Ваньинь в стране кошмаров

В первый раз на этот пирс Цзян Чэн попал случайно. Приближался праздник драконьих лодок, и все были загружены работой. Цзян Фэнмянь засел в своем кабинете с главным управляющим, Юй Цзыюань гоняла старших адептов по тренировочному полю, а служанка, приставленная следить за Цзян Чэном, забылась за трактатом, названия которого он пока не мог прочесть. Немного посидев перед ней, он заскучал. Даже тут же прилегшая рядом Принцесса, которой он почесал за ушком, не заняла его надолго. — Я прогуляюсь? — Да-да, юный господин, — не поднимая головы, пробормотала служанка. Цзян Чэн встал, подождал, пока Принцесса потянется и зевнет, и направился к выходу из семейного павильона. Жасмин и Милашка шагали впереди, смешно наскакивая друг на друга и заплетаясь в собственных лапах, пока Принцесса держалась сбоку. Отец подарил их всего месяц назад, но щенки сразу признали Цзян Чэна хозяином, следовали за ним по пятам и грозно тявкали, когда к ним тянули руки незнакомцы. Он почти не расставался с ними. Исключением был только обеденный зал, куда Юй Цзыюань настрого запретила их пускать. По скромному мнению Цзян Чэна, потому что их просящим мордочкам было очень сложно отказать. Даже матушка была замечена им, подкармливающей Жасмин – видимо ее любимицу – кусочками утки за беседкой. Внезапно оторвавшись от Жасмин, Милашка молниеносно оказалась у кустов гибискуса и, встав на задние лапы, принялась лаять, вглядываясь в ветви. — Эй! — окликнул Цзян Чэн, рванув в ее сторону. Не хватало еще испортить мамины любимые растения. Как только он приблизился, в ветках что-то зашелестело, забилось и вылетела мелкая птичка. Милашка радостно тявкнула на неё и Цзян Чэн вздохнул. — Сюда нельзя, примнешь все растения, — сказал он строго, чтобы до нее дошло. Она поскулила для виду, но потерлась о его ноги, и он ее простил. Стараясь лишний раз не наступать на газон, он вывел щенков на ближайшую каменную дорожку. Из-за своего расположения – у западного края Пристани – и ограждения от воды живой изгородью тропинка не пользовалась популярностью ни у адептов, ни у прислуги, поэтому захаживали сюда редко. Несмотря на это, слуги исправно убирались и здесь, но менее старательно – по бокам дороги собирался песок. Цзян Чэн продолжил идти по ней, когда увидел неприметный выход на пирс. Он сразу понял, что тот заброшен. На тёмном дереве пророс мох, некоторые половицы были расшатаны, а вокруг так плотно разрослись лотосы, что даже рыбацкая лодка не поместилась бы. Находясь не так далеко от семейного павильона и будучи не больше нескольких чжанов длиной, он скорее всего использовался как личный пирс главы Ордена в прошлом. Вот только почему его перестали использовать? Цзян Чэн сделал шаг и доски заскрипели под его весом, от воды потянуло тиной и отчётливо раздалось кваканье лягушек и стрекот насекомых. От высоких, выше самого Ваньиня, лотосов, падала тень, и в отличие от нагретых балок остальной Пристани, здесь отдавало прохладой. Из-за особенной тишины изолированного места ему показалось, что он за секунду оказался в ином мире. Он прошел вперёд, но остановился, не почувствовав щенков рядом. — Принцесса? Милашка...? — позвал он, оборачиваясь, и увидел, как они испуганно сжались за напряжённо застывшей Жасмин. Та широко расставила лапы и уставилась на Цзян Чэна немигающим взором, под которым ему стало некомфортно. За трещанием кузнечиков он не сразу осознал, что еле слышный, раздражающий ухо звук – это поскуливание собак. — Что такое? — обеспокоенно спросил он, быстро оглянувшись, но причал был совершенно пустой. Жасмин никак не отреагировала на его слова, застыв. Её уши были опущены, а хвост прижат между ног. После долгого мгновения она глухо зарычала, но с места не сдвинулась. Чего они могли испугаться? Водных гулей? Те могли скрыться в таких бесхозных водах, как эти, но щенки уже видели темных тварей и уж точно не боялись их. Будучи совсем маленькими и несмышлёными, они даже лезли их обнюхать. Под нестройный аккомпанемент скулежа Цзян Чэн прошел дальше по неровной поверхности пирса, настороженно вглядываясь в промежутки между широкими листьями надводных кувшинок. Они покачивались в такт несильному ветру, что мешало уловить движение чего-то постороннего. Прищурив глаза, он приблизился к краю причала. Поверхность воды, проглядывающая из-за лотосов, была спокойной, никакого движения или белых пятен. Просунуть туда руку и отодвинуть листы он, несмотря ни на что, побаивался, и как только осознал это, разозлился на самого себя. Отец не любил, когда он был мнительным. Он медленно поднес руку к растению, почти касаясь его... — Ох! — сердце ухнуло вниз, когда его потянули вверх так неожиданно и резко, что он не удержался от вскрика. Крючковатые пальцы почти взяли его талию в кольцо и легко подняли в