***
Шея ужасно затекла. И это было первым, что Мегуми ощущает, открывая глаза. Спать на маленьком диванчике в облезлой комнате квартиры, находящейся не в лучшем состоянии, то ещё удовольствие. Но выбирать не приходилось. И будто только сейчас Мегуми слышит трель будильника. Время показывает полвосьмого, и хочется взвыть в подушку от этого. Отдаться бы во власть сна и забить на все обязанности. Мегуми почти так и поступает, глаза закрывает, готовясь проебать весь день, но ощутимый тычок в бок отгоняет сонливость. И будто специально ногой вновь бьют по тому же месту. Глаза приходится открыть. — Вставай давай, хватит дрыхнуть. На пары опоздаешь. И как только Маки удаётся каждый раз выглядеть такой бодрой в это раннее время. За окном снег, на улице февраль, а в душе Мегуми заёбанность такая неподходящая его возрасту. На Маки он смотрит злобно, но та за столько месяцев его взгляд привыкла игнорировать. Вновь толкает Мегуми ногой и наконец-то от дивана отходит, скрываясь на кухне. После такого уснуть уже не получится. А если и попытается Маки его живьем сожрет. Потирая шею, Мегуми поднимается. Пружины старого дивана скрипят, недовольные чужими телодвижениями. Так похуй. На телефоне всё то же противное время, а на кухне гремит чашками Маки — возможно делает завтрак, но слишком поздно для него уже. Им выходить минут через пять, трястись в автобусе под давлением тел рядом и отсиживать задницу несколько часов в универе. Мегуми критично себя осматривает, уже понимая как примерно выглядит. Но это все дела иные, поздние — сейчас бы в туалет сгонять да лицо умыть, окончательно приводя себя в более вменяемое состояние. Впрочем, заходя в маленькую ванную комнату, вмещающую в себе туалет, душевую кабину и зеркало во весь рост прямо перед унитазом — Мегуми когда первый раз это увидел забылся на несколько секунд, не понимая какого хера, — он смог лицезреть себя в полной красе. Водолазка помялась, собрала на себе пыль, воротник её съехал, открывая вид на красно-фиолетовые пятна, которые Мегуми побыстрее постарался скрыть обратно, волосы торчали в разные стороны — и намного хуже обычного. А лицо было таким заёбынным с чуть припухшими от слез глазами, что Мегуми оставалось лишь тяжело вздохнуть. Да уж, спать в уличной одежде верх гениальности. Но вчера ночью ему было слишком лень переодеваться. Выходя из ванной комнаты, Мегуми последовал на кухню. Она тоже была маленькая — как и всё в этой квартире. Зато дёшево. Маки всё же готовила завтрак — тосты, но хоть что-то, — а на столе стояла горячая кружка кофе. Растворимый, дешёвый с мерзким вкусом — всё как Мегуми любил. — Опоздаем ведь, — проговорил он, отпивая кофе. — Оккоцу за нами заедет, — ответила Маки, заканчивая готовку. Перед Мегуми на стол приземлилась тарелка с завтраком. Впрочем, от еды сейчас тошнило. Как и от жизни тоже, но если от первого шанс проблеваться вырастает, то со вторым еще можно жить. К тостам Мегуми не притронулся, продолжая пить кофе. Если Оккоцу за ними заедет, то у них есть ещё время, ещё минут двадцать точно. Маки принялась жевать, запивая таким же, как и у Мегуми, мерзким кофе. Всё, на что хватало её денег. Она не жаловалась, понимала, что не на кого и не на что. — Чего это он? — спросил Мегуми, убирая в раковину грязную кружку. — Я попросила, — отвечает Маки. А после небольшой паузы добавляет чуть тише. — Чтобы ты поспал подольше. На подоконнике рядом заметил сигареты — так вот куда он их положил, — и грязную пепельницу. Удивительно даже, что Маки решилась её купить — раньше Мегуми перебивался какой-нибудь чашкой или тарелкой. Он открыл окно, впуская на кухню холодный зимний воздух. Февраль. Как же Мегуми заебался. Прикуривает сигарету, выпуская дым на улицу — запах всё равно в комнату просачивается, но Маки ничего не говорит. Привыкла уже за столько времени. На телефоне жалкое время, обозначающее без десяти восемь. Пара начнется через двадцать минут. Мегуми не хотел идти. Он вообще никуда не хотел идти. Вчерашняя истерика отдавала сегодня апатией. Такое состояние было слишком привычным. За последний год вся жизнь перевернулась с ног на голову. И хоть Мегуми уже привык к новой жизни, к новым людям и к новому — а эти изменения он чувствовал слишком явно — себе, всё ещё не мог перестать удивляться, насколько всё стало другим. Был ли он счастлив? Точно нет. По крайней мере не перманентно. Как и в прошлом, впрочем. Под окном проезжает знакомая машина, а сигарета отправляется в пепельницу. Маки как раз доела. Мегуми окно закрывает, и уходит в прихожую, прихватывая из гостинной, — являющейся по совместительству и спальней, — рюкзак. Маки следует за ним. Из квартиры они выходят молча, преследуемые лишь звуком ключей при закрытии двери и эхом от шагов, когда спускаются по лестнице. Машина Юты стоит перед подъездом, и Мегуми с Маки ныряют в салон, отвешивая приветствия попутно. Едут в таком же молчании — даже музыка в машине не играет. Они трое в принципе разговорчивостью не отличаются, а сейчас между ними и так висит напряжение — не гнетущее, лёгкое, просто Мегуми прекрасно знает, что они сейчас чувствуют и что будет, если кто-то из них откроет рот. Вопросы ему не нужны, и Маки с Ютой это понимают, а потому на Мегуми даже и не смотрят. К универу они подъезжают за пять минут до начала пар. Мегуми отправляется на второй этаж в свою аудиторию, а Маки с Ютой убегают на третий, кидая, что будут ждать после пар у выхода. Они старше на один год и один курс, и Мегуми знает, что у них сегодня лишь две пары, а у него самого три — и как бы не хотелось отослать их домой, понимает, что его не послушают и будут ждать окончания его учебного дня при любом раскладе. Такое отношение к себе душу греет. Но сразу после становится от самого себя противно — Мегуми вновь заставляет других беспокоиться.***
Когда последняя пара заканчивается, Мегуми не может думать ни о чём более, кроме как встать наконец-то и уйти, покинуть корпус, и, возможно, ещё поспать, забив на домашнее задание — каждый раз так думает, и каждый раз всё равно под покровом ночи сидит и выполняет заданное. Всё ещё не может себе позволить быть неидеальным. Пусть Сукуна и продолжал в его голову вбивать мысли о том, что пора бы и успокоиться, забить хуй и нормально отдохнуть. Он силой всегда вытаскивал его из-за рабочего стола, всегда насильно заставлял ужинать и не пускал никуда дальше спальни. Иногда кричал — даже чаще, чем просто брал дело в свои руки, всё по настроению. А кричал он громко и из-за его голоса голова болела лишь сильнее. Мегуми кричал в ответ. Ебал, как говорит Сукуна, мозг. Уже даже спорить с этим не хотелось, да и сам Мегуми свою любовь к конфликтам и разжиганием огня из-за своей злости давно уже признал. От мыслей о Сукуне становилось мерзко. Он ведь предупреждал. А Мегуми посчитал себя сильнее, чем есть на самом деле. Думать о Сукуне не хотелось, но каждый раз к нему всё и сводилось. Нахуй. — Фушигуро, — окликнула преподавательница, поднимая взгляд от многочисленных бумажек. Мегуми оставалось лишь вздохнуть тяжело, и повернуться к ней лицом — как бы желание просто выйти из аудитории не пересиливало. — Как твои работы? — она сдержанно улыбнулась, явно замечая его помятое состояние. — Через неделю нужно будет доставить в галерею картины, успеваешь? — Да, — сухо отвечает Мегуми. — Осталась лишь одна работа… — Вот и прекрасно, — закончила она разговор, собирая бумажки и ударяя ими по столу, объединяя. — Не переусердствуй. Мегуми лишь кивнул и вышел. Он не переусердствовал, а картины вообще к его отсутствию сна не были причастны — если только одна, которую он уже месяц не мог завершить. Губы искривились, вспоминая о ней, не то, чтобы он не хотел её закончить, просто… Всё как и всегда казалось не тем, что нужно. Была глупая мысль забить на всё и просто не брать эту работу, не представлять её на выставке — лишь репутацию себе испортит. Но он не мог. Просто не мог — поднять руку, разорвать холст на части и забыть о нём, как о страшном сне. И всё пытался завершить картину. Не получалось ни первое, ни второе. И это Мегуми сжирало изнутри.***
У выхода на улицу стояли Маки, Юта и Инумаки. Явно дожидались они самого Мегуми — болтали о чём-то отвлеченном, сидя на небольших диванчиках, куртки их лежали рядом. Первой его заметила Маки, отвлекаясь от обсуждения и помахав рукой, подзывая ближе. На её действие отреагировал и Инумаки, в сторону Мегуми поворачиваясь, кивая в знак приветствия. Юта заметил последним и лишь скромно улыбнулся, проходясь взглядом по телу Мегуми, как бы проверяя всё ли с ним хорошо. Хорошо с Мегуми не было, но он всё равно подошёл ближе, пытаясь игнорировать пробирающий холодом до костей взгляд Юты. Маки в этот момент начала надевать куртку, и за ней подхватили остальные. Обсуждение прошедшего дня продолжилось, Мегуми позволил вставить себе две сухие фразы, и этого оказалось достаточно, чтобы к нему не лезли со всевозможными вопросами. Думать сейчас ни о чём не хотелось. На улице в лицо ударил холодный ветер, пробуждая будто ото сна. Вокруг туда-сюда сновали студенты, группами, по одному. Огибая их, направляясь за пределы территории корпуса, Мегуми достал сигареты, закуривая. Маки давно уже к такому привыкла, Юта тоже особо ничего не говорил против, а Инумаки постоянно делал шаг от Мегуми подальше. Извинения он не принимал, говоря, что всё нормально, лишь запах табака он не любит — ничего страшного. И в какой-то момент Мегуми просто устал испытывать чувство вины по этому поводу. — Так, что? — привлекает к себе внимание Маки, останавливаясь перед всеми. — Может сходим выпьем на неделе? — Я почти всё время занят, — покачал головой Юта, сдержанно улыбаясь. — Да и уже другу пообещал посидеть… В этот момент Инумаки хлопает в ладоши, обращая внимание уже на себя. — Вот и предложи им с нами посидеть, — показывает он жестами. — Точно! — Маки возводит глаза к небу. — Если я правильно понимаю это тот друг… Э-э-э… Има… Идо… И, не позволив ей имя вспомнить, или Юту подсказать, Мегуми выдает характерное «блять». Меняется весь за одну секунду. Спокойствие и невозмутимость как по щелчку меняются на раздражение, а после на мимолетный страх, тут