сказка о золотой рыбке

      Сериал, что пересматриваю в сотый раз, болтает на фоне, избавляя квартиру от гнетущей тишины. Не люблю тишину. И пустоту тоже. Навевает неприятные воспоминания о бетонной клетке. И пусть квартиры Димы вовсе не клетка, а сплошной уютный уголок, — находиться в ней одной в полной тишине некомфортно.       Поглядываю на экран изредка, продолжая нарезать куриное филе, теряясь в диалогах и с трудом улавливая происходящее. Вытираю руки полотенцем, тапаю по экрану, глядя на время. Дима должен скоро вернуться.       Прошло… полгода? Ого.       Полгода живем бок о бок, вместе, в одной квартире, и, теперь уже, в одной комнате. Неожиданно все как-то получилось. Грань, разделяющая статус «друзья» и «пара», в какой-то момент стала такой размытой, что по итогу попросту стерлась. И я совру, если скажу, что это легко.       Вовсе нет.       Во мне травмирующего опыта и воспоминаний больше, чем капилляров в теле. Я гоню их прочь, да только возвращаются, мелькают, вынуждают сравнивать и опасаться. И каждый раз анализировать, подчеркивать жирным красным: б е з о п а с н о. С ним безопасно.       И следом всплывает горящий знак вопроса — а как со мной ему? Отвечаю сама, не спрашивая: с л о ж н о.       Я убеждена.       Мне кажется, что я испорченная, бракованная, сломанная картинка паззла. На детальках моих рисунок стерся местами, да и кривые они, в рисунок единый не собираются. Так и остаюсь: дырявая, с потертостями-ранами и трещинами.       Я недоверчива. Пуглива. Не могу расслабиться.       И неустанно себя виню.       В его выборе, почему-то.       Порой так и порывает ляпнуть: почему я? И добавить: с другой было бы проще.       С другой можно было бы вести себя как хочешь, а не как будет комфортно для нее. За другую не надо будет так волноваться. Другую не надо будет спасать. С другой не будет сложностей в сексе. Да боже. С другой в принципе будет секс, а не жалкие объятия, переплетения пальцев с замок и целомудренные поцелуи куда-то в висок.       С другой… будет проще.       Озвучить это все не осмелюсь. Не знаю, почему. Быть может, боюсь услышать его ответ, опровергающий и разрушающий этот карточный домик собственных темных мыслей. А может… боюсь испытать это гнетущее чувство подвоха и выловить среди хаоса мысль, что все его слова лишь утешение.       Выдыхаю, откидывая на столешницу полотенце. Потираю лицо руками, желая соскрести ногтями мысли и смыть с рук под струей теплой воды.       Мне бы пора успокоиться.       Это обсуждалось с психотерапевтом, и не раз, да только голове своей не объяснить, и этой маленькой, травмированной Лоле внутри меня — тоже.       Делаю глоток вишневого сока, порываюсь включить плиту, да слышу, как дверь входная открывается. Дергаюсь, но в последний момент себя останавливаю.       Идиотская привычка бежать к двери и провожать, как собачка.       Бросаю взгляд на окно, за ним — серость и дождь, и думается мне, может, поэтому в голове собственной дерьмо такое.       — Привет, — клюет меня в щеку, отходит к столу, шурша пакетами с продуктами.       — Привет, — оборачиваюсь, вижу контейнеры с ягодами, творог, сметану. Улыбка губы трогает. — Как прошел день?       — Продуктивно.       По голосу слышу — улыбается устало. Шурша, подходит, и перед глазами моими пачка сигарет возникает.       — Спасибо, — поворачиваюсь всем корпусом, чтобы забрать, да выкурить одну, успокоить шальную голову, но он руку отводит в сторону.       — Спасибо в карман не положишь, — и улыбается с какой-то хитрецой.       И что-то по голове с размаху бьет ключом гаечным, до звона в ушах и трещин на черепной коробке.       Это чертово дежавю.       Это разгоняющееся в груди сердце, что о ребра долбится, сломать пытаясь, дрожь по телу импульсами мчащаяся, в руках сгущающаяся, заставляя пальцы подрагивать и холодеть.       