В скорбном сердце

      На полпути вниз лестница делала крутой поворот, но Уилл не мог заставить себя спуститься. Несмотря на доносящийся с улицы шум ветра, по дому гуляла гулкая, зябкая пустота. Уилл остро чувствовал, что остался один. - Ганнибал?       Никто не ответил. Монотонный вой мог скрыть чужое присутствие, но сам воздух оставался неподвижен, как это бывало, когда поблизости не дышало ни одно живое существо. Уилл взглянул наверх, туда, куда тянули его взгляд убегающие, сужающиеся кверху ступеньки, будто стены дома сплющились под натиском ветра.       Уилл шагнул вперед, положив ладонь на отполированные перила, но в следующий момент внизу что-то отчетливо и резко хлопнуло. Уилл вздрогнул, замерев. Затем, подвинувшись, опустил глаза вниз.       Это захлопнулась дверь. - Ганнибал?       Никто не ответил. За годы жизни Уилл привык полагаться на нечто, что одни называли чутьем, а другие интуицией. Ни то, ни другое не отображало действительности, это не было ни чутьем, ни интуицией, это было ощущение, это были детали, это было что-то, что таилось в окружающем и предостерегало его, если он был достаточно внимателен, чтобы увидеть.       Это было что-то, что выбивалось из обыденного настолько призрачным слоем, что у Уилла не было никаких других доказательств, кроме тревоги, забивающейся ему в глотку.       Это было что-то, что уводило его от аллигаторов на болотах.       Это было что-то, что вело его прямо к гниющему сооружению из веток и черепов, веток, напоминающих вытянутые руки, веток, напоминающих торчащие рога; грязных тряпок, примятой травы, травы, обагренной кровью, и тяжелое, ржавое испарение забивалось ему в ноздри, и он наяву слышал скрипучие песни, песни, призывающие к одержимости, песни, открывающие врата между божественным и человеческим миром, предлагающие духам овладеть кем-то.       Уилл моргнул. Помедлив, он отпустил перила, и его ладонь с искривленными пальцами сползла по полированному дереву. Мертвая, ощетинившаяся тишина сверху старалась его отпугнуть.       Дом разговаривал с ним и влек его вниз.       Уилл спустился. Стоял день или утро, безликий, тусклый свет, пробивающийся сквозь замерзшие окна, всегда был совершенно одинаковый, без теплого отлива, меняющего оттенок в зависимости от того, как высоко или низко сидит солнце. Его встретило затаившееся, холодное отчуждение дома, оставшегося без присмотра хозяина.       Входная дверь была плотно закрыта, как и всегда, но Уилл сразу заметил опущенный тяжелый засов, который в обычные дни не позволял двери распахнуться даже под самым беспощадным шквалом.       Хлопнула не эта дверь.       Уилл подавил желание немедленно выйти на улицу. Вместо этого он направился в комнату с камином, на этот раз без покрывала на плечах. Проснувшись, он обнаружил возле себя рубашку, мягкую кожаную обувь и штаны, тоже кожаные, на примитивной шнуровке, не требующей ловкости пальцев. Уилл заметил места, где раньше располагались пуговицы, он также заметил стежки на штанинах внизу, отличающиеся от остальных стежков хотя бы тем, что они были слишком хорошо заметны.       Его тронул мысленный образ сосредоточенного Ганнибала, подшивающего, подгоняющего для него одежду. И Уилл собирался его поблагодарить. Однако сейчас он собирался воспользоваться возможностью осмотреться получше.       В конце концов, это был не первый раз, когда он злоупотреблял положением гостя.       С внутренним напряжением Уилл задумался, куда Ганнибал мог пойти. Часть него испытывала смутное беспокойство из-за того, что он остался совсем один, но это и близко не стояло рядом с той паникой, которая захлестнула его при виде закрытой двери, пока он был прикован к кровати. Уилл всегда спокойно относился к одиночеству, но теперь вел себя как глубоко травмированный человек. Истоки этого наверняка крылись в пещере.       