В скорбном сердце

      На полпути вверх лестница делала крутой поворот, и Уилл мог только догадываться, куда она вела. Располагалась ли над головой главная хозяйская спальня или, может, оттуда можно было выйти лишь на чердак. Глухая, сгущающаяся на подъеме чернота была знакома ему с детства - лестница в старом отцовском доме кончалась сумрачным тупиком под самым потолком. Тупик всегда казался Уиллу зловещим, пока он не узнал о неприметной дверце, ведущей под крышу, где сквозь щели проникал рассеянный свет и лениво кружила пыль. - Уилл. Доброе утро, - раздался снизу голос, и Уилл опустил глаза.       Ганнибал остановился на лестнице с подносом в руках. Ни одна ступенька не скрипнула под его весом. - Доброе утро, - пробормотал он, вцепившись в покрывало на плечах. - Я хотел бы спуститься на завтрак. Если вы не против. - Конечно. Я буду рад накрыть на стол, - Ганнибал помедлил, окинув его взглядом. - Что-то не так? Я думал, ты просил одежду для себя. - Ах да, - Уилл высунул наружу руку с накинутой на нее ночной сорочкой, такой белоснежной, что она почти светилась в голубоватом утреннем дымке. - Я как раз шел, чтобы сказать об этом. Кажется, вы дали мне женскую сорочку.       Идея носить ночную сорочку в целом казалась ему малопривлекательной. Уилл, как минимум, рассчитывал вернуть себе штаны. - Боюсь, это единственная сорочка, которая у меня была. - Я могу спать в штанах, - предложил Уилл.       Спал ли сам Ганнибал в сорочке, доходящей ему до пят? Это было чертовски старомодно, очень... по-европейски.       По изменившемуся молчанию Уилл понял, что сказал что-то не то. Возможно, Ганнибал просто пытался подобрать подходящие слова. - Прошу прощения, - наконец-то произнес он. - Твои штаны оказались испорчены, мне пришлось избавиться от них.       Вздох застрял у Уилла в груди. Он с трудом заставил себя успокоиться и не думать о том, в каком состоянии была его одежда. Призрачный запах испражнений, въевшихся в ткань, защекотал ему ноздри. - Все вещи в моем гардеробе полны сложных... креплений, - продолжил Ганнибал.       Встреться они при других обстоятельствах в другое время, Уилл счел бы забавным то, что Ганнибал забыл слово "пуговицы". Сейчас им овладело уныние. Помрачнев, он невольно устремил взгляд на "сложные крепления" на штанах Ганнибала, но поднос закрывал ему вид.       Уилл практически ничего не принимал из еды, кроме жидкостей и большого количества воды. Ему приходилось прискорбно часто мочиться, а мысль о том, чтобы Ганнибал расстегивал и застегивал его каждый раз, вызывала смутное непринятие. - Мои руки, - угрюмо пробормотал он. - Конечно.       Голос Ганнибала смягчился. - Я бы предпочел не нагружать твои пальцы, Уилл. Спускайся, как будешь готов.       Постеснявшись напрямую спросить о белье, Уилл молча проследил за тихо удалившимся Ганнибалом и вздохнул. Ночная сорочка вновь притянула его внимание и привела в то же недоумение, что и некоторое время назад, когда, удивившись шелковистости, он расправил ее на кровати. Форма выреза, кружева, фасон - Уилл не был большим знатоком моды, но способен был с первого взгляда отличить женскую вещь от мужской.       Он воспринял бы это как издевку в любом другом случае, но с чего бы Ганнибалу было издеваться над ним?       В этом было что-то неправильное.       Ганнибал ничего не сказал, когда чуть позже Уилл спустился к нему, все так же завернутый в одно покрывало. Это было ужасно неприлично - разгуливать по чужому дому в подобном виде, но Уилл не собирался наряжаться в женскую одежду. Он твердо решил попросить белье, как только Ганнибал заговорит об этом.       Бросив на него единственный взгляд, Ганнибал подозвал: - Прошу, Уилл. Садись.       Несколько настороженный, Уилл приблизился к крепко сбитому обеденному столу, стараясь не волочить ноги. Спуск утомил его, и он ненавидел это чувство. Только оказавшись на стуле, Уилл вспомнил, как приятно и удобно было сидеть. От бесконечного лежания на кровати у него, несмотря на отвары Ганнибала, ужасно затекала спина.       