же возвращая ледяную маску на лицо. Маки переводит взгляд туда же, куда и Мегуми. Хмурится. Губы поджимает, но ничего не говорит. Юта, увидев чем вызвана реакция Мегуми, быстро взгляд на него перекидывает, наблюдая, но так ничего из желаемого себе сделать не позволяет. Инумаки почти никак не реагирует. Впрочем, как и всегда. Мегуми неосознанно делает маленький шаг назад, когда Сукуна от своей машины отрывается и начинает идти в их сторону. Точно не сегодня он должен был прийти. Точно не сегодня — Мегуми не готов. Он не хочет сейчас всю эту нервотрепку. Но Сукуна с каждым шагом лишь ближе и ближе, а всё, что Мегуми может, лишь затянутся сигаретой и ожидать, как его в очередной раз раздирают на куски — и если не сейчас, то точно, когда его заберут с собой. Сукуна оказывается рядом. Не обращает ни капли внимания на стоящих вокруг, лишь на Мегуми. А тот даже взгляда не поднимает, лишь просто затягиваясь горьким дымом. — Домой, — рычит Сукуна. Хватает за руку. Мегуми чуть морщится от боли. Сукуна силу сдерживать умеет, но иногда всё равно оставляет синяки — не специально. Но всё ещё больно. — Руку отпусти, — хрипит он, дёргая запястьем. Сукуна не отпускает. Лишь сильнее в хватке стискивает, тянет на себя. — Я не буду ругаться с тобой здесь, — он наклоняется к лицу Мегуми. — Хочешь ебать мне мозг — еби дома. — Руку отпусти, — повторяет. И Сукуна хватку разжимает. Делает шаг назад, ожидающе смотрит. — Спишемся, — кидает Мегуми перед тем, как обогнуть Сукуну и направиться к машине. Сигарета почти догорела. И Мегуми расстраивается когда понимает, что она была последней. Старается игнорировать Сукуну, идущего позади. Настолько долго, насколько это возможно. Открывает дверь машины, садясь на переднее пассажирское сидение. Почти сразу хлопает дверь с места Сукуны. В машине тепло. Мегуми откидывает голову на спинку, стараясь не думать о том, что может произойти дальше. Он планировал ещё пару дней пожить у Маки, но Сукуна пришёл уже сегодня — на следующий буквально день после их глупой ссоры. Глупой… Машина отъезжает. Всё глупое. И любовь Мегуми. И его жизнь. Его мысли и действия. Он же говорил себе, обещал — говорил всем вокруг, — что вытерпит, что всё будет хорошо. И Мегуми в это ведь верит — хоть и понимает, что всё было разрушено год назад. У него есть друзья, есть навыки, есть место в художественном университете, есть жильё, есть парень и его внимание. А ещё у него есть нескончаемые ссоры. И хуй знает кто каждый раз из них виноват — они просто орут друг на друга, а после расходятся по разным углам, чтобы через несколько дней сидеть на диване в гостинной, будто ничего не произошло. — Начинай, — спокойно говорит Сукуна, взгляда от дороги не отрывая. — Что ты хочешь от меня услышать? — хрипит Мегуми, прикрывая глаза. Он не хочет об этом говорить. — Какого хуя вчера у тебя в мозгах коротнуло, — как будто это ничего не стоит отвечает Сукуна. — Ты о том, что обжимался с какой-то девушкой пока я не видел? — усмехается Мегуми. — Блять! — рявкает Сукуна, наконец-то хоть на секунду взгляд от дороги отрывая. — Она лезла. Я ей ничего не обещал. Нахуй мне цеплять кого-то в барах, когда у меня есть ты. — Но ты и не сказал ей про меня, — кроет Мегуми. — Ты и просто не сказал ей «нет». — А что? — Сукуна поворачивает. — Мне нужно каждый раз всему бару оглашать, что у меня есть кто-то? И я сказал ей «нет». Когда принесла мне напиток. Когда она вертела своей жопой рядом с мои ебалом. Я. Говорил. Ей. Отъебаться, — отчеканил он. — Или что ты хотел, чтобы я сделал? Мегуми молчит. Потому что он сам не знает. — Мы в отношениях. И я говорил, что люблю честность. Как от других, так и от себя. Поэтому если бы я хотел потрахаться с кем-то ещё, я бы закончил весь этот цирк с тобой. — Не зачем мне повторять всё то, что говорил вчера, — выплёвывает Мегуми, кривя губы. — Что поделать, если ты с первого раза не понимаешь! — рычит Сукуна. Машина останавливается. — Ты просто бесишься с того, что я не люблю тебя. Ты это знаешь. И бесишься. Оттого и боишься, что всё это закончится. И не только из-за твоей влюбленности, — Сукуна встречается взглядом с Мегуми. — У тебя нихуя кроме меня не осталось. И ты будешь за меня цепляться до последнего. Тоже самое было и с Сатору, да? — заканчивает он уже шёпотом. Мегуми по сухим губам проводит языком. Сейчас чувствует себя как в клетке. Быстро взгляд отводит и из машины выходит. — Пошёл нахуй. Возможно, Сукуна и прав.***
После они не разговаривали. Стоило Мегуми зайти в квартиру, он сразу же ушёл в спальню и вырубился на несколько часов. Чем будет занят Сукуна его уже не интересовало — по крайней мере не в тот момент. Хотелось просто забыться на какое-то время. Когда Мегуми открыл глаза, его встретила тьма. Часы на телефоне показывали шесть вечера. На экране высветились несколько сообщений и от Маки, и от Юты, и даже одно от Инумаки. Они всё-таки решили собраться в выходные в баре. Сил обсуждать предстоящую попойку не было. Мегуми хотел уже вновь закрыть глаза и уснуть уже до самого утра. За стеной раздался грохот. Сон сняло как рукой. Мегуми на кровати поднялся, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из гостинной. Голос Сукуны он узнал сразу, а второй — Махито — он долго не мог разобрать. С того момента, как Мегуми переехал, друзья Сукуны появлялись тут всё реже. Тем более Махито. — Блять, — тихо выругался себе под нос. Поднялся с кровати, аккуратно дверь открыл. — П-пожалуйста, Рёмен! — Махито стоял на коленях, в молящем жесте сложив руки. Мегуми заметил, что на полу валялись осколки чашки, а под ними расплескалась лужа, видимо, кофе. — Пасть закрой, — прошипел Сукуна. — Мегуми ещё разбудишь. — Уже разбудил, — подал он голос, подходя ближе. То, как выражение лица Махито из запуганного превратилось в озлобленное, повеселило. Мегуми аккуратно обходя осколки встал перед Сукуной, заставляя перевести внимание с Махито на него. Медленно нежно провёл пальцами по его руке, прошептав: — Успокойся и забей на этого придурка. Пошли поужинаем. Сукуна переключился как по щелчку. Его злоба и ярость ушли, сменяясь привычным лёгким раздражением. — Свалил, — рыкнул он. Махито тут же с места собрался, из квартиры чуть ли не выбегая. Мегуми проводил его взглядом. Как только дверь захлопнулась, он позволил себе выдохнуть. Возможно, сейчас он предотвратил чье-то убийство. Не первый раз Мегуми уже замечал, как именно Сукуна без его присутствия меняется. Тот страх, что он нагонял на Юджи, лишь капля в море того, каким Сукуна был опасным на самом деле. Мегуми всё ещё не вдавался в подробности того, чем он занимается — кроме преподавания и тату-мастерства, — откуда у него связи с не очень чистыми на руку людьми и даже группировками, потому что если бы Сукуна хотел рассказать — он бы уже рассказал. А пока самого Мегуми это не касается — смысла вникать нет. — Тут осколки, осторожно, — Сукуна переводит взгляд на разбитую чашку. — Потом уберём, я голоден, — Мегуми переплел свои пальцы вокруг чужого запястья и потянул на кухню. Сукуна не противился. Пошёл легко, забив на разбитую чашку. Ему хватило мозготрёпки с утра, но Махито остатки самоконтроля решил добить — припёрся, сначала угрожал, потом умолял. Если бы не Мегуми, от этого придурка нихуя бы и не осталось. Долг Махито и так рос, а он находил в себе смелость приходить и просить ещё. Что у них там такого происходит — не дело Сукуны, особенно сейчас. Втягивать Мегуми в эти бандитские разборки, в которые Махито всё имеет надежду втянуть Сукуну, не хотелось, а значит и самому держаться нужно от них подальше. Но почему-то этот еблан всё не мог понять такой простой истины, сколько бы Сукуна его не посылал. Заебали. И Мегуми заебал со своей ревностью. Своими истериками. И побегами. Последнее бесило больше всего. Чтобы был проклят тот день, когда Сукуна с ним переспал. Лучше бы послал сразу, вместо того, чтобы пожинать плоды своих мелких прихотей — трахнуть и послать, идеальный план, прекрасный. Но почему-то захотелось посмотреть, что с Мегуми будет если с ним отношения начать. Результат себя ждать не заставил. Вот только у Сукуны это всё в печёнках уже сидит, а отпустить Мегуми, послать его и из дома выгнать всё рука не поднимается. Будь проклят Фушигуро Мегуми. Уж лучше бы подле Сукуны продолжала стоять Урауме. Она тоже прекрасно готовит, и квартиру в чистоте держит, и секс с ней тоже неплох. А ещё она молчит. Никогда и слова не скажет, будет вечно потакать. Как бы это не было скучно, с Урауме было просто. С Мегуми было пиздец как сложно. — Кофе будешь? — спрашивает он разогревая ужин на плите. — Давай, — отвечает Сукуна, наблюдая, как Мегуми тарелки достаёт. — Тогда и мне сделай. Зато весело. И Сукуна почему-то, вместо того чтобы огрызнуться, поставить пацана на место, реально встает и ставит чайник закипать. Достает чашки, вставая рядом с Мегуми, проводит ладонью по его бедру, чувствует дрожь по телу рядом прошедшую, и быстро отходит. Сукуна всё чаще ловит себя на мысли, что он понятия не имеет «что» и «зачем» делает. Особенно не понимает «почему». Да только Мегуми в его жизни стал привычен намного больше, чем Урауме за более чем десять лет их знакомства. Отказаться от неё в пользу новых отношений получилось легко — и опять же с подачки Мегуми. Он просто как-то попросил выпроводить её, когда Урауме пришла, как и приходила обычно: просто, чтобы рядом с Сукуной побыть. Мегуми к ней ревновал и это было видно всем. А она бесилась в ответ. Эта взаимная ненависть тоже веселила, но в конечном итоге стала раздражать. Сукуна на поводу пошёл. Опять же почему-то. Урауме теперь появлялась лишь в компании Махито и Джого. Чайник закипел. Мегуми выключил плиту, раскладывая ужин по тарелкам. Сукуна налил кофе. Идиллия, мать твою. Будто у них и правда отношения. Будто они любят друг друга. Будто, блять, они семья. Но Сукуна знает, что Мегуми его поцеловать хочет так же, как и придушить. А Мегуми знает, что Сукуна хочет его выкинуть из своей жизни так же сильно, как и привязать ближе. Долбоебизм какой-то. Ужинали молча. Лишь когда Мегуми тарелки мыл, позволил себе сказать — тихо, но Сукуна уже привык его тишину слышать и слушать: — Мне