Это захлестывающая волна страха и накатывающие от этого же страха слезы.       Он хочет…?       Я должна…?       Ч-что?       Вдох прерывистый, перебираю руками воздух, несмело тянусь к поясу его джинсов. Сама не понимаю, как подгибаются колени, опуская меня на пол.       Мне плохо.       Кажется, мерзкий комок в горле вовсе не слезы, а мерзкая тошнота.       Вздрагиваю, когда пачка сигарет шлепается о пол.       Он резко оказывается со мной на одном уровне, мягко запястья обхватывает, в глаза смотрит с полным непониманием и каким-то ужасом, что вскоре вытесняется медленным осознанием.       Жмурюсь, опускаю голову.       Стыдно.       И от стыда этого тошнит еще больше.       — Лолита, — его руки теплые обнимают меня, к себе прижимают аккуратно, а в голосе волнения океан.       В голове гудит и пульсацией бьет в виски мигающий красным перечень фраз, что должны успокоить.       Это не Глеб.       С ним все не так.       С ним безопасно.       — Прости, я не хотел.       По голове гладит, я всхлипываю резко, сама того не ожидая.       Ничего, Дим. Ты просто не знал.       И было бы лучше, если б не узнал.       Как жаль, еще одна деталька моего паззла оказывается испорченной, бракованной, и портит всю картину. И страшно тебе признаться, что деталей таких еще множество.       — Иди ко мне.       Поднимается на ноги, меня за собой тянет, чтобы после подхватить, к себе прижимая кухню покинуть, усаживая на диван. И также по голове гладить, поцелуи ласковые на макушке оставлять, греть замерзшие руки мои в своих, теплых и больших.       — Прости, — выдам сипло, чувствуя клеточками тела — хмурится.       — Что? За что ты извиняешься?       А доски на дамбе моей хрупкие, гнилые, ни черта уже выдержать не способны, а потому с треском ломаются, и весь поток ужасных мыслей и вопросов на него нахлынывает, бьет, накрывает с головой.       Реву, как не пойми кто, да говорю невпопад, перескакивая, то извиняясь, то спрашивая, сама же себе отвечая — не даю и слова вставить, а он и не пытается, только слушая. Позже, когда замолкну, он заговорит:       — Я понимаю, это сложно. И это нормально: так думать и бояться. Это не делает тебя бракованной, это лишь дает понять, что в твоем прошлом произошли ужасные события, и ты вынуждена бороться с ними до сих пор. — А голос спокойный, ласковый. — И пойми одну вещь: я не вожусь с тобой, а забочусь. Мне с тобой не сложно, не трудно, не тяжело. Меня все устраивает. И другие мне не нужны. Я тебя люблю. Всю и всякую. Веселую, грустную, тревожную, спокойную, думающую о глупостях…       Губы дрогнут в подобии улыбки, прижмусь ближе, глаза покрасневшие прикрывая. Про ужин вспомню, да сил не найду подняться и вернуться на кухню.

***

      Трель мерзкая из сна вырвет, выдернет, вздрогнуть заставит. Пытаясь проморгаться от яркого света, тянусь к тумбочке с его стороны, чтобы будильник треклятый выключить. А Дима за руку перехватит, сгребет меня руками, поворачиваясь на бок и прижимая меня к себе. Поцелуи ленивые, сонные рассыплет по лбу и щекам, вздыхая.       — Тебя дела ждут, — произношу на грани мычания, проваливаясь обратно в сон. Проспит же, потом будет суетиться.       — Плевать на дела, — а тон голоса такой же, только хрипловат. — Не будем ничего делать сегодня. Спим до победного, потом поедем сырники вкусные есть… Зайдем в магазин, купим дурацкие свитера с оленями к новому году, и носки махровые. Будем гулять… А вечером глинтвейн сварим, пиццу закажем и сядем твоего Гарри Поттера пересматривать…       Засыпает обратно, слышу, а все равно улыбаюсь.       — Мне нравится.       И вновь в голове повторяю фразы, но не чтобы себя успокоить, а чтобы подтвердить и поставить в вопросе точку.       Это не Глеб.       С ним все не так.       С ним безопасно.       С ним я любима. И свободна.