе уже вся команда, но только не он, не солнечый Шое, который никогда не унывал, который всегда поддерживал любого члена отряда, который готов был сложить голову за товарищей в бою. Жизнь и правда сыграла жестокую штуку с парнем, который всю жизнь желал попасть в привилегированный отряд Карасуно. — Он был перспективным парнем, — вкрадчиво ответил Уккай-сенсей, пытаясь сделать так, чтобы его слова не выглядели как грязная и подлая попытка оправдаться, — но, похоже, он исчерпал запас своего потенциала. Я облажался, взяв его в отряд и уже понял это давно, но не хотел признавать, как и ты не желаешь это принять. — Я боюсь, что наши не смогут его бросить, зная о стороне соперника… завтра… завтра мы пойдем к границе империи Сейджо, возможно, столкновение случится в тот же день, — начал Даичи, как юудто бы пытался образумить командуещего, — они вечно отказываются от переговоров и никогда не меняются пленниками, все знают, что они их убивают, либо продают на невольничьем рынке феодалам. Никто из отряда не желает ему такой судьбы… — Я знаю. Будет лучше, если его… — даже Уккай не смог произнести страшное слово «убьют» по отношению к Шое, — лучше, если его не возьмут пленником, а прямо на поле боя… — Если вы боитесь, что он с радостью выложит им все, что знает о делах в Карасуно, то вы ошибаетесь: он не предатель, — протараторил капитан, мысленно добавляя «не то, что мы» и глядя Уккаю в прямо глаза. Его взгляд был полон смелости со смесью отчаяния, казалось, того и гляди, из глаз Даичи брызнут предательские, горькие слезы. От подобной дерзости закружилась голова. Савамура опустил взгляд в пол. Он яростно сжимал кулаки, как будто бы хотел набросится на Уккая, выжидающе хранившего молчание, но причина была другая. Парень находил причину всего, что будет с Шое в себе. Да, все верно. Он — капитан. Провал его подчиненного — его провал. Даичи даже удивлялся, что его не выкинули вместе с рыжим. Плохо организовал парня, не научил его командному бою, не заставлял практиковаться дольше, чем положено, препятствовал его изнурительным тренировкам, которые Шое устраивал для себя — разве не он является причиной смерти Хинаты? Хината Шое — маленькое оружие большой игры. В погоне за успехами на фронте, Император Сотокуро Носока прибегал к жертвам. «За победу часто приходится доплачивать сверх меры, мы все знаем об этом,» говорил он в прошлом году во время военных сборов, «и я искренне надеюсь, что вы шли сюда, чтобы внести свой, пусть и небольшой вклад в наши великие и грандиозные успехи на линии огня» И ведь никак нельзя сказать, что Шое не был готов платить. Он, наоборот, готов был вести бой на тренировках до потери пульса, читал много книг о тактиках ведения наступления и о высших чарах и заклинаниях для брони и оружия. Именно этот рыжеволосый паренек выкладывался на все 166 процентов, именно он платил с лихвой. Но разве он подозревал, что цена будет настолько высокой? Разве Император думает, что этих усилий недостаточно? Наверное, Император полагал, что эта потеря заставит Даичи — командира его специального отряда государства Карасуно — серьезнее относится к тренировкам и быть требовательнее к военным, но не рассчитал и допустил ошибку — причем фатальную: за этот год Шое успел стать своим, родным в полку. Это маленькое солнышко озарило серые будни и выматывающие тренировки, стало близким другом для каждого и символом восхода мощного в прошлом отряда, а теперь этот же полк должен бросить его на погибель. Как бы больно и тяжело не было, Даичи обязан сделать все, чтобы все его товарищи остались в живых — Савамура помнил, как приносил эту клятву лично императору три года назад. Черт, от того, что сам Сотокуро Носока велит ее нарушить, на душе становилось тяжело, цепкая, когтистая лапа совести нещадно душила изнутри и ухмылялась. Парню стало