через неделю нужно будет картины в галерею отвезти, — шум воды перебивал его, — У меня пары будут скорее всего… Пауза. Будто Сукуна должен сам догадаться и предложить. Эта привычка Мегуми его бесила. Но то, что он хотя бы начал просить, чужую помощь принимать — нихуёвенький такой прогресс. Но этого Сукуне было мало, а потому он молчал, дожидаясь, когда Мегуми продолжит и скажет всё то, чего он хочет. — Отвезёшь? — шум воды стих, и просьба Мегуми прозвучала довольно громко в тишине, что образовалась. — Адрес, время и место, — лишь ответил Сукуна, со стула поднимаясь. — Ты их хоть закончил? — Одна осталась. Мегуми встал рядом с ним. Пальцы, холодные от воды, коснулись щеки Сукуны. Прочертили линии на коже. А после Мегуми приблизился, мягко губами касаясь чужих. Сукуна поцелуй поймал, углубляя, но не претендуя на большее. Они оба за сегодня слишком сильно заебались. — Покажешь? — разорвав поцелуй прошептал в губы Сукуна. — Приходи на выставку и сам всё увидишь, — ухмыльнулся Мегуми в ответ. Поцелуй, на удивление, не продолжил. — Я… Я чувствую, что должен извиниться за свою истерику, но не хочу. — Значит не извиняйся, — пожал плечами Сукуна. — Я бы хотел, чтобы ты меня любил. Всё было бы по-другому, — Мегуми отодвинулся, делая шаг назад. Руки в карман штанов домашних засунул да взгляд отвёл. — Не было бы, — усмешка в ответ. — Было, — твёрдое. А Сукуна думает и правда было бы. Возможно, не было бы ссор и чужих истерик. Мозг бы ебали меньше. Вообще всё было бы просто заебись. Но и сейчас хорошо. А Сукуна всё ещё Мегуми не любит. А Мегуми всё ещё да. — Я осколки уберу и спать, — говорит Сукуна, покидает кухню. Мегуми взглядом проводит. Ему больно и грустно. Да только он привык. И ещё до того, как с Сукуной познакомился. Плевать. Сейчас главное — картину дорисовать.***
И он рисует. Что за толчок дал этот ебанутый день — непонятно, но Мегуми рисует. Красный и чёрный слились воедино. Эта картина так отличается от остальных, не подходит к ним: ни по цвету, ни по задумке. Но Мегуми хочет, чтобы она была, чтобы висела в галерее пусть и лишь на несколько часов одного вечера. Он кидает взгляд на остальные картины рядом стоящие и улыбается — как быстро его за сумасшедшего примут такими темпами? В комнате пол заляпан краской, которую уже лень оттирать, грязные обои и много-много лампочек — Сукуна включает их все, когда рисует, Мегуми же всего ограничивается парочкой, чтобы те на холст попадали, а всё остальное было тьмой. Время уже давно за полночь перевалило. А Мегуми всё рисует и чувствует, наконец-то, спокойствие. И картина ему наконец-то нравится. Мегуми в спальню заходит, когда время на часах показывает жалкие четыре утра. Сукуна спит, и Мегуми пытается двигаться медленно, аккуратно и тихо. Ложится рядом, под одеяло заползая, и прижавшись к горячему телу рядом засыпает быстро и легко.***
— Всё нормально? — спрашивает Маки на следующий день, перехватив его между парами. Мегуми тупит пару секунд, не осознавая о чём та его спрашивает — он проспал от силы часа четыре, и почти сразу же, как проснулся поехал на пары, благо что Сукуна подвёз. Впопыхах вбежал в аудиторию, извиняясь и занимая место на первой парте, записывая лекцию. Преподаватель явно не был рад опозданию, но закрыл на это глаза — как обычно закрывали и остальные, — потому что такому студенту, как Мегуми, опоздания прощались. — Всё нормально, — отвечает он. — Слушай, ты же знаешь, если что… — начинает Маки, но Мегуми её тут же перебивает. — Я и сам могу за себя постоять. Всё хорошо, успокойся, пожалуйста. — Мегуми, я знаю, что ты силён, как морально, так и физически, но ты до сих пор проигрываешь мне в спаррингах, а своему мужику проиграешь тем более, — замечает Маки, хмурясь. — Он не будет меня бить, — закатывает Мегуми глаза. — У него рукоприкладство вообще в последнюю очередь идёт. И он умеет слушать. Поэтому, когда я говорю «нет», Сукуна «нет» и слышит. — Слабо верится, — теперь очередь Маки глаза закатывать. — Но ты знаешь: мы с Оккоцу тебя в обиду не дадим. — Я знаю. Спасибо. Но поверь, всё не так плохо, как кажется. Я тоже… хуёвый человек. — Мы всё хуёвые, если уж на то пошло, — замечает она. Звенит звонок, объявляющий начало пары. — Поэтому мы и держимся вместе, — заканчивает Мегуми.***
«Мы решили собраться в выходные в баре» Маки присылает сообщение следующим днём. Мегуми читает его с экрана блокировки, упаковывая картины — Сукуна попросил освободить площадь. До переезда Мегуми к нему, эта комната в принципе пустовала, и Сукуна частенько просто скидывал в неё хлам. А потом отдал Мегуми для творчества, чтобы тот мог побыть в одиночестве, полностью отдаваясь искусству. Он не любил показывать картины, предназначенные для чего-то большего, чем просто домашняя работа от дисциплин, на этапе создания. Сукуна понимал. А полгода назад Мегуми застал его в этой комнате. Хотел уже начать на Сукуну кричать, как по щелчку пальцев в груди загорелся огонь, злость. Но Мегуми в ту же секунду заметил, что перед Сукуной не его картина — его картина лицевой стороной приставлена к стене так, как Мегуми её и оставлял. Сукуна рисовать начал снова. И это были не эскизы для татуировок, не скетчи и наброски чего-то. Это была полноценная работа. Чёрный волк с окровавленной пастью, стоящий на не менее красном снегу. Только Мегуми закончил с упаковкой, и хотел ответить на сообщение Маки, как раздался звонок. От Сукуны. — Да? — Мегуми встал с пола, разминая чуть затёкшие мышцы ног. — Скоро буду дома. Что-то купить? — Нет, ничего, всё есть. — Хорошо. Звонок сбросили. Оставалось упаковать последнюю картину — пришлось делать это впопыхах, чтобы Сукуна не ждал его долго. Хотя, Мегуми понимает, даже прожди он час, то в ответ бы кинул лишь едкий комментарий о медлительности, но не более. Всё равно задерживать Сукуну не хотелось — судя по всему в университете его сегодня заебали. Иногда Мегуми специально забывал, где Сукуна работает — лишь только осознание, что он может пересекаться с Сатору порождало в груди едкую тревогу, пусть Сукуна и говорил, что они и до этого не пересекались, и сейчас не пересекаются тоже, Мегуми легче от этого не становилось. Иногда он порывался Сатору позвонить, попросить разговора, но он не хотел извиняться. А без этого, казалось, Сатору и слушать не станет. Мегуми ведь прекрасно понимает, что всего лишь себя накручивает, да только перестать не может. Сейчас вообще не время об этому думать — всегда не время — ему нужно картины убрать и завтра уже отправить их в галерею. В пятницу выставка. Не то, чтобы Мегуми хотел часа три тратить на то, чтобы стоять в толпе крутых и богатых личностей, в надежде, что кто-то тебя заметит и предложит рисовать на постоянке под определённые условия и цену, но его пригласили поучаствовать в этой выставке, первокурсника, как обычно зовут лишь третьи и четвёртые года. Гордиться собой нужно. И Мегуми гордится. Но всё ещё не хочет там стоять так долго. Отсылает Маки сообщение, чтобы ждали и его.***
— Ты придешь сегодня на выставку? — Мегуми спрашивает так, будто ему дела до этого нет. Сукуна на ходу завязывает галстук, пиджак аккуратно лежит на кресле, дожидаясь, когда его наденут. На кофейном столике шумит телефон от приходящих уведомлений, а через полчаса начинается уже лекция, и Сукуне точно не до выставок и Мегуми сейчас — он не опаздывает, но к этому близок. — Не знаю, — отвечает он честно, подхватывая пиджак, надевая. — У меня весь день забит лекциями. Если успею — приду. — Хорошо, — Мегуми подхватывает свой телефон, зарываясь в ленту соцсети. Сукуна становится рядом, наклоняется. Оставляет легкий поцелуй на лбу и тут же отодвигается. — Я постараюсь, — говорит он. — Так что не устраивай истерики. Потому что именно моя работа нас кормит. — Я и не собирался, — отвечает Мегуми. Но Сукуна уже не видит его ледяные маски и невозмутимость. Читает все эмоции по глазам — и сейчас прекрасно понимает, что Мегуми обидится, если Сукуна не придет, по тому, как уязвлён он сейчас. И прекрасно ведь Сукуна понимает, что выставка это важно, не только для Мегуми, но и для любого художника — особенно, когда молод и на тебе и так много ответственности. — Удачи на работе, — улыбается Мегуми. — Ага, — последнее, что говорит Сукуна перед тем, как скрыться в прихожей. Через пару минут дверь хлопает. Мегуми остаётся один. До выставки ещё долго, и чем заняться непонятно. Рисовать не хочется, тупо смотреть в экран телефона — тоже. Ожидание лишь сильнее на нервы действует. А одиночество тревогу усиливает. Мегуми ненавидит свои работы отдавать на всеобщее обозрение — даже на вступительных в университет до последнего боялся работы комиссии показывать. А сейчас людей будет в несколько раз больше — и если им не понравится, от Мегуми ничего не останется. Он всё ещё не знает, чем хочет заниматься. Сукуна предлагал рисовать на заказ, и идея хорошая, но Мегуми так и не может решиться. Устраивать выставки, когда ещё неизвестен — себе дороже. Хочется просто рисовать — для себя, для Сукуны и более ни для кого. Как жаль, что жить, сидя на чужой шее, Мегуми не может себе позволить. Он уже порывался найти какую-нибудь подработку, но Сукуна в своей агрессивной манере заставил сидеть на жопе ровно — Мегуми и так себя не бережёт, почти не спит и постоянно занят либо рисованием, либо домашкой, и чтобы всё было на высшем уровне. Мегуми за это Сукуне благодарен — чувствует, что если бы его силой не тащили спать и заставляли есть, то он уже бы сдох, просто потому что забыл бы обо всём на свете выполняя то или иное задание. Сукуна умел быть милым и заботливым — в своём, конечно, репертуаре, — а ещё мог быть устрашающим и, конечно же, мудаком. С ним сложно, как все и говорили, но в то же время, с ним абсолютно легко и спокойно. Как за каменной стеной. Хотя Мегуми никогда каменная стена и не была нужна. Из мыслей его вырывает телефонная трель. Звонит, конечно же, Маки. — Да? — Мегуми отвечает почти сразу, поколебавшись пару секунд. Не то, чтобы он не хотел её слышать, просто настроение и так пиздец, а он не хочет ни на ком срываться. Хотя попробуй сорвись на Маки. — Поднимай свою жопу, одевайся и выходи. Через пять минут я буду у твоего дома, — говорит она. — Зачем? — Ты сейчас по-любому сидишь и хандришь перед выставкой, — Мегуми чувствует, что она в этот момент закатывает глаза. — Погуляешь, развеешься и спокойно пойдёшь в галерею. — Я в порядке, — отвечает он, пытаясь не выдать, что вообще-то нихуя он не в порядке. — Ага, я знаю, — Маки точно опять закатывает глаза. — Твой мужик-то придёт? — Он сказал, что попробует, — Мегуми откидывается на спинку дивана, вздыхает. — У него весь день забит, так что ни я, ни он понятия не имеем получится ли. — Понятно, — отвечает она, и перед тем, как сбросить звонок повторяет. — Пять минут. Мегуми никуда идти не хочет — он хочет немножечко сдохнуть и скипнуть всё время до вечера, а не идти гулять. Но против Маки идти опасно — как в прямом так и в переносном смысле. Мегуми всё ещё никуда идти не хочет — но идёт одеваться и через пять минут оказывается на улице. С Маки рядом становится полегче, тревога перед выставкой утихает, хоть и едва-едва.***