Простые, аккуратные лепешки оказались разложены веером перед ним. Несколько кружек с различным содержимым, вновь пахнущими лекарственными отварами, не вызвали у Уилла интереса, но он задержался взглядом на одной из тарелок.       Бледные розовые ломтики, идеально нарезанные, мягкие, нежные на вид, были увенчаны сверху веточкой незнакомой Уиллу зелени. Несмотря на аскетичность, это казалось... до странности элегантным.       Похожим образом было подано блюдо за столом мистера Сатклиффа много лет назад. Он назвал это паштетом и очень гордился тем, что его новая кухарка наполовину француженка.       Сатклиффа убили тем же вечером. - Твой аппетит по утрам... - начал было Ганнибал, но его голос потонул в порыве сильного ветра.       И до этого был слышен тонкий вой, прорывающийся сквозь стекла, но теперь дом ощутимо встряхнуло. Затряслись многочисленные тарелки на полках и в шкафах, что-то бешено застучало снаружи, будто оторвавшаяся створка.       Уилл напряженно оглянулся, уверенный, что входную дверь вот-вот сорвет с петель. Его не пугала непогода - он не раз сталкивался с песчаными бурями на родной земле, во время которых в самом деле что-нибудь да отрывалось, а просачивающийся с ветром песок скрипел на зубах еще неделю после этого. Бури несли с собой духоту и злобный натиск, несколько часов беспрерывного, нудного удушья, будто вызверившаяся природа пыталась лишить их воздуха и смести весь род человеческий с лица земли.       Буря здесь вела себя иначе. Притаившись, она нападала, словно дикая кошка, на несколько яростных, страшных минут, прежде чем отступала, напоминая о себе далеким потусторонним воем. - Норд-ост, - пояснил Ганнибал, когда Уилл царапнул его лицо беглым взглядом. - Перед мглой ветер усиливается. Ты привыкнешь.       Уилл медленно кивнул. Утром его разбудил страшный шум. Стекла в окне не просто позвякивали под напором, стены сотрясались. Последовавшая за этим резкая тишина оглушила его на долгие минуты. Ошеломленный, Уилл был удивлен, что дом вообще устоял на месте.       Теперь ему казалось, что он замечал легкий наклон, под которым кренились стены. - Перед мглой?       Не спрашивая, Ганнибал двумя легкими движениями ножа намазал паштет на лепешки, разложив их тем же безупречным веером, что и прежде. Снова повисло долгое молчание, и любой другой решил бы, что Ганнибал пропустил вопрос мимо ушей, но Уилл нутром чувствовал, что он просто раздумывает над ответом. - Полагаю, зима - самое близкое по сути слово в твоем языке.       Отступив, Ганнибал занял место напротив, занявшись тем же самым для себя. Уилл зажал кружку двумя руками. До его носа доносился тонкий мясной запах. Он сомневался, что сможет вынести этот вкус.       Не отрывая взгляд от своего занятия, Ганнибал поинтересовался: - Что у тебя на уме, Уилл?       Уилл думал о том, не застрянет ли он здесь на долгие-долгие месяцы. Все зимы в его жизни были теплыми и короткими, лишь проездом он заставал снег и холод, когда покидал Юг. Но даже тогда это было ничто по сравнению с суровым климатом здесь, среди гор, и что-то подсказывало Уиллу, что дальше будет только хуже.       Если бы он решил отправиться домой уже сейчас, когда зима еще даже не настала, то это было бы похоже на праздную прогулку во время торнадо.       Сожаление вновь сдавило Уилла в напряженных тисках. Они ничего не предусмотрели. Ошиблись в расчетах. Что бы они делали сейчас, если бы миновали пещеру?       Буря убила бы их точно так же.       Что-то остановило Уилла от того, чтобы сказать все это.       Ни один хозяин не будет рад гостю, который тяготится гостеприимством. Не к чему было взращивать неприязнь там, где не было возможности покинуть друг друга в скором времени. К тому же Уилл рассчитывал на помощь в дальнейшем.       Люди помогают, ожидая в ответ благодарности, и хмелеют от нее почище спиртного. Уиллу всего лишь нужно было оставаться благодарным.       Без Ганнибала он не выберется отсюда. - Я не понимаю, почему дом все еще не вымерз насквозь, - сказал он вместо этого.       