воздух. Цзян Чэн испуганно оглянулся и увидел морщинистое лицо тётушки Су. — Молодому мастеру не стоит здесь гулять, — сказала она, по-хозяйски прижав его одной рукой к своей груди. Придя в себя от испуга, Цзян Чэн смутился, но спросил: — Почему? Старуха перехватила его поудобней и направилась подальше от пирса, кинув взгляд на метающихся у её ног щенков. Цзян Чэн подобрался, чтобы его было комфортнее нести, и тоже глянул на них, но с укором, потому что те не предупредили его о подошедшем человеке. — Мастер не знает, но здесь пропали два ребёнка, — сделав устрашающий голос, произнесла пожилая женщина. — Пропали? Не утонули? — нахмурился Цзян Чэн. Он с детства слышал истории про утопленников, и они его уже не пугали. — Может и утонули, но тела не были найдены, — уже спокойно ответила тётушка Су, остановившись в десяти шагах от пирса. — Поэтому пообещай мне, малыш, что не пойдешь сюда больше. Ты же не хочешь расстраивать своих родителей, верно? Цзян Чэн замотал головой, и она ему улыбнулась. Их прервала служанка, бежавшая в их сторону. Приблизившись, она остановилась, тяжело дыша. Старуха поставила Цзян Чэна на землю к громко тявкающим щенкам, что моментально облепили его. — И как же ты выполняешь свою работу, егоза? —прикрикнула она на запыхавшуюся девушку. — П-простите, тетя Су. Такого больше не повторится, — служанка торопливо поклонилась пожилой женщине и взяла Цзян Чэна за руку, уводя прочь от этого места. Он послушно следовал за ней, смотря на удаляющийся силуэт старухи и пирса. *** — А-Чэн! — над лугом пронёсся нежный голос Цзян Яньли. — Ты здесь? На секунду Цзян Чэн замер в замешательстве. Как она обнаружила его? Тогда он вспомнил о поджидающих его у дороги щенятах – верном знаке, что мальчик где-то поблизости. Ваньинь лежал на животе, скрытый от посторонних глаз высокой травой. Рядом с ним раздавался громкий стрекот, источник которого он пытался отыскать последние десять минут. Он тихонько вздохнул. Подать голос сейчас значило, что все его старания пойдут насмарку. В последний раз окинув внимательным взглядом растительность вокруг, он все-таки отозвался: — Здесь! Случилось так, как Цзян Чэн и предполагал: Милашка, и так с трудом выполняющая команду «сидеть», тут же среагировала на его голос звонким лаем и понеслась в его сторону. Как только она приблизилась, гудящая трель сразу смолкла. Пользуясь тем, что лицо Цзян Чэна было достаточно близко к земле, собака стала вылизывать ему щеки. Теперь, когда поймать цикаду не представлялось возможным, Ваньинь сел и, отодвинув щенка, посмотрел на сестру. — Что делаешь? — участливо спросила она. — Да так, — Цзян Чэн встал и, кое-как отряхнувшись, подошел к Яньли. Вчера на рынке он купил маленькую, красиво декорированную клетку для цикад, и ему пришла идея поймать насекомое и подарить матушке. Или словить еще одно и устроить между ними битву. Зависит от того, в каком настроении будет Юй Цзыюань. — А-цзе, ты что-то хотела? — Я принесла тебе перекусить, — она достала из рукавов маньтоу и протянула ему. — Ещё у меня есть новость. Матушка сообщила, что отец вернется сегодня. Цзян Яньли с улыбкой наблюдала расцветающее предвкушение на лице брата. Цзян Фэнмянь покинул резиденцию по какому-то срочному делу и не был в Юньмэне уже два месяца. — Я покажу ему, как натренировал Милашку, Жасмин и Принцессу! Натренировал – громко сказано. По-настоящему его слушалась только понятливая Жасмин. Милашке же никак не удавалось усвоить принцип дрессировки (или же она искусно притворялась, чтобы получать больше лакомств. Цзян Чэн не был уверен), а Принцесса, как всегда, ленилась. Он наклонился к Милашке, протягивая руку. — Дай лапу! Она пару секунд смотрела на выставленную ладонь, а затем резко подалась вперёд, вцепившись в паровую булочку в другой его руке. Отхватив приличную часть, собака отбежала подальше с трофеем в зубах. — Милашка! Почему ты такая… — Цзян Чэн не стал договаривать, так как на ум пришло наверняка плохое выражение, которым перекидывались рыбаки между собой. Сестре такое слышать нельзя. Он стыдливо покосился в ее сторону, но Яньли, отсмеявшись, только успокоила его: — Я уверена, отец оценит твои старания. Все-таки они еще щенки, многого требовать от них неразумно. Цзян Чэн приободренно кивнул ей, но мысленно отметил, что покажет только результаты тренировок Жасмин. Дав по кусочку маньтоу остальным щенкам, чтобы им не было обидно, они с Цзян Яньли вернулись в резиденцию, где разошлись. Сестра пошла дальше по своим делам, а Цзян Чэн остался на тренировочном полигоне – дожидаться отца. Он доел маньтоу, когда мимо проходила Юй Цзыюань и упрекнула его за перепачканную форму и собак без поводков. Тогда он сходил в свои покои, переоделся, достал шлейки и вернулся к ожиданию, которое скрасила Жасмин, принесшая откуда-то палку. Ко