тяжело дышать, он прокашлялся. Вроде, отпустило. Ненадолго. Уккай как будто бы сумел почувствовать, что Даичи терзает совесть. Командующий положил свою тяжелую ладонь Савамуре на плечо и пару раз похлопал. Наверное, он полагал, что этот жест воодушевит капитана: — Ну-ну, заруби себе на носу — ты тут вообще не причем. Это рано или поздно случилось бы хоть с одним из отряда Карасуно, твоей вины в этом нет. Даичи кивнул, но ответить ничего не смог. Лишь набравшись смелости, он снова поднял голову и сипло спросил, все ещё припоминая в уме небывалую дерзость, которую проявил, обвиняя Уккая-сенсея в том, что он ошибся в Шое: — Сенсей, вы будете не против, если я пойду? Все-таки, мы завтра идем на задание… — Коненчо. Проследи, чтобы Шое ни о чем не узнал. Выспись, хорошо? — Даичи лишь слабо кивнул, поклонился Уккаю и спешно покинул комнату, в которой с этой недели становилось тяжело дышать всякий раз, как разговор затрагивал Хинату. — — - Все мысли Шое быстро роились в голове, запутывались в клубок абсолютно несвязных предложений, как сотни мотыльков, слетевшихся к лампочке. Хината был несказанно рад: его наконец взяли в основной состав нападения, а доселе он являлся всего лишь приманкой. Счастье и гордость за себя просто переполняли Шое. Казалось, в своем забвении он даже не видел, куда идет. Инстинктивно добравшись до своей комнаты, которую делил с Кагеямой Тобио, минуя огорченных, либо безэмоциональных однополчан, Шое решил написать письмо младшей сестре — Нацу. Родители тоже обрадуются, а сестра будет рассказывать в школе направо и налево о том, что ее «старший блатик воюет в отляде Каласуно». Представив счастливую Нацу, которая все ещё не могла правильно выговорить букву «р», на душе стало тепло, а сердце забилось быстрее — нельзя описать словами любовь Шое к своей семье. В комнате было на удивление тихо. Похоже, Кагеяма, как всегда, пошел на пробежку — это хорошо, Хината успеет в тишине дописать письмо и отправить его буревестником семье, избежав колких замечаний от Тобио по поводу того, что он сильно загордился. Хотя, в последнее время, Шое почти не слышал от него упреков. Это одновременно радовало и беспокоило, но, из-за просто великолепной новости от Уккая-сенсея, рыжик перестал забивать этим голову. Письмо вышло коротким — как непохоже на Шое — он и сам удивился. Возможно, он мог расписать каждый день, проведенный на базе, но почему-то ему не хотелось этого. Письмо состояло из последних новостей отряда, идущих списком. К каждой новости Хината приписал свой небольшой комментарий. Среди самых обычных и повседневных заметок, типа «у Тадаши наконец получилось наложить чары на свое стальное копье» или «Кагеяма наконец перестал меня подкалывать каждую минуту», красовалась самая важная, которая и стала причиной письма: «МЕНЯ ВЗЯЛИ В НАПАДЕНИЕ, НА НЕДЕЛЕ БУДЕТ ПЕРВЫЙ БОЙ!». Написана она была большими буквами, вокруг Хината нарисовал искорки и завитушки. Вот здесь был самый объемный комментарий письма — всего три предложения. Обычно, Шое писал размашисто, и на письмо нередко уходило несколько свертков пергамента, а тут все уместилось на одну половину от. Хината и не подумал, что его родные будут беспокоится за него — он сам был на мандраже. — — - Расправившись с письмом, Хината решил, что было бы неплохо пойти и ещё потренироваться, поэтому стал искать по базе кого-нибудь, кто подошел бы на роль оппонента в бою на мечах. По правде говоря, сгодился бы любой: в мечах Шое — почти что ноль с небольшим плюсом. Не то, что со стрельбой из лука — вот это занятие сразу пришлось рыжеволосому по душе, ибо был довольно метким и ловким — настоящий профессиональный стрелок. На горизонте в комнае отдыха замаячил силуэт Сугавара. Именно он стал целью Хинаты: — Сугавара-семпай! Поможете мне ещё потренироваться на мечах? Пожааалуйста! — Хината