Эта проклятая пещера.       Камин не горел. Однако печка оказалась натоплена, и Уилла обдало жаром, когда он прошел мимо. Звук его шагов теперь разлетался глухим эхом, и половицы в такт скрипели сипло и предупреждающе.       Его тянуло в комнату с книгами. Ганнибал не заботился о том, чтобы отделить гостевую зону от столовой, но он обустроил себе отдельный кабинет. Уилл вошел с острым ощущением чужого взгляда на себе. Он не оглядывался. Поблизости не было никого живого, это окружающее вглядывалось в него, примерялось к его присутствию. Тарелки за спиной блекло блестели, как белки внимательных глаз.       Что-то не давало Уиллу покоя.       Первым делом он приблизился к столу. На сей раз там не было никаких книг, только несколько листов исписанной бумаги и изящная чернильница. Уилл подцепил пальцем лист со словами, которые он не смог разобрать. Под ним лежал еще один. Каллиграфический почерк был тем же, но теперь Уилл узнал тонконогие, вытянутые буквы с элегантными узкими петлями.       "...Отчаянных невзгод       Ты в скорбном сердце обновляешь бремя;       Не только речь, и мысль о них гнетет."       Уилл моргнул. На этом строчки обрывались, будто Ганнибал не успел продолжить или ему это наскучило. Уилл осторожно загнул еще несколько уголков, бегло проглядывая выписанные из поэмы, ни к чему не ведущие отрывки (Ад, это всегда была часть про Ад), когда его рука дрогнула и листы осыпались один за другим.       Среди слов мелькнуло лицо. Сухо сглотнув, Уилл заставил себя дышать.       Нет, это не могла быть...       Он снова принялся перебирать листы, на этот раз с большим нетерпением, и вновь наткнулся на рисунок женщины. Какое-то время глаза Уилла жадно скользили по линиям. Нет. Эта женщина не была Беверли.       Разумеется, это не могла быть Беверли.       Уилл закрыл рисунок другими листами. Слабая дрожь растеклась по пальцам. Раздосадованный на свою реакцию, на чертов тремор, который теперь появлялся даже из-за такого незначительного потрясения, он выдвинул ящики стола. Внутри не хранилось ничего, кроме неиспользованной бумаги и письменных принадлежностей. В любом случае, любопытство аукнулось ему расползающейся слабостью и простреливающей болью в обеих кистях.       Нет, не любопытство. Уилл и сам знал, что праздное любопытство было здесь совсем ни при чем. Он был осторожен. И подозрителен.       Он, в конце концов, всегда был недоверчив.       Уилл отошел от стола, прислушиваясь к тому, не вернулся ли Ганнибал обратно в дом. Его тянуло к книгам, и он приблизился, пробегая взглядом по скособоченным, завихрившимся от старости корешкам. Кабинет был узкий и вытянутый, вдоль длинной стены почти до самого конца тянулась еще одна стена из книг, сложенных одна на другую, будто кирпичи. В самом низу лежали безликие толстые тома со стертыми названиями, выше Уилл нашел книги на французском, немецком, итальянском языках. Некоторые языки были ему совершенно незнакомы. Книжная стена доходила ему до пояса, и Уилл приоткрыл обложку той, что лежала на самом верху.       Он сразу узнал латынь, которую изучал в стенах университета, и его знаний хватало, чтобы понять, что книга посвящена медицине, но не более того.       Уилл развернулся. Детали бросились ему в глаза: ковер под столом с восточным орнаментом, старый, но в хорошем состоянии, китайская ваза в углу. Бога ради, здесь были даже картины, написанные маслом, картины в вычурных, резных рамах. Было в них что-то тревожное; в том, как они не висели, а стояли на полу, наполовину задвинутые за шкафы и столики, или в том, какими выцветшими и потемневшими казались полотна. Тусклые пейзажи, портреты женщины в богатых нарядах, с серыми, безжизненными лицами.       