Ганнибал улыбнулся. Нож тускло поблескивал в его пальцах. - Обычно здесь не так тепло. Я исправно топлю печь и камин, пока в доме есть гости.       Едва не уронив кружку у самого рта, Уилл неловко зажал ее между предплечьем и грудью. Ему удалось ничего не разлить, но это все равно было досадно. Уилл сохранял старательно ровное выражение лица в ответ на бдительный взгляд Ганнибала. Снова поднеся кружку к лицу, он сделал два больших глотка и спросил: - Часто у вас бывают гости?       Руки отзывались отдаленной болью. Привыкнув игнорировать их увечье, он все-таки скользнул по пальцам взглядом. Вывихнул ли он суставы или сломал их? Уилл смутно помнил, как упал во время обвала в пещере, неудачно подвернув запястье под себя. В любом случае, он едва ли чувствовал физический дискомфорт сейчас, заглушенный лекарствами. - Не так часто, как я бы того хотел, - закончив с паштетом, Ганнибал надкусил лепешку; явное удовольствие проступило на скуластом лице. - К сожалению, не каждый гость задерживается здесь надолго. - Не каждого гостя хочется держать долго.       Ганнибал на мгновение перестал жевать. Уилл не смотрел на него, но это не мешало ему ощутить возросшее к себе внимание.       Черт возьми. - В самом деле.       Дом вновь натужно загудел. Уилл сделал то же, что и всегда, когда чувствовал невысказанные в свою сторону вопросы, - задал их первым: - Что вы делали в горах? В тот день, когда вытащили меня. Искали потерявшихся путников?       Ганнибал схватил кружку за ушко. Темные губы влажно заблестели. Подбородок вдруг нырнул вниз, и Уилл едва не сорвался взглядом, чуть-чуть не угодив прямо в чужой глаз.       Он мог поклясться - Ганнибал сделал это нарочно. Во всяком случае, Ганнибалу не удалось скрыть удовольствие в голосе, хотя он поменял положение тела, вежливо сделав вид, будто не пытался подловить Уилла только что. - Сердце чует заблудшие души. Это может показаться небылицей, но пещера манит в себя людей.       Уилл нахмурился. В одиночестве мысль о пещере вызывала у него дрожь, а при разговоре с Ганнибалом - раздражение. Он заставил себя сосредоточиться на другом. - Вы говорили, что пещера священна. Что за ритуалы там совершались? - Любопытно, - взглянув на него, протянул Ганнибал. - У каждого пришедшего через океан бывает при себе крест, но у тебя не было ничего. Ты верующий, Уилл?       Резкая смена темы могла оскорбить любого другого воспитанного человека, но Уилл уловил связь между вопросом Ганнибала и своим собственным. В конце концов люди всегда цеплялись за его сухой тон, когда дело касалось религии. - Отец моего отца служил квакерской церкви, - неохотно поделился он. - Я воспитывался не в строгих традициях.       У него были напряженные отношения с богом, и Уилл не думал, что на самом деле верит в него. Он не любил распространяться об этом - женщины сокрушались о его потерянной душе, втайне мечтая, что он будет достаточно дерзок, чтобы украсть у них поцелуй на прощание, а мужчины считали, что его бездуховность попросту подозрительна. - Вы не ответили на мой вопрос, - торопливо напомнил Уилл; он догадывался, что Ганнибал ни разу не слышал о квакерах, и не горел желанием пускаться в объяснения. - Чем так священна пещера?       Священность всегда была тесно переплетена с религиозной обрядностью, а ритуалы требовали повторяемости. Беверли немного разговаривала на местном диалекте, и от туземцев им удалось узнать, что к горам никто не приближается из-за поверий о местном дьяволе, ледяном людоеде, которые в самом деле оказались чрезвычайно сильны. Уилл отчетливо помнил ее промелькнувшую улыбку, когда при описании дьявола краска сошла не только с лица Николаса, но и Чилтона, который, впрочем, быстро заявил, что сказки про рогатое, черное как смоль существо, напоминающее человека с копытами вместо ног, родились из-за страха перед местной разновидностью черношерстных горных козлов.       