поцелованный огнём

      Карета покачивается, натыкаясь на кочки и расселины в глубине леса, совсем не приспособленного для людского пути. Принц предложил держать дорогу в волчьем обличии, однако его старший брат вкупе со свитой отмели эту идею и настояли на преодолении столь длинного расстояния от королевского замка до будущего дома Чонгука при лошадях.       Тот не посмел возразить королю, пусть и сам знал, что навряд ли протянул бы двое суток дороги на своих четырёх лапах, и это даже не считая багажа.       Чонгук не обращался уже слишком долгое время, чтобы надеяться на растерянную с годами волчью выдержку и сущность, которой он не позволял пробираться наружу вместе с серебристой шерстью и лапами, рассекающими лесной полог.       Его отречение от своей природы не было редкостью. Скорее наоборот. Всё их королевство, будь то простые люди, выходцы из народа или те, в чьих венах текла голубая кровь, уже давно потеряло нить, связывавшую их с волчьей сущностью. Они обращались изредка, не видя в этом нужды, стыдясь своей истинной природы и считая это дикостью, ведь всё необходимое им было доступно в людском облике. Ещё поколения назад их народ перебрался из закромов лесов в кропотливо сооружённые дома, променяв единение с природой на теплоту и уют деревянных стен или, в случае Чонгука, расписанных самыми завораживающими красками потолков замка.       Однако место, куда он уже вторые сутки держит путь, сулит собой перемены в жизни, в которой принц родился и к которой привык.       Будущий супруг Чонгука происходит из рода волков, что не отвернулись от своей истинной природы в угоду комфорту и праздности людской жизни. Его клан — один из тех, кто остался верен своим внутренним волкам. С ним же так долго не уживалось королевство Чонгука, ввиду их различий и территорий, главенства и борьбы за власть, что длилась не одно поколение и грозила стать нескончаемой мукой для обеих сторон.       Только эта борьба всё же исчерпала себя, долгие годы спустя, вместе с приходом старшего брата Чонгука на трон на смену их усопшему отцу. Вместе с нуждой, которую новоиспечённый король испытывал в сильных союзниках, которые могли бы поддержать его в смуте, тревожившей королевство из недовольства его правлением с момента восхождения на престол.       Альфа, возглавлявший стаю последние неспокойные годы, не был королём или же императором, представляя власть в том понимании, к которому привык Чонгук и его двор испокон веков. Он был вожаком. Воином, который вёл за собой сотни волков и который пошёл навстречу партнёрству, стоило ему выслушать условия, выдвинутые сменившим прошлого правителя на престоле Соджуном.       Окончание многолетней вражды, обязательства военной и иной помощи в случае вторжения или же нападения на третьи государства и рука принца, за которую в любом из близлежащих королевств готовы были бороться насмерть.       Или же спрятать окровавленные когти и сложить всё оружие.       Они впервые увиделись лишь полную луну назад, когда вожак кочевнического клана, — стаи дикарей, как их называли в королевстве из желчи былой неприязни, — ступил в королевский двор в окружении своих воинов.       Чонгук ожидал чего угодно, ведь за все те годы, что длилась вражда их народов, он слышал самые разрозненные перешёптывания. Будто волки этой стаи не обращались никогда, жили подобно огрубевшим вандалам, растеряв всё человеческое в угоду своей сакральной половине.       Он не ожидал увидеть волка с шерстью чернее смоли, что отливала на полуденном солнце, находя своё отражение в янтарных глазах. Те впились в стоявшего подле ступеней принца, с замиранием сердца встретившего цепкий взгляд, прежде чем устремить глаза в пол, не выдержав его напора. Стоявший возле брат вселил умалившуюся стойкость, но усеянная украшениями и маслами кожа вспыхнула так ярко под пристальным взглядом и аурой, отливавшей от остановившегося совсем близко волка, что принц не смог подобрать и слова.       Это и не казалось нужным. За альфу говорили его глаза и раздувшиеся ноздри, стоило лёгкому ветру колыхнуть уложенные волосы омеги и донести до вожака запах пахучих лилий.       В эту встречу Чонгук предрекал увидеть своего суженого. Взглянуть на того, кому должна была перейти в оберег его сущность. Однако всё, что осталось с ним после ускользнувшего сквозь взволнованно заломанные за спиной пальцы представления, это запах. Терпкий и тягучий словно смола, заполнивший собой всё его существо от одного вздоха и не оставивший доселе.       Мускус и дикий мёд, что плескался в устремлённых на омегу глазах, прежде чем те покинули принца, пробежавшись по укрытому в шёлк и золото телу перед тем, как оставить Чонгука на ступенях замка. — Я ему не понравился?       Обескураженный принц обратил тронутые беспокойством глаза на брата, стоило его предречённому альфе скрыться со двора, так и не обратившись и не проронив ни слова. Не показав ни одобрения, ни окончательного согласия на сделку, которая была им так нужна.       Проводивший альфу взглядом Соджун же лишь качнул головой и с самодовольной ухмылкой оставил его у лестницы в окружении не менее оробелой свиты.       Омега не мог стряхнуть это смущение все те недели, что готовился к поездке. В один конец, неизвестность, что ждала его вместе с янтарными глазами, которые не покидали Чонгука даже во сне.       Даже сейчас, прикрывая веки от изнеможения, вызванного долгой дорогой, он видит глаза альфы, с которым ему суждено связать свою жизнь.       Ким Тэхён, безжалостный вожак не менее закалённого, свободолюбивого народа, что не сковал себя каменными стенами.       Чонгук не знает, каких эмоций в нём больше — смятения, боязливости или чающего трепета, который в их первую встречу сковал под рёбрами и не позволил испустить и вздоха пред альфой, одним своим взглядом распалившим в принце бурю. Она так и не утихла, маяча на кончиках пальцев, которые подцепляют занавеску. Омега выглядывает, устремляя взгляд на вздымающиеся в небо клубы дыма. Они вот-вот прибудут, и даже неустанная болтовня сопровождающего принца компаньона не помогает скинуть окаймившее сердце волнение, подобравшееся к вцепившимся в шёлк одеяния пальцам. — Они и вправду живут не в пещерах, — бормочет Чимин, с любопытством оглядывая окрестности, пока они подъезжают к бурлящему жизнью кочевническому поселению.       Чонгук бросает на него укоряющий взгляд, но внимание омеги быстро переключается на скрежет остановившихся колёс и фырчание измотанных двухдневной дорогой лошадей. Кучер соскакивает на землю и тянется открыть дверцу поднявшемуся принцу, однако его останавливает подошедший мужчина, первым протянувший намеревающемуся спуститься Чонгуку руку.       Сдерживая порыв переглянуться с Чимином, тот принимает протянутую ладонь и осторожно ступает на землю, в сдержанной благодарности преклоняя перед незнакомцем голову. Когда их взгляды вновь встречаются, Чонгук замечает за мужчиной едва уловимый оттенок улыбки. Его сердце пропускает удар в мимолётном волнении, что он сделал что-то не так ещё до того, как мог представиться, однако альфа перекрывает эти переживания, прежде чем принц может извиниться. — Добро пожаловать, Ваше Величество. Надеюсь, дорога не сильно Вас измотала.       Свободная речь на родном говоре Чонгука на мгновение оставляет поражённым, прежде чем он берёт себя в руки, вспоминая, что при встрече его брата с этим кланом присутствовал альфа, выступивший посредником между разбежавшимися в наречении народами. Только сейчас он связывает упоминание Соджуном этого мужчины, единственного, кто пошёл с ним на словесный контакт, пока вожак хмуро буравил его взглядом, со стоящим перед ним альфой.       Спустившийся следом за принцем Чимин тоже кажется удивлённым, но приходит в себя быстрее и хочет было исправить обращение, предназначающееся лишь для правящего короля. Чонгук, однако, заговаривает до того, как его компаньон может перекрыть избыточным пререканием их знакомство. — Отнюдь нет.       Он бросает взгляд украдкой на Чимина, весь путь жаловавшегося на ноющую поясницу и укачивание, которые испытывал и сам. Только делиться своими сокрушениями с альфой из его будущей стаи принц не хочет. Ему бы и не позволило его воспитание и чувство такта.       Пока кучер и несколько альф, подоспевших к ним следом, помогают разгрузить багаж и распустить притомившихся лошадей, Чонгук вновь обращает взгляд на незнакомца. Его речь и манеры совсем не вяжутся с образом альфы из воинственного кочевнического клана, на мимолётное мгновение застав врасплох, но омега предпочитает не мыслить стереотипами.       Не когда этот самый клан вот-вот станет его обителью. — Как я могу к Вам обращаться? — с надеждой уточняет он, цепляясь за дружелюбное лицо, пусть то и исписано угольной краской. Она рассекает виски и скапливается у глаз, своим разрезом походящих на драконьи.       Чонгук не знает, почему, но это сравнение пробирает его опасливыми мурашками, пусть альфа и не кажется настроенным враждебно. Он ничего не может поделать со своим страхом неизвестности, пока бегло оглядывается по сторонам и замечает проходящих мимо волков, бросающих на них заинтересованные, местами предостережённые взгляды. — Намджун, — отзывается альфа, притягивая к себе покачнувшееся внимание принца, и мельком улыбается. Кажется, мечущийся вдоль окрестностей и лиц взгляд Чонгука не укрылся от него, уловившего в чужом запахе боязливую растерянность.       Принц правда старается не показывать своего волнения, когда закутывается в мантию и едва заметно ёжится, но голос альфы сменяет неосознанно подтянувшиеся плечи облегчением. — Следуйте за мной, я покажу вам окрестности.       Оборачиваясь на свои вещи, которые разгрузили и подхватили несколько волков за их спинами, Чонгук поджимает губы и бросает на своего компаньона уточняющий взгляд. Чимин лишь кивает ему с короткой улыбкой, улавливая неуверенность в принце, с которым рос бок о бок, и сжимает его руку в своей, прежде чем взглянуть на ожидающего ответа Намджуна. — Ведите.

***

      Главная площадь поселения омыта искрами пылающего в самом центре костра, обрамлённого пирующими волками. Столы ломятся от еды и выпивки, и гул толпы перекрывает разве что музыка, мотивы которой Чонгук не слышал никогда прежде.       Он не может сказать, что ему не нравится. Скорее наоборот, принц наслаждается цепляющей мелодией, обегая горящим в языках пламени взглядом танцующие тела, укрытые мехами и чёрной угольной краской.       Его бокал полон, поскольку Чонгук так и не смог заставить себя прикоснуться к вину с тех пор, как его усадили во главе протяжённого стола. Чимин сидит совсем рядом, переговариваясь с бетой, с которой он успел познакомиться, когда та помогала им обустраиваться, однако Чонгук не может похвастаться тем же.       Он знает, что всё это ради него, в честь его прибытия, но не может разделить веселья, поскольку не хватает одного. Его будущего альфы, вожака той самой стаи, что сейчас празднует их союз.       Стоило ему оказаться во временно подготовленных для него покоях, как его утянули на сборы. Дымящаяся маслами и паром ванная, обустроенная к приезду Чонгука, перекрыла собой смешанный с волнением трепет, что пробирает до самой сущности даже сейчас, в окружении шумного празднования его же помолвки.       Волосы Чонгука собраны в косы, которые украшают головы всех волков этого клана. Когда он впервые обратил внимание на причудливые переплетения прядей, длиной которых могли похвастаться как омеги и беты, так и альфы, то осмелился спросить об их сущности.       Омега, помогавшая ему собраться к ужину после длительной дороги, объяснила это парой кротких ломаных слов на его родном языке. — Чем длиннее волосы и чем больше кос, тем больше уважения.       Складка пролегла между бровями Чонгука, лишь углубившись, когда девушка по неосторожности дёрнула гребнем слишком сильно в попытке зачесать выбившуюся прядь. Она моментально попросила прощения, опустив взгляд в пол и отступив от принца, но тот не успел сказать и слова, как другой омега отослал её из комнаты за гребнем с более редкими зубьями. — По нашим обычаям волосы срезают при поражении, — пояснил он, когда они остались одни, распределяя масло вдоль подсохших с ванны кончиков волос. — Каждая коса знаменует победу, будь то в поединке или же войне.       Эти слова осадили любопытство Чонгука, как и зарождавшуюся в нём было надежду на то, что его удостоят традиционной причёской этого клана в первую же ночь. Он правда старался скрыть печаль из своего голоса, когда обратился к омеге, но получилось едва ли. — Значит, я не смогу попросить Вас заплести меня так же? — Омеги носят столько же кос, сколько и их пара, — спокойный мягкий голос омеги, знавшего его язык, осадил всколыхнувшееся было разочарование, отдавая улыбкой. — Вскоре Ваши волосы будут исполнены самым сложным плетением из всех в нашей стае.       Вернувшаяся к ним с заменённым гребнем омега отвлекла внимание от вспыхнувших щёк, которые Чонгук поспешил скрыть за пока ещё распущенными волосами. Они доставали до поясницы, не потому что принц следовал складывавшейся годами традиции, нет. Ему нравилась такая длина, нравилось пропускать смольные пряди сквозь пальцы, путая их в мягких локонах.       Так же, как и нравится мысль о том, что его предречённого альфу среди стаи выделяет непокорность, столь искусно выраженная переплетением не срезанных доселе волос.       Заливистый смех Чимина вытягивает из этих мыслей, возвращая внимание Чонгука к столу. Он обегает взглядом выложенную на блюдцах еду, замечая, что никто здесь не использует приборы — едят прямо руками, слизывая стекающий по пальцам сок и щедро запивая ужин льющимся без остановки вином.       Тёмные бусины следом касаются лица компаньона, увлечённого беседой с сидящими рядом волками, но Чонгук замечает, как взгляд Чимина то и дело соскальзывает на восседающего по ту сторону стола альфу, что встретил их с дороги. Смещаясь с лица сидящей напротив беты, тот даже сквозь взгромождённые на столе лакомства цепляется за не тронутую меткой шею Намджуна и пробегается по меховому одеянию. Местами оно открывает просвет на смуглую кожу, всё так же исчерченную угольной краской, неизвестными Чонгуку узорами. Они же повсюду мелькают на волках, забывшихся в танце и празднестве.       Глаза не покидают принца, робко улыбающегося каждому, чей взгляд он встречает в своём невесомом выглядывании толпы. В лицах он замечает перебойно веселье и безмятежность, но в некоторых направленных на него взглядах чувствуется недоверие. Сощуренные глаза нескольких волков, сидящих поодаль, вынуждают сжаться и опустить взор в неуютном стеснении.       Чонгук знал, что не все встретят его радушно. Его собственный народ поступил бы с выходцами этого клана так же, мысля с предостережением и даже неприязнью из тех лет, что вбили клин между ними ещё до его рождения.       Мысль о том, что в стае есть те, кому не по нраву помолвка их вожака с принцем из прежде враждовавшего с ними королевства, ледяной водой возвращает в терзания, не отпускавшие Чонгука всю дорогу сюда. Омеге остаётся лишь надеяться, что это чувство недоверия и отторжения разделяют немногие.       Ему вспоминаются слова брата, попросившего, — нет, приказавшего, — сделать всё, чтобы этот союз пустил корни. Соджуну слишком важна была поддержка клана Тэхёна в борьбе с распрями, уже давно плескавшимися на их территории, и на Чонгука он возлагал большие надежды.       Принц должен был приворожить альфу, слиться с его волками и обеспечить беспрекословное повиновение прежде не преклонявшего голову ни перед кем вожака. Вопреки возможным собственным возражениям, на благо их династии и королевства, как бы сложно это ни было.       Чимин отвлекает принца от этих переживаний, только начавших вновь набирать обороты во встревоженной душе, когда передаёт ему что-то из еды. Заметивший отяготившийся вдруг настрой Чонгука компаньон утягивает его в разговор о стае, про которую он пока знает слишком немного, и глаза омеги взамен отчуждённости загораются искренним интересом от знакомства с тем, что на самом деле представляет из себя этот клан.       То, что он видит сейчас, своими глазами, совсем не похоже на рассказы завсегдатаев прожжённых трактиров подле столицы. Чонгук был в таких местах лишь пару раз, когда с Чимином сбегал из замка под покровительством личного стража, жаждая познать то, как жилось омегам некоролевских кровей, прежде чем их поймали и наказали, заперев в покоях и оставив без еды и воды. Однако этого мимолётного выхода в свет хватило, чтобы напрочь исказить его представление о стае, что вот-вот примет принца в свои объятия.       Пусть празднование и разгорается с каждым открытым бочонком вина, проливая радость столь значимому поводу, различия между волками этой стаи и Чонгуком не укрываются от его чуткого внимания. Медовая, раскрытая солнцу кожа, подчёркнутая смоляными узорами, и рассечённый кожаными повязками и железом мех так не похожи на привычный ему облик. Омега сильнее кутается в своё одеяние, явственно осознавая, что кроме него и Чимина все здесь одеты в шкуры, оставлявшие взору проблески тел. Он всегда предпочитал шёлк, отбирая лучшие ткани, привезённые для него из-за морей, но сейчас Чонгук чувствует себя смущённым.       