буквально вприпрыжку подлетел к третьегодке, который немного обеспокоено глянул на своего кохая: — Хина-чан, не думаешь, что тебе лучше выспаться, м? — предложил парню Коши, уже по его глазам понимая, что встретит ожесточенное сопротивление. — Ну Сугавара-семпаай! Немного поразмыслив над предложением Шое, Суга сдался. Если он откажет ему, то тот что-то заподозрит, будет волноваться, ведь Сугавара-семпай никогда ему не отказывал в дополнительных тренировках: — Ладно, твоя взяла. Но недолго, не дай бог, чтобы ты завтра вялым заявился на главную площадь Карасуно. Вот этого Уккай нам уже не простит, — старший невесело улыбнулся, также грустно глядя на Хинату, который уже потянул его в спортивный зал. На первый взгляд можно было сказать, что тренировка получается недолгой: три из пяти боев выиграл Сугавара, четвертый затянулся, но победу также одержал старший, а вот пятый поединок стал ожесточеннее — похоже, Шое наконец свыкся с мечом, который был чуть ли не таким же тяжелым, как он сам. Коши пришлось быстрее соображать, а коротышка все нападал и нападал — бой стал более ожесточенным. Лязг стальных лезвий, топот от прыжков и тяжелых шагов, скрип тренировочных кроссовок по покрытию — все это сливалось воедино, заводило тягучую, мерную песнь, когда сражение набирало повороты. Хината вошел в раж, начал наносить атаки ещё быстрее. Выпад, второй — вот клинок, полностью обмотанный специальной пленкой, чтобы не нанести серьезные увечья, наконец коснулся ребра Сугавары с левой стороны. Хината широко раскрыл глаза: он наконец одержал победу! Радость накрыла приятной лавиной эйфории, Шое глупо улыбался, а меч выпал из рук. Казалось, Сугавара также был шокирован такой грандиозной победой своего ученика — теперь его распирала гордость за рыжика: — Хината, ты молодец! — восторженно заявил Коши, яростно трепля коротышку по щекам и волосам, Шое пытался отдышаться, а его лицо выражало лишь глупую усталость, но резко ожило снова, как будто бы младшему заменили батарейки: — Сугавара-семпай, давайте ещё раз! — Ну уж нет, Хина-чан. Иди отдохни, не нагружай себя накануне. Договорились? — Шое надулся, — Хината, иди отдыхай и не приставай ни к кому с просьбами потренировать тебя. Иначе я больше никогда не буду принимать от тебя такие предложения. Зачем врать, он и так уже не сможет этого сделать, как бы не желал — Ц, лааадно. Не буду, — наконец ответил Шое, недовольный таким раскладом, но спорить с Коши не хотел. — И ещё, Хината. Пообещаешь мне кое-что? — речи семпая Хинаты заинтриговали парня. Тот кивнул, — Отлично. Пообещай мне, что завтра будешь аккуратным и внимательным, окей? Поклянись мне! Хината вообущевился, его глаза заблестели, поэтому он скороговоркой проговорил: — Я, Хината Шое, обещаю, что завтра буду аккуратен и внимателен! Слово бойца отряда Карасуно! — кажется, эта речь немного успокоила почти что отцовское беспокойство за мальчика. Он попытается быть аккуратным, может, ему удастся сбежать? На краткий миг эта идея заполонила мысли Сугавары, ведь он желал спасти мальчишку, как этого желал весь отряд. Его осекло лицо Императора, которое резко всплыло перед глазами. На сборах он приказал бороться, во чтобы то ни стало, но сейчас оно медленно вторило фразу «не противоречь судьбе, от нее не сбежать». Ослушаться почти что прямого приказа он не смог: смелости не хватило. Коши уже проклял себя за это, но все ещё улыбался и смотрел на гордого Шое: — Ладно, иди уже, Хина-чан. На ужине увидимся Счастливый Шое, как маленький вихорь, стремительно убежал к себе. Кагеяма уже вернулся с пробежки и лежал на верхней кровати, молча сверля потолок злыми глазами. Тишина. Непривычно. Эту идиллию не хотелось рушить: это беззвучие не давило на уши, не действовало на нервы раздражающе, а, скорее, успокаивало, вводило в транс, убаюкивало. Но все-таки