Уилл открыл первый попавшийся шкаф. Внутри теснилось еще больше книг, бронзовые статуэтки, перевязанные пачки писем без конвертов, сплошь исписанные иероглифами.       Кто ты, черт возьми, такой, подумал Уилл, плотно прикрывая дверки.       Что-то снова хлопнуло со стороны лестницы. Вскинувшись, как дворовый пес, Уилл развернулся, глядя в дверной проем, через который со своего места ему отлично была видна выступающая из-за стены печка и часть кухни. Кроме хлопка был еще один звук, мягкий, едва заметный, чуть... расхлябанный. Снова хлопок. На этот раз намного тише предыдущих.       Не было похоже, что Ганнибал вернулся. Уилл последовал за звуком. Едва только обойдя диван, он уже увидел источник шума.       Дверь утопала в стене под лестницей и была совершенно незаметной на первый взгляд. Дверная ручка отсутствовала, и только тускло блеснувшие петли выдавали ее положение. Уилл разглядел бы дверь рано или поздно, но сейчас она снова приоткрылась в его присутствии, и чернильно-черная щель расширилась прямо на глазах, сделав наличие двери более чем очевидным.       Дверь слегка колебалась, а затем, открывшись шире, снова захлопнулась.       Почему она не хлопала раньше? В конце концов, в доме всегда сквозило.       Подойдя ближе, Уилл внимательно пригляделся. Ах, конечно. А вот и задвижка, такая же теряющаяся среди деревяных панелей, как и петли. Уилл поддел ее пальцем, запирая.       Теперь, когда он обнаружил дверь и детали остро бросались в глаза, было странно, что он не замечал ее раньше.       Тихий, нежный свист коснулся его слуха. Уилл поднес руку к тонкой щели, и прохладный ветер тут же облизал его ладонь, болезненно-бледную на фоне темного дерева, свежий красный шрам казался еще ярче. Помедлив, Уилл прислонился к щели ухом, будто мог что-то услышать.       Скорее всего, дверь вела в подвал. Снова засквозило, шевельнулись ресницы. Казалось странным, что дуло изнутри.       Уилл едва заметил, как потянулся рукой к задвижке, но тут его внимание отвлек приглушенный звук скрипящего снега. Он успел отойти в сторону, когда входная дверь тяжело распахнулась, и внутрь втиснулось нечто неописуемое, черное и косматое.       Лишь когда капюшон упал и Уилл увидел лицо Ганнибала, он осознал, как сильно заколотилось сердце в груди. Ганнибал казался огромным в своей шубе, его плечи раздались в несколько раз. Уилл сопоставил его облик со смутным воспоминанием из пещеры, и теперь не казалось странным, что тогда его плавающий в лихорадке разум принял Ганнибала за какое-то чудовище.       Дверь закрылась за Ганнибалом, и до Уилла запоздалой волной докатился обжигающий холод. Усилием воли он устоял на месте и не поежился, особенно теперь, когда вместо покрывала его прикрывала лишь тонкая рубашка. - Ах, Уилл, - поприветствовал Ганнибал. - Ганнибал, - отозвался Уилл с недоверчивым видом. - Вы были снаружи.       Ганнибал коротко взглянул на него, без сомнения, отметив тот факт, что он наконец-то облачился в предложенную одежду. Он ловко снял шубу, потеряв угрожающие очертания, и острое напряжение, сковавшее тело Уилла, улеглось до простой настороженности. Его плечи слегка расслабились, пока он наблюдал за тем, как Ганнибал раздевается. На его ногах обнажились обитые мехом сапоги, очень тяжеловесные даже на вид. Уилл никогда не видел ничего похожего. - Да. Почему бы мне не быть там? - поинтересовался Ганнибал, уловив его смятение.       