Возможно, стоит попросить выдать ему похожее одеяние, лишь бы не выделяться столь ярко. Чонгук привык отличаться, в силу своего происхождения и внешности, каждой чертой выдававшей его королевскую кровь, однако сейчас чувствует себя совсем неуместно, окружённый волками, которым нет дела до его места при дворе.       Здесь значение имеет лишь метка, которую принц вскоре разделит с их вожаком и станет парой альфы, возглавляющего этот клан.       Только где же сам Тэхён, так и не вышедший встретить омегу, предложение руки которого принял по собственному желанию?       Взгляд Чонгука блуждает по хаотично переливающейся в свете огня толпе, когда гул разговоров и музыки будто бы оседает в пламени. Он замечает не сразу, витая цепляющимися за искры костра мыслями за пределами празднования, однако затихший голос Чимина всё же вынуждает обратить взгляд туда, где скопилось тлеющее внимание.       Эти глаза врезаются в память, вспарывая воспоминания — совсем недавние, но оставившие на омеге необратимый отпечаток. Они по пятам следовали за Чонгуком с лестниц замка, ставших свидетелем предвещённой встречи, сквозь гущу непроглядного леса, обрамлявшего путь принца до порога этой стаи.       До порога дома, пропитанного пряностью дикого мёда, что касается слуха омеги даже сквозь переплетение запахов, отделяющих его от Тэхёна.       В их первую встречу Чонгук боролся с собой в стремлении удержать взгляд этих глаз, только сейчас он сам не может оторваться от альфы. Тот садится во главе стола по ту сторону от Чонгука, не отводя взора от омеги, даже когда к нему обращается сидящий подле волк. Лица касается незаметная в колышущемся свете костра краска, будто бы оставляя свои следы там, где пробегается взгляд этих тёмных глаз, которые принц так жаждал увидеть воочию всё это время.       С плохо скрываемой за поднесённым к губам бокалом жадностью он вбирает каждую черту лица, что явились к нему лишь сейчас. Чонгук не хотел строить догадок, не хотел прислушиваться к гулявшим по потайным уголкам замка сплетням, но отливающая от альфы стать отзывается в трогательно осевшей в его присутствии внутренней сущности.       Он бы не поверил в то, что перед ним его суженый, если бы не безмолвный трепет уважения и благоговейные взгляды, обращённые на восседающего во главе стола вожака.       Альфа кажется молодым, моложе, чем Чонгук даже мог представить. Рассказы о кровожадности и жестокости этого клана, вершимые возглавляющим её вожаком, свежи в его голове, но совсем не находят отклика в лице, которое принц видит перед собой. Каждое действие Тэхёна, даже отливающие от костра глаза всё равно оставляют вязкий отпечаток, теплом проскальзывающий к обрамлённым вьющимися локонами щекам. Принц закусывает губу, опуская взгляд к тарелке, когда Чимин наклоняется и говорит ему что-то, на что распалённое сознание омеги не решается отреагировать. Не когда внимание Тэхёна, липкое и неотрывное, пригвождает к месту, вынуждая укрытые шёлком плечи смущённо подтянуться.       Чонгук намеренно расправляет их, держа осанку, к которой его приучали кропотливые годы, и наконец тянется к выложенной перед ним еде. Ведомый стремлением отвлечься, а не глазеть на Тэхёна самым неподобающим принцу способом, он неуверенно подхватывает мясную вырезку, на мгновение смущаясь того, чтобы есть руками. Однако выбора у него нет, и потому Чонгук берёт наложенный ему ужин, всем своим существом ощущая внимание сидящего напротив вожака.       Празднование вокруг них не прекращается, лишь разгораясь всё пуще с каждой новой песней, что одна за другой мелодично ложится на слух. Расписывающий ночное небо костёр усладой касается сверкающих больших глаз, что проносятся по окрестностям, сквозь шумные разговоры и танцы, обрамляющие площадь. Чонгук неосознанно тянется за салфеткой, но вспоминает, что и её здесь не найти вслед за приборами, растерянно оглядывая свою испачканную в мясном соке руку. К нему не приходит иной идеи, кроме как собрать багряные капли языком, удерживая взгляд на столе, лишь бы не наткнуться на янтарь глаз, которые всё ещё чувствует всем своим существом.       Никто, помимо них, не обращает внимания на то, что при дворе посчитали бы вопиющим проявлением плохих манер. Омега увлекается ужином, прислушиваясь к протекающим подле него разговорам и изредка переговариваясь с Чимином, пока тот не ускользает прямо из-под бока принца в мгновение ока.       Чонгуку даже не приходится оглядываться в его поисках. Едва уловимый поворот головы, и взгляд его цепляется за компаньона, мелькающего в обрамившей костёр толпе вместе с Намджуном, за которым тот подсматривал украдкой весь ужин. Чимин что-то увлечённо говорит, держа ладонь альфы в своей, пока тот кружит его в неизвестном танце и вторит всегда отличавшейся заразительностью улыбке омеги, которому не позволяет ускользнуть ни на шаг.       Их танец настолько заволакивает своей беззаботностью, по которой Чонгук может лишь вздохнуть с тяготеющим рвением, что опустивший подбородок на ладонь принц сквозь пелену мечтаний оказаться там же не слышит шагов, пока те не утихают совсем рядом. Место сбоку пустует, освободившись после того, как Чимин вырвался ближе к пламени, завлекавшем оставшегося одного омегу. Только тот больше не один.       Рука, что замирает у плеча, протянутая раскрытой ладонью, вынуждает вздёрнуть взгляд тронутых удивлением глаз на уже смотрящего на него Тэхёна.       Чонгук не может вымолвить и слова, застывая на мгновение, которое пролетает мимолётно, но для него длится словно целую вечность. Волки вокруг не обращают на них внимания, растягивая своё веселье, но принц не видит ничего дальше устремлённых навстречу его глаз, подчёркнутых всё той же угольной краской.       Во взбудораженном близостью альфы сознании проскальзывает желание увидеть Тэхёна без неё, вобрать черты этого лица без преград. Однако чернила, что обегают кожу вожака там, где взору её усеянный шрамами мёд являет одежда, сползают по телу вплоть до ладони, что всё ещё ожидает, пока в неё ляжет омежья.       Их так много, причудливыми узорами разбегающихся вдоль кожи, что Чонгук за это мгновение не успевает разглядеть завораживающие чернила во всей их красе и подаётся навстречу, принимая протянутую ему ладонь.       Его уволакивают в танец среди гудящей толпы, освобождающей место присоединившейся паре. Чонгук ничего не может поделать с тем, как инстинктивно зажимается, оглядываясь по сторонам, боясь наткнуться и задеть кого-то, но альфа увлекает на себя всё его внимание, когда притягивает принца вплотную, не оставляя места и вдоху между их телами.       Смущение распаляет отливающую от огня молочную кожу, укрытую растрёпанными прядями, мелькающими из-под кос. Омега хочет спрятаться за ними, но смуглые пальцы поддевают завитый локон и заправляют за вспыхнувшее ушко, являя зоркому взгляду тронутое подогретым румянцем лицо.       Ладони омеги не находят себе иного места, кроме груди Тэхёна. Меховая накидка стекает вдоль широких плеч, однако подушечки пальцев всё равно касаются кожи и обжигаются об её жар. Чонгук не находит в себе сил отстраниться. Не когда его тело откликается на чарующую мелодию, ведомое обвившими его ладонями и взглядом пронзительных глаз, что не покидает его ни на секунду пленяющего танца.       Они не обмолвились ни словом, но с каждым плавным движением в Чонгуке исчезает запал подобрать хоть что-то связное. У него бы и не вышло, не с тем, как гулко колотится сердце в близости Тэхёна и как сохнет во рту, вынуждая облизывать губы, к которым он бессознательно приковывает чужой взгляд.       Альфа явно не настроен на светскую беседу. Он не выглядит так, будто говорит много. Нижнюю половину его лица не обрамляют полосы, которые другим оставляют улыбки, расползающиеся морщинками вдоль губ. Чонгук не замечает их и в уголках глаз, что лишь подтверждает догадку, что радость не касается лица вожака, и в окутанной пряностями и палящими в костре брёвнами голове проскальзывает желание хоть раз увидеть, как Тэхён всё-таки выпускает её наружу.       Улыбка бы так прекрасно смотрелась на и без того красивом лице, что Чонгук забывается в своих мыслях, пропуская мгновение, когда альфа оказывается прижатым к его спине, дыханием опаляя шею. Лопатки омеги трогательно сводятся, и шёлк липнет к распалённой близостью костра коже под натиском обвивших его талию рук. Чонгук испускает поражённый выдох и цепляется за запястья альфы, пока тот направляют его тело в такт прорывающейся сквозь клокот шумящей в ушах крови музыки, прикрывая веки и откидывая голову на плечо Тэхёну.       Оголённая шея пылает там, где касается нос альфы, жадно втягивающего распустившийся запах Чонгука, едва сдерживаясь, чтобы не коснуться чувствительной железы. Омега в его руках и без того подрагивает, теряя себя в танце, и он вслепую обвивает шею Тэхёна и льнёт ближе, забывая про все терзания и наставления брата, не дававшие и секунды покоя.       Чонгук ещё не слышал голос альфы, но не сомневается в том, что тот осядет в нём так же томительно терпко, как и взгляд, подчёркнутый природным запахом Тэхёна. Дикий мёд — это всё, что он может чувствовать в это мгновение, упуская нить сменяющихся песен и окружающих их волков, завлечённых всё тем же танцем.       Из пелены более не скованных смущением движений и палящей близости омегу выдёргивает ладонь, обвившая его запястье и потянувшая прочь от костра. Чонгук теряется, провожая замутнённым взглядом проносящиеся мимо лица, и проясняет голову, лишь когда оказывается на свежем воздухе, пропитанном хвоей вместо тягучего пламени и хмеля.       Пальцы Тэхёна переплетаются с его, и Чонгук бросает последний взгляд через плечо, когда клокочущая празднеством площадь ускользает за поворотом, скрывая собой пламенные огни. Ладонь альфы, коснувшаяся его оголённой кожи, кажется грубой, но держит он руку принца бережно, утягивая следующего по пятам Чонгука за собой подальше от гама затянувшегося ужина.       Касания всё ещё обжигают талию там, где переплетались в танце их тела, и омега чувствует, как затапливает скулы робость от осознания, как он потерял себя в близости Тэхёна. Даже прояснившийся ночной воздух не помогает остудить пылающее в груди смущение. — Куда мы?       Голос Чонгука касается спины ступающего впереди альфы, но тот не удостаивает вопрос словесным ответом. Лишь встречает глаза, сверкающие в полумраке скрывшего их от постороннего внимания леса, прежде чем замирает так же внезапно, как и увёл омегу с пребывавшего в самом разгаре ужина в их же честь.       Альфу это, кажется, совсем не трогает. Он отпускает руку Чонгука и подцепляет застёжку на своей груди, удерживающую мех от того, чтобы соскользнуть с плеч. Это он делает сейчас, когда Тэхён позволяет накидке упасть в ноги, проливая внимание на чернильные рисунки, прежде скрытые от блуждающего взгляда одного омеги.       Чонгук устремляет поражённо распахнувшиеся глаза в ноги, не в силах наблюдать за тем, как альфа сбрасывает одежду с сильного тела. Под кожей взволнованно рябит от мысли, для чего тот раздевается. Инстинктивно принц цепляется за пояс своего одеяния, стягивая его крепче дрожащими пальцами, но не успевает он оступиться, как слуха касается тихий рык.       Бусины глаз взлетают навстречу тому же янтарному взгляду, что явился Чонгуку в их первую встречу. Их обрамляет густая чёрная шерсть, и в зрачках будто плещется забава, с которой Тэхён смотрит на оробевшего омегу, не различившего его намерения.       Потерянный в борьбе с желанием накрыть свои пылающие в напрасном смущении щёки Чонгук едва заметно вздрагивает, когда волк ступает ближе и клацает челюстями совсем рядом с завязкой его пояса, удерживающего одеяние на омежьем теле. — Ты хочешь, чтобы я?..       Чонгук опускает взгляд туда, где настойчивая лапа подцепила шёлковый пояс, намекая на то, что альфа хочет, чтобы принц последовал его примеру. Нерешительность затапливает по кончики пальцев, сжавшие завязки, но взгляд Тэхёна не позволяет ослушаться несмотря на сомнение, которое омега испытывает от мысли о том, чтобы обратиться.       Он не делал этого столь долго, что сейчас не может стряхнуть волнение от мысли, что не сможет обратиться в свой волчий облик. Явить свою уязвимую сторону, которой в его народе стыдились, этому альфе.       Ты его даже не знаешь, холодящим вихрем проносится в голове, но Чонгук подавляет навязчивый голос, прежде чем его шаткость может показаться на лице.       Кажется, его смятение всё же доносится до Тэхёна вместе с обострившимся взволнованно запахом отдающих горечью лилий, потому что тот отступает и отводит взгляд, тем самым предоставляет омеге уединение. Стряхивая смущение, уже в который раз за вечер тронувшее его щёки, Чонгук развязывает пояс и всё же скидывает шёлк со сверкающих в прорывающемся сквозь кромку леса лунном свете плеч.       Обращение пробирает тело, столь знакомо и в то же время отдалённо, что омега на мгновение теряется, когда чувствует боднувший его морду влажный нос. Его сущность отзывается на касание, прорвавшись наружу сквозь пелену стискивающего внутреннего волка людского облика, и Чонгук едва не пропадает в окрыляющем чувстве облегчения. Будто бы с плеч скинули груз, о котором он даже не подозревал, самолично заперев свою сущность под замок, отрёкшись от своей природы.       Ему с трудом удаётся сдержаться и не податься навстречу, когда альфа ступает ближе и обнюхивает его, словно при первом знакомстве. Это смущает и в то же время пробирает волнующим трепетом, и Чонгук подставляет горло, когда Тэхён касается мягкой шерсти на его шее. Тот больше него даже в волчьем обличии, и это не должно удивлять, но омега робко ластится к нему, пока вожак не отступает в сторону, взглядом указывая ему вглубь леса.       Чонгук медлит лишь мгновение, перебегая взглядом по смотрящим со спокойной уверенностью глазам, прежде чем податься между укутанными мхом и свечением луны деревьями.       Последовавшие за ним шаги отливаются от лесного полога, напоминая о том, что альфа совсем рядом. Чонгук не отказывает себе в рвении ускориться и переходит с рыси на бег, чувствуя, как ночной воздух пробирает шкуру, а белоснежные лапы рассекают усеянную камнями и опавшими хвойными ветками землю. Его затапливает изнутри осознанием, как долго и напрасно он лишал себя и своего волка этого чувства свободы, когда есть только он, окружающая его природа и следующий прямо за ним альфа.       Их взгляды встречаются, когда Тэхён равняется с ним, кажется, передумав поддаваться омеге. Раззадоренный долгожданным освобождением Чонгук же не желает сдаваться и сворачивает, уходя вбок от мимолётно оступившегося альфы и исчезая среди густых кустарников.       Шумное дыхание опаляет тяжело вздымающуюся грудь, когда он замедляется и прислушивается в надежде выловить треск веток, выдавший бы ему местонахождение Тэхёна. Эта погоня гулким пламенем окутывает по самый пушистый хвост, который Чонгук поджимает, когда улавливает нарушившее гладь ночной тишины движение где-то над головой.       Стоит ему отвлечься на вспорхнувшую с одной из сосен птицу, забывая про окрестности и скрывшегося с глаз альфу, как земля уходит из-под лап Чонгука, в считанное мгновение оказавшегося на спине. Уже отпечатавшийся под рёбрами запах Тэхёна заполняет его вместе с облегчением от осознания, что это именно он поймал и повалил его, и омега моментально расслабляется, на поводу инстинктов обнажая горло и подгибая лапы, когда чувствует нависшее сверху тело.       Тэхён придавливает его к мягкому моховому пологу, удерживая омегу и наклоняясь, чтобы зарыться носом в его шею. Чонгук позволяет обнюхать себя и ненамеренно рыкает, когда нос альфы задевает запаховую железу, за что получает предупреждающий рокот и прикусившие челюсть клыки.       В волчьем обличии он чувствует близость Тэхёна ещё ярче, откликаясь на каждый взгляд трепетом внутренней сущности, радостно виляющей хвостом. Альфа убирает лапу с его груди, позволяя подняться с земли и отряхнуться от прилипшего к шерсти мха и веток с тихим фырканьем, только когда остаётся доволен его оставшимися на принце феромонами.       Когда их взгляды пересекаются, уже в который раз за вечер, но с каждым — всё теплее, принц готов поклясться, что в глазах Тэхёна плещутся дразнящие искры очарования.       Они надолго задерживаются в глубине леса, ступая сквозь хвойные кустарники и возвышающиеся высоко в ночном небе деревья. Чонгук чувствует себя окрылённо, резвясь подобно волчонку, дорвавшемуся до свободы после стольких лет взаперти. В устремлённых на него янтарных глазах мелькает улыбка, будто Тэхён знал, как долго омега не позволял себе обращаться, и именно потому повёл за собой, ускользнув с обременявшего чужим вниманием ужина.       То, как умиротворённо осела его сущность рядом с Тэхёном, будто бы находя покой после долгих недель, изводивших Чонгука желанием вновь впитать в себя отголоски альфы, с которым он встретился столь быстротечно, не оставила сомнений, что принц сделал правильный выбор, согласившись на сделку. Тэхён пугал и в то же время завораживал, своей немногословностью заволакивая ближе, не предоставляя иного выбора, кроме как поддаться, прильнуть навстречу и позволить окутать себя тяжёлой медовой пряностью.       