За полчаса до начала выставки Мегуми подходит к зданию. Его уже ждут, хоть он и не опаздывает. Хакари Киндзи и Хоши Кирара уже были на месте. Стояли в полупустой галерее, рядом со своими работами, персонал сновал туда-сюда, подготавливая площадку для скоро прибывающих гостей. Вечер обещал быть долгим. Мегуми не ошибся. Прошло полтора часа, а по ощущениям будто все пять. К стенду с его картинами подходили, смотрели оценивающе, но чаще всего уходили к Хакари — к его ярким краскам и интересным сюжетам. Или к другим более известным художникам, что эту выставку и устраивали. К Мегуми подходили, оценивающим взглядом по работам проходили, говорили, что композиция интересная, как тема, но всё ещё слишком узкая для такого наполнения — тёмная и мрачная. Люди не хотят видеть здесь такое. Потому остальные и были интересны больше, чем Мегуми. Да и почти у всех, кто свои картины показывал уже были любители их творчества. У Мегуми не было ничего. И никого. Его картины, говорили многие, на любителей — на узкий круг лиц. Так говорили преподаватели, так говорили и третьегодки, картины Мегуми осматривая перед началом выставки. Говорили, что всё хорошо, что образы интересны, но это не то, что нужно. Прошло чуть более полутора часа, а Сукуны всё не было. — Твои работы так выделяются на общем фоне, — из раздумий вырывает женский голос. Мегуми поворачивается, встречаясь взглядом с карими глазами. На вид ей было не больше двадцати семи лет. Она с интересом осматривала картины, впитывала все те эмоции и чувства, что они несли. И, конечно же застыла стоило увидеть работу, висящую на середине стены. Она выделялась больше всех. — Цукумо Юки, — представилась она, вновь к Мегуми поворачиваясь. — Мне нравятся твои работы. — Фушигуро Мегуми, — ответил он. — Они многим нравятся. Но… все говорят, что они не подходят этому вечеру. — Есть такое, — легко отвечает она, кося взгляд на картины. — У всех яркие краски, сюжеты, а у тебя… такое отчаяние. У тебя всё хорошо? Мегуми ухмыляется. Глаза закатывает. — У меня всё нормально, — отвечает. — Просто… Я люблю рисовать так. На картинах перед ним серые краски. На картинах перед ним переулки на улицах между грязными старыми домами. На картинах перед ним толпы людей, что как сливаются воедино. На картинах перед ним реальность — обыденность, что укрывает тревога и напряженность. А ещё создания, на людей не похожие ни капли. Они идут рядом, будто так и должно быть. Нечто, не имеющее чёткую форму, за людьми следующее, одновременно и выделяются на общем фоне, но вместе с тем и с людьми сливаются. — Это призраки? Или демоны? — спрашивает Юки, пальцами по воздуху проводит, обводя кривую фигуру на картине. — Я называю их проклятиями, — пожимает плечами Мегуми. — Почему-то такое название подходит им больше, чем дух или демон. — И кого они проклинают? — она ухмыляется, вновь на Мегуми смотрит. — Людей. Самих себя, — он глазами картины обводит. — Мне нравится рисовать такую реальность. Она почти ничем не отличается от нашей, если не вглядываться. — Я, конечно, знал, что у тебя с мозгами не в порядке, — Мегуми оглядывается. Киндзи стоит за его спиной, осматривая картины так, будто увидел их в первый раз. — Но не могу не согласиться — работы и правда хорошие. Понятно становится почему тебя пригласили. — Спасибо, — отвечает Мегуми сухо. Из-за обращенного на него и картины внимания некоторые гости тоже начали стягиваться к его стенду, смотреть начали под другим углом и видеть больше, чем просто серые краски, на ярком фоне остальных картин выделяющиеся. Все, кроме одной. — Но эта всё равно выглядит… — Юки запинается. И Мегуми прекрасно понимает, что она хочет сказать. Красный цвет выделяется. Образ выделяется. Картина, что находится посередине не подходит ко всем остальным. Но Мегуми просто не мог её не нарисовать. Не мог не показать. Человек, на холсте изображённый, пугает, наводит ужас, заставляя сердце биться чаще. С плеч его сползает юката, открывая вид на сильное тело, исписанное черными линиями. А за ним черепа. У него четыре руки в стороны разведённые. Голова отведена, но его две пары глаз направлены будто на самого зрителя, и смотрит он как в душу. Ухмыляется. Это не человек. Это демон, что всё ещё играет в бога. — Мы можем обговорить цену этих картин? — Юки говорит об этом спокойно, взгляда от работ не отрывает. А Мегуми на несколько секунд теряется. Не верит, что кому-то правда понравилось настолько, что его картины хотят купить. Он отвечает «да», лишь только с одним условием. — … Его продать я не смогу. Юки всё понимает. Но всё равно хочет задать вопрос. Открывает рот, что спросить такое простое «почему» — не столько, чтобы уговорить продать, сколько просто узнать причину: и почему нарисовал такую картину, и почему решил показать и почему не может продать. Но рот закрывается. И всё становится понятно само по себе, когда периферией ловит мужчину, медленно к ним идущего. У него нет четырёх рук, и пара глаз лишь одна. Одет он в дорогой костюм, а не юкату. И нет в нём столько красных оттенков, как на картине. Но он так же наводит тревогу на сердце. И будто кроме Юки никто его не видит — он только в галерею зашёл, оценивающим взглядом по картине провёл и, заметив Мегуми, направился к ним. Юки остаётся только ждать. — Фушигуро, — Киндзи обращает на себя внимание, — может удовлетворишь любопытство? Что именно ты изобразил? И чем вдохновлялся? Потому что я представить не могу, что нужно употреблять, — смеётся, — чтобы нарисовать такое. Мегуми хмурится. Сам даже не знает, как объяснить всё то, что в его голове творится. Но ему, как оказалось, и говорить ничего не нужно. — Зеркало, — грубый голос разрезает секундную тишину, заставляя на него обернуться. И Юки видит, как напряженность и безразличие в глазах Мегуми сменяется спокойствием и даже будто радостью. Он улыбку пытается спрятать, но тщетно. — Я думал, ты не придешь, — говорит Мегуми. На часы смотрит, хмурится. — У тебя же только-только лекция должна закончиться. — Отпустил пиздюков пораньше, — пожимает Сукуна плечами, к картинам взглядом прикипает. Всё же видит в первый раз, Мегуми не разрешал смотреть, не показывал сам. Лишь страдал над ними днями и ночами — точнее над одной конкретной. Видя себя, свой образ, Мегуми придуманный, ухмылка сама на лице появляется. Что в первый раз, когда тот Сукуну нарисовал, что в этот — он оказался не готов. Сукуне никогда картины не посвящали. Никогда не рисовали. И Мегуми стал первым. Сам попросил, сам начал — сделал так, как хотел. И создал, как и всегда, нечто прекрасное, пусть Сукуна прекрасным себя никогда и считать не мог — не таким, каким его рисует Мегуми. — Что значит «зеркало»? — Киндзи хмурится, вновь картины взглядом обводит. — То и значит, — Сукуна плечами пожимает. — Это зеркало реальности — кривое такое, хуёвенькое зеркальце, в отражении которого Мегуми видит этот мир, — а после ухмыляется взгляд на Мегуми кидает и добавляет. — И всё благодаря мне. — И всё благодаря тебе, — тупо повторяет он. — Картину за сколько продашь? — ухмыляться Сукуна продолжает, кивает в сторону холста со своим образом. — Думаю, — Мегуми ухмылку копирует и смотрит в ответ игриво, — мы сможем договориться. — На секс меня разводишь? — А тебя разводить нужно? Смеются тихо, но вместе — одновременно. Юки за этой сценой наблюдает, не понимая, как ей правильно реагировать. — Не видать мне значит всё же полной коллекции, — всё же говорит она. — Да ладно, — Мегуми плечами пожимает, — всё равно она сюда не вписывается. Юки глаза закатывает. Цену им ещё предстоит обсудить позже. Но сейчас, она просто продолжит смотреть в кривое зеркало, лишь упиваясь догадками, а как бы она сама выглядела в его отражении.***