времени, когда Цзян Фэнмянь перешагнул ворота Пристани, Цзян Чэн забылся и увлеченно бегал за щенками по полю. От игры его отвлек внезапно раздавшийся детский плач. Цзян Чэн недоуменно остановился, повернувшись на звук, и увидел отца. Тот склонился над худощавым мальчиком, примерно такого же возраста, как и Ваньинь, если не младше, и встревоженно пытался успокоить его. Цзян Чэн попробовал разглядеть его получше, но тот закрывал лицо руками. Почему глава Ордена утешал какого-то мальчишку? Наконец Цзян Фэнмянь отвлекся от чужого ребенка и обратился к Ваньиню: — А-Чэн, убери собак, пожалуйста. Он говорил с напряженной, обеспокоенной интонацией, что Цзян Чэн неосознанно сразу послушался его, проглотив свои недовольство и вопросы. Потянув щенков в сторону внутренних дворов, он увидел, как рыдающий мальчик странно дернулся при их тявкании. Цзян Чэн озадаченно замедлился, обдумывая замеченное, пока отец не глянул на него, поторапливая. Обида на такое явное гонение тут же захлестнула его. Уязвленный, он чуть ли не убежал с полигона, по инерции направляясь в свои комнаты. Можно было пойти поплавать или собрать созревшие коробочки лотоса, но Ваньинь показательно закрылся в своей спальне. Подувшись полчаса, он сел за разучивание иероглифов, которые ему задал учитель. От этого занятия его отвлёк стук в дверь. Матушка не имела привычки стучаться, так что это точно была не она. Цзян Чэн понадеялся, что это отец, и постыдился разочарования, которое испытал, когда за дверью оказалась Яньли. Оказывается, уже наступил вечер, и сестра звала его на ужин. — Не возьмешь Принцессу, Милашку и Жасмин с собой? — спросила она после того, как он со второй попытки сумел выйти из комнаты, закрыв там всех щенков. Они не любили сидеть взаперти, поэтому обычно дожидались его во дворе. — Нет, я за ними потом зайду, — проговорил Цзян Чэн, насупившись. Если Цзян Фэнмянь решит взять того плаксу на ужин, то пусть они лучше посидят в комнате, чем их опять прогонят. Хотя матушка вряд ли такое позволит... Яньли была не по годам сознательна и умна, ей не составило труда понять, что, если Цзян Чэн не играл с новоприбывшим в Орден мальчиком, а заперся в своих комнатах, что-то произошло. Она посмотрела на хмурого младшего брата и аккуратно спросила: — А-Чэн, что-то случилось? Ваньинь поджал губы, но буркнул: — Ничего, а-цзе. Цзян Чэн знал, сестра искренне переживает, что у него нет приятелей и друзей. Хотя сейчас это была не его вина, под её беспокоящимся взглядом, он почувствовал угрызения совести. В таком настроении из него невозможно было вытянуть признание, поэтому она не стала давить и перевела тему: — Отца не будет на ужине, у него дела. Хоть в его отсутствие матушка брала всю работу на себя, Фэнмяня давно не было в Пристани Лотоса и бумаги, требующие его личного внимания, могли накопиться. Обида отступила – отец не пришёл к нему, потому что у него опять было много работы, а не потому, что ему было всё равно. Цзян Чэн кивнул сестре, и они дошли до обеденного зала. Уже стемнело и бронзовый свет от лампад отбрасывал по всему помещению вытянутые тени колонн. В просторном зале гулял сквозняк, но взрослые его не чувствовали благодаря своим золотым ядрам. Ваньинь поежился. Несмотря на то, что Цзян Фэнмянь вернулся, его центральное место перед эмблемой Ордена пустовало. — Матушка, — Яньли и Ваньинь поприветствовали уже сидевшую за своим столом Юй Цзыюань. Та осмотрела вошедших взглядом. Убедившись, что Цзян Чэн сменил форму на чистую, она раздраженно махнула рукой, чтобы они садились. Ваньинь уже не брался гадать, чем матушка была недовольна в этот раз. На поданные блюда, по её приказу приготовленные специально в честь приезда Цзян Фэнмяня, она не обратила внимания, а Цзян Чэн поморщился – в любимых отцом закусках и дважды обжаренной свинине был лук, а мальчик терпеть его не мог. Вяло ковыряясь в еде палочками, он заметил, что Юй Цзыюань сидела неподвижно. Она хмуро смотрела на Яньли, приподняв глаза, понял он. Зная это настроение матери, Ваньинь постарался незаметно выпрямить спину, чтобы к нему нельзя было придраться, но не успел: — Цзян Чэн, — он вздрогнул и замер. — ты повторяешь иероглифы? Он повернул голову в сторону Юй Цзыюань. Она уже смотрела прямо перед собой. Из-за света лампад ее лицо казалось восковым. — Да, матушка. — Что говорит учитель? — невозмутимо продолжила она. — Что у меня хорошо получается. Это было частичной неправдой. Признанный каллиграф, нанятый родителями для его обучения, вообще был человеком немногословным. В основном он говорил только механическое “неправильно” или “смотрите, вот таким образом”. Если у Цзян Чэна получалось сносно, он кивал головой, а после продуктивного урока произносил сухое “молодец”. Но это была полностью заслуженная похвала, поэтому Ваньинь считал, что неплохо