Но если люди боялись приближаться к горам, знал ли кто-нибудь еще о пещере? Она могла быть священной для одного Ганнибала. И все же наедине с собой Уилл украдкой думал об этом: неужели, сами того не понимая, они волей случая оказались в нужном месте. Неужели Беверли умерла в шаге от того, за чем шла.       Это были слишком болезненные мысли, чтобы долго останавливаться на них.       В любом случае, Уилл не помнил, чтобы при беглом осмотре на глаза им попалось хоть что-нибудь, отдаленно напоминающее творение рук человеческих.       Ганнибал чуть улыбнулся. - Внутри осталось пятно от многократно пролитой крови. Это старая кровь. Со временем священные места теряют свое значение. О них забывают или находят им замену.       Уилл вспомнил брошенные на болотах церкви - заросшие, покосившиеся, нередко с обвалившейся крышей. От них всегда тянуло гнилой древесиной и сырой, цветущей меланхолией. - Пожалуйста, Уилл, - добавил Ганнибал. - Съешь что-нибудь.       Уилл неуклюже подхватил пустую лепешку, и та приятно хрустнула у него на зубах. Хрустящая снаружи, внутри она была мягкой и практически таяла на языке. - Не каждый на вашем месте стал бы разгребать обвал, - произнес Уилл. - Даже зная, что внутри могут остаться живые люди. Вас бы мучила совесть, если бы вы ушли? - Я бы много думал об этом. Не без сожаления. - Это и называется мучиться совестью.       И снова на губах Ганнибала появилась улыбка - такая же сдержанная, что и до этого, но все-таки чуть более искренняя. - Мне льстит, что ты пытаешься приписать мне благородство, но меня влекут собственные желания. Это мой... досуг, если я правильно выражаюсь. Здесь бывает довольно скучно. - Спасать людей в качестве досуга - это благородно.       Было забавно наблюдать, как такой неподступный на первый взгляд мужчина как Ганнибал способен преобразиться от одного комплимента. Его глаза лучились. Возможно, он всего лишь слегка одичал в глуши. Отшельничество влияло на мужчин не лучшим образом, Уилл много раз убеждался в этом.       Как и всякий раздобревший от приятных слов человек, Ганнибал разговорился: - Я удивился, учуяв в пещере чужих. Обычно пытаются бежать за горы, а не появляются оттуда. Прошу, Уилл. Продолжай есть.       Уилл нахмурился, думая. Он откусил еще немного. - Я полагал, эти земли безлюдны.       Кроме англичан, колония которых охватывала почти всю территорию острова вплоть до обледенелых гор, еще несколько империй имели виды на ничейные земли. Ни одна из экспедиций, насколько Уилл мог судить по скудным источникам, не вернулась. Вероятно, Ганнибалу приходилось сталкиваться с выжившими, но населял ли кто-то эту часть острова изначально? Прайс ни словом не обмолвился об этом. Впрочем, едва ли его удалось перехватить за ужином тем вечером, большую часть которого Прайс предавался воспоминаниям и всячески намекал, что ни за что бы не отпустил Беверли в это безрассудное путешествие, будь она его дочерью. - Куда не посмотри, всюду теплится жизнь.       Не удержавшись, Уилл искоса взглянул на замерзшее окошко. Далекий вой за окном был похож на плач женщины или ребенка. - Иногда в это трудно поверить. - И все-таки ты сидишь в моей компании в этом доме, - миролюбиво заметил Ганнибал. - Что заставило тебя ступить на эту землю, Уилл?       Уилл заколебался. Он потихоньку дожевал лепешку, делая вид, будто раздумывает над ответом. На деле ему не хотелось трепать имя Беверли, мучить себя пересказом сказаний, которые все еще звучали у него в голове ее голосом, прикрываться ложью об экспедиции, которая всем казалась в лучшем случае сомнительной, поскольку их было всего шестеро, включая носильщиков.       В его голове все еще раздавались слабые стоны Чилтона. Николас хрипел в попытке отбиться от двоих.       Уилл знал, что вскоре эти воспоминания выцветут, истончатся и незначительной шелухой осядут на дно его сознания, туда, где когда-то так же громко хрипели и стонали все остальные. - Вы когда-нибудь задумывались над тем, что живете в terra incognita? Никто не знает, что находится здесь, за горами. Береговая линия на всех картах разнится. Считается, что эта часть острова скована льдами.       