Уилл хмуро уставился на входную дверь прямо за ним. Теперь его снедала досада за то, что он отвлекся на фигуру Ганнибала и совсем не разглядел того, что делалось за его спиной на улице. - Не знаю. Разве вы не говорили, что ветер опасен? - Норд-ост опасен, - согласился Ганнибал, сбивая с сапог снег. - Но он свирепствует недолго и уже почти заснул. К тому же нужно кормить скот время от времени.       Уилл нахмурился еще больше, озадаченный. - Скот?       Ганнибал терпеливо вздохнул, выравнивая сапоги носок к носку, и выпрямился. - Я держу... - он произнес непонятное, прошелестевшее бессмысленным звуком слово. - Вы называете их горными козлами. - Вы держите горных козлов, - тупо повторил Уилл.       Ганнибал склонил голову. Он переобулся в другую обувь, которую Уилл привык видеть на нем, и, оттряхнув шубу, повесил ее на торчащий в стене крюк. Никогда до этого шуба не висела там. Вероятно, Ганнибал повесил ее просушиться. - Да. В этих краях водится не так много дичи, и лучше приручить ее, если хочешь видеть мясо на столе. Козы здесь - ценный ресурс, кроме мяса и молока они дают шерсть, которая сохраняет тепло даже в самые сильные морозы. Это послушные животные, если знать, как с ними обходиться.       Уилл пропустил информацию мимо себя, не останавливаясь мыслями на чем-то конкретном. Его занимало только одно. - Так вы... фермер. И огород у вас есть?       Ганнибал улыбнулся в ответ на его недоверие, россыпь морщинок расползлась в уголках глаз. - Только летом и, боюсь, совсем небольшой. Я вижу, ты нашел вещи. - Ах да, спасибо за это, - рассеянно пробормотал Уилл и вдруг перегородил дорогу, ступивший было вперед Ганнибал остановился. - Стойте. Могу я?... Можно мне...       Им овладело такое волнение, будто ему предоставился один-единственный шанс вернуться домой. Легкость сползла с лица Ганнибала. Уилл заставил себя успокоиться. Выдохнув и прикрыв на секунду глаза, он уже тверже сказал: - Я бы хотел выглянуть наружу. Пожалуйста. На одну минуту.       На короткое мгновение повисло тягостное, душное молчание, и у Уилла мелькнуло подозрение, что Ганнибал откажется. Но тот вернулся на пару шагов и снял шубу с крюка. - Конечно. Но только не выходя за порог.       Он набросил ему на плечи шубу, и, боже, она была тяжеленной. Ганнибал также заставил его обуться в эти нелепые мохнатые сапоги, и жар мгновенно окутал его с ног до головы, особенно когда Ганнибал набросил капюшон ему на затылок.       Уилл бы возразил в любом другом случае, он мог сам позаботиться о себе, но теперь его охватил трепет, поселившийся глубоко в животе расползающейся дрожью, оцепенение заморозило любые мысли. - Ты не готов выйти наружу, Уилл, - тихо проговорил голос Ганнибала ему на ухо. - Твои легкие все еще слишком нежны. Я буду тебя держать.       Уилл кивнул. Он сжал на шубе те пальцы, которые мог сжать. Ганнибал открыл перед ним дверь, и та неохотно поддалась.       Резкая смена температур шокировала. Уилл знал, что на улице холодно, на своей шкуре знал, насколько холодно это может быть, но все равно оказался не готов к ледяному воздуху, ударившему его в лицо, в одну секунду лишивший его дыхания.       Ослепленный белизной, Уилл зажмурился. Слезы мгновенно выступили на глазах, и он сильнее вцепился в мех, не обращая внимания на то, что Ганнибал придерживает его за плечи. Он распахнул рот, силясь вдохнуть, и на короткий, страшный миг Уиллу показалось, что он задохнется вот так, на этом самом месте.       