— Что ты ко мне чувствуешь? Мегуми ни разу этот вопрос не задавал, потому что всегда ответ знал. Сукуна смотрит на него странно, будто и правда задумался. Но о чём можно тут думать, когда и так понятно, что желаемого Мегуми не добьётся. Потому что Сукуна всё ещё его не любит. А Мегуми всё ещё да. Остальное же неинтересно и неважно. Потому никогда этот вопрос и не задавался. Но после сегодняшнего вечера кажется, что всё может измениться. Сукуна ведь понимает его, видит то, чего не видят другие — не видел Юджи, не видел Сатору. А может и видели, да только внимания не обращали. — Ты знаешь мой ответ, — Сукуна закуривает. А Мегуми продолжает резать мясо на ужин. Молчит пару секунд, но всё равно тему продолжает развивать. — Может, не знаю. И хочу, чтобы ты ответил. — Хочешь, чтобы ответил, как тебе угодно или правду? — Сукуна затягивается. И по голосу его слышно, что он начинает закипать. Потому что прекрасно знает, чем всё закончится — очередной истерикой и очередной ссорой. — Ответь уже хоть как-то! — Мегуми тоже из себя начинает выходить. Ножом сильнее на мясо надавливает. И движения его становятся более резкими и грубыми. — Ты нихуя в мою жизнь не привносишь хорошего, ты не многим полезней Урауме, — начинает Сукуна, — ты меня заебываешь очень часто и почти каждый день ебёшь мне мозг. Мегуми стучит ножом о доску — настолько сильно нажимает им, разрезая мясо. — А ещё ты полностью от меня зависишь, что добавляет мне кучу нахуй ненужной ответственности. Но, — Сукуна выдерживает паузу. И за эти секунды Мегуми успевает умереть и воскреснуть. Рука застывает, острым лезвием нож впивается в свинину, но не режет. — Если бы у меня был выбор начать этот цирк вновь или нет — я бы согласился, — говорит Сукуна спокойно, почти шепотом. — Таких людей как ты, Мегуми, найти очень сложно. Без тебя всё скучное. Нож входит в мясо вновь, разрезая на небольшие кусочки. Всё ещё нервно, резко и грубо. — Получается, — говорит Мегуми, — я просто… веселю тебя? И ничего больше? Такой… щеночек, которого завели от нечего делать? — Да, — Сукуна отвечает быстро, не раздумывая. А рука дрожит и лезвие съезжает. Мегуми даже боль не чувствует и понимание ему приносит лишь кровь, что течёт по ладони на доску и мясо. Нож в другой руке в крови. Его собственной. Блять. Сукуна подрывается тут же, оказываясь рядом. Мегуми к себе поворачивает, за запястье пораненной руки хватается и всматривается в длинную рану на ладони. Неглубокая — уже хорошо. Второй рукой нож забирает, откладывает как можно дальше и тянет Мегуми за собой. Силой на стул сажает, и идёт из шкафа доставать бинт и спирт. — Криворукий еблан, — ругается Сукуна, вытаскивая всё нужное. По ране смоченной ватой проводит, убирая кровь — Мегуми морщится от покалывания. Но не более. Боли всё ещё не чувствует, она заглушается отчаяньем в груди. Сам не понимает, как по щеке скатывается слеза. Зачем Сукуна заботится? Почему каждый раз оказывается рядом? Зачем поддерживает? Заставляет есть и спать, а не кладёт хуй на заёбы Мегуми? Почему приходит, когда плохо? Обнимает и шепчет всякую дурацкую фигню на ухо, лишь бы успокоить? Почему не пошлёт Мегуми после очередной его истерики, а придёт и заберёт домой? Сукуна ведь Мегуми не любит. А Мегуми, блять, любит. И от своей же любви умирает. Бинт ложится на ладонь, перевязывает рану. И делает это Сукуна аккуратно и трепетно, чтобы не причинить большей боли, хоть уже и разбил сердце и разорвал в клочья душу. Мегуми плачет. Как и всегда, когда поднимает тему их. Понимает, чем всё закончится, но продолжает спрашивать. — Что мне сделать? — голос у Мегуми тихий и хриплый. — Что мне сделать, чтобы ты меня полюбил? — Я не знаю, — говорит Сукуна, говорит спокойно — так, будто это ничего не значит. — Мегуми, ты интересный, ты прекрасный… — говорит всё ещё безэмоционально. — Ты заставил меня вновь рисовать. У меня теперь есть причина домой возвращаться и не топить свою скуку алкоголем и безликими девушками и парнями. Благодаря тебе я высыпаюсь и не чувствую себя настолько раздраженным как раньше. Он поднимает взгляд, смотрит Мегуми в глаза. Пальцем по щеке проводит, стирая дорожки слёз. Оставляет поцелуй на сухих губах. — Я люблю тебя, — шепчет Мегуми. — А я тебя нет. Отвечает Сукуна легко. И Мегуми больно вновь. Внутри, где-то в районе сердца — вырвать бы его и не чувствовать ничего больше. Ведь было так легко до знакомства с Сукуной — ледяная маска скрывала всё: и чувства, и эмоции. И Мегуми было так просто. Зачем только Сукуна научил его эти эмоции проявлять, зачем? И почему сделать это смог Сукуна, которому на Мегуми плевать, а не Сатору, который всего себя вложил? И для чего только Сатору так старался? Чтобы вырастить и воспитать такого хуёвого ребёнка, как Мегуми, который оборвал всю свою жизнь ради человека, которому похуй? — Но на самом деле, — продолжает Сукуна. — Я не знаю, что я к тебе чувствую. Интерес, привязанность или желание? Я не знаю. Но я рад, что ты есть в моей жизни, даже если я тебя и не люблю. А после подхватывает на руки — и Мегуми по привычке, уже рефлекс, ноги вокруг чужой талии обвивает, вцепляется в чужие плечи. Сукуна несёт его в спальню. Аккуратно кладёт на кровать, сверху накидывает покрывало. Ложится рядом, обнимает, к себе прижимая. Вдыхает аромат волос Мегуми, глаза прикрывает. И всё будто хорошо. Как жаль, что только будто.***
Мегуми первой встречает Маки. На улице семь вечера, горят фонари и вывеска бара. Он всё же решился прийти после вчерашнего, как бы на деле не хотелось остаться дома в тепле, рядом с Сукуной — причинять себе боль и утопать в удовольствии, — всё-таки Мегуми обещал. Маки смерив его взглядом, явно цепляется за бинты на руке, но пока что не спрашивает — скорее всего этот вопрос поднимет позже, не хочет портить себе настроение перед этим вечером. — Как выставка? — спрашивает она, стоит Мегуми поравняться рядом. Он достаёт сигарету, закуривая. — Хорошо, — отвечает сухо, но почти сразу добавляет, позволяя уловить частицу радости. — Мои картины даже купили. Маки от такой информации пару раз хлопает глазами, пытаясь услышанное переварить, а после поворачивает голову, и на её лице виден весь спектр эмоций, который она через себя пропускает — Мегуми позволяет себе ухмыльнуться. — Серьёзно?! Фушигуро, ты… Вау! Поздравляю! И её поздравление такие искренние, будто она и правда боялась, что у Мегуми с выставкой ничего не получится. Она улыбается искренне, словно сама там была и сама картины продала. — Могу гордится своим кузеном, — Маки ухмыляется, за плечи приобнимает. — Прекрати, — отмахивается Мегуми. Его до жути смущает такое к себе отношение и редкое, — но оттого не менее удачное, — напоминание о крови Зенин в нём текущей. — Я всё равно с этим кланом никак не связан, — бурчит Мегуми, затягиваясь сигаретой. — Я уже тоже, — пожимает плечами Маки. Тишина нарастает напряжением. Время уже пять минут восьмого, а Юта так и не показывается. Сигарета отправляется в мусорку, рядом со входом в бар стоящую. Маки достаёт телефон, открывая список контактов. — Он за своим другом и его девушкой заезжал, вот видимо по этому и опаздывает… — ворчит она, набирая номер. — Юта всё же с ними хотел вечер провести, но смог уговорить и с нами посидеть. Но не успевает нажать кнопку вызова, как рядом останавливается знакомая машина. Юта выходит первым, машет рукой в знак приветствия. Маки глаза закатывает, но в ответ кивает, ожидая, когда Юта со своими друзьями. Мегуми рукой по воздуху проводит, приветствуя. Они давно так не собирались — жаль только, что Инумаки прийти не смог, — просто посидеть и выпить, поболтать и посмеяться. После случившегося год назад, Мегуми и подумать не мог, что так просто сможет найти людей, его понимающих. Маки, что сбежала из собственного дома, отказалась от своего происхождения и занимается теперь тем, что в её семье называли позором. Клану Зенин не нужны художники — им нужны бизнесмены и офисные планктоны, что будут держать их бизнес в надежных руках. Но кроме того, Маки не выделяли и потому, что она девушка, и её консервативная семья просто скинула её со счетов, постоянно приговаривая, что она годится лишь для уборки да готовки. Она, как рассказывала, перед тем как уйти просто ухмыльнулась, показала средний палец и прокляла весь клан Зенин. Живёт теперь одна, работает до обморочного состояния, и всё ради того, чтобы доказать и самой себе и всем вокруг, что стоит она большего, чем каждый решает думать. Юта, забитый одноклассниками в школе, был бедным подстростком, которому на судьбу выпали ужасающие вещи. До встречи с Маки он был вечно бледным и шугающемся всего вокруг. И до сих пор не мог справиться со смертью любимой, произошедшей двенадцать лет назад. Не знал, что умеет и чем хочет заниматься. Как Мегуми рассказали, именно Маки его из этого полуобморочного состояние и вытащила — силой жить заставила, научила радоваться всему вокруг. И, главное, научила рисовать — подарила хоть какой-то в жизни смысл. Теперь он на курсе один из лучших и уважаемых студентов, хоть и отказывается постоянно от выставок — говорит, не для этого он рисует. Мегуми уголками губ улыбается, что от взора Маки не укрывается. Она улыбается в ответ. Юта уже к ним подходит, когда двери с пассажирских сидений открываются. Выходит высокая девушка, с темными волосами и прической под каре. На ней длинная юбка, куртка и широкий вязаный шарф. От машины она не отходит, ожидая, когда выйдет её, по-видимому парень. Он обходит машину, ей улыбается, что-то говорит смешное, раз она начинает смеяться. В груди Мегуми сердце начинает учащённо бится. Они от машины отходят, к ним направляясь. Юта через плечо оборачивается, друзей оглядывая, дожидаясь, когда они подойдут ближе, чтобы их представить. Мегуми хочет верить, что это иллюзия. Мегуми хочет верить, что стоящий перед ним человек ненастоящий. — Познакомьтесь, — Юта улыбается. — Озава Юуко, и… А у Мегуми в ушах шум, и слышит он всё будто в воде находится. Человек напротив, переведя взгляд с девушки, тоже застывает. — … Итадори? — хрипит Мегуми, глаза прикрывая. Конечно же… Конечно же, из всех жителей Токио, тем самым другом Юты должен оказаться Юджи. По всем законам жанра что-то такое и должно было случится. Мегуми потряхивает, он мелко смеется, не верит в такие глупые совпадения. Не выдерживает, достает сигарету из пачки, когда Юджи шепотом произносит: — Давно не виделись, Фушигуро. Юта и Маки переглядываются. Смотрят на Мегуми, потом на Юджи. Маки тяжело вздыхает. Конечно, Юта и мог внимание не обратить, он-то Сукуну видел от силы пару раз за всё с Мегуми знакомство, а она пересекалась слишком часто — когда Сукуна приходил Мегуми забирать после очередной ссоры, когда забирал после пар, когда Мегуми постоянно в скетчбуках его рисовал. Она кидает на него настороженный взгляд — Маки понятия не имеет, что произошло, но то, что Юджи явно не тот человек, которого Мегуми ожидал сегодня увидеть, слишком ясно. Он курит сигарету нервно, затягивается слишком часто, пока неловкое молчание лишь нарастает. Юта улыбается как-то нервно, не может придумать, что сказать, кроме: — Вы знакомы? — Были когда-то лучшими друзьями, — сухо отвечает Юджи. И явно хочет добавить что-то ещё, но Мегуми перебивает: — Не смей, — шипит он, кидая грозный взгляд. — Ты тогда всё испортил, не порть и сейчас. И выкидывает недокуренную сигарету, открывая дверь бара, заходит внутрь. Остальные следуют за ним. Столик у них забронирован и девушка у входа любезно их до него проводит, перед этим показывая куда можно повесить куртки. Маки на диван садится первая, в середину, рядом садится Юта и Юуко, а к ней