справляется. Он напрягся, ожидая следующих слов матери – возможно, она заранее спросила учителя о его успехах и тот отозвался о них менее благосклонно. Она едко ухмыльнулась: — Скромности тебе не занимать, — Цзян Чэн только расслабился, как следующие ее слова задели за живое. — Впрочем, твоему отцу видимо нет дела до твоих занятий. Ваньинь опустил взор к тарелке, сжав палочки в руках. Цзян Яньли поспешила сгладить углы со свойственной ей деликатностью: — Отец только вернулся, матушка, дайте ему время. Отдохнув, он обязательно поинтересуется и тем, что теперь умеют щенки, — она слегка улыбнулась Цзян Чэну. Кажется, даже матушка смягчилась, фыркнув. — и вашей кропотливой работой над сектой в его отсутствие. Юй Цзыюань не успела ответить, как в зале возникла Цзиньчжу. Быстрым шагом она пересекла помещение и наклонилась, чтобы прошептать что-то в подставленное ухо. Пурпурная Паучиха выслушала её, не изменившись в лице. Только уголки губ опустились. Доложив, Цзиньчжу отступила в тень за её спиной, где таким же неподвижным изваянием стояла её сестра. После недолгого молчания Юй Цзыюань невесело ухмыльнулась. — Сомневаюсь. У Фэнмяня нашлись дела поважнее, — зло выговорила она, начав прокручивать потрескивающий Цзыдянь вокруг пальца. — Тащится тут с ребёнком этой... И от меня держит подальше, будто я могу его съесть. Цзян Яньли и Ваньинь благоразумно промолчали, чтоб не вывести ее на новый поток яда. После ужина Цзян Чэн брёл к своим комнатам, не рассчитывая увидеть Цзян Фэнмяня раньше завтрашнего утра, когда его позвал голос отца: — А-Чэн, остановись на минутку. Ваньинь тут же повернулся к нему, обрадовавшись. Сейчас обида показалась ему мелкой и незначительной – вот же, отец нашёл время, чтобы поговорить с ним. Наверное, он хотел обсудить что-то о том ребёнке? Может, хотел подружить их? Или узнать о самом Ваньи– — Ты видел мальчика, которого я привел? — значит, все-таки подружить. — Это сын моего погибшего друга. Он прожил какое-то время на улице. Я надеюсь, что Пристань Лотоса станет ему новым домом, а ты поможешь ему освоиться здесь… Цзян Фэнмянь выглядел немного взволнованным и уставшим, смотрел на Цзян Чэна странно извиняющимися глазами, из-за чего тревога поселилась в сердце мальчика. Он чувствовал, что это не всë. — По правде говоря, я хотел сказать тебе еще кое-что. Вот оно! Цзян Чэн напрягся. — Из-за некоторых обстоятельств придется отдать твоих собак другим хозяевам, — сказал Фэнмянь и замолчал. Ваньинь остолбенел, не поверив собственным ушам. В гробовом молчании стали слышны далекие крики слуг и плеск воды о сваи. Еще несколько секунд Цзян Чэн не мог осознать смысл сказанных отцом слов. Наконец у него вырвалось только отчаянное: — Почему?! — потом, поняв, как жалко это прозвучало, на Ваньиня обрушилась волна гнева и обиды, и он уже злостно добавил. — Это из-за того плаксы?! По тому, как сдвигаются брови Цзян Фэнмяня, и он больше не выглядит сожалеющим, он понял, что ляпнул лишнего. —Цзян Чэн, не смей говорить так. Ты не представляешь, что он пережил, —произнес он сурово. — Собак заберут завтра утром. Ваньиню очень многое хотелось высказать, поспорить, но он только сжал кулаки, смотря себе под ноги. В то время как отец направился в сторону беседок, где вечерами отдыхала Юй Цзыюань, Цзян Чэн сдерживал подкатывающие к горлу рыдания. Ночью он плакал в подушку, пока щенки пытались утешить его, положив свои мордочки на него и грустно шевеля бровями. Это нечестно, нечестно, нечестно! Почему отец может просто взять и забрать подаренных им щенков? Они же не какая-то вещь! Они привязались к Цзян Чэну, а он к ним. Он полностью отвечал и заботился о них. Почему отец мог решать их судьбу? Кому он их отдаст и как они будут без Цзян Чэна? Как будет без них он? Свеча догорела, и тьма мгновенно поглотила комнату. Почему страх темноты Ваньинь должен был преодолеть, а другой мальчик мог продолжать потакать своей фобии? Он всхлипнул, и Принцесса поскулила, тычась ему в щеку мокрым носом. Цзян Чэн слегка повернул голову в ее сторону. Щенки не понимали, что уже через несколько часов они расстанутся, возможно, навсегда. Это знание отдало болью в районе груди и несколько слезинок скатилось по щекам. Жасмин слизнула их, а Милашка мягко боднула его в бок, из-за чего он неконтролируемо хихикнул. Цзян Чэн перевернулся на спину и сгреб щенков в охапку. Их глаза поблескивали в темноте, словно черные бусины. По крыше начал барабанить дождь. В голове родилась глупая надежда, что может отец передумает или, познакомившись поближе, плакса не будет их бояться. В конце концов, знала ли мама о намерениях отца? Вряд ли она позволит их забрать. Ей же приглянулась Жасмин, да? К сожалению, его надежды не оправдались и следующим утром он глотал слезы, смотря на то, как из Пристани уводят его