Чонгук не может объяснить, почему испытывает такое спокойствие и в то же время волнение, в самом лучшем из его смыслов рядом с альфой, но отпускать это чувство не хочет ни за что. Все притязания, наставления старшего брата и выдвинутые требования, которые принц должен был выполнить, чтобы обеспечить безопасность родного королевства, теряются среди леса, сквозь который его ведёт Тэхён. Ничего из этого не имеет значения здесь, где Соджун не может до него добраться.       Даже когда сонливость начинает наступать на пятки, омега не спешит возвращаться в отпустившую их в уединение стаю. Тэхён не заводит их дальше границ помеченной его кланом территории, на самом краю которой раскинулся водоём, вынудивший стаю обосновать поселение в своей непосредственной близости. Чонгук ступает лапой в водяную гладь, пуская вдоль неё расходящиеся в стороны гребни, и завороженно смотрит на своё отражение, впервые за долгое время встречаясь со своим волком лицом к лицу.       Он искренне вопрошает, не напрасно ли отказался от обращения в угоду своему брату, всегда презиравшего их природу. Сейчас, в это мгновение, пока ветер приятно колышет шерсть, а нюха касаются множества запахов, скрытых от людей, Чонгук не находит ни одной причины тому, почему от этого стоит отречься.       Альфа дожидается, пока он вернётся от водоёма, чтобы повести их обратно к поселению. Луна уже высоко взошла в небе, рассекая сгустившийся под укрытием раскинувшихся деревьев мрак, но омега не упускает из виду следующего на шаг впереди Тэхёна.       Лёгкое волнение вновь трогает его сердце, когда лес начинает редеть, а запах костра и недавнего пира касается обострённого волчьего слуха Чонгука. Он старается этого не показывать, но жмётся к Тэхёну чуть ближе, когда тот клыками подхватывает оставленные ими перед обращением вещи, прежде чем ступить в поселение. К их возвращению площадь уже почти опустела, а еда исчезла с прежде надламывавшихся от обилия блюд столов, не оставляя поводов для волнения. Только Чонгук всё равно укрывается за альфой, с которым ровняется в желании скрыть свой уязвимый облик от посторонних глаз, и без того запрятавшихся по домам в столь поздний час, потому что память не покидают неприязненно прожигавшие его за ужином глаза.       Альфа, должно быть, улавливает возрождение его переживаний и подстраивается под шаг Чонгука, пока они не ступают в выделенную тому обитель, укрывающую от излишнего внимания своим плотным навесом. Принц уединяется в ванной, чтобы обратиться и накинуть одежду перед сном, желая оставить себе немного приличия и прояснить голову от закравшегося дикого мёда. Он распускает растрепавшиеся от танцев и обращения косы, откладывая многочисленные золотые заколки, и расчёсывает спутавшиеся волосы, позволяя себе мимолётно задуматься о том, что они с Тэхёном, возможно, смогут наконец поговорить теперь, в тишине и уединении.       Эта мысль перетекает в вопрошание о том, что он мог бы сказать альфе, с чего вообще мог бы начать разговор. Чонгук не посмел уточнить у Намджуна или же помогавших ему со сборами омег об их вожаке, смущённый подобных расспросов. Это казалось слишком личным, и в то же время омега хотел узнать Тэхёна сам. Без преград навязанных другими мнений и взглядов, которые мог бы не разделить, узнав своего суженого альфу ближе.       Чонгуку так этого хочется, но когда он всё же решается ступить в спальню и заговорить, промолвить хоть что-то в желании разбить повисшее между ними молчание, то застаёт Тэхёна у подножья его постели. Необращённым, в обличии своего чёрного рослого волка, что запросто достаёт омеге до самой груди.       Смятение с едва уловимым оттенком разочарования пробирается до взволнованно заломанных пальцев, пока альфа не подходит ближе и не касается влажным носом тыльной стороны его ладони. Это так похоже и в то же время так сильно отличается от галантных поцелуев, к которым принц привык при дворе, что контраст коснувшейся кожи шерсти рассеивает волнение, улыбкой касаясь поджатых губ.       Может, в этот вечер они и не поговорят, но Тэхён дал ему понять, что омега его не отталкивает. Скорее наоборот, вселяет желание узнать больше о принце, чья искренняя радость от обращения коснулась закалённого сердца вожака прежде незнакомой ему нежностью.       Этому волчонку, так долго находившемуся взаперти позолоченных оков королевского двора, ещё многое предстоит узнать, но пока ему сполна будет достаточно уединённой прогулки по лесу. Свободы, скрасившей пролетевшую столь красочно ночь и сулящей лишь большее в обрамлении пряного мёда и янтаря.       Постель встречает мягким мехом, когда Чонгук забирается под шкуры, поддаваясь сонливости, терзавшей края утомлённого сознания. Это совсем не похоже на пуховую постель, оставшуюся далеко-далеко в родном доме, но Чонгук и не думает возражать, укутываясь в меха и находя уже направленный на него взгляд альфы, отливающий от горящей у постели свечи.       Он не знал, что ожидало его по прибытии, гадая, что, возможно, Тэхён не стал бы ждать до церемонии. Никогда ещё Чонгук не был так близок с альфой, виделся с ними лишь мельком, в строго оговорённых этикетом королевского двора рамках. Только Тэхён не вписывается ни в одну из них, и тлеющие на талии и бёдрах следы его ладоней напоминают о властных касаниях, прежде не знакомых омежьему телу.       Одной лишь мысли о том, как далеко они могли бы зайти, оставшись вместе на ночь, достаточно, чтобы убедиться, что это было правильным решением. Даже если в Чонгуке и теплится желание попросить альфу остаться и разделить с ним постель, пусть и для сна, а наставления охмурить вожака надоедливо копошатся в подсознании проводившим его в дорогу голосом короля.       Омега не смог бы уснуть подле обращённого Тэхёна, не в первую ночь, и они оба это понимают. — Спокойной ночи.       Альфа откликается тихим рокотом, и последнее, что Чонгук видит, прежде чем сомкнуть веки, это направленные на него в тусклом свечении масляной лампы глаза цвета янтаря.

***

      Подушечки пальцев пробегаются по узору, вырезанному на деревянном гребне, который омега держит в руках, пока его волосы заплетают в традиционной манере этого клана, которая успела ему так полюбиться.             С его прибытия в стаю прошло не больше недели, но Чонгук уже может сказать, что смог перенять рутину жизни этой стаи. Да, каждый день находится что-то новое, что удивляет своим отличием от привычных омеге устоев, но это не плохие отличия. Скорее наоборот. Они составляют живящий контраст тепличной жизни, что прежде вёл запертый во дворце омега, и тот с проходящими один за другим днями ловит себя на жажде большего.       Раздолье, не скованное навязанными столетиями правилами и нормами, оставляет бездыханным и в то же время окрыляет, вознося до небес.       Единственное, чего Чонгуку не хватает среди насыщенности проносящихся мимо дней — это его суженого альфы.       Они с Тэхёном видятся мельком, на ужинах или же при пересечении в поселении в те редкие мгновения, что вожак проводит среди возведённых его волками домов. Зачастую альфа пропадает на охоте или же в здании совета, запираясь там на долгие часы, и омега ловит себя на мысли о том, что хотел бы большего.       Он не может сказать, что скучает, ведь они едва ли знакомы, чтобы испытывать столь тягостное чувство. Только вот тоска — это всё, что окрашивает взгляд омеги, пока он выискивает янтарь взгляда в безликой толпе в надежде увидеться с тем, кто напрочь поселился в его мыслях.       Чонгуку хочется думать, что это взаимно, но почти что полное отсутствие встреч с альфой после первой ночи, оставившей сильнейший отпечаток как на его теле, так и в сущности, не уступает места столь рьяной надежде.       Его сомнения, кажется, не укрываются от посторонних глаз, как бы принц не старался. Маска уверенности надламывается, стоит Чонгуку оказаться в укрытии собственных покоев — месте, где он может отпустить себя и осесть в тревожной тоске.       Даже омега, Хосок, с которым он познакомился в первый же вечер в ходе сборов, замечает пробравшуюся в его осевший запах печаль и то, как принц не задаёт привычного ему обилия вопросов, которыми прежде пытал одного из тех, с кем мог не бояться заговорить в этой стае. — Вы сегодня молчаливы.       С тихим вздохом Чонгук отрывает взгляд от гребня в своих руках, который омега передал ему на сохранение, пока сам заплетал одну из кос, и натягивает на губы улыбку. — Я просто... волнуюсь, — признаётся он, борясь с желанием поджать плечи в привычке, за которую его часто отчитывали при дворе. — Первый вечер прошёл так хорошо, но с тех пор мы с Тэхёном совсем не видимся. Мы даже ни разу не говорили. Я не знаю, как к нему подступиться...       Принц замолкает, кусая губы в притихшем размышлении, прежде чем потянуться к шкатулке, оставленной им на столе. Он привёз её с собой из дома, потратив не один день на то, чтобы наполнить чем-то, чем сможет выразить не только почтение альфе, но и своё очарование им. Чонгуку не терпится подарить её содержимое Тэхёну.       Кулон, который он отобрал сам в мыслях о вожаке, с которым едва ли видится в протекающие мимо них дни.       Убирая ладонь от шкатулки, Чонгук поджимает пальцы и вздыхает. — Он неразговорчивый, да?       Он перебирает завязки для волос, одна за другой исчезавшие в переплетении его прядей, и отводит глаза, избегая смотреть на продолжающего заплетать его омегу. Усмешка, послышавшаяся из-за спины от заколовшего одну из кос Хосока, служит более чем красноречивым ответом. — Главный альфа сам к Вам придёт, — заверяет он, но когда Чонгук всё равно не выглядит убеждённым в неправоте своих переживаний, наклоняется чуть ближе, успокаивающе касаясь его плеча. — Поверьте, он не пошёл бы на это, если бы не хотел вашего союза.       Голос Хосока успокаивает, прижигая те корни, что пустили в его сознании не отпускавшие в глубине скрашенных одиночеством тревоги. Волки этого клана лучше знают своего вожака. Чонгуку не стоит так переживать о том, что ему даже непосильно.       Однако недоверчивые, лишённые довольства взгляды некоторых волков, провожавшие принца по поселению уже который день, не позволяют тихому вопросу удержаться на кончике языка. — Но ведь этого хотели не все в вашем клане.       Зачёсывающая одну из прядей рука Хосока замирает, вынуждая волнение распуститься ещё пуще в стиснутой переживанием груди, но омега продолжает до того, как Чонгук может попросить прощения за свою бестактность. — Тэхён — вожак, избранный нашими волками. Это его решение, и каждый в стае должен его уважать.       Твёрдость в окрашенных уверенностью словах омеги окончательно унимает колыхающие сердце Чонгука сомнения. Он посылает Хосоку благодарную маленькую улыбку и берёт протянутое ему зеркало, когда последняя заколка находит своё место в его волосах, подчёркивая тёмно-каштановые пряди усеянным драгоценными камнями золотом. Принц заглядывает в своё отражение и осторожно касается своих волос, сплетённых орнаментами, которые завораживают даже наощупь, когда замечает довольный проделанной работой взгляд Хосока. — Я давно хотел спросить...       Чонгук заговаривает до того, как может себя остановить. Всё это время ему покоя не давала мысль, почему Хосок мог так свободно общаться с ним, пока остальные едва могли вымолвить пару ломаных слов. Да, их народы происходили с одной земли, но прежде объединявший их язык ещё десятилетия назад раскололся пополам, оставив между собой мимолётные пересечения.       Сквозь них принц выстраивал пусть и хлипкие, но выдерживавшие обрывистые разговоры мосты, зная, что обратиться мог только к Хосоку или альфе, встретившему их с Чимином в первый день. Это стесняло, заключая в кандалы незнания наречия этого клана, но ему всё равно хочется узнать, почему омега говорит с ним столь легко.       Хосок хмыкает, откладывая больше не требующийся ему гребень, и вопросительно поднимает бровь, подталкивая принца озвучить так долго крутившийся на кончике языка вопрос. — Вы же родом не из этого клана, да?       Привычная лицу омеги безмятежность отягощается, впервые являя хмурую складку между сведёнными к переносице бровями. Хосок поджимает губы, опуская взгляд, но не тянет дольше мгновения, чтобы ответить, тихо, но чётко. — Я родился там же, где и Вы. Только сыном не короля, а простого кузнеца.       Чонгука не удивляет это признание, ведь он догадывался о подобном. Слишком хорошо омега знал их наречие. Но не успевает он спросить, почему же Хосок оказался здесь, как тот продолжает и без его на то просьбы. — Ваш брат повелел казнить моего отца. Он отказался ковать доспехи для придворной стражи, потому что это означало бы поехать в столицу и оставить нас с мамой. За это он лишился головы, и нам не осталось ничего, кроме как бежать.       Заламывая брови, Чонгук оборачивается к омеге, не зная, что и сказать. Он слышал, что Соджун не брезговал расправляться с не угождавшими ему даже по мелочам, но никогда прежде не сталкивался с жертвой жестокости своего брата лицом к лицу.       Однако в Хосоке он не замечает агонии или же сожаления. Омега без зазрения встречает его взгляд и бесстрастно пожимает одним плечом. Сглатывая, Чонгук мечется взглядом между смотрящих на него со спокойствием глаз и сцепляет прошитые взволнованной дрожью пальцы, не понимая одного — почему всё это время омега был к нему так добр. — Почему Вы не презираете меня?       Я ведь его кровь, безмолвно, но оттого не менее тяжко оседает между ними. Только Хосок качает головой и печально улыбается тревожному сожалению, плещущемуся в глазах чутко смотрящего на него принца. — Я знаю, как он с Вами обращался, — говорит он, вынуждая Чонгука вздрогнуть и отвести взгляд на сложенные поверх коленей руки. — Ему не важно ничто, кроме короны. Я не мог жить под правлением человека, не знавшего мира дальше своих амбиций и готового снести всё на своём пути.       Принц зажмуривает веки, свешивая голову от давления воспоминаний и тяготы, сотканной из проведённых подле Соджуна лет. Вспыхивавшее время от времени эго короля оставило на нём нестираемый отпечаток, но он не думал, что кто-то другой сможет разделить с ним бремя, которое возложила горячая рука Соджуна.       Он взошёл на престол слишком рано и надломил своё прежде незапятнанное злобой и вседозволенностью сердце под бременем короны, не оставившей в нём старшего брата, с которым Чонгук рос и с которым распрощался при смерти их отца.       Всё это осталось позади, вместе с договорённостью, выдвинутой Соджуном в алчном рвении подмять под себя клан, чьих волков он хотел использовать в своих целях. Беспокойства, в последние годы расползавшиеся по королевству, тревожили его уже давно, и король пошёл навстречу клану Тэхёна, которых считал бесчестными дикарями, из своей личной выгоды.       Чонгук не хочет думать о том, с какой целью брат выдал его вожаку, которого втайне побаивался и сам. Соджун бы никогда этого не признал, но он видел волнение в брате, когда тот проговаривал с ним всё, что принц должен был сделать, чтобы поспособствовать покладистости Тэхёна и подчиняющихся ему волков.       Его воротит от этих мыслей сейчас, в отдалении от Соджуна и его алчных лап, и в который раз Чонгук напоминает себе о том, что здесь тот его не достанет.       Хосок — тому пример.       Когда принц расслабляет зажмуренные веки и поднимает взгляд, то замечает, что омега опустился перед ним в стремлении поймать его глаза. Ладони Хосока с задержкой накрывают напряжённые его, унимая пробравшееся в пальцы волнение, и когда он заговаривает, то пелена тревоги разбивается о его сокровенно мягкий голос. — Отныне эта стая — мой дом, и я не жалею о том, что выбрался оттуда, — шёпотом признаётся Хосок, удерживая его обнажённый взгляд, и улыбается, сжимая руки принца в своих. — И Вам не советую.       Ответная улыбка дрожью пробирается на лицо Чонгука, когда он подаётся ближе и с уточняющим взглядом обвивает плечи омеги в исписанных нуждой в телесном комфорте объятиях.       За те дни, что он провёл здесь, в пусть и не полной, но изоляции, вызванной барьерами языка и различий между ним и волками этого клана, он успел соскучиться даже по этому — простому тактильному контакту. Хосок, должно быть, понимает это, потому что обнимает его крепче в ответ и позволяет зарыться лицом в свои волосы и вдохнуть его смягчённый запах.       Лишь сейчас Чонгук замечает, что его локоны распущены несмотря на их достающую до талии длину. В голове принца рождается идея, когда он насыщается объятиями и отпускает скопившееся в груди узлом напряжение, позволяя искренней просьбе пробраться в свой вопрошающий голос. — Не могли бы Вы научить меня? — с робкой надеждой просит Чонгук, касаясь своих кос и затем волос Хосока.       Когда тот отстраняется от принца и вновь встречает его глаза, в них плещется удивление. — Заплетать косы?       