рыжик чувствовал за собой долг сказать что-то. Что — неважно, главное развеять эту тишину. Хината чувствовал — что-то в команде не так. Он искал причину везде, что в жизнь не связать с отрядом, но самым понятным и доступным мнением было просто то, что отряд волнуется перед походом. Так ведь? Да, это было, отчасти, верной мыслью. Остается только надеяться, что Шое ничего не узнает… — Ты чего в тишине лежишь? — наконец, Хината осмелился «подать голос» — А мне что, со стенкой разговаривать? — огрызнулся Кагеяма, немного не подумав о том, что сказал это слишком громко и зло. Причина его плохого настроения имеет совесть нагло спрашивать, что случилось? А, точно, он же не знал. Тобио сделал глубокий вдох и выдохнул, чтобы немного успокоиться — Ну ты и злой, Бакаяма, — Хината, поежившись, прыгнул на свою нижнюю койку, которую забыл заправить утром, перед ранним сбором в поход. — Я сейчас тебя ударю тапком, слышишь? — Кагеяма Демонстративно свесился по пояс со своей кровати, чрезвычайно раздраженно глядя на своего рыжего друга. — Попробуй только! — — - На ужин вся команда слетелась быстро: спичка в руках Кейшина Уккая уже догорала, как подтянулись последние ребята — Цукишима и Ямагучи. Уккай-сенсей затушил тлеющий кусочек от дерева и посмотрел на собравшихся ребят, которые стояли в строю и готовились ловить каждое его слово: — Завтра в 2:00 — подъем. В 2:05 — завтрак. Выходим с базы в 2:15, идем к телепорту, вас перенесет за километр до границы, телепорт будет проходить в 2 часа, 17 минут, 3 секунды. Опоздаете, проспите или ещё по каким-то причинам пропустите это время — вылетите из отряда. Сегодня ужин проходит раньше на два часа, это последняя еда, которую вы получите на базе. Запас продовольствия у вас будет на неделю на каждого, если что — отправим подкрепление — кажется, его слова слушали все внимательно, без исключения, — а теперь, ребятки, идите и наедайтесь. Потом сразу в душ и спать. После этих слов, половина отряда унеслась в столовую, ещё половина подтянулась чуть позже, предпочитая идти шагом. Аппетит, казалось, есть только у Шое, который ел вторую тарелку риса: Ямагучи, Асахи, Энношито и Кеношита поели совсем мало, Сугавара, Даичи и Нарита даже не притронулись, а Тобио и Цукишима, Нишиноя и Танака жевали свою еду молча, устремив взор на куски бекона и рисовые шарики в тарелках. Не заметить таких явных перемен в отряде было проблематично даже для такого невнимательного парня, как Хината. Тот переводил взгляд от одного к другому, и, не в силах больше терпеть эту гнетущую тишину, совершенно бестактно спросил: — вы чего такие невеселые? Взор каждого члена команды был устремлен к Хинате. Тот ничего не понял, а лишь в непонятках промямлил «вто вы так смотвите?», отправляя ещё одну ложку риса в рот. Какие-то глаза смотрели на него ошарашено, а кто-то — немного зло и раздражительно. Первым в себя пришел Асахи: — а, да ничего, просто давно походов не было, — как будто бы оправдываясь, ответил парень как можно бодрее и невозмутимее. Со всех сторон послышались глухие «именно», «да, все верно» или «давайте уже есть». Хината улыбнулся и кивнул самому себе: «Отлично, так держать!» Шое ничего не заметил. Пронесло. — — - — Эй, что творишь? — крикнул возмущенный Хината. Цукишима локтем столкнул на него стеклянный стакан с чаем, который, благо, успел подстыть, прежде чем растечься эффектной кляксой по футболке Шое. Стакан не разбился: все-таки их тут делают на совесть. — Если ты вдруг подумал, что я буду тратить свой чай на то, чтобы вылить его на тебя, ты ошибаешься, — холодно заметил Кей. Его взгляд окатил Хинату как ледяной душ, рыжик поморщился, как будто бы ощущая веющий от Кея холод своей кожей, — но, я так уж и быть, извинюсь перед тобой. — А я, так уж и быть, прощу тебя, — усмехнулся Шое. Совесть Цукишимы успокоилась.