собак. Цзян Фэнмянь стоял рядом с лицом полным сожаления. Он выгнул брови домиком, переводя взгляд с питомцев на своего сына. Затем мягко произнес: — А-Чэн, друг лучше щенков. Тебе будет намного веселее с ним. — Не нужен мне никакой друг, я хочу своих собак! — взорвался он, заплакав в голос. Ночью Цзян Чэн пообещал себе, что не будет больше плакать, хотя бы перед отцом, но переоценил себя. Трясти от сдерживаемых рыданий его начало, ещё когда он отдал поводки в огрубевшие руки незнакомого мужчины. Последней каплей стали испуганные взгляды Жасмин, Милашки и Принцессы, наперебой рвущихся к нему. Сверху раздался усталый вздох. Отец никогда не вздыхал даже во время самых нудных собраний, где торговцы горячо спорили друг с другом о росте цен на рис. Он всегда располагающе улыбался и кивал им. Неужели иметь дело с Цзян Чэном было тяжелее, чем с неотесанными купцами? Сквозь пелену слез Ваньинь увидел тянущуюся к нему руку и сорвался с места, убежав. *** Прошло три дня, как Цзян Фэнмянь привёл плаксу в Орден. Всё это время он не оставлял попыток подружить мальчиков, но Цзян Чэн уперся, наотрез отказываясь разговаривать с виновным в ссылке его собак ребенком. — Вам нужно стать добрыми друзьями, — ласково уговаривал его отец, склонившись, чтобы быть с ним на одном уровне. — А-Ин хороший мальчик. По крайней мере попробуй, а-Чэн. “А-Ин” стоял за Цзян Фэнмянем, вытаращив глаза на Ваньиня. Цзян Чэн прилагал все силы на то, чтобы не показывать своей заинтересованности и не смотреть в ответ. Вместо этого он бросил взгляд назад, на матушку. Та на удивление молча наблюдала за потугами отца. С роста Ваньиня было плохо видно выражение её лица. Так и не распознав её эмоций, он скрестил руки и демонстративно повернул голову вбок, показывая, что не намерен поддаваться на уговоры. Фэнмянь удрученно улыбнулся чужому ребёнку. Цзян Чэн знал, что ведёт себя как маленький, и ему было стыдно за свое поведение. Он понимал, что истериками не вернёт Милашку, Принцессу и Жасмин. Осознавал, что в конце концов всё равно сделает так, как того просит отец. Но и соглашаться так быстро не позволяла гордость. Теперь вместо прогулок с щенками, Цзян Чэн был предоставлен сам себе. Ему пришлось, как раньше, играть с самим собой, заодно вспоминая, как это невыносимо тоскливо. Чтоб хоть как-то отвлечь себя от одиночества, он придумал новое занятие. Слежка. Не за кем иным, как за плаксой. Следить за ним было не очень интересно – тот послушно сидел (как только не умирал от скуки?) в тех местах, где оставлял его отец, пока был занят. Лишь изредка мальчик мог отойти на пару шагов, чтобы рассмотреть что-то, но быстро возвращался обратно, будто не отходил всего лишь на несколько метров. Причин для такого поведения Ваньинь не видел. Наверняка плакса прибеднялся, чтобы отец побольше с ним возился. Тем не менее он был единственным новым, не запретным объектом в Пристани, который не был изучен Цзян Чэном, а он развлекал себя как мог. Сделав осторожный шаг вдоль стены, он прижался плотнее у её края. Вытянул руку вбок, чтобы щенки, имевшие привычку выбегать вперед него, не выдали их, и аккуратно выглянул в переулок. Плакса удачно смотрел в противоположную сторону, так что Ваньинь видел только его темно-коричневые волосы, собранные в неумелый хвост. На мальчике уже была фиолетовая форма Юньмэн Цзян. Он сидел на деревянной террасе, скучающе подперев голову рукой. Оставшись незамеченным, Цзян Чэн хотел дать знак собакам быть тихими, как вспомнил, что щенков больше нет с ним, и опустил выставленную руку, поджав губы. — Почему ты крадешься, как вор? От неожиданности Цзян Чэн вздрогнул всем телом и обернулся на мамин голос. Юй Цзыюань в парадном жуцюне стремительно пересекла улочку. Множество шпилек, искусно вплетенных в её волосы, поблескивали в лучах вечернего солнца. — Это твой дом, и ты в нем хозяин. Он принял виноватый вид, но матушка, скрестив руки на груди, безжалостно кивнула подбородком за его спину: — Иди. — Но… — Юй Цзыюань нахмурилась и Ваньинь запнулся, не договорив. Он был уверен, что матушка догадалась, что он здесь делал, и специально настаивала на своем. Под её пристальным взором Цзян Чэну не оставалось ничего, кроме как понуро повернуться и выйти в переулок. Избегая смотреть в сторону другого ребёнка, он прошёл по выложенной плиткой дорожке, стараясь идти естественно. От смущения движения выходили механическими, нервными. Один скованный шаг, следующий. Нужно лишь невозмутимо пройти мимо, всё равно плакса не загово– — Привет! Цзян Чэн застыл. Почему мальчик даже после явного нежелания Ваньиня говорить с ним, поздоровался? На его месте Цзян Чэн точно не стал бы. — Привет, — недолго помявшись, промямлил он. Без отца оставлять плаксу без ответа оказалось неловко. Должно быть, это всё. О чем им было ещё говорить? Плакса