Голос Ганнибала улыбался. - Корабли терпят крушение довольно часто в этих местах.       Уилл слизнул крошки с губ, будто налипший песок. Лепешки лежали одна на другой перед ним. Серовато-розовый паштет имел тот же оттенок, что и язык во рту свежего трупа. - Вы были свидетелем? - Доходили слухи. - У меня складывается впечатление, что вы знаете о внешнем мире больше, чем внешний мир знает о вас. - Не знает или не хочет говорить? - Уилл вскинул взгляд, впрочем, Ганнибал рассматривал лезвие ножа, словно проверяя, не затупилось ли оно; лезвие было чистым - на столе перед Ганнибалом лежала белоснежная тканевая салфетка, выдающая чистоплотного хозяина. - Эта часть земли считается проклятой, а люди весьма... - Суеверны, - закончил за него Уилл, глядя на салфетку.       В движениях Ганнибала проскользнула легкая заминка, однако его забавлял разговор или, во всяком случае, та тема, которой они коснулись. Всю жизнь Уилла окружали люди, которые либо свято верили в предрассудки, либо яростно отвергали их. Первые разговаривали трепетным полушепотом, другие сердились и отмахивались. Уилл и сам, бывало, ворчал от раздражения.       Никто не находил суеверия забавными. - Вас это веселит? - добавил Уилл.       Он надеялся, что вопрос не звучит слишком подозрительно. Даже благодушно настроенные к нему поначалу, люди быстро теряли расположение в ответ на его недоверчивость. Уилл ничего не мог поделать с этой чертой своего характера - он не доверял даже Николасу, который ему нравился.       Что-то всегда держало его настороже, напряженным, и только спокойное течение реки вдали от цивилизации успокаивало его нервы. Теперь, когда болезнь и лекарства притупили остроту его внимания, Уилл чувствовал себя сбитым с толку, потерявшим нюх.       Слишком много разом лезло ему в глаза, но мысли соскальзывали с сути, как рука соскальзывала с выступа на горном склоне. - Я нахожу занимательным склонность людей объяснять неподвластное злыми силами, - практически не раздумывая, отозвался Ганнибал. - Здешний холод, увы, неподвластен. И все же любопытство берет верх над страхом.       Уилл сухо дернул ртом. Любопытство, подумал он, сгубило кошку. - Неподвластен для остальных, но не для вас.       Согласие повисло между ними. Ганнибал вежливо напомнил: - Так что привело тебя сюда?       Скрестив ноги в лодыжках, Уилл засунул их под стул. Он ощущал слабое тепло, исходящее со стороны печи, но по полу все равно сквозило, особенно в моменты, когда ветер бился о стены снаружи. - То же, что и всех остальных. Наша экспедиция задалась вопросом, можно ли здесь что-то найти. Большая часть из нас по итогу нашла смерть.       Возможно, Гидеон и Корделл тоже умерли к этому моменту - или замерзли, или догрызли последнюю кость, или убили друг друга, не вынеся заточения.       Если Уилл не встречал смерть лицом к лицу, то она неизменно шагала за ним по пятам.       Ганнибал склонил голову. - Но я спросил о тебе, Уилл. Что привело тебя?       Уилл моргнул.       Что привело его?       Он растерялся. Напряжение сгрудилось между ними. Завыл и стихнул ветер. Уилл растянул губы, не подозревая, насколько мрачным выглядит со стороны. Теперь мысли о ночном разговоре не вызывали ничего, кроме плесневелой досады. - Похоже, я потребовал у жизни урок, чтобы свобода перестала казаться мне тесной.       Ганнибал задержал кружку у носа, прежде чем сделать глоток. - Ты говорил об этом кому-нибудь?       Уилл нахмурился, пристально вглядываясь в Ганнибала, пока тот не смотрел на него. - Нет. Только вам. - Тайные мысли съедают человека. - Человека съедают другие люди за мысли, которые он иметь не должен, - резковато возразил Уилл, не в силах совладать с раздражением. - Я родился в Штатах, где за право свободы было пролито много крови, и головы летят до сих пор. Некоторые темы весьма болезненны, и не всегда их следует касаться.       Только закончив, он оценил масштаб повисшего молчания. Ганнибал отвлекся от завтрака, глядя на него. Уилл смешался. - Извините, - пробормотал он, снизив тон. - Я все еще немного не в себе.       