Чонгук вновь берёт гребень в ладонь, перебирая заточенные зубья, и думает о том, что научиться хочет не столько из любопытства и тяги к новому. На поджатые было в тревоге давящих воспоминаний губы пробирается улыбка от мысли, что, научившись, он сможет заплетать Тэхёна.       Ему совсем не нравится думать о том, что за его альфой будет ухаживать кто-то, помимо него, после их венчания. Чонгук хотел бы сам обучиться и тем самым показать альфе и его стае, что его желание связать себя с ним значит для него больше, чем простой политический манёвр.       Возможно, Тэхён пошёл на это лишь по причине извлечённой из их помолвки выгоды, только вот омега не хочет думать об этом. Даже если отстранённость вожака, скрасившая все те дни, что прошли с приезда Чонгука, и не оставляет места иному убеждению. — Пожалуйста.       Улыбка, которая задирает уголки губ Хосока, отзывается и в омеге, желающем научиться чему-то новому и столь значимому для этой стаи и его будущего альфы.       Они проводят в его покоях весь вечер, переговариваясь о жизни Хосока перед побегом с их с Чонгуком родины и вступлением в этот клан, пока принц перенимает объяснения и учится различным переплетениям, некоторые из которых уже успел опробовать на себе. Омега впитывает каждое наставление и слово, жадный до завораживающих историй и рассказов про жизнь клана и подвиги их волков, теряя ход времени в обществе уже ставшего ему близким другом Хосока.       С самого его отрочества у Чонгука был неизменный компаньон в лице Чимина, всегда разделявшего все сумасбродные, порой сумасшедшие идеи принца, однако он всё же не мог узнать у него то, чем располагали лишь выходцы из этого клана.       Пусть с тем, как сблизился его компаньон со встретившим их ещё при прибытии альфой, Чонгуку, возможно, следует обратиться и к нему.       Реальность разбивает затянувшуюся беседу с заглянувшей за ними омегой, посланной прямиком за принцем. Спохватившись, тот поспешно закалывает последнюю из заплетённых им кос и отступает, оглядывая свою работу и оставаясь удовлетворённым своей первой успешной попыткой.       Восторжения омеги, смекнувшей о причине их с уже заплетённым Хосоком задержке, подпитывают его румянец искренней радости, прежде чем Чонгук спешит завершить продлившиеся дольше положенного сборы.       Он ступает в спальню, намереваясь переодеться и направиться вместе с Хосоком на ужин, предвещая одну из немногих, но таких долгожданных встреч с Тэхёном, пусть и под предлогом общего ужина. Однако всё его взволнованное предвкушение рассеивается, сменяясь удивлением, когда он замирает в проходе с прикованным к постели взглядом. В комнате едва отдаёт запахом, терзавшим сущность омеги всё это время, но накидка из белой шерсти, выложенная на постели, служит неоспоримым подтверждением, что Тэхён был здесь.       Чонгук медлит мгновение, вбирая оставленное ему подношение, вспоминая, что совсем недавно обратился к Хосоку с просьбой предоставить ему что-то похожее на одеяние их клана. Он не думал, что на его просьбу откликнется сам вожак, но эта мысль искренней радостью касается загоревшихся глаз.       Ступая ближе, принц касается мехового одеяния из белой мягкой шерсти и прячет просящуюся на губы робкую улыбку. Прежде ему никогда не дарили ничего подобного, и его не отпускает мысль, что Тэхён лично приготовил ему это подношение.       Восхищённые тихие вздохи замерших рядом омег лишь подтверждают эту догадку, когда Чонгук накидывает мех поверх своего шёлкового одеяния. — Главный альфа, должно быть, очень постарался, — отзывается Хосок, рассматривая накидку, прекрасно подчёркивающую молочный цвет кожи принца. — Вам идёт белый, Ваше Величество.       Лестные слова касаются слуха, подпитывая радость Чонгука врученному ему подарку, но неудобство от столь стискивающего обращения перекрывает растопившееся в груди тепло. — Пожалуйста, не обращайтесь ко мне так, — просит он, встречая подчёркнутые угольной краской глаза. — Просто Чонгук.       Губы Хосока трогает улыбка, когда он качает головой. — Боюсь, мне этого не простят.       Чонгук не успевает зацепиться за эти слова, прежде чем второй омега торопит их к выходу навстречу вечеру, в прохладном воздухе которого отдаёт дымящимся в ожидании их прибытия ужином.       За время пребывания в этой стае принц заметил, что почти всегда высший ранг клана — советники и приближённые вожака — собирался отдельно от тех, кто предпочитал трапезничать в своих домах или же на центральной площади. Прежде Чонгуку приносили еду в его покои или же приглашали присоединиться к остальным за ужином под открытом небом, но в этот раз омегу проводят к главному шатру, от одного взгляда на который захватывает дух.       Ещё ни разу Чонгук не был внутри, лишь прослеживал то, как скрывался вожак в его стенах, и сейчас его сердце взволнованно бьётся в трепещущем предвкушении.       Он осторожно ступает внутрь, проскальзывая под плотный тканевый навес и втягивая пряный запах курилен, надымивших помещение. Его встречает дюжина пар глаз уже собравшихся волков, среди которых Чонгук сразу выцепляет те, что жаждал почувствовать своей кожей уже который день. Белый мех его одеяния бросается в глаза, вызывая переглядывания и шёпот, приковывающий растерянное внимание омеги хмурыми взглядами. Только лишь удовлетворение в пробежавшихся по омеге глазах Тэхёна не даёт оступиться в своём напущено уверенном шаге.       Чонгук замечает своего компаньона, когда садится за противоположный от вожака край стола, как и в первый вечер. Чимин встречает его улыбкой и явно хочет сказать что-то, замечая за принцем новую вещь, но кашлянувший по ту сторону от них волк возвращает внимание омег к столу.       Как и всегда, рядом с блюдами не находится приборов, но Чонгука это больше не коробит. Он тянется к бокалу с настойкой и делает глоток, терпко осевший на корне языка своим насыщенным хмелем, и украдкой поглядывает на Тэхёна, только чтобы наткнуться на уже наблюдающий за ним взгляд, от которого щёки привычно трогает румянец.       Волки за столом переговариваются на своём языке, наречие которого принцу пока ещё не довелось перенять. В ходе ужина он выцепляет слова, напоминающие родной ему говор, и время от времени обращается к Чимину. Его компаньон за время пребывания в этой стае уже успел перенять обрывки языка и поясняет принцу брошенные особенно громко фразы, кружащие вокруг обсуждения сил, которые клан мог бы бросить в атаку в случае угрозы.       Волнение стискивает сердце от осознания, что всё это время за столом пролегало столь тягостное обсуждение, у которого наверняка есть причина. Не просто так советники вожака подняли этот вопрос за ужином и не просто так они косятся на сидящего чуть поодаль Чонгука, даже не подозревавшего о сущности их разговора.       Чимин только заканчивает шёпотом переводить слова одного из бет о том, что сейчас в запасе у них не менее нескольких сотен бойцов, как вдруг сидящий подле Тэхёна альфа швыряет кусок мяса обратно на тарелку, вызывая грохот жестяной посуды, и резко поднимается из-за стола. — С чего вдруг мы должны посылать наших соплеменников биться насмерть за этого выродка?       Следом за грохотом за столом повисает тишина. Откладывая свой ужин, Тэхён толкает язык за щёку, но разъярённый мужчина продолжает до того, как он может ответить. — Я не собираюсь умирать за него и другим не позволю. То, что он послал тебе игрушку для задабривания, не значит, что тебе следует играть с ней как изголодавшемуся псу с костью. Будто у нас в клане нет омег красивей и достойней, чем отродье Соджуна, от которого тебе, видимо, сорвало голову. Ты даже в белое его вырядил! В наш священный цвет!       Чонгук из слов альфы вычленяет лишь имя брата, но его тон и пренебрежение, которым разит брошенный мужчиной на принца взгляд, вынуждает зажаться и отвести глаза под напором прорвавшейся наружу враждебности.       Однако не успевает он спрятать взгляд, наполнившийся испугом, как к себе его приковывает устремившиеся на омегу глаза Тэхёна. Принц сглатывает, не в силах сделать и вдоха в наполнившимся агрессией и напряжением воздухе, давящем взбешёнными феромонами альфы, и цепляется за лицо вожака в надежде найти в нём объяснение тому, что происходит.       Тот, однако, остаётся пугающе бесстрастным. Его ярость выдают одни лишь глаза, когда Тэхён переводит их на стоящего подле мужчину, буравя своим леденящим холодом. — Довольно.       Голос альфы пробирает мурашками, своей тихой сталью свербя в обострённом тревогой слухе. Чонгук не может отвести от него глаз, прослеживая проступившие на лице желваки, что являют взору его злость на выходку одного из своих советников, прежде чем вожак поднимается из-за стола.       Он ровняется с тяжело дышащим в своём возмущении мужчиной, чем вынуждает подняться со своих мест и накалённых остальных. По ту руку от альфы сидел Намджун, и Тэхён на мгновение обращается к нему, прежде чем кивнуть замершим напряжённо советникам — те в мгновение ока скручивают вспыхнувшего мужчину и выволакивают из шатра, наплевав на льющуюся следом за обвинениями брань.       Чонгук с Чимином переглядываются в смятении, но не успевают они встать из-за стола, как Намджун подоспевает с просьбой следовать за ним. Он заверяет их, что это недоразумение и чтобы омеги не брали ничего себе в голову, только принц не слушает ни слова и вместо этого оборачивается на оставшегося у стола Тэхёна.       Их взгляды встречаются, растерянный с напряжённым, прежде чем навес шатра разрывает и этот мимолётный контакт, оставляя за собой горчащее послевкусие недосказанности.

***

      Ступни стираются о жёсткий ворс ковра, по которому Чонгук нахаживает круги в стремлении стряхнуть нарочито лезущие в голову мысли. После возвращения с прервавшегося ужина он отослал и Чимина, и Хосока, попросив об уединении со своими тревогами — они ещё пуще разгорелись в груди после застигнутой им картины, воочию явившей то, что Чонгука здесь жаловали далеко не все. Окрашенный злобным негодованием голос альфы не даёт ему покоя, потому что он понимает, что мужчина говорил о его брате, а значит — и о нём, но принц не знает, что и помыслить.       Холод в голосе Тэхёна, который он услышал впервые, непрерывным эхом гудит в отягощённой голове, даже когда омега выбирается из успевшей остыть ванной и сушит волосы, распущенные им в одиночку. На лоснящиеся от масел плечи он накидывает алый шёлк, по кромке расписанный нитями, которые причудливым рисунком воплощают цветочный сад. Его принцу подарил один из последних альф, сватавшихся к брату правящего короля. Однако тогда у Соджуна на него уже были планы, и потому от жениха у Чонгука остались лишь воспоминание и подарок, который он принял по просьбе отверженного альфы.       Из вороха этих воспоминаний, переплетённых с терзаниями прошедшего вечера, принца вырывает слишком резкое в умиротворённой тишине покоев дуновение ветра и гул грузных шагов. Они заставляют отложить гребень, которым Чонгук вычёсывал влажные после ванны волосы, и поспешить навстречу шуму из его спальни. — Тэхён, что?..       Чонгук замирает, поражённо вбирая усеянную багряным грудь и руки, местами измазанные в вязкой влаге. Её металлический оттенок тревожит чувствительный нюх даже на разделяющем их расстоянии, будоража своей терпкостью. Потрясённый принц забывает про не запахнутую на его теле накидку, не мысля дальше крови, своими каплями раскрасившей лицо альфы и выделившей отдающие диким блеском глаза.       В мгновение ока Тэхён сокращает пространство между ними, и омега даже не успевает отступить, как вдруг чувствует влажную ладонь на своей шее. Она обхватывает загривок и надавливает, вынуждая откинуть голову и обнажить горло, в которое альфа не медля зарывается с шумным вдохом, парализуя своим резким порывом все задатки сопротивления.       Дрожащие ладони омеги упираются в плечи, будто бы собираясь оттолкнуть, но лунки ногтей, напротив, впиваются в медовую кожу, цепляясь в поиске поддержки от подкосившего ноги шока. Тот тесно переплетается с искренним страхом от увиденной крови, но с каждым жадным глотком запаха Чонгука, что делает зарывшийся в его шею альфа, страх отступает, сменяясь гулко скапливающимся под кожей жаром.       Никогда ещё его запах не вбирали столь хищно и ненасытно, и принц задыхается от близости Тэхёна и того, как властно тот вжимает его в себя, вынуждая омегу замарать ладони об залившую кожу вожака кровь.       У Чонгука в сознании запоздало вспыхивает догадка, чья она, но все связные мысли покидают его в то же мгновение, когда альфа прижимается губами к его запаховой железе. Тело пробирает жаркая дрожь, и если бы не хватка Тэхёна, его ослабевшие колени бы не выдержали столь оголённого напора на прежде не знавшего близость альфы внутреннего омегу.       Он прикрывает веки, распахивая губы с прерывистым стоном, от которого хватка на его шее становится лишь крепче, а на талию ложится вторая ладонь, сжимая шёлковую ткань и оставляя на ней багряные складки. Сердце Чонгука неистово колотится в груди, но он не слышит ничего, кроме зародившегося в альфе рокота и рвения, с которым тот глотает его сладко распустившиеся в ответ на столь необузданную близость лилии.       Ему кажется, что ещё немного, — ещё один только вдох взбудораженного запаха альфы, — и он окончательно лишится твёрдости ног, но Тэхён отрывается от его шеи до того, как омега окончательно обмякает в его руках. Чонгук потерянно моргает, цепляясь за смуглые плечи и облизывая свои губы в попытке прийти в себя, но поцелуй оставил на нём запах альфы и потому прояснить голову не выходит так легко.       Пальцы поддевают его подбородок, покрывая кожу алыми следами, когда омега встречает взгляд Тэхёна замутнённым своим. Тот вбирает оставленную им на лице принца кровь, пролитую за него — что-то, о чём принцу знать не следует. Подушечка пальца проводит под пухлой нижней губой и, надавливая на маленькое пятнышко родинки, вынуждает Чонгука распахнуть губы и вобрать жаркий выдох альфы. — Тебе шёл белый, — шёпот на грани слышимого, но принц впитывает каждое слово подобно раскату грома, отзывающегося во всём его существе, — но красный тебе идёт больше.       Чонгук выдыхает, сильнее цепляясь за плечи Тэхёна и опуская потерянный взгляд туда, где тот поддевает и запахивает разошедшиеся полы его одеяния, завязывая пояс. Смущение затапливает и без того разгоревшиеся скулы, и он прячется за влажными волосами, лишь бы избежать этих тёмных глаз.       В них в бурном коктейле страстного блеска сейчас плещется забава, и омега не может дышать. — Я не...       Он оторопело моргает, стряхивая окутавшее его смятение в переплетении с иступляющим жаром, всё ещё мерцающем на щеках, и неосознанно подаётся навстречу ладони Тэхёна, держащей его лицо. Взгляд того обегает очаровательно раскрасневшиеся скулы и пылающие глаза, замирая на крохотном шраме на скуле, в близости от линии трепещущих ресниц.       Омега задерживает дыхание, не смея колыхнуть натянувшееся между ними молчание, чей накал не позволяет мыслить трезво. Тэхён всё ещё так близко, что его дыхание затрагивает губы принца, вынуждая того мазнуть по ним языком и собрать призрак фантомного касания, которое невыносимо хочется ощутить взаправду.       Чонгук только собирается податься навстречу, как пальцы проводят под самым шрамом, о чьём происхождении он предпочитает не вспоминать, тревожа зарубцевавшуюся кожу тёмным хмурым взглядом. Тэхён засматривается на осевший на безупречной коже шрам, краем глаза замечая дрожь чужих пушистых ресниц, и стискивает челюсти, вынуждая себя разжать пальцы. Властная хватка отпускает подбородок омеги, когда Тэхён отстраняется, но глаз с него не сводит, мельком улыбаясь тому, как принц безотчётно тянется за ним следом. — Спи спокойно, волчонок.       Его голос касается слуха, своим уверенным бархатом закрадываясь в потаённые уголки покорно осевшей сущности. Ласковое обращение сбивает и без того неспокойно бьющееся о рёбра сердце, и Чонгук вглядывается в чужие глаза, неизменно обращённые на него.       Ничто тебя не потревожит, читается во взгляде, коим Тэхён обегает румяное лицо и запахнутое им одеяние, поверх которого оставил следы своих замаранных в расплате ладоней.       Никто не смеет перечить вожаку, но любой, кто посягнёт на предречённую пару главного альфы или же поставит его выбор под сомнение, поплатится за свою дерзость жизнью.       Как и этой ночью поплатился за своё своеволие альфа, решивший, будто знает лучше.       Тэхён держит свои клятвы и ставит своих волков превыше всего. Даже превыше натянутого договора, заключённого им в окаймлении каменных стен с королём, чья корона давно застелила трезвость взгляда. Но только лишь пока его собственный впервые не лёг на выряженного в шелка и золото омегу, чей запах нежных лилий, в свой черёд, застелил трезвость мыслей Тэхёну.       Противиться ему не вышло, вопреки всему, но альфа заставляет себя отстраниться сейчас и отступает, оставляя принца обескураженно безмолвным в компании заливших скулы красных пятен и запаха, коим Тэхён пометил его тело.       Он уходит с мыслью о том, что Чонгук ещё долго будет чувствовать на себе его след.       До тех пор, пока альфа не заменит его меткой.