просто поздоровался, потому что Цзян Чэн был сыном главы Ордена, это вежливость. И все-таки Ваньинь чуть повернул голову в сторону другого ребенка, обнаружив, что тот, всем корпусом подавшись вперёд, смотрел на него своими большими серыми глазами. Заметив, что он обернулся, мальчик откинулся назад и вновь заговорил: — Меня же забыли представить. Я Вэй Усянь, — и не дав ничего сказать Цзян Чэну, продолжил. — Сколько тебе лет? Цзян Чэн скосил глаза вбок и заметил кусочек светло-фиолетовой ткани, выглядывающий из-за угла. Мамина юбка, догадался он смущенно. — Восемь. Повисло молчание и Ваньинь, подталкиваемый энтузиазмом Вэй Усяня, внёс свою лепту в диалог: — А тебе? — Девять! Значит, я твой шисюн, — Вэй Усянь широко улыбнулся, задрыгав ногами. Цзян Чэн вспыхнул. Он не успел возмутиться наглости мальчишки, как из угла, откуда ранее выглядывала юбка матушки, показался Цзян Фэнмянь. — Вы все-таки подружились? А-Чэн, я очень рад, — отец, подойдя ближе, столь радостно улыбнулся, что Ваньинь сдержал порыв отрицать его слова. Чуть погодя к ним вышла и Юй Цзыюань. — А-Ин, как ты смотришь на то, чтобы спать в одной комнате с а-Чэном? — Цзян Чэн метнул взгляд на Вэй Ина, но у того загорелись глаза так, будто он был безумно счастлив этой идее. — С радостью, дядя Цзян! И тут внезапно отец наклонился к Вэй Усяню, взял его под мышки и поднял в воздух. Так, будто это было самое естественное движение в его жизни. Цзян Чэн онемел. На несколько долгих мгновений он уставился на эту миролюбивую картину. Шокированно, он перевёл взгляд на маму. Та впилась глазами в Фэнмяня и холодно рассмеялась. Не посмотрев в сторону Ваньиня, она резко развернулась – широкие рукава взметнулись – и устремилась вон из переулка как раз под робкое бормотание слуги, что господин Цзян и госпожа Юй опаздывают на собрание кланов. *** Иногда Цзян Чэн жалел о том, что не мог на время умереть. Тогда бы и отец, и мать осознали, как он им дорог и как несправедливо они к нему относились. А когда Ваньинь бы волшебным образом ожил, Цзян Фэнмянь стал бы уделять ему больше внимания, Юй Цзыюань бы похвалила за старания в учебе. Мысли об этом были так же заманчивы, как и неправильны. Цзян Чэн стыдился их, но в такие моменты только они его утешали. После поспешного ухода родителей он заперся в своей комнате и просидел там до самой ночи. За это время приходила служанка, звала к ужину. Ваньинь ничего не ответил ей и она, чуть помявшись, ушла. Через кэ пришла сестра, но и на её нежные уговоры выйти он не поддался. Слухи должно быть уже распространились по Пристани, поэтому они не стали допытываться, что случилось. Цзян Чэна это не волновало, отношения родителей ни для кого не были секретом. Всë, что его волновало, это «почему?». Почему Ваньинь не мог припомнить и пяти раз, когда Цзян Фэнмянь брал его на руки, а другой мальчик вот так запросто, ничего для этого не делая, получил то, для чего Цзян Чэну приходилось стараться в поте лица? Наверняка Вэй Усянь даже не придал этому значения, когда Ваньиню этого было достаточно, чтобы ходить счастливым многие месяцы! Привычная обида и зависть опутали мысли. Было уже поздно, когда его мрачные размышления прервали неуверенная попытка открыть дверь и стук. Цзян Чэн, почти сразу почувствовавший вину перед Яньли после её ухода, тут же поднялся из угла, полагая, что так поздно к нему может прийти только она, как прозвучал малознакомый голос Вэй Усяня: — Шиди, шиди, впусти меня, я хочу спать! Цзян Чэн вмиг разозлился и, прижавшись к двери спиной, выкрикнул: — Кто это твой шиди?! Верни мне моих собак! Через несколько секунд послышался скорбный шепот: — Прости, но… но я и правда их боюсь. Я тоже много чего боюсь, подумал Цзян Чэн, но от этого не зажигают фонари на всю ночь и солнце не светит круглые сутки! Невольно его взгляд упал на новый комплект постельного белья, и гнев тут же затмил все его мысли. Как быстро всё исполнялось – и собак отослали, дав им на прощание всего одну ночь, и плаксу подселили, даже не спросив, хочет ли этого Цзян Чэн! Как будто ему вообще нужны были друзья! Его Принцессы, Милашки и Жасмин ему хватало! В ярости Ваньинь схватил чужие простыни и одеяла, отворил дверь и, не глядя, швырнул их на улицу, после снова запершись. — Иди спать куда-нибудь еще! Это моя комната! Или ты хочешь и её у меня украсть? Вэй Усянь ответил не сразу, отчего Цзян Чэн решил, что тот постыдился и ушел. — Я ничего не крал. Это дядя Цзян сказал мне ночевать с тобой, — пробубнил тот угрюмо. Услышав имя отца из уст Вэй Усяня, Ваньинь сжал кулаки. Да, отец вступится за плаксу, но Цзян Чэну было всё равно. Он повернулся лицом к двери и рявкнул: — Убирайся! Если я снова тебя увижу – позову свору собак, чтобы покусали тебя! Вэй Усянь со страхом в голосе поспешно заверил его: — Я уйду, уйду. Не зови