Не раз его окружала такая тишина - гулкая, осязаемая, полная взглядов, направленных в его сторону после слов, которые говорить не стоило.       Губы Ганнибала приоткрылись с едва слышным звуком. - Что ж, - пробормотал он в ответ. - Обычно люди признаются, что покорять земли им не так интересно, но это удобный предлог избежать правосудия за убийство.       Попытка разрядить обстановку оказалась настолько абсурдной, что из Уилла вырвался потрясенный смешок, а следом за ним еще несколько. - Что? - неверяще выдавил он.       Ганнибал остался доволен. Поднявшись из-за стола, он заключил: - Жаль, что аппетит не нашел тебя. Теперь я бы хотел, чтобы ты отдохнул возле очага, Уилл. Я разведу огонь, как закончу.       Уилл снова нахмурился, наблюдая за тем, как недоеденный завтрак исчезает у него из-под носа. Все звуки вновь потонули в шуме трясущихся тарелок и скрипящих досок, а к моменту, когда ветер угомонился и дал возможность переспросить, Ганнибал словно бы испарился. Уилл обернулся, но проем, ведущий к лестнице, оказался пуст, и в той части дома больше не было комнат, насколько он мог заметить. Впрочем, Уилл мог не услышать, если Ганнибал поднялся по лестнице, но зачем ему было это делать, если вся кухня располагалась здесь же?       Помедлив, Уилл повернулся обратно. Привыкнув находиться наверху, он ощущал себя здесь неуместным, чуждым. Теперь ему казалось странным то, что вчера он не обратил внимания на массивную печь, на первый взгляд предназначенную для обогрева, но накрытую сверху железной плитой, на которой можно было готовить. От печи наверх убегала целая россыпь труб. Кухонная утварь была щепетильно развешена и расставлена по углам.       Уилл привык к четкому разграничению зон в чужих домах, но нагромождение вещей здесь откликнулось внутри него притупленной тоской: он сам имел склонность жить в одной комнате - вести записи и разделывать рыбу на том же столе, а в другом углу спать на притащенной из спальни кровати. Его ветхий домик больше напоминал хижину отшельника, чем хижина Ганнибала. Вещи здесь хоть и наседали со всех сторон, но при этом не бросались в глаза и дарили обманчивое ощущение простора.       Оглянувшись еще раз, Уилл встал. Он двигался, словно настороженный пес, которого впервые пустили в хозяйский дом. Можно ли ему было заходить в комнату с письменным столом и книгами? Уиллу не нравилась мысль, что Ганнибал может застать его врасплох. Он сел на то же место, где очнулся ночью. Сейчас камин не был растоплен. Уилл разглядел потускневшую, протертую обивку дивана. Цветы на узоре казались мертвыми, будто осыпался увядший букет. - Я бы хотел привести твои волосы в порядок, если ты позволишь.       Уилл вздрогнул. Развернувшись, он увидел появившегося Ганнибала, в руках которого блеснул серебряный гребень. Уилл бросил взгляд на стол. Там осталась лежать одна салфетка. - Я бы не хотел вам досаждать. Вы и без того сделали для меня слишком много. - Ерунда, - с легкостью отмахнулся Ганнибал. - Это меньшее, что я могу сделать.       Однако первым делом он, как и обещал, принялся разжигать камин. Уилл наблюдал за его спиной, раздумывая над чудаковатой просьбой. Расчесать ему волосы, будто он молоденькая девица? Ганнибал жил иными культурными традициями, но это, как и предложенная Уиллу женская сорочка, выбивалось за рамки его понимания.       Стоило ли удивляться? Уилла всегда окружали люди, у которых не все было в порядке с головой. Даже в его собственной голове не было никакого порядка.       Как только затрещали поленья, Ганнибал задвинул решетку и выпрямился. Снова в его руках оказался гребень.       Заметив на себе взгляд, Ганнибал произнес: - Я понимаю. Мне бы не хотелось смущать тебя, но твои волосы свалялись в комья и грязь, пока ты метался в бреду. Я привык держать тело в уходе - свое и чужое. Чистота это главный враг болезни.       Плечи Уилла расслабились. Может быть, в его волосах и не было комьев и грязи, что бы это ни значило, но парочку колтунов отыскать было легче легкого. Что ж, он в самом деле зарос и последний раз стригся еще перед тем, как сплавиться вниз по Миссисипи. В конце концов, стриг же Ганнибал его бороду.       