Неожиданный подарок

Дзёно плавно потягивается, сидя на постели, и набрасывает белую рубашку, что значительно ему велика, оставляя её незастёгнутой, запрокидывает голову, открывая волнующий вид на шею, что по ночам так привычно и приятно ощущать под ладонью, бережно, но твёрдо прижимая его к постели. Утренний Дзёно, проснувшийся в хорошем настроении, — сродни неожиданному подарку, и Фукучи откровенно млеет, как под лучами солнца, видя его таким — нежным, неторопливым, подставляющимся под ласки. Сайгику сам подползает к нему, ещё толком не проснувшемуся, кладёт голову на грудь, касаясь её губами, и лежит, словно кот, позволяя запускать пальцы в растрёпанные волосы на макушке и обнимать, гладя по спине. Такой Дзёно — скорее исключение, которое никому видеть не позволено, и даже Очи — чертовски редко. Обычно их совместное утро заканчивается мелкими ссорами из-за пустяков и недовольным лицом Сайгику, которому то слишком жарко, если его обнимают, то слишком шумно, если с ним заговаривают, то слишком скучно, чтобы просто перестать быть такой занозой. Фукучи свыкся с его скверным характером, тем более что по ночам он раскрывался весьма своеобразно — в ненасытности и откровенности, в поспешности движений рук и губ, желающих получить всё и сразу, отдаваясь целиком, результатом чего часто становились сорванные пуговицы, разбросанная по полу одежда и опрокинутая в страсти мебель. Утром же, когда страсть стихала, возвращалось привычное для Дзёно недовольство всем окружающим миром, включая того, кому он только что отдавался, откровенно выстанавыя и бесстыдно прося ещё. Лишь изредка, возможно, при особом становлении звёзд на небе, Сайгику просыпался совсем другим — тихим и любящим, и наконец-то позволяющим себе не скрывать этого за извечными упрёками или ледяным молчанием. Фукучи гладит его спину, вдыхая запах лезущих в лицо волос, пока узкая ладонь, лежащая на его груди, юрко скользит по животу, скрываясь под одеялом, ласково обхватывая утренний стояк. С губ срывается шумный вздох, и Очи, поддавшись опьянению этим прекрасным чувством, негрубо тянет Дзёно за волосы, приподнимая его голову с груди, чтоб отыскать его губы для поцелуя, рискуя разозлить чувствительные рецепторы неосвежённым дыханием, но Сайгику поддаётся, не сопротивляясь, а ладонь крепче сжимается под одеялом. Ещё секунда, и он сам откидывается на спину, притягивая к себе и откровенно раздвигая ноги. Голова кружится, когда Фукучи, скользнув между ними рукой, обнаруживает не только подрагивающий в напряжении член, но и влажный, подготовленный анус. Само срывается завороженное: — Когда ты успел? Дзёно с усмешкой шипит, кусая губы и царапая его плечи. — Давай уже. И, обхватывая бёдрами за пояс, подталкивает к себе, и через пару секунд член плавно входит под поощряющий глубокий стон. Очи целует его лицо, нависая, устраиваясь удобнее, положив локти по обе стороны от его головы, стараясь не прищемить разметавшиеся по подушке волосы. Дзёно громко хаотично дышит, хватаясь за его плечи и шею, выгибаясь навстречу, желая принять его как можно глубже. Его раскрытые влажные губы дрожат при каждом толчке, как и веки, рискующие распахнуться, обнажив прекрасные невидящие глаза, которые Очи так нравится целовать в те редкие моменты, когда ему это позволяют. Ему хотелось бы чаще видеть Сайгику именно таким — открытым, нежным, не пытающимся быть подчёркнуто отстранённым, обороняющимся от всего мира. Для Фукучи он и был всем миром, который ему хотелось бы любить и защищать, и он ценил те моменты, когда Дзёно мог так искренне и просто это принять. Он ласкает стройные ноги, забрасывая себе на плечи, зная, как сильно Сайгику нравится это чувствовать. Ладонь плавно скользит к его шее, накрывая, поглаживая, нежно сдавливая — этому он тоже научился за то время, что они были вместе, как и многому другому, доставляющему Дзёно удовольствие. И сейчас он так отчётливо видит наслаждение на его зардевшемся лице, что не может больше сдерживаться и продолжать — он со стоном изливается, ощущая, как почти в тот же момент его живот, как по щелчку, становится ещё более горячим и липким, когда Сайгику, сверхчувствительный к его движениям и понимающий всё без слов, кончает следом, кусая губы и изгибаясь с приглушённым вскриком. Очи, пытаясь отдышаться, замирает в этом положении, наполняя его до упора и наслаждаясь тем, как плотно его сжимают, не отпуская, хоть напряжение в мышцах уже даёт о себе знать и ему хочется размять затёкшие руки и перевернуться на спину. Но он не может спугнуть момент, в котором лежащий под ним Дзёно, зардевшийся и взмокший, не отталкивает по причине «мне слишком жарко», а напротив, так откровенно ластится, прижимаясь, гладя по шее и лицу, с придыханием шепча: — Я люблю тебя. И Фукучи замирает, завороженно улыбаясь, боясь пошевелиться и всё разрушить. Ведь за одно это мгновение он готов пожертвовать целым миром.