***

      Церемония подкрадывается, затапливая поселение и окрашивая атмосферу в преддверии гуляний.       Чонгук не проводит ни минуты, не думая о случившемся в его покоях тем вечером. Как властно держал его альфа, как пометил своим запахом и как запахнул его одеяние, о полах которого принц позабыл в окатившем его вожделении. Сейчас, по прошествии времени, омега не может поверить, как беспрекословно отдался Тэхёну и обмяк в его руках, лишаясь любого сопротивления и рассудка в обилии чужих истекавших феромонов.       Они всё ещё видятся изредка, словно Тэхён намеренно избегает контакта, не зная, как изводит омегу своей отдалённостью, которую так хочется сократить.       Альфа, что высказался вожаку за ужином, с тех пор так и не попался Чонгуку на глаза. В самом сердце тот знает, почему, но предпочитает не думать об этом. О том, что в этом клане слова влекут за собой последствия серьёзней выговора и лишения ужина, а расправа из мести считается неприкасаемым обычаем.       То, что Тэхён и его приближённые несомненно расправлялись с неугодными им прежде, тлеет в мыслях, не отпуская ни в бодрствовании, ни во сне. Чонгук не хочет признаваться себе, что страх подобной жестокости в нём уступает довольству, жарко собравшемуся в пылающей груди.       Несмотря на свою немногословную холодность и отстранённость, альфа ничего не списывает со счётов. От него не укрылось и то, откуда происходил шрам Чонгука. Это был первый и единственный раз, когда Соджун забыл снять доставшийся ему от их отца перстень, когда дал брату пощёчину. Тот не помнит и не хочет вспоминать, какова была причина тогда, потому что их было слишком много. Соджуну и не нужен был повод. И потому, здесь он впервые за очень долгое время чувствует себя в безопасности, несмотря на то, что окружают Чонгука малознакомые ему волки.       Даже после считанных недель, проведённых среди них, принц выбрал бы этот клан заместо свиты и замка, в котором в заточении грозился провести всю свою жизнь.       Уже завтра он ступит перед вожаком этой стаи и примет его метку, и улыбка от этой мысли задирает уголки губ принца вплоть до мгновения, пока Чимин не заглядывает к нему в покои со сквозящим тревожностью запахом. — Соджун приказал отменить вашу церемонию.       Вычёсывавший подаренную ему Тэхёном белую накидку Чонгук замирает, позволяя словам компаньона осесть в голове. Голос Чимина, спешившего к нему сквозь всё поселение после встречи с Намджуном, наполнен волнением. Запыхавшийся, он смотрит на принца с плохо скрываемой печалью, потому что знает, как ранят омегу его слова.       Тот был уверен, что хоть здесь, теперь Соджун не сможет вмешаться в его жизнь, которую сам же так и состроил, сосватав его Тэхёну. Кажется, Чонгук ошибался. Даже сейчас Соджун пытается вклиниться и напомнить о себе. Напомнить о том, что контролирует каждый его шаг и в мгновение ока может как даровать ему новую жизнь и свободу, так и отнять их.       Гортань спирает, перекрывая дыхание от захлестнувшей омегу тревоги, сплетённой с неверием. Взгляд, которым он встречает обеспокоенные глаза Чимина, сквозит смятением. — Вести пришли сегодня, — продолжает тот всё также беспокойно. — Смута в королевстве совсем расшаталась, и ему нужна подмога. Он отозвал своё появление на вашей с Тэхёном церемонии и потребовал, чтобы тот немедля послал ему как можно больше волков.       Теперь, на место шока на лицо принца прокрадывается раздражение. Он сжимает мелко трясущиеся руки в кулаки, чувствуя, как ускользает от него приятный трепет, мерцавший в сердце в предвкушении завтрашнего дня.       У Соджуна даже не хватило чести дождаться их с Тэхёном церемонии, прежде чем потребовать повиновения. Подкрепления в лице клана, который он в душе всегда презирал, не считав их достойными своего общества и внимания, пока не понял, что может подмять их под себя, выдав им своего младшего брата, чтобы убрать его с глаз долой раз и навсегда и поиметь выгоду для сдавившей прогнившую совесть короны. — Чонгук?       Взволнованный голос Чимина приковывает затуманенное негодованием внимание омеги, возвращая туда, где, как ему казалось, он обрёл неприкосновенность. Только метки Тэхёна всё ещё нет на его шее, и если Чонгук отпустит альфу следом за приказом сейчас, то рискует не обрести связь с ним никогда.       Ещё полную луну назад эта мысль казалась манящей, поскольку принц, услышав о своей помолвке с вожаком клана, которым в их королевстве пугали непослушных детей, воспротивился. Испугавшись, он умолял Соджуна подумать над этим решением и не выдавать его словно пешку в игре, которую затеял его брат, когда ещё даже не окреп на престоле.       То неповиновение оставило шрам на его скуле, обжигающий даже сейчас, столько времени спустя, в отделяющих его от брата милях. Омега касается его подушечками пальцев, проводя по едва заметному рубцу и зажмуривая веки.       Ему не стоило бояться и сопротивляться помолвке с Тэхёном. Единственный, кого Чонгуку следовало презирать — это его родной брат, чья мания величия продолжает преследовать его по пятам вопреки всему. — Тэхён знает?       Чимин вбирает его поджатые дрожащие губы и вместо ответа хочет было коснуться принца, но тот уворачивается, будто ужаленный. Ему нужен ответ, а не заверения и тактильное успокоение, попытка приземлить его возмущение и тревогу.       Понимая, что выбор сказать всё как есть, без утаиваний, понесёт за собой единственно верный исход, Чимин выдыхает и опускает взгляд. — Да.       Этого достаточно, чтобы забить последний гвоздь в правдивости услышанного. — Прости, я... — он заговаривается, откладывая подарок Тэхёна со своих колен и заполошно поднимаясь. — Прости, но мне нужно побыть одному.       Чимин пробует остановить его, тянется к запястью принца, однако тот ускользает до того, как он может попытаться его задержать. Чонгук не хочет говорить об этом сейчас, по крайней мере — не со своим компаньоном. Тот и без того слишком хорошо знает о его с братом истории и о том, как тень Соджуна вечно очерняла дни омеги своим вездесущим ликом. Ускользнувший за отдалённые дома Чонгук дрожащими кончиками пальцев поддевает завязки на обрамляющем его талию поясе, когда отбрасывает своё одеяние и обращается, не медля ни мгновения и уносясь за пределы поселения до того, как его могут остановить.       Омега не отдаёт себе отчёт в том, куда направляется в преддверии заката, который прохладой наступающей ночи пробирает его шкуру. Лапы переступают выпирающие из земли корни и несут Чонгука сквозь лишённый тревог лес, позволяя с каждым шагом и петляющим поворотом сбросить тяготящие мысли.       Останавливается омега, лишь когда находит себя у водоёма, к которому в первую ночь привёл его Тэхён. Отливающая светом гладь тревожится спадающим по ту сторону возвышающегося ущелья потоком, который разбивается об умиротворённую тишину леса, окутанного поздним вечером.       Возможно, принцу не стоило сбегать в такое время, но почему-то он уверен, что его найдут.       Только не так скоро, как он мог даже предположить.       Чонгук слышит его до того, как может увидеть. Слуха поверх шума водопада касается обращение и последовавший всплеск, являющий ступившего в воду следом за ним Тэхёна.       Погруженное в воду по талию тело пробирает ломкая дрожь, ужасно похожая на предвкушение, но омега не находит в себе сил обернуться. Водяная гладь укрывает его наготу, но взгляд ступающего ближе Тэхёна он чувствует всем своим существом.       Всё в нём напрягается, когда ладони альфы находят своё место на его бёдрах. Чонгук не успевает даже ахнуть, чувствуя, как что-то опасно распалённое пробирается под кожей и скапливается внизу живота, вынуждая мурашки пробудиться там, где жаркое дыхание касается его загривка.       Тэхён подцепляет струящиеся вдоль изгиба спины волосы и убирает их на одно из хрупко поджавшихся плеч, задевая подушечками пальцев усеянную каплями кожу. Чонгук задыхается от этого самого мимолётного касания, сдерживая собравшийся на губах всхлип. Он боится пошевелиться. Знает, что одно неверное движение — и он почувствует больше, чем горячая крепкая грудь альфы и его опаляющие ладони на своих дрожащих бёдрах.       Всё это время, проведённое в разлуке пред церемонией, являет себя сейчас в том, как ярко омега отзывается на близость Тэхёна. Ему не хватало переглядываний при мимолётных встречах, вестей от Хосока или же Чимина и запаха, оставлявшего себя следом за альфой по всему поселению, но никогда к нему самому не приводящего.       Чонгук так жаждал вновь почувствовать на себе взгляд и касания Тэхёна, что сейчас надламывается от одного лишь осознания, что стоит пред ним обнажённый, и только волосы и вода скрывают остатки кожи, не явившей себя стекающему вдоль тела взору. Он чувствует сбитое от спешки дыхание альфы, знает, что тот погнался за ним. От понимания того, что Тэхён сорвался на его поиски и нашёл здесь, запомнив приглянувшееся принцу место, взволнованная дерзостью его касаний сущность надрывно скулит и побуждает разомлеть в источаемом вожаком жаре.       Ему непосильно терпеть то, как Тэхён близко. Его нагота и сильное тело, от которого принца отделяет один лишь вдох, — это всё, о чём он может думать, пока ладонь не ложится на низ его тут же поджавшегося живота, обвивая талию. Чонгук борется с собой в желании податься назад и вжаться в загнавшее его в клетку тело. Её прутья сдавливают шею там, где её обвивает вторая ладонь Тэхёна, вынуждая откинуть голову и позволить ему губами коснуться изгиба плеча, невесомо проводя там, где вскоре шею омеги украсит метка.       С губ Чонгука срывается невольный стон, из-за чего пальцы на его горле сжимаются, словно в угрозе. Только принц чувствует, что альфа не намерен сделать ему больно — наоборот, удерживает крепче, не позволяя ослабевшим ногам утянуть Чонгука под воду с головой.       Она помогла бы остудить пылающий на щеках жар. Только омега предпочёл бы позволить пылкому пламени, что концентрируется там, где тлеют касания Тэхёна, сжечь его дотла вместо прохлады его отдалённости.       Накрывая запястье держащей его талию руки, он удерживает её и разворачивается лицом к альфе, находя его взгляд. В такой близости Чонгук может разглядеть каждую ресницу, обрамляющую затемнённый янтарь жадно вбирающих его глаз, в которых он видит очарование в опасной смеси с пока ещё обузданной страстью.       Удерживающие её оковы так хочется сорвать, но омега понимает, что им осталась всего одна ночь. Ещё одна ночь, и больше Тэхён не будет укрываться от него, не будет оставлять распалённым и жаждущим большего, чего Чонгук ещё никогда доселе не испытывал. Никогда ещё его не сковывало по рукам и ногам столь сильное влечение, не дававшее мыслить здраво дальше желания привязать альфу к себе, без шанса на отступление. Всё это так ново, но ему всё равно нужно больше.       Совсем немного, напоминает себе Чонгук, когда вбирает рьяным в своей тяге взглядом точёные черты лица. Их грубая красота завораживает, не позволяя оторваться от созерцания, вынуждая тянуться ей навстречу. Чонгук идёт на поводу у скапливающегося в нутре желания и накрывает скулу, оставляя капли влаги поверх кожи и размазывая угольную краску, что охватывает тёмные глаза.       Веки Тэхёна опускаются, когда он позволяет коснуться своего лица и выдыхает, тревожа опавшие на лицо омеги волосы. Они прикрывают его наготу, и Чонгук упорно удерживает свой взгляд выше плеч альфы, зная, что будет, если он опустит глаза ниже.       Он не готов к этому. Не посреди леса, в окружении шелеста листвы и шума клокочущего водопада, скрывающего их от юрких глаз.       Да, он хотел привлечь внимание Тэхёна, когда нагло сбежал из его клана под предлогом уединиться. Чонгуку правда нужно было обдумать услышанное, но желание вынудить альфу погнаться за ним преобладало в побуждениях принца. Он добился, чего хотел, и сейчас пожинает плоды своего поступка, когда Тэхён едва поворачивает голову и оставляет поцелуй поверх запястья, прежде чем переплести их пальцы и потянуть омегу к берегу.       Чонгук первым выбирается из воды и обращается, чтобы преодолеть путь обратно до поселения быстрее, чем на босых ногах. Альфа следует за ним после того, как окунает в воду ладони и смачивает прохладой распалённое лицо, но он отворачивается до того, как тело Тэхёна показывается из-под водной глади. Пробудившаяся в сверкнувших очах искра возвращается, когда волк поддевает его морду, на что Чонгук моментально откликается и подаётся ближе, ластится к вожаку, дразняще кусаясь и играя на и без того пошатнувшейся его же выходкой выдержке.       Их путь обратно в поселение затягивается за изводящей напущенной схваткой. За особо дерзкие укусы Тэхён валит его на землю и слабо впускает клыки в загривок омеги с предупреждающим рокотом. В свою очередь, тот подставляется и разнеженно урчит, довольствуясь вниманием и пока обузданной силой своего распалённого суженого альфы.       Только когда Чонгук ступает в свои покои, давление донесённой Чимином вести возвращается на его плечи. Он чувствует, как безмятежная улыбка сползает с губ теперь, в отдалении от дразнящих рыков, сотрясающих сокровенность вечера, когда обращается и укрывает свою наготу от чужих пытливых глаз.       И не имеет значения, что альфа уже видел его тело. Принц хочет сохранить остатки своей чести и потому укрывается в ванной, по той же причине оставляя в уединении и волка Тэхёна.       Треск огня трогает фитиль, когда Чонгук распаляет одну свечу за другой и оставляет на столе, с которого подхватывает гребень. Кончики его волос уже успели высохнуть, но омега всё равно хочет расчесать их и потому тянется расправить спутавшиеся локоны, как его запястье мягко останавливают.       Ступивший из-за ширмы Тэхён берёт гребень из его рук и касанием к укрытой шёлком пояснице подводит к сиденью, усаживая принца на мягкие подушки. Тот на мгновение теряется, оборачиваясь и сбитым с толку взглядом больших глаз встречая альфьи. Тэхён подцепляет его подбородок, оглаживая родинку под едва распахнувшейся нижней губой, нежным касанием будто бы прося довериться, и плавно отворачивает голову омеги, чтобы приняться за его волосы.       Чонгук прикрывает глаза, стоит осторожным пальцам расправить его вспушившиеся от влаги локоны и закинуть часть из них на одно из окутанных тонкой тканью плеч. С каждым взмахом гребня его веки будто наливаются свинцом, а плечи расслабленно опускаются с тихим выдохом. Чонгук неосознанно подаётся ближе к альфе, обмякая в руках, умело вычёсывающих волосы принца, не привыкшего к столь первобытной и раскрепощённой заботе в укрытии от надоедливых вездесущих глаз гувернанток и слуг.       Они преследовали его по пятам, посланные отчитываться о каждом шаге принца его брату. Столько, сколько он себя помнит, каждая встреча Чонгука с альфой доносилась королю, и теперь, вдали от него, в руках Тэхёна он чувствует, как умиротворённо и счастливо сворачивается под поющим от ласки и заботы сердцем его сущность.       В этом, казалось бы, незамысловатом деянии омега находит успокоение, но оно заканчивается слишком скоро. Опуская гребень, Тэхён закалывает последнюю завившуюся прядь и расправляет мягкие локоны, тем самым побуждая новые мурашки скользнуть вдоль острой линии плеч. Дожидаясь, пока альфа отстранится, Чонгук осторожно тянется и касается своих сплетённых волос, тронутых маслом и запахом, что окутывает его в окружении Тэхёна.       Того так много, с каждым вдохом сердце тревожит пленяющая медовая пряность, с которой так не хочется разлучаться, позволяя покинуть свою кожу. Вторя этому желанию, не намеренный так быстро расставаться с чувством покоя и неотрывного внимания альфы Чонгук, стоит тому отложить гребень, торопко оборачивается и опускает ладонь на его бедро. — Я тоже хочу.       