подсаживается и Юджи. Мегуми приземляется со стороны Маки, на край, напротив Юджи. Старается на него не смотреть, в то время как тот наоборот взглядом изучает. Они заказывают напитки, так друг другу ничего более и не сказав. Напряженная атмосфера вокруг них лишь сгущается с каждой новой минутой. Мегуми пиздец как хочет курить. Благо их место и правила бара это позволяют. Пачка заполнена на половину, но почему-то кажется, что этого на вечер не хватит, пусть и курит лишь он один. Щелкает зажигалка и Мегуми затягивается. — Ты всё ещё куришь? — спрашивает Юджи, следя за чужими действиями. — Я всё ещё курю, — тупо отвечает Мегуми на такой идиотский вопрос, а после ухмыляется, в чужие глаза смотрит и говорит, наверное, самую худшую вещь, которую только мог сказать. — А ты всё ещё в меня влюблён? В тот же момент настороженное выражение лица Юджи сменяется испугом. Он кидает мимолётный взгляд на Одзаву, шумно сглатывает — и смотрит теперь на Мегуми обижено, со злостью в глазах. — Это подло, чувак, — он кривит губы. — Настолько же подло, как сливать информацию Сатору с кем я трахаюсь? — кроет Мегуми, затягиваясь горьким дымом. — Не смей мне говорить о справедливости, когда тебе хватило лишь одного, чтобы прогнать меня. И не из-за какой-то весомой причины — из-за своей глупой подростковой влюбленности, о которой я даже и не знал, если бы Сукуна решил сохранить твои честь и достоинства. — Конечно, — Юджи едко ухмыляется, откидываясь на спинку дивана, — он тебе всё рассказал. — А это был секрет? — театрально удивляется Мегуми, а после возвращает на лицо невозмутимость. — Ах да, это был секрет. Затягивается, глаза прикрывает. Выпускает дым. В голове был лишь один вопрос, который Мегуми задавать не хотел. За их столиком повисла напряженная тишина. Маки кидала взгляд то на Юджи, то на Мегуми. Юта старался вообще ни на кого не смотреть, уперевшись глазами в поверхность стола. Одзава схватила Юджи за руку — то, насколько она чувствовала себя не в своей тарелке, ощущали и все вокруг. Хуёвая была идея сегодня собраться. Мегуми не хотел уходить. Он хотел провести этот вечер с друзьями, культурно выпить или напиться в хлам, прийти под покровом к Сукуне и может заняться с ним сексом, находясь навеселе. Мегуми хотел расслабиться сегодня. Он не хотел лишней нервотрёпки, которой ему хватило ещё вчера. Но что его дёргает вновь рот открыть и задать этот блядский вопрос, он не знает. — Скажи, Юджи… — Мегуми наблюдает за тем, как тлеет сигарета, не может просто взгляд поднять и в чужие глаза посмотреть, — дело было в тебе или в Сукуне? Юджи моргает пару раз, пытаясь вопрос понять, проанализировать. Он хмурится, губы поджимает, но делает вид, что ничего не понимает. — В смысле? — спрашивает. — В смысле, — Мегуми всё же взглядом с ним встречается, — ты взбесился от того, что это твой брат, или от того, что это не ты? Юджи только рот открывает, чтобы наконец-то ответить хоть что-то, но тут же его закрывает. Мегуми взгляд отводит — рядом с их столиком появляется официантка, с подноса расставляя напитки на стол. Она улыбается, спрашивает, нужно ли им что-то ещё, а после отрицательного ответа быстренько уходит. Мегуми гипнотизирует взглядом свой стакан с ром-колой. Вокруг всё ещё тишина, если не считать легкую музыку в баре играющую. Возможно, он идиот. Возможно, не нужно было эту тему поднимать. Возможно, ему лучше уйти. Оставить их всех в покое и дать повеселиться, потому что не их вина, что Мегуми всё ещё обижен — не их вина, что Мегуми свою жизнь разрушил. Маки аккуратно прикасается к его плечу, чувствуя настроение, пытаясь подбодрить. Она всегда за него горой стояла, всегда помогала, принимала у себя, когда Мегуми появлялся на пороге её квартиры в слезах после очередной с Сукуной ссоры. Маки, даже кажется, ушла бы вместе с ним, поднимись сейчас Мегуми и покинь этот сраный бар. — Я не знаю, — тишину разрезает слабый голос Юджи. — Мегуми, я правда, не знаю, — он взгляд поднимает, и Мегуми ловит его. — Я… я был зол на Сукуну, я хотел думать, что он что-то с тобой сделал, заставил, но когда ты сказал, что это твой выбор… я… Я не верю в то, что мой брат хороший. У него проблемы с агрессией, он любит унижать людей, считая себя лучше других… И поэтому я думал, что ты такой же глупый, как Урауме. Она бегала за ним с его восемнадцати, — выделяет Юджи, кривясь, будто ему противно. — Я не хотел, чтобы он сломал тебя так, как сломал её… Мегуми чувствует, что его трясет. В словах Юджи слышно, что он раскаивается. И поверить этому так сложно. — А когда ты сказал, что вы вместе, — продолжает он с горькой на губах усмешкой, — ты разбил мне сердце. Что в нём такого, чего нет во мне. Почему ты выбрал этого мудака, а не меня… И я впервые подумал о том, что никогда по-настоящему тебя не знал. Мегуми сглатывает ком в горле. — Никто не знал, — сухо отвечает он. — Ни ты, ни Кугисаки, ни Сатору… Мне кажется, что и сам себя себя не знал до встречи с Сукуной. Атмосфера становилась с каждым сказанным словом всё легче, менее напряженной. — У вас, — Юджи ведь не хочет этого знать, но ему нужно. Просто чтобы покончить с тем днём, с той ссорой — поставить точку, — всё хорошо? — Нет, — честно признаётся Мегуми, отпивая напиток. — Если тебе интересно — он меня даже не любит. Юджи кивает. Ему неинтересно. Они больше не друзья, и никогда ими не станут — по крайней мере не такими как прежде. — Но я люблю его, — продолжает Мегуми. — И как бы самонадеянно это не звучало — со мной ему лучше, чем было без меня. Да, мы ссоримся, да у нас не отношения, а пиздец. Но поверь, хорошего всё равно больше, чем плохого. Для меня, по крайней мере, — он улыбается, ему весело, и добавляет со смешком на губах. — Юджи, Сукуна — не монстр, он реальный человек со своими проблемами и заёбами. Пойми это уже. — Я понял, — вздыхает Юджи, рукой по волосам проводит, и наконец-то гнетущая атмосфера полностью исчезает. — Ещё в ту ночь. А особенно — в тот момент, когда мы полностью перестали видеться, — он улыбается Мегуми в ответ. — Мир? — Мир. Руки они не пожимают. Друзьями вновь не становятся — по крайне мере не так быстро. А что произойдет в будущем — неизвестно никому.***
На улице конец лета. Дождливо и холодно. Всё будто специально подстроено так, чтобы Мегуми чувствовал себя в ещё большем унынии. Он заваривает себе кофе, пока Маки подготавливает продукты для вечерних посиделок. Она впервые оказалась у Мегуми в квартире, но уже ведёт себя так, будто это её полноправная жилплощадь. — Прекращай хандрить, — она даёт Мегуми шутливый подзатыльник, приводя в чувство. — Твой мужик уехал всего на неделю, и вернётся уже через пару дней. Мегуми лишь закатывает на это глаза. Да, он скучает, как бы глупо это не было — Сукуна вот точно бы издевался, узнай об этом. — Думай лучше о том в каком он пьяном угаре, — продолжает Маки, — раз разрешил Юджи здесь появиться. — Я просто умею уговаривать, — усмехается Мегуми, огибая её, чтобы усесться на стул, отпивая кофе. — Фу, — просто и ёмко комментирует она. Мегуми тихо посмеивается, когда в дверь раздается звонок. Пока Маки заканчивает с едой, он уходит в прихожую открывая дверь для Юты, Юджи и Инумаки. Они заваливаются в квартиру, шутя и смеясь — они мокрые после небольшой прогулки под дождем от машины до подъезда. Мегуми лишь глаза закатывает, скрываясь в гостинной. Маки уже расставляет пиво и закуски на столе. То, что с Юджи они вновь стали пересекаться и общаться — но не более, чем в общей компании, — греет сердце. Маки в нём души не чает, Инумаки обожает подшучивать, пусть большую часть времени Юджи всё ещё не понимает его язык жестов, но он пытается учиться, Юта вообще в нём чуть ли не младшего брата, как кажется, видит. То, что Мегуми думал потерял, вновь в его жизнь возвращается. И это, в общем-то, даже неплохо.***
В какой момент они решили перестать пить в квартире, шутя и смеясь, а выйти прогуляться под покровом ночи в лёгкой, приятной, атмосфере после дождя, Мегуми пропускает. Он просто курит, идёт рядом с Ютой, наблюдая, как Маки и Юджи о чём-то спорят. Инумаки уже успел уехать, ссылаясь на какие-то там дела — Мегуми не вникал особо, разморенный алкоголем и своей тоской. — Хватит уже! — смеётся Юта, подбегая к Маки и Юджи, когда они прибавляют себе громкости и уже натурально начинают спорить. Мегуми смеётся — тихо, закуривает, но к остальным подходит ближе. Юджи шутит, они смеются. И всё такое легкое и спокойное. Мегуми и подумать не мог, что в его жизни наконец-то настанет момент, когда он не будет ни о чём переживать. Ладно, он врёт. Конкретно сейчас он переживает о Сукуне, которого рядом нет. Мегуми скучает. Но всё же позволяет себе веселиться. Алкоголь в крови чуть ли не окрыляет и хочется творить всякую дичь. Они в парке, ночью, и освещает всё вокруг лишь фонари вдоль улочки. Они шутят, смеются, кричат. И им можно. Мегуми позволяет себя обнять Маки — и будто только сейчас понимает, что не чувствует уже ожогов на коже от чужих прикосновений. Это всё ещё не всегда приятно, это всё ещё зависит от человека, который прикасается. Но даже Юджи Мегуми позволяет потрепать себя по волосам, хоть и от его руки всё равно уходит — потому что это уже слишком. И всё хорошо. Наконец-то.***