Затем его тело справилось с первым шоком, и он все-таки сделал вдох, за ним второй и третий, пока снова не смог дышать, как и прежде. Уилл открыл слезящиеся глаза, не видя ничего, кроме расплывающихся белых и черных пятен. Затем он сморгнул. Белое превратилось в землю, покрытую снегом, и небо, которое было лишь на пару оттенков темнее земли; молочная, однородная серость без конца и края. Черное превратилось в мощные, прямые стволы деревьев, угрюмо и равнодушно стоящие поодаль редкой россыпью. Не было никакого подлеска, стволы вырастали из снега разом, без всякого перехода, и даже среди них Уилл не видел ничего, кроме снега; снег висел на ветвях тяжелыми наростами; снег налипал на стволы с той стороны, откуда дул ветер; снег убегал между стволами далеко вперед, складываясь в ровную белую полосу, граничащую с серым.       Снег, снег, снег, этот проклятый снег, он был всюду. Боже, Уилл ненавидел его, он ненавидел это.       Пейзаж был так убийственно горизонтален, так сер и уныл, так нетронут. Уилл чувствовал себя подавленным, оглушенным, сдавленным со всех сторон этой монолитной белой массой, где не было никаких следов, кроме жалкой цепочки, оставленной Ганнибалом чуть раньше и уводящей куда-то влево, за пределы видимости.       Уилл бы сошел с ума, если бы видел это из окна каждый день. - Что ж, - произнес Ганнибал. - Думаю, теперь достаточно. Прошу, Уилл. Вернемся внутрь.       Уилл позволил оттолкнуть себя обратно в дом. Он молча вылез из мохнатых сапог и протянул шубу Ганнибалу, которую тот любезно взял. Уилл ничего не сказал, тепло дома показалось ему душным и вязким, дышать снова стало тяжело. Дважды за такое короткое время он едва совладал со своим телом, тогда как на Ганнибала разница температур не оказала никакого влияния.       Это было удручающе. Уилл думал, что окреп больше, чем это было на самом деле. Сколько он сможет продержаться на улице в таком состоянии? Десять минут? Меньше?       Ганнибал по-своему истолковал его угрюмое молчание. - Многие чувствуют себя в ловушке здесь. Тебя встревожила уединенность этого места?       Взгляд Уилла забегал, будто он только сейчас осознал себя стоящим здесь без дела. Взглянув в сторону Ганнибала, он нахмурился. - Меня не пугает уединение. Там, где я жил, было ненамного больше людей.       Разве что Уилл всегда мог видеть дорогу, и не было этого чертового белого покрова, жгущего глаза. Уилл мог с легкостью затеряться среди зелени так, что даже животные не сразу чуяли его, но здесь? Одна только мысль о том, что он был бы виден как на открытой ладони, действовала ему на нервы.       Ганнибал склонил голову, соглашаясь. Он сделал приглашающий жест рукой. - Не составишь ли ты мне компанию? Я как раз собирался готовить обед.       Уилл кивнул. Все еще погруженный в безрадостные мысли, он последовал за Ганнибалом и сел за стол вместо дивана. Ему не хотелось смотреть на пустой камин. - Так значит, вы разводите скот, вытаскиваете из-под завалов людей, варите лекарственные отвары, - медленно произнес он, краем глаза замечая, как Ганнибал достает разделочную доску. - Чем еще вы занимаетесь?       Ганнибал посмотрел на него. Он не улыбался, но из-за разреза глаз его взгляд все равно казался лукавым, насмешливым, прищуренным, как у театральной маски. - Временами чиню одежду и чищу крышу от снега, - легким, почти шутливым тоном ответил тот, не упоминая, впрочем, того момента, что к этому можно добавить владение многими языками и коллекционирование предметов роскоши здесь, куда их никто не мог доставить. - Чем занимался ты, Уилл?       Уилл тихо хмыкнул, вполглаза следя за тем, как Ганнибал выкладывает все необходимое перед собой. - В основном просто рыбачил.       Слушал жужжание насекомых, не сказал он. Наблюдал за разложением тел. - Вода издревле манит людей, как и огонь, - согласился Ганнибал. - Возле твоего дома пробегал ручей? - И не один. Я жил у залива, - Уилл криво улыбнулся. - По крайней мере, здесь нет москитов.       Голос одобрительно, приязненно заметил: - К тебе возвращается чувство юмора, это хороший знак.       