Тэхён мгновение удерживает его горящий искренним желанием взгляд и всё же выдыхает, поддаваясь просьбе. Он передаёт омеге гребень и опускается на его место, расправляя плечи и позволяя коснуться своих волос.       Чонгук безмолвно восхищается их длине, перебирая густые пряди и распутывая спадающие локоны, чтобы заплести одну из кос, которым его научил Хосок. Альфа позволяет ему, даже не морщась, когда принц вычёсывает маленький колтун и извиняется ласковым касанием до оголённой кожи плеча.       Тёмные бусины глаз омеги задерживаются на смуглом бархате, сотканном из чернил в переплетении с рубцами. Чонгук замечает их обилие только сейчас, прослеживая взглядом вкрапления украсивших тело альфы шрамов, которых страшно хочется коснуться подушечками любопытных пальцев.       Вспоминаются рассказы о безжалостных сражениях, оставивших врагов клана Тэхёна разгромленными без шанса на спасение, и смысл, скрытый в его длинных волосах.       По нашим обычаям волосы срезают при поражении...       ...вскоре Ваши волосы будут исполнены самым сложным плетением из всех в нашей стае.       Вспоминаются и наводят на мысль об одном.       Тэхёна никогда никто не побеждал.       Никто так и не смог его подчинить.       Ямочки, проступившие на обрамлённых завивающимися от влаги и масла локонами скулах, в одночасье сменяются пролёгшей между бровями складкой. Тэхён, должно быть, чувствует тронувшую запах омеги смуту, потому что отстраняется и оборачивается к нему, как только принц закалывает сплетённые им косы, соединившиеся в одну у плеч альфы.       Мысли возвращаются к разговору с Чимином, и Чонгуку так не хочется отравлять этим свой осевший в спокойной неге близости Тэхёна настрой. Он пробует укрыть своё волнение, когда тянется отложить гребень и натыкается вздрогнувшими от напускного бесстрастия пальцами на шкатулку, в которой хранил предназначавшийся альфе подарок. Чонгук хотел подарить его в ночь церемонии, вслед за своей меткой, но желание отвлечься самому и отвлечь цепко наблюдающего за ним альфу побеждает над его колыхнувшейся терпеливостью.       Подхвативший шкатулку омега оборачивается, намереваясь явить Тэхёну сделанный им самим к их помолвке кулон, но замирает, вздёргивая на альфу пытливый неуверенный взгляд. — Я знаю про Соджуна.       Слова покидают его уста до того, как Чонгук может себя остановить. Тэхён отрывает глаза от шкатулки, которую омега зачем-то прижал к своей груди, и заглядывает в искажённое волнением лицо, поднимая бровь и будто проверяя его стойкость.       Чонгуку хочется... нет, нужно выпытать, правда ли это, и если да, то что ждёт их дальше. Послушается ли Тэхён его брата и последует приказу, который может обернуться гибелью для волков этого клана и его самого? Состоится ли завтра их церемония, которой Чонгук так не мог дождаться, или и это Соджун вырвет прямо из его ладоней?       В лишённом терпения взгляде плещется отчаяние, спутанное с желанием быть убеждённым в обратном, но альфа решает за него. — Покажи мне.       Голос Тэхёна застаёт врасплох, каждый раз, когда касается слуха. Чонгук настолько теряется, что разжимает стиснувшие шкатулку пальцы и словно ведомый поддевает вырезанными на дереве узорами крышку, из-под которой достаёт серебряный кулон. Он слишком смущён, чтобы проследить за реакцией Тэхёна, и потому держит глаза на застёжке, когда откладывает шкатулку и берёт в руки украшение, намереваясь передать его альфе.       Ковёр приглушает шаги, когда тот оборачивается к нему и позволяет обвить цепочку вокруг своей шеи. Чонгук притворно осторожно касается плавящей кончики пальцев кожи, когда поддевает заплетённые им же косы и застёгивает подвеску на подставившемся под его бережное касание Тэхёне.       Повернувшись, альфа подцепляет кулон и рассматривает причудливый узор, выполненный из серебра с вкраплением янтаря, расцветшего на искусно созданном украшении. Чонгук обыскал не одну лавку в поисках камня, который отражал бы запавшие ему в сердце ещё при первой встрече глаза, и сейчас мельком улыбается тому, как не прогадал с выбором, стоит Тэхёну поднять на него взгляд.       В нём плещется мягкость, идущая совершенно вразрез с запомнившемся ему образом альфы и его по обычаю хмурым, угрюмым лицом. Омега тянется ей навстречу, опускает маленькую ладонь на оголённую свободным одеянием грудь, прямо под кулоном, и осторожно поддевает его пальцами, не силясь податься выше к замершему так близко лицу. — Тэхён, — зовёт он совсем тихо, вынуждая альфу отозваться грудным хмыком, который передаётся его ладони. — Ты же не пойдёшь у Соджуна на поводу?       Он пробует скрыть мольбу из своего голоса, когда встречает взгляд Тэхёна, но получается из рук вон плохо. Запах Чонгука также горчит, раскрывая всю степень его испуга и нежелания отпускать альфу по приказу своего брата. Он даже думать не хочет о том, чем обернётся Тэхёну и его волкам повиновение, и готов опуститься на колени и умолять, лишь бы тот не покинул его.       Плохое предчувствие, преследовавшее Соджуна столько, сколько Чонгук его помнит, опасливо сдавливает гортань, мешая дышать полной грудью. Прежде ему удавалось ускользать от поджидавших новоиспечённого короля по углам теней и расправляться с теми, кто смел воспротивиться одному его слову. Однако сейчас принц не может стряхнуть чувство, что на этот раз у Соджуна не получится выйти сухим из воды.       Он не позволит Тэхёну потонуть следом за своим братом в мятеже, который советники короля предрекали годами.       Соджун был слишком самонадеян, чтобы подавить их раньше, и теперь цепляется за оставшиеся у него немногочисленные шансы. Ещё не окрепшую нить, которую сам же забросил в слепой надежде на подмогу того, кого самолично презирал и кого в то же время опасался.       Чонгук не хочет верить в то, что Тэхён способен на предательство, но и не может позволить ему повиноваться броскому, тронутому отчаянной алчностью требованию. Только не сейчас. Только не в шаге от того, чтобы наконец обрести покой от жадных лап зазнавшегося в своём величии короля. — До завтра, волчонок.       Тэхён сжимает в ладони обвивший его шею кулон, передавая тепло своей кожи янтарю, что вручил ему омега. Тот заламывает брови, собираясь податься ближе, коснуться его и вынудить дать связный ответ, но альфа перехватывает его руку и подносит к своим губам.       Он не разрывает взгляда, спокойного с молящим, когда касается тыльной стороны ладони принца в невесомом поцелуе.       Это так обескураживает, столь несвойственная, неподходящая вожаку этого клана нежность, что обомлевший Чонгук может лишь приоткрыть губы, чувствуя, как сквозь поцелуй перенимает уверенность во взгляде Тэхёна.       В этом «до завтра» скрывается ответ на его просьбу, и когда альфа выпускает его ладонь, Чонгук больше не тянется испуганно за ним следом. Прижимая тронутую губами Тэхёна руку к груди, он провожает его в колыхающемся свете пылающего фитиля, находящего отражение в сверкнувших, прежде чем укрыться, вкраплениях устремлённого на него янтаря.       Когда он опускается в постель и закутывается в покрывала в преддверии завтрашнего дня, омега касается губами там, где оставил на его ладони поцелуй Тэхён, и прикрывает веки. Перед тем, как провалиться в лишённый терзаний сон, он думает о жаре чужих ладоней и медовых губах, которые так жаждет почувствовать на своих.

***

      Разожжённый костёр опаляет, притягивая к себе пленённый завораживающими искрами взгляд. Чонгук ступает по земле навстречу ласкающему кожу пеклу, не сводя взора с очерченного пламенем силуэта.       Ещё в первую их встречу в сознании проскользнула мимолётная мысль, которую принц тогда отбросил, слишком взволнованный знакомством. Но с каждым днём, проведённом в созерцании альфы, он лишь продолжал убеждаться в ней.       Тэхён был поцелован огнём, не иначе. Его смуглая кожа отливает в танцующем свете пламени, находя отражение в глазах, источающих способный спалить всё на своём пути огонь. Это пламя окаймляло его, проникая в душу и разум, поджигая следом и принца, не привыкшего к столь яркому, неприкрытому вожделению. Такому сильному и первобытному, что даже возводимые в нём многие годы принципы не мешали ногам нести его тело в поисках этого самого пламени, которое так жадно хотелось ощутить собственной кожей.       Омега чувствует его сейчас. Чувствует, как на него волнующим взглядом смотрит пара глаз темнее самой ночи. В них мелькают отблески языков пламени, что мечется в паре шагов, заполняя освещённый полной луной воздух тлеющими благовоньями вслед за треском огня.       Чонгук замирает перед альфой, встречая уже смотрящие на него глаза. Они сверкают в близости к костру, отражаясь от янтаря и лаская кожу лица омеги, едва выдерживающего напор обегающих его очей. На его плечах покоится та самая шкура из белого меха, которую подарил ему Тэхён, а усеянные золотыми вкраплениями и нитями волосы омеги заплетены, оставляя лишь пару завитых прядей, обрамляющих невероятной красоты лицо, от которого альфа не может оторваться.       Принц давно заметил, что за немногословного вожака говорят его глаза. То, с каким довольством и восхищением тот вбирает его, особенно долго задерживаясь на тронутых краской губах, говорит больше, чем могли бы выразить какие-либо слова.       На мгновение он забывается, теряя себя в близости Тэхёна и треске огня. Внимание привлекает покоящийся в выемке ключиц кулон, подаренный им прошлой ночью, но поднесённый альфой кинжал возвращает Чонгука в мгновение, что сулит собой предстоящий им обряд.       Он знает про обычаи этого клана, знает, что при венчании пары не просто ставят друг другу метки, нет. Принц готовился к этому, заворожённый мыслью о глубине и значимости церемонии. Только вот от осознания боли и крови, что последует за касанием до его ладони кинжала, мурашки вытесняют убаюкивающую негу предвкушения.       Лезвие в руке Тэхёна отливает от света распалённого в тёмной ночи костра, но протянувшего свою руку навстречу омегу окутывает холод сдавливающего нутро испуга. Он взволнованно кусает губы, поджимая напрягшиеся плечи, борясь с желанием выдернуть свою ладонь из хватки Тэхёна, прежде чем неизбежная боль пронзит его кожу. — Смотри на меня.       Чонгук вздёргивает свои глаза на лицо альфы, втягивая его унимающие волнение феромоны. Подушечки пальцев оглаживают внутреннюю сторону его запястья, там, где бешено бьётся, будто испуганная птица в клетке, пульс. Это, казалось бы, мимолётное касание успокаивает, вселяя стойкость, и когда Чонгук выдыхает, то страх неминуемо покидает его обращённый на альфу доверчивый взгляд.       Остриё лезвия вспарывает нежную кожу ладони, являя свету проступившие следом багряные капли. Чонгук ненамеренно вздрагивает, до побеления кусая губы, лишь бы сдержать болезненный ах. Однако боль быстро уступает место желанию завершить ритуал, и принц отрывает заворожённый взгляд от своей ладони и перенимает рукоять кинжала, что передаёт ему Тэхён.       На усеянном кровавыми каплями лезвии красуются руны, по которым омега осторожно проводит, прежде чем обхватить кинжал и занести его над протянутой ему ладонью. Пальцы поддевают вьющуюся из собранных золотой заколкой волос прядь и убирают с плеч, являя цепкому взору острые ключицы и бьющуюся жилку, что источает призывно распустившуюся цветочную сладость, будто подталкивая завершить ритуал. Подставляясь под ласковое касание, Чонгук увереннее обхватывает рукоять и неспешно вспарывает грубую кожу ладони, боясь причинить излишнюю боль.       Их пальцы переплетаются, когда Тэхён берёт руку принца в свою, передавая жар сочащейся по фалангам влаги. Она стекает по коже, мешая мёд с нежностью лилий, и только лишь устремлённые на них зоркие глаза не дают податься ближе и окунуться в запах альфы с головой.       Чонгук смущается внимания, когда ступает навстречу гулу многочисленных голосов, что приветствуют вожака и его пару. Ему хочется спрятаться за Тэхёном, укрыться за его спиной, но выходит лишь подцепить стискивающие ладонь завязки, касаясь ритуальной раны, которая вторит тронутой алым ткани на ведущей его сквозь гудящую толпу руке альфы.       Как и в первую ночь, поселение затапливает гулянье, лишённое тревог и забот, но Чонгук не думает о них. Не смотрит на пламя ласкающего усеянный звёздами небосклон костра, окружённого танцующими силуэтами, не касается выложенных пред ним лакомств.       К ним один за другим подходят волки, с подношениями и поздравлениями, преклоняя головы перед Тэхёном и восседающим рядом принцем, выражая своё почтение. Это так похоже на свадьбы, на которых Чонгук бывал ещё ребёнком, но эта ночь лишена изыска и льющихся через край зазорных любезностей и этикета. Он искренне презирал помпезность таких церемоний, но та, что окружает его сейчас, кажется глотком свежего воздуха, вдали от удушья королевского двора.       Только желание об уединении не покидает глаз, украдкой цепляющихся за профиль сидящего подле альфы, наслаждающегося раскинувшимся вокруг них весельем. Чонгук был бы рад разделить это чувство, однако ему хочется совсем не вина и не музыки, льющейся из многочисленных инструментов.       Ему хочется остаться со своим мужем наедине. Слишком долго тот изводил его, оставляя без своей близости, даже простого присутствия, встреч в лишённое связанных со стаей дел время. Чонгуку хочется урвать всё внимание альфы только для себя, и даже зазывающие его присоединиться к пиру голоса не коробят эту тягу.       Ладонь ложится на смуглое плечо, привлекая внимание оглянувшихся вслед за касанием глаз. Чонгук чувствует шрамы своей ладонью, но это не умаляет его запал, напротив — распаляет желание увидеть больше, коснуться там, где кожу укрывает тёмный мех одеяния.       Обернувшийся к нему Тэхён вглядывается в устремлённые на него большие глаза, считывая мерцающую в них просьбу. Омеге даже не приходится озвучивать свою смущающую мольбу, когда Тэхён протягивает ему ладонь и выводит из-за стола, не удостаивая прощанием окружающих их волков.       Их шаги гулким эхом отзываются в отдалённом шуме оставленных позади гуляний. Первая их ночь мерцает в памяти, но сейчас Чонгук не сбит с толку и ему совсем не страшно следовать за альфой. У него больше нет причины бояться того, чтобы остаться с Тэхёном наедине, потому что только этого принц и жаждет.       С предостаточным количеством препятствий он столкнулся на пути к этому, чтобы сдаться и отступить, выпустить руку альфы из своей сейчас.       Отдалённый от остальных дом Тэхёна пробуждает в нём приятное волнение. Чонгук переступает порог, который с этой ночи разделит вместе с вожаком, и оглядывает просторные покои. Пряность запаха альфы, наполняющая каждый уголок, вынуждает жадно глотать спутанные с благовониями феромоны, к источнику которых так хочется податься.       Это омега и делает, когда подходит к остановившемуся у разожжённого камина Тэхёну и касается его спины. Ладони заполошно проводят по меху и обвивают сильное тело, к которому омега жмётся, прислоняясь виском между крыльями лопаток и прикрывая блаженно веки.       Его внутренняя сущность, просившая, молившая о близости к Тэхёну, счастливо оседает и в столь простом жесте, однако альфа оборачивается слишком скоро, разрывая односторонние объятия. Невольно Чонгук вздрагивает под прикосновением пальцев, которое ощущается даже сквозь шёлк от накрывших его поясницу ладоней, и в обрамлении источаемого камином света взгляд скользит по нежным скулам, неспешно опускаясь к ключицам. Альфа смотрит так обнажённо и голодно, что тело зримо дрожит, а грудь вздымается от тяжких вдохов раскалённого воздуха. Вся та жажда, что испепеляла омегу изнутри по истечении лишивших его внимания Тэхёна недель, прорывается сквозь преграды сейчас, под взором глаз, в которых Чонгук видит себя. И теперь, глядя в чёрные как смоль зрачки словно в зеркало, он понимает, что альфа испытывал ту же жажду, что и он. Не позволял себе приближаться, поскольку боялся спугнуть принца, не привыкшего к прямоте и откровенности волков неблагородных кровей.       