— Хэ-эй, Мегуми! — чужой голос как из сна вытаскивает. Сердце болезненно ударяется о грудь, а Мегуми сглатывает. Потому что всё хорошо. Всё должно быть хорошо. Но он голос узнаёт. Выпрямляется и как по команде веселье с его лица сходит — как сходит и с лиц Маки, Юджи и Юты. Маска невозмутимости на лицо надевается спустя секунду. И спустя секунду Мегуми чувствует обжигающее прикосновение — Махито перекидывает руку через его шею, прижимая к себе ближе — будто они друзья и обнимаются. Мегуми губы кривит. Видит, как напрягаются остальные, а краем глаза — холод в глазах Урауме и растерянность в глазах Джого. Вот именно сейчас они должны были появится? Блять. От Махито несёт алкоголем — большой дозой. В его другой руке, что свисает вдоль тела, стеклянная бутылка чего-то крепкого. И конечно же, Махито, не отличающийся и в трезвом состоянии самоконтролем, сейчас вообще бомба замедленного действия. А ещё Мегуми знает, что они тоже в курсе — Сукуны в городе нет. А ещё Мегуми знает, что каждый из них его ненавидит. — Руку убрал, — шипит он, плечом резко ведя, чужую конечность скидывая. Делает шаг назад, лицом к Махито разворачивается. Смотрит прямо, холодно — руку чуть поднимает, прося таким образом остальных не вмешиваться. — Да ладно, тебе, — усмехается Махито, ближе подходит. — Я всего лишь-то хочу пообщаться с одним членососом, который думает, что лучше нас всех. Как же Мегуми противно. Мерзко. — Свали, — холодно говорит он. Махито — похуй. Он наклоняется к его лицу, опаляет своим гадким дыханием. — Ты, сучка, думаешь, что круче нас? — шипит он. От его «веселья» не осталось и следа — он злится и в открытую угрожает. Мегуми замечает, как напряглись Урауме и Джого, но видно боятся такого Махито — открыто агрессивного. Идти у него на поводу не хочется, поэтому приходится просто стоять, ждать, что будет дальше. Мегуми впервые видит, чтобы Махито лез на рожон, обычно он всегда затыкался, стоило только Сукуне на него посмотреть. Но Сукуны сейчас здесь нет. И Махито этим пользуется. — Так что, сука, ты лучше нас? — Да, — незамедлительно отвечает Мегуми. И злит тем самым Махито сильнее. — Ты думаешь, — он едко усмехается, — что он твою задницу защитит? Возможно, пока что, — он строит грустное лицо, но всё ещё издевается, — пока он тебя трахает — да. Но что будет, когда он тебя кинет? Когда найдет дырку получше? Как же Мегуми мерзко. — Я приду к тебе, — обещает Махито. — И покажу, насколько ты «лучше». И сейчас бы уйти. Просто развернуться и уйти. Урауме и Джого что-то сделают, успокоят. Им тоже проблемы не нужны. Но что-то в голове щёлкает. — А сейчас, что? — Мегуми нарывается, но терпеть уже не может. А Махито как приглашения ждал. Он тут же замахивается и кулаком в нос даёт. Мегуми на секунду теряется. Чувствует кровь текущую по лицу. Шаг назад непроизвольно делает. Кровь с губ слизывает. А Махито смеётся, руки в стороны разводит, своей победе радуясь. — Сукуны рядом нет, так что же ты будешь делать? Маки уже готова с места сорваться, прогоняя оцепенение с себя. Но Мегуми действует быстрей. Он бутылку — тяжёлую, стеклянную, — из чужой руки вырывает. И, замахиваясь, со всей силы по мерзкому, ухмыляющемуся лицу, ей бьёт. Он слышит крик Махито, видит, как тот пополам согнулся, продолжая орать, руки к лицу преподносит, чувствуя ужасающую боль из-за осколков. Мегуми ногой его в бок бьет, заставляя на землю упасть. Надо бы успокоиться. Но он не может. И хуй знает, что он ещё бы натворил — сколько бы раз ударил, если бы Маки с Юджи его не схватили и от Махито оттащили. Мегуми пытался вырваться, пытался добраться до этого урода и показать на что ещё он способен, что он будет делать. Урауме и Джого оказались рядом, тушу Махито собой закрывая. А у Мегуми перед глазами кровавая пелена ярости.***
Они сидят на лавочке всё в том же парке, но намного дальше того места, где произошла драка. Мегуми нос кровоточащий вытирает салфеткой, которую ему дала Маки. Его трясет, в теле всё ещё чувствуется адреналин. Ему хочется вернуться и продолжать — превратить Махито в кровавое месиво. — Мегуми… — аккуратно начинает Юта, руку на плечо кладя. Но он вздрагивает слишком сильно, и тот руку убирает будто обжигаясь. Никто больше ничего сказать не может. Юджи взгляд отводит. Маки смотрит прямо, сгорбившись сидит рядом с Мегуми. А его лишь сильнее трясти начинает. Он не понимает, откуда взялась вся эта ярость, не понимает, что ему делать. Вниз поддаётся, лбом к коленям прижимается, и кажется Мегуми, что его сейчас вырвет. Ему мерзко — от Махито, от самого себя. Ему просто плохо. — Я хочу к нему, — шепчет себе в колени. И издаёт какой-то отчаянный скулеж. Всхлипывает. Чувствует слёзы на своих щеках. — Я хочу к Сукуне, — продолжает шептать. Повторяет его имя, как мантру. Маки первая в себя приходит, тянется к телефону, чтобы Сукуне позвонить — пусть он Мегуми успокаивает. Но абонент оказывается недоступен. Ни после второго, ни после пятого раза. А Мегуми трясёт лишь сильнее, истерика усиливается. И прикоснуться к себе не дает — чужие руки с себя встряхивая. У него перед глазами мерзкое лицо и кровь. А в ушах гадкие комментарии. Мегуми не видит ничего другого перед собой. А слова Махито, как на повторе шумят вокруг, не давая сосредоточиться. Мегуми кажется, что он задыхается. Он пытается вдохнуть, но у него ничего не получается. В рот попадает соленая влага. Он чувствует какие-то движения вокруг, но всё ещё находится не здесь. Он не хочет находится здесь. Он хочет, чтобы Сукуна был рядом. Чтобы успокаивал именно он. Мегуми кричит, за волосы хватается. Почему именно сейчас? Почему когда его жизнь вернулась в норму, вновь начало происходить, какое-то дерьмо? Почему именно Мегуми? Разве он недостаточно в своей жизни настрадался? Хотелось винить во всём Сукуну — хотелось, что он был, блять, рядом, — потому что из-за него всё это дерьмо и происходит. И с Юджи он тогда посрался из-за него. И Сатору — тоже из-за него. Будь, блять, проклят тот день, когда Мегуми Сукуну встретил. Но он не мог его винить, потому что с самого начала все вокруг только и делали, что твердили, что Сукуна опасен, что с ним лучше не связываться, что из-за него в жизни Мегуми всё пойдёт по пизде, но он не верил, он считал себя сильнее, считал, что справиться. И некого больше винить, кроме самого себя. А реальность всё ускользает от сознания.***
Когда Мегуми вновь глаза открывает, яркий солнечный свет бьет в лицо, заставляя зажмуриться. Боль отдаётся в виске, и всё тело ноет, а нос болит особенно сильно. Силой заставляя себя проснуться, Мегуми оглядывает расфокусированным взглядом окружение. И не узнаёт пространство. В панике на кровати подскакивает, дышит рвано. Смотрит вокруг, пытаясь реальность осознать. А на деле будто в прошлое перемещается. Потому что не видит, как обычно, тёмные обои, потому что не такой интерьер в его с Сукуной спальне. Комната выглядит пустой, нежилой, пусть и обставлена. Эта комната — спальня Мегуми в квартире Сатору. — Ты проснулся. Он не хочет поворачиваться. Не хочет слышать этот голос. Мегуми губы поджимает. Зажмуривается вновь, как если бы мог так прогнать кошмар, проснуться от этого сна — он не хочет верить, что такова реальность. — Мегуми, — голос тихий, полный… Чего? Отчаяния? — …посмотри на меня. Мегуми глаза открывает. Перед кроватью сидит Сатору. Смотрит грустными глазами. А на губах всё равно слабая улыбка.***
Мегуми было слишком больно сюда возвращаться. И странно сейчас сидеть за обеденным столом, греть пальцы о кружку горячего чая. Сатору сидел напротив, смотрел на него, будто пытался образ его в памяти выжечь — не забыть чтобы больше никогда, хоть никогда и не забывал. Он думал, каждый день о том, что тогда произошло. Думал о том, что тогда сказал. Как выглядел. О чём думал. И ненавидел себя за это. Сатору ведь придурок, как он мог так просто произнести это грубое, резкое, мерзкое «делай что хочешь»? Он не хотел, чтобы Мегуми уходил, но и не смог остановить. Своя боль казалась сильнее, чем боль его ребёнка — глубже. Сатору и подумать не мог, на что своими действиями обрекает Мегуми. У него ведь не осталось никого, кроме Сукуны тогда. А сейчас вот снова кто-то ещё есть. И даже с Юджи они снова общаются. А Сатору так и не смог сил в себе найти, чтобы позвонить, поговорить, извиниться. Не мог себе доказать, что Мегуми понимает, что делает, что сам к Сукуне лезет. Легче было разочароваться и забыть. Вот только он не разочаровался и не забыл. Продолжал каждый день в голове прокручивать ту сцену, и ненавидеть себя лишь больше за это. И за своё последующее бездействие. Сатору — слабак. А Мегуми вот силён. И до сих пор с Сукуной вместе. А это должно что-то да значить. — Сугуру Гето был для меня всем, — прерывает тишину Сатору. Мегуми взгляд на него поднимает. Хмурится. Не понимает к чему всё это сейчас. Но не перебивает, слушает — вслушивается в каждое слово и эмоцию. Мегуми понимает — ему нужно знать. — И я был всем для него, — усмехается Сатору грустно. Говорить об этом сложно. Он не хочет. Эта старая рана, которую лучше не трогать, чтобы кровь не пошла, а просто ждать, когда на её месте шрам образуется. Но Мегуми нужно знать — и не из-за Сукуны. А из-за самого Сатору. — Нам было шестнадцать, когда мы начали встречаться. И встречались мы на протяжении трёх лет. Я думал, — воспоминания яркие, улыбку вызывающие. Будто было это не в этой жизни даже, — что мы вместе в универ поступим, что жить будем вместе… Я в своих мечтах потерял связь с реальностью, — Сатору взглядом в Мегуми впивается. — Гето связался с бандитской группировкой. А я и не заметил когда… Я даже не замечал, как он меняется, — губы в кривой усмешке искривил. Мегуми глубоко вздохнул. Он понимал, что с Сатору произошло что-то ужасное. Знал уже, что Гето пытался его убить… Но сидеть сейчас перед Сатору и буквально слышать всё это казалось непосильной задачей. — Я закурю? — тихо спросил Мегуми, доставая пачку. Сатору за его действиями проследил. Медленно кивнул. Пододвинул пустое блюдце, предлагая как пепельницу. Комната полнилась горьким дымом. — В наши семнадцать мы познакомились с девчонкой — её звали Оримото Рика, — продолжил Сатору. — Она была младше нас на три года. Росла в детском доме, — поджал губы, добавляя. — Не в самом хорошем. Мы к ней с Сугуру прикипели — я даже думать начал, как её можно вытащить оттуда… Сатору замолк. Взгляд отвел. Мегуми затянулся. — Что с ней произошло? — спросил он. Сатору тяжело вздохнул, через силу продолжая говорить. — В её положении… Либо подчиняться чужим правилам, либо не жить. Она воровала. Устраивала дебоши. Занималась вандализмом. Потому что по-другому дети её возраста её бы забили. Мы её в первый раз-то и встретили, когда она мой бумажник стащить хотела… До ужаса противная и бесячая девчонка, — он усмехнулся. Сатору достал сигарету из пачки Мегуми, лежащей на столе. Закурил. — Всё закончилось тем, что они разворошили магазин на районе. Их обвиняли в поджоге, и, конечно же, первой сдали Рику. Тогда с ней был Сугуру, — он вдохнул едкий дым. — Её пристрелили на его глазах, мол, она сопротивление