Уилл хмыкнул, задумчиво водя ногтем по косому шраму на ладони. На другой руке еще один шрам располагался почти идентично первому. Не слишком большой, но все равно заметный. Это были шрамы от глубоких порезов.       Ганнибал обмолвился, что его сухожилия повреждены. Поэтому он едва мог сжать пальцы - а некоторые не мог вовсе.       Мысленно Уилл не раз перебирал в уме, как именно это могло произойти. Он мог пораниться, разбирая обвал, ведь у некоторых камней могли быть очень острые сколы. Или его мог ранить Гидеон, если бы он засунул руку в тот длинный, узкий разлом, где душили Николаса.       Он мог ранить так одну руку, да. Но обе? - Немногие люди сказали бы, что у меня есть чувство юмора. - Если не это, то что бы они тогда сказали?       Уилл откинулся на спинку стула, опустив ладони на колени. Он снова коснулся быстрым взглядом Ганнибала, который разделывал большой кусок мяса. Судя по тому, что оно было мягким и блестело, мясо лежало здесь давно. Уилл не замечал его. Он был благодарен за то, что до сих пор не учуял сырой характерный запах. - Смотря каких людей иметь в виду.       Он знал, что юлил, и Ганнибал, каким бы отшельником он не был, тоже заметил это. - Есть проблемы с людьми? - Только с теми, кто задает слишком много вопросов.       Ганнибал уколол его взглядом, не отрываясь от мяса. Впрочем, Уилл не стремился задеть его, он просто хотел посмотреть, сможет ли это задеть. Ганнибал дернул уголком губ. - Интересно. Я полагаю, вопросы бывали не из приятных.       "Хочешь сказать, ты видел, как этого парня убили? Почему ты никого не позвал на помощь?"       "Что значит ты "увидел", а не присутствовал?"       "Какого черта ты всегда ошиваешься рядом?"       "Может, это ты убийца, Грэм?"       "Или ты чертов колдун?"       "Опять твоя худу-вуду хрень, да?" - Да уж. Не из приятных. - Мои вопросы тоже не из приятных?       Уилл вздернул брови. - Если вы беспокоитесь о том, когда спросили не убийца ли я, то не переживайте, я давно привык к подобному. Люди всюду подозрительны и любопытны. - И бестактны, - добавил Ганнибал. - По всей видимости.       Уилл удивленно посмотрел на него. Либо тот уже забыл напряженный разговор у камина, либо относился к собственным промахам без свинцовой тяжести. Это не было лишено некоторого... изящества.       Внезапно он сказал: - Я не убийца, - повисла пауза; Уилл застал себя врасплох этим заявлением точно так же, как и Ганнибала, который на секунду оторвался от готовки и поднял на него глаза. - Знаю, вы и сами говорили, что я не похож, но не все думают так на самом деле. - Хм, - задумчиво промычал Ганнибал, его руки были обвалены в чем-то белом, напоминающим муку. - Интересно. Люди, напротив, склонны отводить подозрения от приятных людей. - Это я-то, по вашему, приятный? - Да.       Уилл покачал головой. - Не думаю, что это верное слово.       Он почувствовал на себе взгляд. - Ты красив. Молод. Не обезображен болезнями. Люди скорее обвинят в злодеянии кого-то хромого, обрюзгшего или с кривым носом. Красота равна добру, уродство - злу. В человеке испокон веков живет это убеждение. Поэтому мне кажется интересным, что кто-то мог предполагать о тебе скверное.       Голос оставался спокоен, как у врача. Уилл хмурился. Он жалел, что слова так неосторожно сорвались с его губ и теперь приходится вести этот разговор. Обсуждать то, что он не убийца, все еще было очень подозрительно, даже если он не был убийцей. - Наверное, я просто появляюсь не в то время не в том месте каждый раз.       Ганнибал улыбнулся. - Даже сейчас?       