Он боялся напрасно, полагая, будто может оттолкнуть так рьяно тянувшегося к нему омегу. Это заметно и в том, как податливо Чонгук подаётся навстречу, распахивая губы, когда альфа убирает тёмные пряди с молочных плеч и заправляет один из непослушных завитков за ушко.       Эта нежность мелодией откликается в сердце, ожидавшем совсем иного. Чонгук и помыслить не мог, что на него будут смотреть так очарованно и желанно, вбирая подобно миражу, маячащему между самым сладким сном и пришибляющей реальностью. Его супруг опроверг все его догадки, перечеркнув всё то, что омега задумывал и чего боялся в браке, который раньше приравнивал к каторге. Особенно брак с альфой, которого ему описывала свита и приближённые, исказив его истинный облик.       В объятиях Тэхёна, вопреки всем предубеждениям, он чувствует свободу. Свободу и желанность, что излучают касания альфы, когда тот обвивает его шею ладонью и задирает яблочко подбородка, вглядывается в скрытые дрожащими в предвкушении ресницами глаза, наклоняясь совсем близко, прежде чем сплести их губы в поцелуе.       Трогательный мандраж пробирает по самые кончики пальцев, которыми Чонгук цепляется за плечи альфы, робко отзываясь на поцелуй и прикрывая веки, лишая себя красоты склонившегося к нему лица. Медовая кожа обжигает ладони, жаром стекая по запястьям к шумно бьющемуся сердцу, откликающемуся на каждое плавное движение губ. Омега ближе льнёт к крепкому телу, уже смелее обвивая шею Тэхёна, и тихо всхлипывает в поцелуй, которого так жаждал.       Стоит ломкому звуку удовольствия слететь с призывно сверкающих губ, как альфа принимает его за приглашение.       Земля уходит из-под ног принца, когда его подхватывают под ягодицами, вынуждая обвить бёдра Тэхёна с поражённым ахом, что моментально теряется в страстном поцелуе. Альфа касается влажным тёплым языком его губ, изводяще прикусывает и оттягивает, тут же зализывая касание и скользя в податливый рот.       Шёлковая ткань сбивается между телами, вынуждая перехватить омегу одной из рук и задрать мешающее одеяние, пока поцелуй становится глубже, тягучей. Тэхён кажется изголодавшимся, будто сгорал от нетерпения всё это время, и то, как властно он терзает губы Чонгука, путая пальцы в сплетённых волосах и вынуждая откинуть голову и подставиться под жадный поцелуй, жгучими мурашками скапливается внизу живота.       Омега не сопротивляется, когда постель прогибается под его весом, стоит Тэхёну опустить его на мягкие шкуры. В уединении своих покоев он не раз представлял множество исходов, прокручивал в сознании то мгновение, когда окажется под альфой, в его руках. Ни один из них не может сравниться с явью, в которой Тэхён нависает над ним, словно крадучись пробирается к раскинувшемуся на постели Чонгуку и вбирает его изучающим, терпким взглядом.       Заводя руки над головой, омега откидывается на подушках и прогибается в пояснице, отчего пояс одеяния слабеет и распускается, оголяя всё больше кожи. Тэхён выдыхает, замирая прямо над ним и очерчивая тёмными глазами открывшееся взору тело, сливочный оттенок которого столь искусно выделяется среди тёмных мехов. Его ладони находят место на изогнувшейся талии, и Чонгук ответно обвивает его шею, оглаживая украсившие кожу чернила и шрамы.       Ему нравится мысль о том, что он мог бы изучить и отложить в памяти их все. Обезображенные рубцы, напоминающие о непроигранных сражениях, позволят Чонгуку узнавать своего супруга даже вслепую, сквозь касание, россыпью окрашивая тело альфы вплоть до пояса, за которым исчезает полоска тёмных волос.       Юркий язык пробегается по зацелованным губам, когда бусины глаз возвращаются к красивому лицу, замершему так близко. Дыхание Тэхёна тревожит влажную кожу, и Чонгук подаётся навстречу, когда запястье его перевязанной руки обвивают, следом подцепляя тонкую, тронутую багряным пятном ткань.       Омега позволяет лишить себя и повязки, прослеживая замутнённым взглядом то, как Тэхён отбрасывает запачкавшуюся ткань и раскрывает ладонь, являя пламенному свету оставленную кинжалом рану. Губы Чонгука приоткрываются с поражённым вдохом, когда альфа припадает к рассёкшей кожу алой полоске, собирая языком запёкшуюся кровь. Слабая вспышка дискомфорта сводит по кончики пальцев, но с каждым поцелуем рана начинает затягиваться, оставляя за собой бледный тонкий рубец — в напоминание о брачной церемонии, пока между бёдрами стремительно мокнет.       Застеленные страстью глаза не покидают раскинувшегося под Тэхёном принца, пока тот зализывает рану, отстраняясь, лишь когда омега сам обвивает требовательной ладонью его шею и подаётся ближе, стремясь собрать капельку крови с заалевших губ. Горячая ладонь поддевает его поясницу, позволяя Чонгуку эту вольность, и альфа вновь накрывает собой его тело, когда его губы находят омежьи, сталкиваясь в сладостном поцелуе.       От принца ускользает мгновение, когда завязки его пояса окончательно слабеют и оголяют подрагивающее в предвкушении тело, но жаркий воздух спальни касается обнажившейся кожи, стоит Тэхёну в один сильный рывок уложить его на живот. Звонкий стон срывается с губ, когда омега чувствует, как его лишают остатков одеяния и обегают сочащимися желанием касаниями изогнувшееся на постели тело.       Подставляясь под ласку, Чонгук прикрывает веки и упирается разгорячённым лицом в мягкий мех, сквозь клокот собственного сердца слыша своё сбившееся дыхание. В нём в смеси с предвкушением плещется волнение, но близость Тэхёна заземляет, не позволяя потеряться в испуге того, что прежде омега лишь касался себя сам, не мысля дальше изводящих течек, проведённых в одиночестве. Его тело едва выдерживает спесь чужой страсти и поцелуев, которыми альфа осыпает изгиб плеч и лоснящуюся спину, пока жаркие ладони оглаживают бёдра и вынуждают прогнуться навстречу сильному телу.       Сквозь трепет прикрытых ресниц Чонгук смотрит на альфу, но тот исчезает из поля зрения, когда Тэхён вздёргивает его бёдра выше. Колючие мурашки усеивают тело от зарождающегося в прижавшей его к постели груди рокота, и омега чувствует всем своим существом, как жадный взгляд обегает увлажнившуюся в пленяющей страсти кожу.       Смущение нежно касается зарывшегося в густой мех лица, когда Чонгук чувствует, как обильно сочащаяся смазка пачкает его бёдра и ладони альфы, накрывшие ягодицы. Он облизывает губы, собирая с них призрак поцелуев, и цепляется за меха, чтобы дрожью пальцев не выдать своё волнение, скручивающее низ живота. Только с каждым поцелуем, что усеивают спину и податливо раскрытые бёдра, весь страх, сводящий нутро от осознания того, что вот-вот произойдёт, покидает его тело. Тэхён всё ниже опускается дорожкой влажных поцелуев, обегая ямочки изогнутой поясницы, и Чонгук даже не успевает вдохнуть, набрать терпкого, пропитанного их переплетёнными феромонами воздуха, как альфа раскрывает его ягодицы и с возбуждённым рыком зарывается в промежность.       Омега протяжно скулит, чувствуя надавившие на нежную кожу ягодиц когти, которые Тэхён выпускает, будто бы желая извести лишь сильней. Это невыносимо, каждый развязный поцелуй и касания языка лихорадочным пеклом сводят бёдра, и Чонгук разрывается между желанием податься навстречу ласке или ускользнуть от настойчивого рта, забирающего ошмётки его рассудка.       Его вздёрнутый член изнывает, вязкими каплями пачкая низ живота и меха под ним, но Чонгук не находит сил сделать с этим хоть что-то. Не когда Тэхён держит его так властно, не позволяя улизнуть от жадного языка, превращающего принца в бессвязное месиво, испивая его смазку и лаская слух сладкими стонами, исполненными удовольствием.       Омега захлёбывается всхлипом, когда чувствует сменившие язык пальцы. Его колени стираются об мех, разъезжаясь то ли в отчаянной попытке податься навстречу, то ли слезть с проникших в расслабленное ласками тело фаланг. Тэхён собирает стекающую вдоль промежности смазку, бесстыдно испивая чужое желание, и надавливает на поясницу, вжимая омегу в постель и не позволяя уйти от проникновения.       Дрожащие пальцы цепляются за плечо альфы, когда тот возвращается к Чонгуку, вжимаясь грудью в лоснящуюся спину. Омега протяжно всхлипывает, когда чувствует мазнувшие по шее клыки, за которыми следует ласковый поцелуй, пока пальцы продолжают надсадно терзать его, надавливая на податливые стенки. Обессиленный выдох слетает с губ, когда он млеет под огладившей его талию ладонью и позволяет жарким поцелуем коснуться чувствительной запаховой железы. — Альфа...       На его покорный, завлекающий шёпот Тэхён отзывается тихим рыком, что откликается во всём его существе. Чонгук не чувствует, где заканчивается его тело — лишь источаемый альфой жар, к которому охотно льнёт в желании ощутить Тэхёна ещё ближе.       Тот обвивает талию омеги крепкой хваткой и потирается щекой о подставленную шею, оставляя свой запах на так сладко принимающем его теле. От обилия чужих усилившихся феромонов кружит и без того замутнённую близостью Тэхёна голову, и принц едва может дышать, подаваясь навстречу и насаживаясь на пальцы. Стенки чувственно содрогаются с каждым касанием до изнывающей простаты, пачкая фаланги смазкой, и Чонгук чувствует зарождающийся оргазм, скапливающийся там, где альфа терзает его тело в самой сладкой пытке, растягивая под себя.       Только когда влажная горячая головка касается чувствительной кожи, задевая его бедро, первобытный испуг возвращается, неприятной плёнкой оседая в сознании. Альфа, должно быть, видит это, когда избавляется от одежды, ловя обращённый на него взгляд омытых поволокой бусин своим заалевшим. Чувствует вернувшийся вдруг страх по сковавшему ещё мгновение назад ластившееся к нему тело напряжению и вопросительно мычит, целуя сведённые в волнении лопатки.       Лунки ногтей врезаются в плечо Тэхёна, когда принц цепко накрывает обвившую его под живот ладонь. Чонгук чувствует, как альфа сдерживается. Как намеренно задавливает свою страсть, чтобы не причинить боли и дискомфорта, не спугнуть не готового к необузданному напору распалённого альфы принца в его первый раз.       Его это не пугает, но нужда видеть Тэхёна, иметь возможность коснуться, обвить его в унимающих инстинктивное волнение объятиях побеждает над Чонгуком, когда он цепляется за запястье альфы и забито зажмуривается, стоит горячей плоти вновь задеть его промежность. — Я хочу видеть твоё лицо.       Он оборачивается, находя колкий взгляд и губы, что огибают раскрасневшееся ушко, касаясь чувствительного места у линии роста волос. Ладонь Тэхёна находит его горло, накрывая ключицы, и веки омеги подрагивают от того, как успокаивает это собственническое касание.       Молчание альфы мимолётно возвращает умалившуюся было уверенность, но не успевает Чонгук осечься, как цепкие руки подхватывают его и разворачивают, усаживая к Тэхёну на колени. Ладони Чонгука находят своё место на лице альфы, когда он оседает в объятиях и изгибается в обвившей талию хватке, подушечкой пальца проводя по испачканным в его же смазке губам.       То ли от камина, то ли от них самих исходит такой жар, что прелый воздух затапливает нюх, а по виску альфы стекает блестящая капля пота, которую хочется словить языком. Это принц и делает, поймав солоноватую влагу, чувствуя капканом обвившие его талию руки, и проводит затянувшимся поцелуем к губам альфы, пробуя безумие на вкус.       Из горла вырывается надсадный всхлип, пока он слизывает свою же смазку и подставляется под поцелуй, что обрушивается на него вместе с дробящим на осколки рыком. Тэхён обхватывает его шею, вылизывая рот омеги и ловя его жалобный стон, когда его член скользит между ягодицами и пачкается в тягучей сладости продолжающего истекать в его руках Чонгука.       Их взгляды сталкиваются друг с другом вновь, когда Тэхён разрывает поцелуй и вжимается лбом в омежий, обхватывая нависшие над ним бёдра. Тот опускает ладони на уже истерзанные им плечи и задерживает лихорадочно сбитое дыхание, стоит крупной головке неспешно скользнуть внутрь.       Они вдыхают вместе, и Чонгук сдавливает подушечками пальцев крепкую шею, наплевав на то, что может оставить следы. Всё, о чём он может думать — это о чувстве полноты, что приносит собой Тэхён, плавно насаживая омегу на себя и выцеловывая его подставленную под ласку шею. Клыки прикусывают острую линию челюсти, тут же зализывая следы, и Чонгук хнычет, сжимаясь на распирающем стенки члене альфы, когда тягуче вбирает в себя всю длину.       На долгое мгновение они замирают, обмениваясь жарким сбитым дыханием. Сквозь влажные ресницы Чонгук в альфе видит нетерпение, чувствует его в том, как требовательно сдавливает его бёдра хватка альфы. Это почти что слишком, чувство заполненности обездвиживает, оставляя лишь обмякнуть в руках Тэхёна и позволить вторгнуться в его тело вновь.       Неосознанно, следуя за позывом своего тела, Чонгук подаётся навстречу и встречает плавный толчок, позволяя альфе вбиться глубже, проезжаясь головкой по простате. Потная грудь вжимается в его, пока Тэхён продолжает страстно выцеловывать оголённую волосами шею омеги, в то время как пальцы того цепляются за цепочку кулона будто в поиске столь нужной опоры.       Каждый глубокий толчок вызывает собой звонкие стоны, в которых теряется имя Тэхёна. Тот отзывается хриплым мычанием, страстно целуя благоухающую лилиями железу. В ответ ему слышится лишь потерянный всхлип и обвившие плечи альфы дрожащие руки Чонгука, сквозь пелену застелившего его наслаждения чувствующего улыбку там, где Тэхён зарылся лицом в его шею, на потерянный зов своего имени.       Это совсем не похоже на течки, которые Чонгук проводил в одиночестве, укрытый от чужих липких глаз в испепелявшем его желании. Даже в приходивших к нему после встреч со сватавшимися альфами мыслях он полагал, что его ждёт обычная, свойственная большинству знакомых ему омег брачная ночь. Он даже представить себе не мог столь яркое удовольствие, затапливающее тело от чувства, как всецело и рьяно им обладают. Берут без остатка и возвращают всё ту же страсть, что плещется в глазах альфы, неотрывно, хищно вбирающих закатившиеся белки глаз и контур зацелованных губ, заходящихся в стонах.       Плавно омега покачивает бёдрами, встречая тягучие, сильные толчки. Он откидывает голову, позволяя Тэхёну вылизывать его шею, и дрожит весь от дразнящего укуса совсем рядом с запаховой железой, чувствуя, как обильно пачкает член альфы смазкой, задыхаясь в окутывающих его пряных феромонах.       Жар удовольствия кажется слишком большим для его тела, и может, так и должно быть в первый раз. Только когда ладонь надавливает на взмокшую поясницу омеги, вынуждая сильнее насадиться и вобрать в себя член до влажного шлепка их тел, Чонгук упускает эту мысль и протяжно хнычет, теряя себя в точных сильных толчках. Подмахивая бёдрами, он сбивается с темпа и зарывается носом в волосы альфы, наполняя лёгкие терпким мёдом и опустошённо скуля, когда Тэхён оглаживает края так хорошо принимающей его дырочки, собирая вязкие подтёки смазки. Удовольствие пронизывает его, жарким узлом скапливаясь внизу живота, но стоит принцу скользнуть рукой между их вжатыми друг в друга телами и попытаться обхватить свой член, достигнуть сладко подбирающейся к бёдрам разрядки, как Тэхён перехватывает его запястье и предупреждающе рычит.       