Ганнибал не раз касался его обнаженного тела, но отчего-то сейчас ожидание его прикосновений сдавило Уилла неприятной тяжестью. Он сел прямее, уставившись перед собой, но пальцы на голове едва ощущались, а уж зубчики гребня Уилл как-нибудь мог бы и перенести.       Он задумался о самом Ганнибале - расчесывал ли он себя тем же гребнем, и если да, то как часто это делал? В его волосы уже прокралась седина, но их блеск еще не потускнел, как бывало при старости или болезни.       Нет, остановил себя Уилл. Это неважно. Ненужные, лишние мелочи. Сосредоточься на другом. - Кровь в пещере, - сказал он в полутрансе, убаюканный близостью огня и размеренным движением гребня. - Она осталась от жертвоприношений или ритуальных убийств?       Какое-то время Ганнибал тихо чесал ему волосы. - В чем разница? - В жертву могли принести животное. - Принести в жертву животное - это не убийство? - Убийство, лишенное излишнего насилия. Ловкий палач в два счета разрубит лошадь, но для ритуального убийства понадобятся пятеро и каждый будет так или иначе мучить жертву, даже если жертва - это беззащитная женщина.       Ганнибал долго молчал. - Люди считают, боги жаждут жестокости. - А сами наслаждаются этим.       Уилл прикрыл глаза. Тонко настроенный на молчание за спиной, он уловил чужой интерес. Волоски, за которые тянул Ганнибал, пытаясь распутать, вызывали короткие уколы боли. - Ты не похож на палача, - заключил тот. - Вы знали много палачей? - Люди убивают чаще, чем думают. - Палач и убийца - это не одно и то же. - Ты убийца, Уилл?       Для высказанного предположения голос Ганнибала звучал слишком спокойно, легко, без напускной беззаботности, сквозь которую рябью проглядывало бы подозрение.       Гребень практически перестал застревать в волосах, и к зубчикам присоединились внимательные пальцы. Никогда бы Уилл не признался даже самому себе, что это было почти приятно. - Я похож на убийцу? - спросил он.       Ганнибал потянул его за волосы - несильно, но заставив задрать голову и обнажить шею. Уилл открыл глаза и тут же наткнулся на нечитаемый взгляд. Ганнибал глядел на него сверху вниз со склоненной набок головой, и глаза его чернели, как два уголька.       Уилла словно ударило разрядом статического электричества. Дернувшись, он резко выпрямился, вырвавшись из хватки.       Ганнибал позволил ему ускользнуть. - Ты похож на того, кто будет считать себя убийцей из-за смерти любимой женщины. Она умерла не по твоей вине, Уилл. - Злой рок? - огрызнулся тот. - Пещера заманила нас в себя, я понял. Вы тоже верите в проклятия? - Проклятия преследуют виновных, - в голосе Ганнибала звучала незнакомая, непонятная нота, которую Уилл никак не мог раскусить: будто где-то крылась шутка настолько тонкая, что это граничило с неприличием. - В конце концов, ты сидишь здесь, у огня. Проклятье тебя миновало.       Не выдержав, Уилл развернулся. - Беверли ни в чем не была виновата, - выплюнул он.       Ганнибал не ответил, но в его неуловимо приподнятых уголках губ крылось какое-то знание, будто он догадывался об истинных мотивах, будто знал, что они пришли грабить и уносить. Уиллу пришлось мотнуть головой, чтобы избавиться от наваждения.       Нет. С чего бы Ганнибалу задумываться о таком? Беверли даже не была уверена, существовали ли обрядовые фигурки на самом деле, - единственное, что у нее было, это поверье, доставшееся ей от бабушки. - Разумеется, Уилл, - внезапно пошел на попятную Ганнибал, вытаскивая запутавшиеся волосы из гребня. - Прошу прощения. - Это... нормально, - помрачнев, смешался Уилл и снова отвернулся. - Все в порядке.       Он больше не хотел разговаривать и подумывал вернуться наверх, но ему не хотелось привлекать к себе внимание. Напряжение все росло и росло, пока за спиной не раздались шаги - Ганнибал ушел в сторону лестницы, оставив его одного.       Выждав, Уилл оглянулся. Что-то казалось ему ужасно неправильным.       Ветер затих.