собак! В ту же секунду Ваньинь различил быстрые шаги, умчавшиеся прочь. Подождав немного, Цзян Чэн сполз вниз по двери и, сжав предплечья, остановил свой взгляд на чужой вывалившейся подушке. Конечно, он поступил неправильно. Признавать это вслух он не собирался, но заработавшая совесть говорила сама за себя. Куда этот Вэй Усянь сейчас денется? Вдруг с ним что-то случится в такое позднее время? В конце концов, разве Вэй Ин был так уж виноват? Это Цзян Чэн был не таким, каким его хотел видеть отец, недостаточно старательным, как требовала мать. Здесь была только его вина. Изрядно поборовшись с собой, Ваньинь отпер дверь и выглянул наружу. Уличные фонари освещали пустынный двор, но их тусклое сияние скорее увеличивало черноту закоулков. Без особой надежды оглянувшись, Цзян Чэн вышел на веранду. Стараясь не быть слишком громким, он переборол смущение и тихо позвал: — Вэй Усянь! Ответа не последовало, и он неуверенно ступил во двор. Его сразу обступила ночная прохлада. Чувствуя себя незащищенно на такой открытой площадке, он поспешил пройти дальше, напряженно осматриваясь и провожая глазами черные углы между зданиями. Скользнув взглядом по одному из домов, он заметил будто бы светящееся в сумраке белое пятно на его террасе. — Вэй Усянь? Цзян Чэн подбежал к аккуратно сложенной стопке белья. Плаксы нигде рядом не оказалось. Погулять ему что ли вздумалось? Днем он не был таким смелым! Вдруг поблизости раздался скрип, выдернувший Цзян Чэна из мыслей. Сердце ушло в пятки. Из-за поворота, чуть покачиваясь, выглядывала трудно различимая в слабом свете фонарей ветка. Не смея дышать и моргать, он уставился за угол, ожидая, кто или что покажется из кромешной тьмы. Ведь такой скрип доски издавали, если на них встать с другого конца. Спустя пару секунд Ваньинь очнулся от оцепенения. Схватив комплект белья, он умчался оттуда с молниеносной скоростью. Добежав до своей комнаты, бледный от ужаса, он прямо в одежде юркнул под одеяло, закутавшись с головой. Чуть успокоив бешено колотящееся сердце, он рассудил, что Вэй Усянь догадается проверить комнату, когда заметит пропажу. Но для этого ему нужно будет подойти к тому закоулку, где сейчас стояло... Почувствовав липкий страх, Цзян Чэн разозлился. Монстров не существует и в Пристани Лотоса нечего бояться, если только Вэй Усянь не дурак и не полезет в воду. И вообще, он ему не нянька, чтобы беспокоиться, где тот пропадает! Цзян Чэн прикрыл глаза, постаравшись заснуть. В голову упорно лез образ той террасы – зловещее поскрипывание досок и ненавязчивый шум воды. Не понадобилось много времени, чтобы осознать – заснуть у него не получится. Устало вздохнув, Ваньинь встал с кровати и вышел из спальни. Перед тем, как спуститься, он напряженно обвёл взглядом безмолвный двор. Ему казалось, что из любого угла его поджидает нечто. Постояв так достаточно, чтобы почувствовать себя глупо, Цзян Чэн направился к покоям сестры, не удержавшись от лихорадочной оглядки на переулок, где он нашел простыни Вэй Усяня. С его угла безликие здания уже закрывали вид на ту самую террасу. Прислоненным к их фасаду стоял оставленный кем-то веник, мерцали бумажные фонари. Ничего необычного. Добравшись наконец до домика сестры, он оглянулся в последний раз. Обман зрения или из-за угла действительно что-то мелькнуло, но Цзян Чэн уже закрывал за собой дверь. С протяжным скрипом половиц, который не замечаешь днем, Ваньинь сделал шаг в комнате Яньли. Ее тихое, ровное дыхание успокаивало. Он подошел к кровати, где лицом к стене спала сестра. Ее прямые черные волосы стекали по подушке вниз. — А-цзе, а-цзе, — тихо прошептал он, аккуратно тряся ее за руку. — А-Цзе! Понимая, что собирается ей сообщить, Цзян Чэн почувствовал повторный прилив стыда за свой поступок. — М-м-м? — сонно протянула Яньли, оторвав голову от подушки. — Что-то случилось, а-Чэн? Тебе приснился плохой сон? Глаза Ваньиня влажно заблестели, и он сдавленно повторил: — А-цзе… После краткого рассказа произошедшего Яньли перестала выглядеть сонной, села на кровати и с серьезным видом надела туфли, еще больше усилив беспокойство Цзян Чэна. Взяв в руки фонарь, она заметила его состояние. Уверенно, но мягко, она распорядилась: — А-Чэн, не беспокойся. Собери слуг и адептов, будем искать его все вместе. И поспешно вышла из спальни, оставив Ваньиня одного. Вопреки его страхам, сестра не была на него зла, но родители не будут столь великодушны. Если он разбудит слуг и адептов, они обязательно передадут об этом происшествии отцу и тот будет еще больше недоволен им. На этой почве у них с матушкой обязательно завяжется спор, который перерастет в ссору и ругань… И в этом опять будет виноват Цзян Чэн. Он поджал губы в сомнениях. Не будет же ничего страшного, если он не перебудит полрезиденции? Он поможет Яньли, и они прекрасно