Омега обильно мокнет, чувствуя вибрацию чужого рокота своей рвано вздымающейся грудью. С каждым толчком сладкую пытку удовольствия, которой подвергает его Тэхён, становится всё сложнее терпеть, и омега стонет обессиленно, когда член в очередной раз бьёт по простате, искрами прошивая кончики пальцев. Ему осталось совсем немного, и всё тело омеги горит, нуждаясь в разрядке, в том, чтобы Тэхён поставил ему метку, присвоил себе и забрал то, что его по праву.       Усеянная следами поцелуев и страсти шея горит огнём, и Чонгук льнёт ближе, вынуждая альфу вновь мазнуть губами по просяще подставленному горлу. Он сжимает дрожащие пальцы в его волосах, намеренно содрогаясь на члене Тэхёна и млея от рычащего стона, раздавшегося следом. Хватка альфы на его бёдрах наверняка оставит отметины, но эта мысль лишь ближе толкает его к пику, сладко сводя мышцы паха в подступающем оргазме.       Ему хватает всего пары толчков, задевших простату, и сжавших бёдра пальцев, чтобы белёсые капли долгожданного оргазма запачкали их тела. Чонгук содрогается в опустошающем удовольствии, сдавливая Тэхёна жарким пленом увлажнившихся стенок. Обескураживающая нега затапливает тело, но не успевает омега вдохнуть, вцепиться ослабшими пальцами в держащего его испепеляюще близко Тэхёна и скинуть морок тлеющего на кончиках пальцев оргазма, как тот с силой продолжает насаживать на свой член, растягивая сладостную негу.       Сквозь лихорадку граничащего с чрезмерным удовольствия Чонгук чувствует, как Тэхён резче вбивается в него, ударяясь бёдрами о покрасневшие ягодицы и скребя клыками по взбухшей железе. Силы стремительно покидают его тело вслед за оргазмом, что парализует горящие от изнурения бёдра, и Чонгук жалобно скулит, вцепляясь в спутанные им же волосы альфы. Страха и волнения не осталось, всё, за что держится ускользающее от него сознание, — это желание ощутить, как заполнит его узел альфы. Этого, в соитии с сильными руками, обвившими изнеможённое тело омеги, и членом альфы, его набухающим у основания узлом, хватает, чтобы забрать остаток дыхания из свихнувшихся лёгких.       Чонгук даже не успевает перевести дух, как его опрокидывают на постель, выскальзывая из его тела, только чтобы тут же растолкнуть ослабшие бёдра и заполнить до отвалу вновь. Взмокшая спина липнет к мехам, когда альфа с возбуждённым рокотом сдавливает его загривок, вбиваясь в мягкое податливое тело со звонким шлепком, замирая внутри, чтобы дать Чонгуку прочувствовать всю длину и узел, набухающий у основания члена. Эхо оргазма не отпускает его тело, новой жаркой волной скапливаясь под зардевшей кожей, и Чонгук едва сдерживает сладостный крик, когда альфа подхватывает его бёдра и насаживает на себя по основание, проникая так глубоко, что под веками мелькают слепящие искры.       Вспухшие от ласк и терзавших их поцелуев губы омеги распахиваются, только чтобы принять напор развратного поцелуя. Теперь Тэхён использует его тело для своего удовольствия, и осознание собственного бессилия, полностью во власти альфы, сладостным стоном терзает саднящее горло. Альфа так глубоко, и его так много, что Чонгук чувствует его каждой клеточкой своего тела, льнущего навстречу грубым рукам.       Его голос ломается на протяжном всхлипе, когда Тэхён отрывается от его губ и надавливает на низ живота, там, где упирается в натянутую кожу его член, помечая тело омеги изнутри. Этого похабного, собственнического касания до очертаний выступающей головки достаточно, чтобы очередной бурный оргазм сковал истраченное тело, стоит альфе сжать в кулаке его волосы, откидывая голову, и всадить клыки в обнажившуюся шею.       Огненная вспышка боли пронизывает плечо, и Чонгук слёзно скулит, изгибаясь под альфой и принимая в себя толчки горячего семени, пока его собственный член вновь изливается слабыми каплями. Метка горит синим пламенем, пока Тэхён не отрывается от горла и не зализывает укус с грудным рокотом, вбирая содрогающегося на нём омегу, в то время как узел удерживает его сперму в обессиленном теле, не позволяя Чонгуку ускользнуть.       Хватает лишь пары мгновений, ласки ладоней, обегающих залитую румянцем страсти кожу, чтобы жжение поставленной метки сменилось эйфорией. Чонгук жмурит увлажнившиеся веки и льнёт в жаркие объятия, когда Тэхён обвивает его талию и утыкается губами в метку, навсегда привязавшую омегу к нему.       Они остаются так на долгую минуту, позволяя телам осесть в отступившем удовольствии, которое сменяет чающая нега. Чонгук вырывается из её пелены первым, оглаживая плечи альфы, его шею, убирая взмокшие волосы от покоящегося на его груди лица. Его губы усыпают поцелуями скулы, виски, прижимаются к линии челюсти, не в силах насытиться своим альфой.       Тэхён позволяет ему эту ласку, опуская ладонь на обвившее его бедро и касаясь оставленных им следов пальцев и заливших кожу всплесков оргазма. Узел обмякает слишком скоро, позволяя распутать тесно переплетённые тела, и когда он всё же отстраняется, опускаясь на колени, то обегает не растерявшим свою жадность взглядом распластанного под ним омегу. Тот больше не смущается своей наготы, позволяя вобрать вспухшую розовую метку на своей шее, алые бусины сосков и изгиб талии и бёдер, усеянных белыми каплями. Ему нравится это внимание, внутренняя сущность купается в неотрывном любовном взгляде, в который возвращается пылкая страсть, стоит Тэхёну скользнуть между его раскрытыми, обмякшими в остаточном удовольствии бёдрами.       Альфа издаёт короткий голодный рык и, прежде чем Чонгук может попытаться остановить его, измотанный до предела двумя оргазмами и меткой, ныряет и зарывается между ягодицами, там, где сочится более не запертая в теле омеги сперма. Чонгук сдавливает его голову бёдрами, зарываясь дрожащими пальцами в волосы альфы и заходясь слезливым стоном, но Тэхён поддевает их под коленками и вынуждает раскрыться и позволить терзать вспухшие края дырочки, ловя смешанные с естественной сладкой смазкой белые подтёки собственного семени.       Понимая, что альфа не остановится, пока не изопьёт его до последней капли, принц встречает устремлённые на него чёрные глаза с вкраплением янтаря и кусает свои заалевшие губы. Его пальцы цепляются за мех, и он чувствует каждое развязное движение языка и фаланг, давящих на мошонку и ласкающих истраченный оргазмами член. Тело Чонгука пылает, но он не хочет, чтобы эта пытка заканчивалась, и толкается навстречу кольцу пальцев, когда Тэхён берёт в ладонь его стремительно твердеющую плоть и кусает чувствительную кожу внутренней стороны бедра, прежде чем вновь приникнуть к заласканной им промежности.       Он отрывается от Чонгука, только когда тот кончает вновь с беззвучным стоном, изгибаясь на постели и сильнее марая мех очередным оргазмом. Отстраняясь, Тэхён проводит тыльной стороной ладони по нижней половине своего лица и облизывает губы, собирая с них следы их обоюдной страсти. Принц смотрит на него влажным благодарным взглядом и замирает на заласканной, но так и не помеченной им шее, чувствуя, как горят его клыки.       Тэхён подаётся навстречу и опускается на призывно обвившее его тело, когда Чонгук тянет руки к своему альфе и одним взглядом просит обнажить уязвимое горло, подпустить свою пару и завершить связку. Ладонь накрывает его загривок, когда Чонгук приподнимается и припадает губами к шее альфы, принюхиваясь и проводя по подставленной натянутой железе языком, прежде чем осторожно впиться в неё укусом.       Альфа прижимает его ближе к себе, поддевая и оглаживая влажную поясницу, пока Чонгук зализывает метку с удовлетворённым урчанием. Внутренняя сущность оседает, чувствуя обретённую принадлежность, к которой омега так рьяно стремился, и ласковые объятия их тел укрывают от всего иного, сводя мир до них двоих.       Блаженно устроившийся на широкой груди Чонгук гладит любимое лицо и выводит узоры вслед за украшающими кожу чернилами, пробегаясь по рубцам кончиками пальцев и прижимаясь поцелуем к самому протяжённому, что рассекает одно из плеч альфы. В нарушаемой лишь их выровнявшимся дыханием и треском огня тишине тот поддевает его волосы, убирая с лица и встречая взгляд принца, когда Чонгук приподнимается и заглядывает в лицо альфы, наблюдающего за ним с одной из подушек.       Замечая рассечённую следами их страсти угольную краску, он подхватывает шёлк своего отброшенного одеяния и стирает разводы с лица, избегая прикованного к нему пленённого взгляда. С каждым касанием ткани черты альфы покидает суровость, являя взору скрытую прежде юность, лишённую устрашающей своей росписью чёрной краски. Она делала Тэхёна старше, грубее, но принцу нравится, что таким альфу видит лишь он. Только ему дозволено видеть грозного свирепого вожака с нежностью в очарованном взгляде, без излишних чернил и масок жестокости, разбившихся вдребезги, стоило Чонгуку ступить в его сердце.       Проводя подушечками пальцев под линией ресниц, обрамляющих смотрящие с так несвойственной Тэхёну мягкостью глаза, омега подаётся к нему и сплетает их губы в поцелуе. Метка приятно согревает, затапливая тело и душу мерцающим теплом, и Чонгук забывается в этом мгновении, отпуская катафалк прошлых волнений и тревог.       Все они теряются в обращённом на него взоре, в котором слишком долго тонувший в омуте королевских интриг и скитаний принц наконец находит свою пристань. Обвившие его руки альфы кажутся ни чем иным, кроме как самым уютным, защищённым местом на свете, и Чонгук оседает в этих руках, вверяя свою сущность им на оберег.       Медовая пряность переплетается с его запахом и пронизывает каждый уголок покоев, затапливая по кончики обхвативших подаренный им Тэхёну кулон пальцев. Когда он закрывает глаза и проваливается в блаженный сон, под веками Чонгуку не является источающий ненависть голос и скрежет щеколды, запирающий его на замок.       Ему является лишь окаймлённый чёрной смоляной шерстью янтарь.

***

      Чонгук перелистывает страницу, пробегаясь взглядом по выведенным чернилами рунам, которые уже может читать. Ему потребовалось время, чтобы перенять говор ставших его народом волков, но сейчас омега может понять каждую руну, по которой проводит подушечкой пальца, шёпотом наговаривая написанное себе под нос.       Прохлада позднего вечера просачивается в покои, развеивая собранные в многочисленные переплетения волосы вслед за ширмой, укрывающей омегу от вступающей в свои права осени. Не так давно они перенесли поселение южнее, подальше от границы родного омеге королевства, канувшего в разразившихся подобно беспросветному шторму распрях.       Последние дни были проведены им в ожидании возвращения его альфы. Тэхён не остался в стороне, когда восстание нахлынуло на замок, скрывавший своими стенами уже давно шатко державшегося у власти короля. Однако альфа не пришёл ему на помощь. Он и его воины были теми, кто прорвал оцепившие каменные стены ограды и позволил мятежу проникнуть в королевские залы и воздать своему правителю по заслугам.       Всё это время Чонгук провёл в тщетных попытках отвлечься, но даже сейчас, за изучением рун, его мысли возвращаются к Тэхёну, к которому так просится внутренняя сущность.       И её слышат.       Омега поднимает глаза с исписанных чернилами листов, когда до него доносятся приглушённые шаги. Он хочет было окликнуть Чимина или даже Хосока, подолгу составлявших ему компанию, пока воины их стаи были за пределами досягаемости, включая вожака. Однако не успевает Чонгук подать голос, откладывая книгу в сторону, как до боли знакомая и родная смоль шерсти показывается из-за навеса, моментально привлекая его загоревшиеся глаза.       Ступая внутрь дома, наполненного иссыхавшими без него лилиями, Тэхён обращается из волчьего облика и омывает лицо прохладной водой. Омега облизывает сильную спину взглядом, украдкой наслаждаясь тем, как перекатываются под медовой кожей литые мышцы, прежде чем Тэхён укрывает свою наготу и оборачивается к трепетно выжидающему вестей и вынесенного приговора Чонгуку.       Он пал?       Ему достаточно одного взгляда в любимые глаза, чтобы прочитать — да.       Испуская задержанный было выдох, Чонгук провожает взглядом подошедшего к нему альфу, пока тот не наклоняется и не урывает у своей пары поцелуй. Даже этих дней, проведённых в неведении, хватило, чтобы понять, что омега ни за что больше не хочет отпускать свою пару в столь опасную неизвестность и изводиться в его ожидании. Даже если Тэхён и остальные волки клана не могли не оставить стаю и должны были отстоять их границы.       И отстояли. Расколовшееся королевство больше не посмеет ступить на их территорию, вожак в этом убедился. Брат Чонгука больше не доберётся до него никогда.       В памяти свежа картина, как Соджуна волокли по окровавленным разбитым ступеням, по которым прежде струилось лишь ворованное золото и богатство, отнятое у простого народа. Тэхён безучастно смотрел на то, как его же люди расправились с ним и его приближёнными, а после поклялись оставить клану альфы его земли до тех пор, пока Чонгук, законный наследник престола, не ступит на родину и не заявит о своих правах на корону.       Это был уговор, заключённый им искренне и без мысли раздумий.       Тэхён бы своего омегу и не отпустил. Место Чонгука было рядом с ним, и альфа и без того знал, что ему не нужна была корона. Очернённая пролитой кровью и пагубным прошлым власть, которая Чонгука отвращала, — уж подавно.       Соджун сорвал их сделку в мгновение, когда потребовал отменить церемонию, но альфа принял решение, стоило ему увидеть шрам на точёной скуле и узнать, как с принцем обращались, от его же компаньона. Этого было достаточно, чтобы бесстрастно оставить позади мольбы о помощи и проклятья, летевшие в спину.       Тэхёну было, к чему возвращаться, и этим он дорожил больше, чем снисхождением алчного короля, не ставившего ни его, ни его супруга ни во что.       Альфа опускается пред ним сейчас, поддевая полы одеяния и касаясь нежной тёплой кожи. Едва округлившегося живота, что с каждым днём наливается подобно полумесяцу, расцветающему жизнью под сердцем омеги. Губы нежно прижимаются к коже у самого пупка, задерживаясь на мгновение, пока Чонгук вплетает пальцы в локоны своего альфы и ласково поглаживает, перебирая смоляные пряди. — Неужели это и правда закончилось?       Шёпот, промолвленный в ладонь омеги, когда Тэхён поворачивает голову и оставляет поверх рассекающего её рубца поцелуй, сквозит нежностью. — Он нас больше не потревожит, Ваше Величество.       Улыбка трогает губы Чонгука, когда он, забавляясь, морщит нос, из-за чего между бровями пролегает очаровательная складка. Её так хочется сцеловать, разгладить ласковым касанием, и это альфа и делает, склоняясь над своим супругом и притрагиваясь саднящими в нужде оказаться ближе губами любимого лица. — Я не король, Тэхён, — тот качает головой, поднимая взор и встречаясь им со своей парой, уже смотрящей на него с непреклонностью во взгляде.       Тэхён поддевает его подбородок, оглаживая крапинку родинки, которую так любит целовать, и вспоминает про принесённый им сувенир. Он забрал его в последнее мгновение, зацепившись за позолоченный блеск в омытом противостоянием тронном зале, и подхватывает сейчас, на миг оставляя омегу, прежде чем вернуться к нему вновь.       Усеянная драгоценными камнями корона ложится в ладони Чонгука, вбирающего подношение поражённым взглядом. — Не в моих глазах.       Сокровенно сверкнувшие очи теряют шок и сменяются рвением, когда омега вновь находит губы Тэхёна в поцелуе, чувствуя, как тот накрывает низ его живота. Чонгук накрывает её следом и льнёт ближе, откидывая не значащую более ничего реликвию в сторону и вместо неё обвивая плечи альфы, давшего ему куда больше, чем очернённая павшей династией королевская кровь.       Ставшего его опорой и спасением от плена, из которого Чонгук сбежал прямо в его ласковые объятия.       Ему не нужна никакая корона, когда у него есть золото закравшегося в его сердце янтаря и ладонь, нежно огладившая округлость живота.