Уилл, помедлив, улыбнулся в ответ блеклой, бесцветной улыбкой человека, которому на самом деле не хочется улыбаться. - Сейчас мне, возможно, повезло больше, чем за всю мою жизнь, - глядя прямо на Ганнибала, он с нажимом провел пальцем по косому шраму на руке; кисть стрельнуло болью. - В другом случае я бы уже давно умер в пещере.       Ганнибал благосклонно склонил голову. Он опустил нарезанные, обваленные в муке ломтики на тяжелую сковороду, которая успела нагреться на плите. Уилл спокойно сидел все это время, но теперь с внутренним напряжением ждал, когда запах жареного мяса дойдет до него. Он собирался извиниться и уйти наверх сразу, как только это произойдет.       Ганнибал заметил: - Ты не ешь мясные блюда, но ты не вегетарианец. Все, кроме бульона, кажется, вызывает у тебя тошноту. Есть какая-то конкретная причина, почему ты отказываешься от мяса?       Уилл отвернулся, мгновенно проваливаясь в жалящий холод, ледяной полусумрак, режущий голод. Он сосредоточился на линии оконной рамы, стеклах и мутной наледи с тонкими царапинами в самом углу.       Он все еще находился в доме, жар лизал его тело, присутствие Ганнибала прочно держало его на поверхности, и все же этот звук, звук готовящегося мяса звучал ровно так же, как и в пещере.       Уилл облизнул разом пересохшие губы. - Нас завалило вшестером. В пещере. Двоих из нас съели. И я... слышал. Они не были мертвыми, для начала их пришлось убить. Затем разделать. Вы знали, что это очень трудно - сломать человеку ребра? Или отделить ногу от туловища. Я слышал все это, а затем слышал, как шкворчало мясо, как оно готовилось, и...       Он замолк. - И? - И слюна текла у меня во рту. Я чувствовал мясо на зубах. Я хотел его. Я его хотел.       Уилл закончил шепотом, не уверенный, что голос не дрогнет. Это было страшное признание, Уилл едва ли готов был признаться в этом самому себе.       Он жаждал съесть Николаса точно так же, как этого хотели Корделл и Гидеон.       Он ненавидел себя за это. - Но ты этого не сделал, - вернул его в настоящее Ганнибал. - Да. Я этого не сделал. И все-таки не могу избавиться от мысли, что это окажется тем самым мясом. Чилтоном. Или Николасом Бойлом. - Люди, которых съели, - тихо сопоставил Ганнибал.       Уилл кивнул. Он снова чувствовал на себе долгий, задумчивый взгляд. Ганнибал добавил: - Не все мясо при жизни имеет имя. - Что, не даете имена своим козам?       От неожиданности Ганнибал позабавлено хмыкнул. - Не имеет смысла. Часть скота незадолго до наступления мглы забивается, а остальная часть отпускается на волю, чтобы животные могли укрыться в горах. Обратно скот набирают только перед первым снегом, хотя, признаться, я все равно держу одну козу ради сливок.       Уилл нахмурился, растерявшись. - Это... - протянул он, - отличается от того, к чему я привык. Для чего распускать скот? - Отпусти двух, вернется четверо. Пожадничай одного и останешься ни с чем. - Местная поговорка? - Так говорят, - согласился Ганнибал. - Но в основном это лишь обычный порядок вещей. Природа не жалует жадных. - И подталкивает к милосердию? - предположил Уилл, заставив Ганнибала сощуриться от удовольствия. - Скорее поощряет гибкость ума. Я состряпаю для тебя плодовый пирог, если сегодня ты также не чувствуешь в себе сил прикоснуться к мясу.       В смятении Уилл пробормотал себе под нос: - Спасибо.       Было неловко, что он доставляет столько неудобств. И вместе с этим под доброжелательным гостеприимством Уилл видел монолитную глыбу терпения - не христианскую, несмотря на проглядывающую в обстановке дома европейскость. Это было терпение язычника, который мирился с чужим присутствием, пока его правилам подчинялись. - В основном здесь следуют мясной диете, - добавил Ганнибал, поймав его взгляд; Уилл торопливо отвернулся. - Я надеюсь, ты вернешься к ней. Человеку нужны силы, чтобы жить в холоде.       