обойдутся без помощи, сами найдут Вэй Усяня. Мысля таким образом, он смело открыл дверь на улицу, как вся его решимость вмиг испарилась. Фонари больше не горели. Всё поглотил беспросветный мрак. Должно быть уже наступила четвертая стража, в которую гасили весь свет. Нестерпимо захотелось спрятаться в своей комнате, но он напомнил себе: или гнев родителей, или беспричинный страх. Сглотнув, Цзян Чэн сделал шаг от двери. В Пристани Лотоса стояла абсолютная тишина – ни голоса слуг, ни надрывная трель птиц не нарушали её. Раздавалось только частое дыхание Ваньиня. В столь поздний час он бывал вне своей комнаты лишь раз, когда год назад от стремительного роста костей и сухожилий мышцы натянулись и нога налилась острой болью. Он не смог этого терпеть и вышел в ночную Пристань – такую же темную, одинокую и неприветливую. Непроглядная мгла окружила, целиком поглотила его. Проходя мимо низких домов, Цзян Чэн старался не заглядывать в углы. Ему мерещились движения в окнах, будто за поворотами поджидали серые тела утопленников с пеной у рта. Грудь сдавило от страха. Деревянная резиденция сама по себе поскрипывала, но Цзян Чэну представлялось, что это за ним следовали по пятам. Ваньинь вышел из семейного павильона, не оглядываясь. Он невольно ускорился и от этого стало ещё страшней – будто за ним действительно кто-то гнался. Не вытерпев, он зажмурился и бросился бежать. То, что это не самое умное его решение, он понял, когда почти сразу споткнулся обо что-то и свалился в яму, приложившись головой. Резкая боль пронзила лоб, волнами разойдясь по всему телу. На глаза навернулись слезы. Он был на грани того, чтобы разрыдаться от страха, боли и отчаяния, как его взгляд упал на изогнутые ветви гибискуса. За кажущимися черными в темноте багряными цветами кустарника скрывалась та самая дорожка... Цзян Чэн привстал на подрагивающих от страха руках, сморгнул слезы. Его озарила мысль. Конечно, Вэй Усянь пойдет не к выходу из резиденции, а на уединенный пирс, где пропадали дети. Спасаясь от несуществующих собак, он наверняка облюбует спокойную заводь, не ведая о таящейся в ней опасности. Боль притеснила страх, и он схватился за траву, перекинул ногу и выбрался из ямы. Кое-как стряхнул землю с мантии и направился к тропе, ведущей на причал. Насколько Ваньинь помнил, проход к тому был где-то посередине изгороди. Лунный диск затянуло серыми облаками и все было одного – черного – цвета. Не различая куда идет, он вытянул руки перед собой, шагая на звуки воды. Через несколько мгновений его пальцев коснулись холодные листья изгороди, и он вздрогнул. Жуткую мысль, что вместо сухих веток он наткнется на чью-то кожу, он постарался отогнать. Затаив дыхание, он ходил вдоль изгороди, касаясь ее рукой, чтобы, если не увидеть, то хотя бы почувствовать выход на пирс. Голова гудела, а ближе к воде ветер стал ощутимей, и Цзян Чэн поежился. Он чувствовал, как кончики пальцев замерзают и живот сжимается от голода, напоминая о пропущенном ужине. Он уже отчаялся отыскать выход на пирс, как полумесяц выплыл из плена облаков, мягким сиянием осветив округу. Хоть свет был очень слаб, листва стала различимей и глаза нашли проход в стене – он чуть было не прошел его. Вернувшись на два шага назад, Ваньинь вышел на пирс. Тот не изменился с прошлого раза. Цзян Чэн даже испытал то же особенное чувство, ступив на его гнилые доски. В это время бутоны лотосов были уже закрыты, и Ваньинь с гордостью заметил, что стал почти одного с ними роста. Удивленно, он вдохнул сладковатый аромат вместо запаха ила. И здесь пропадали дети? У конца причала шелохнулись стебли лотоса и это вырвало Ваньиня из мыслей. Он пристально всмотрелся в тесный ряд зарослей. Когда Цзян Чэн был здесь в первый раз, он не придал этому месту много значения, не зная о скрывающейся угрозе, но теперь за волнением от наблюдения загадочного пирса совсем забыл свою первоначальную цель. Вэй Усяня здесь не было, а значит делать Ваньиню тут нечего. Напоследок скользнув по пирсу взглядом, он уже развернулся и собирался уйти, как шорох повторился. В голову закралась мысль... Не мог же плакса залезть в воду?! Ваньинь стремительно пересёк пирс, остановившись у края, и раздвинул руками надводные кувшинки. Стебли лотосов бесследно исчезали там, где соприкасались с непроницаемо черной водой озера. Цзян Чэн сомневался, что смог бы разглядеть в ней Вэй Усяня, даже будь тот у самой поверхности. Ничего, решил он, чуть наклонившись вперёд, чтобы проверить не выглядывает ли чьей-нибудь головы чуть дальше. Как воздух закончится, тот покажется. Если он вообще здесь. Что-то капнуло с его лица и поверхность воды пошла волнами. Ваньинь бездумно протер лоб, как заметил, что тыльная сторона ладони окрасилась в красный. Вдруг мир качнулся, и он с громким всплеском плюхнулся в воду.