Уиллу стало не по себе или, может, его просто снова мутило от запаха. Коротко извинившись, он сослался на слабость и сказал, что немного полежит наверху. Ганнибал не возражал, молча проводив его взглядом до лестницы. Уилл чувствовал, как на лбу возникла испарина. Сжав зубы, чтобы отогнать тошноту, он упрямо взобрался по ступенькам.       Дверь в его комнату была открыта. Уилл замер перед ней, не доходя пары шагов. Остановившись, он развернулся. Прислушался.       Мясо внизу шкворчало громко. Стучал нож, и чуть слышно бурлила в котелке вода. Ганнибал был занят и вряд ли слышал, что творилось за пределами пыхтящей, шипящей кухни.       Уилл перевел взгляд наверх, в сторону сужающихся кверху ступенек.       Ему нужно было заглянуть туда. Просто на всякий случай.       Еще раз убедившись, что Ганнибал не собирается подниматься ближайшее время, Уилл осторожно поставил ногу на первую ступеньку. Он опасался, что скрип выдаст его, но чем выше он крался, тем тише становилось вокруг.       Наверху, за поворотом лестницы, сгустился полусумрак. Ступеньки вели к единственной закрытой двери. Уилл обхватил круглую ручку ладонями - сверху и снизу, прежде чем повернуть ее и толкнуть.       Весь дом тонул в голубоватой, призрачной дымке, холодной, словно сгущающийся туман. Спальня имела цвет человеческих внутренностей: бледно-розовых легких, темно-бордовых артерий, красновато-бурой печени, желтовато-белых зубов и костей. В отличие от всего остального дома, стены здесь были обиты розоватой материей, окна были больше, и имелся еще один камин, чуть меньше того, что располагался внизу. Спальня казалась просторной по сравнению с той, где спал Уилл - места хватало не только для камина, но и для большой, накрытой толстым покрывалом кровати с чертовым балдахином. У камина стояла ванная, которую Ганнибал приносил к нему пару раз, у стены - туалетный столик и комод с элегантными ручками. У подножия кровати ютилась банкетка, а под окном - тяжелый сундук.       Это была хозяйская спальня.       Кроме того, это была женская спальня.       Уилл сделал вдох. Аромат готовящегося мяса не добрался до этого уголка, и тем острее ноздри щекотал парфюм. Не ярко, отдаленно, будто запах въелся в стены, и это был определенно женский запах.       Уилл повернул голову. Его глаза встретились со своим отражением в мутноватом зеркале туалетного столика, деревянная рама изгибалась причудливо, замысловато. Это было единственное зеркало во всем доме.       Уилл приблизился к отражению. Он выздоравливал, но его сероватое, осунувшееся лицо было лицом человека, только что перенесшего тяжелую болезнь. Кадык торчал остро и резко, под кожей быстро билась жилка. Уилл отвернулся, еще раз оглядевшись.       В спальне царило запустение. Нетронутая, застывшая постель, или отсутствие поленьев возле камина, или чуть затхлый, пыльный воздух нежилой комнаты подсказали ему, что Ганнибал едва ли здесь появляется. Уилл приблизился к кровати, под влиянием необъяснимого порыва с силой нажав на матрас.       Матрас отозвался скрипучими пружинами. В кисть отдало болью.       Ганнибал однозначно не спал на этой кровати.       Повернувшись, Уилл заглянул в комод. В нескольких ящиках обнаружились женские вещи. Он узнал ночную сорочку, которую Ганнибал предлагал ему ранее.       Боже, это было... нехорошо.       Несмотря на тревожное предчувствие, Уилл не волновался. Как и всегда, когда он оказывался в ненужном месте, его охватило спокойствие, невозмутимость человека, точно знающего, на что нужно смотреть.       Уилл открыл сундук.       Какое-то время он не моргая смотрел на содержимое.       Поверх одежды лежал револьвер. Его револьвер.