оказывала, агрессивно себя вела… Я тогда все свои связи поднял, использовал свою фамилию и статус наследника семьи Годжо, чтобы этих несчастных полицейских засудили и уволили. — Но тебя там не было, — Мегуми нахмурился. — А Гето видел её смерть. Это стало катализатором? — Да, — Сатору прикрыл глаза. — Сугуру как с катушек слетел. Возненавидел полицию. В банду вступил. Я не замечал, как он меняется, но… спустя время всё равно увидел. Он перестал быть… собой. Стал агрессивным, начал считать себя лучше других… И начал переходить черту закона. Я больше не мог закрывать на это глаза. Пытался поговорить, образумить — Сугуру меня не слышал. Он свой выбор сделал, — пепел с сигареты упал в чашку чая. — Я вновь поднял свои связи, чтобы их лавочку прикрыть и… конечно же, Сугуру понял, кто за всем этим стоит. Тогда он обратился к Тоджи. Мегуми в грудь набрал побольше воздуха. Тема родного отца… не была болезненной, но всё ещё неприятной. Потому что то, что было дальше Мегуми знал. — Спасибо моей параное и телохранителям, которых я нанял. И оружию. Ни о первом, ни о втором Тоджи не знал. А потому и не смог вернуться живым, — Сатору на Мегуми взглянул с раскаянием в глазах. — Прости. — Забей. В это время я уже его не видел несколько месяцев. — А после пошёл к Сугуру… — говорить было сложно. Сатору сделал затяжку. Выпустил дым. А слова так найти и не мог. — Мэй Мэй сказала, что ты его убил… — Она единственная, кто об этом знает, — ответил Сатору, сглатывая ком в горле. — В официальных документах значится самоубийство. — Третий раз, — заключает Мегуми. — Третий раз, когда ты поднял свои связи. Сатору кивнул. Улыбнулся слабо. Посмотрел на Мегуми и добавил: — Были ещё четвертый и пятый. — Найти меня и усыновить, — даже как вопрос не звучало. — Не совсем найти тебя, — губы поджимает. — Я просто хотел узнать, что за человеком был Фушигуро Тоджи. А тут ты… Я вспомнил про Рико… — Ты не хотел, чтобы я стал таким же как она? Или как Тоджи? Или как Сугуру? — Как каждый из них. Я не нёс никакую ответственность ни перед кем из них, и тем более не перед тобой. Но я хотел сделать хоть раз в жизни что-то… правильно. Я хотел, чтобы люди вокруг меня были хорошими и счастливыми. Поэтому я и решил преподавать. — Я благодарен тебе, — честно ответил Мегуми. — За всё. Ты молодец, Сатору. Но… ты ведь понимаешь, что невозможно создать идеального человека. — Я знаю. Я и не хотел, чтобы ты был идеальным, я хотел, чтобы у тебя были принципы, характер и сила. Поэтому я ничего и не говорил, когда ты затевал драки — потому что ты защищал в них невинных. Я никогда не говорил тебе ничего, когда ты застревал в искусстве, потому что видел, что тебе оно нужно и не смел мешать тебе творить. Но когда я узнал о Сукуне… — Ты видишь в нём Гето? — Нет. Не совсем, — Сатору покачал головой. — Я вижу в нём опасность, угрозу. И я, помня о том, что со мной сделал Сугуру, не хотел, чтобы и ты прочувствовал всё это на себе. Я так боялся, что повторишь мои ошибки… — Но Гето изменялся на твоих глазах, Сатору. Ты его упустил. Сукуну я уже встретил таким. — Я знаю, но… — он глубоко вздохнул. — Я как с ума сошел, когда увидел те картины. Мне казалось, что ты начинаешь пропадать. Не в Сукуне я видел Сугуру, а в тебе. — Но я не он. — Я знаю. Но страх это не отменило. А когда Юджи рассказал, что вы вместе… Я подумал, что меня опять предали. Прости меня за это. Я идиот. — Ты родитель, — легко ответил Мегуми. — И ты пережил то ещё дерьмо. Но мне всё ещё больно. Юджи отвернулся от меня. Ты отвернулся от меня. А Сукуна наоборот — принял. Я хотел вас ненавидеть… Но не мог. Я всё ещё тебя люблю, хоть ты и хуёвый отец. Но с тобой у меня больше хорошего, чем плохого. — Прости меня, — повторил Сатору. Мегуми пальцами коснулся его костяшек. И более уверенно руку в своей сжал. — Давно уже простил. Просто… Всё прийти не мог. Казалось, что ты меня прогонишь в ту же секунду. — Ни за что, — прошептал Сатору. — Ты лучшее, что в моей жизни случалось. Мегуми достал новую сигарету. Закурил. — Я рад, что мы поговорили, — признался он. — Я тоже, — Сатору улыбнулся. Искренне. Так, как, наверное, не улыбался уже очень давно. — И… я пить перестал. — Совсем? — удивился Мегуми. — Ага. Видел бы ты, как Нанами заставлял на эти сборища анонимных алкоголиков ходить… Я не пью уже почти год. Каждый раз, когда хочу — думаю о тебе. Не могу себе позволить. Вспоминаю то жалкое «делай, что хочешь». — Это хорошо, — Мегуми улыбнулся в ответ. — Ты молодец. — А ты как? Как… с Сукуной? Рука дрогнула. Мегуми задержал дыхание, взгляд отвёл. Прикусил губу, размышляя о том, что он может сказать — о том, что он хочет сказать. — Знаешь, — начал он неуверенно, — спроси меня кто об этом хотя бы месяца два назад… Я бы ответил, что не совсем, — поднял взгляд на Сатору. — Сейчас — не знаю. — Мегуми… — Он меня не любит, — как признание, особенно перед самим собой. — Мы часто ссоримся. Я ещё чаще ревную, потому что понимаю, что Сукуна ничем кроме факта отношений не ограничен. Но знаешь… в последнее время всё спокойно, — Мегуми прикусил губу. — Ну, кроме вчера… Сатору, — голос напряженный, — почему я здесь? — Юджи позвонил. Он не знал, что делать ещё, — отвечает он. — Ты вчера был… не с нами. Тебе было плохо, пиздец, Мегуми, как плохо. Мне пришлось даже Сёко срочно от работы вырывать… Ты не хотел никого видеть, не хотел ничего слышать, ты был будто даже не в этой реальности, не реагировал на своих друзей. Я впервые видел тебя таким разбитым. И ты постоянно звал Сукуну. — Он уехал на неделю, — затянулся. — Я скучал, а потом ещё и Махито и все его слова. Что-то во мне вчера переклинило. — С тобой всё будет хорошо? — Ко мне он точно в ближайшее время не полезет, — размышляет Мегуми. — А как Сукуна вернётся, тем более избегать начнёт. Я не хочу ему ничего рассказывать, — покачал головой. — Ему не нужны эти проблемы. Он и так с Махито бесится за то, что тот ему кругленькую сумму задолжал и всё равно ходит просить ещё — не зачем усугублять ситуацию. — Хуёво тогда, — хмыкает Сатору. — Потому что он уже всё знает. Мегуми замирает после этих слов. Чувствует как в груди сердце начинает бешено биться. — Ч-что? — голос дрожит. — Твоя подруга, Маки, кажется, вчера всю ночь ему дозвониться пыталась. Телефон был выключен. А потом пытался я. Часов в пять он наконец-то ответил, и мне пришлось рассказать. — Блять, Сатору!.. — это не злость. Это страх. Липкий, болезненный страх. — Зачем?.. — Потому что он сейчас твой самый близкий человек, — поясняет Сатору. — А ещё, насколько мне известно, он сейчас мчится сюда. Он волнуется. Вот только Мегуми, почему-то в это не верит.***
В машине Сукуны они едут в тишине. В напряженной, грузной тишине. Мегуми не решается ничего сказать, даже просто на Сукуну взглянуть не решается. Думать не хочет о том, что заставил своей тупой выходкой его так скоро возвращаться, забив на конференцию. Сукуна ведь по-настоящему хотел туда поехать, связями с археологами обзавестись и даже может с ними работу начать. А Мегуми просто всё испортил. Сукуна за дорогой внимательно следит. Под глазами мешки, и по хмурому лицу угадывается головная боль. Он тоже на нервах. В квартиру идут тоже в тишине, разрезаемой лишь эхом их шагов по лестничной площадке. Сукуна дверь открывает, шумит ключами, заходит первым. Скидывает ботинки, вглубь уходя. А Мегуми не может себя заставить двигаться. Стоит в коридоре, всё ещё обутый. И чувствует вину, хоть и не должен. Всё ещё боится, что Сукуна его бросит. — Ты чего? Мегуми головой качает на вопрос, как отмахивается. Разувается и идёт на кухню. Нужно хотя бы выпить кофе. — Мегуми. Сукуна его окликает, но он не реагирует. Продолжает на кухню идти. — Мегуми! Всё же вздрагивает от крика. Чайник ставит закипать, а сам тянется за кружками — двумя, — и кофе. Когда чужие руки по бокам появляются, к гарнитуру прижимая, Мегуми лишь дыхание задерживает. — Что случилось? — Сукуна не давит, говорит осторожно. — Ничего, — хрипит Мегуми. Чувствует как к его спине прижимается грудь Сукуны. Чувствует его лоб на своём плече. А вздохнуть нормально всё не получается. Слышится щелчок чайника. — Когда я увидел все те пропущенные, — начинает Сукуна, шепчет в шею, своим горячим дыханием пуская по коже мурашки, — думал с ума сойду. И тут мне звонит Годжо. Рассказывает про тебя… Блять. — Прости… — Нет, — обрывает он. — Не тебе прощения просить. Я из Махито всю душу выбью. — Не надо, — Мегуми облизывает пересохшие губы. — Ему достаточно — дальше только смерть. — Значит эта паскуда сдохнет. Мегуми в себе силы двигаться находит. Тянется к чайнику, заливает в кружки кипяток, перемешивая его с кофе. — Почему ты приехал? — спрашивает, а голос дрожит. — Потому что испугался за тебя, — Сукуна отвечает честно. — Почему?.. — Мегуми всё ещё ничего не понимает. — Когда Годжо позвонил, когда всё рассказал, — Сукуна делает такую ужасающую паузу, что Мегуми кажется будто у него сердце сейчас остановится. — Когда я бросил всё и помчался к тебе, я понял кое-что… Мегуми глаза прикрывает. —… я тебя, пиздец как, люблю. Как ножом по сердцу. — Издеваешься? — усмехается Мегуми. — Нет. — Унижаешь? — предполагает он. А на глазах блядские слёзы. — Люблю, — запечатывает Сукуна. Оставляет легкий поцелуй на шее. Руки его смыкаются на талии, к себе поворачивая. — Люблю, — повторяет он. — И как ты любишь? — спрашивает Мегуми, от чужих глаз не находя в себе желание оторваться. — Своей уебанской, блядкой, ебанутой любовью, — Сукуна к губам тянется, оставляет легкий поцелуй. И ещё один. И ещё. Но когда пытается его углубить, ответа не получает. От Мегуми отрывается, смотрит и теперь уже сам ничего не понимает. — Если станешь… — у Мегуми голос срывается. — Если станешь сопливым говном — я тебя брошу. И, положив ладони на щёки Сукуны, сам к нему тянется, целует глубоко. Чувствует, как руки с талии перемещаются на бёдра, наверх тянут. Мегуми, как и всегда, ноги вокруг чужой талии обвивает.***
Двадцать второе декабря. Мегуми двадцать. Он просыпается на кровати, в горячих объятиях. Телефон гудит от звонка. «Сатору»***
Мегуми двадцать. У него безумные отношения, в которых он уже как два года пропал. Мегуми двадцать. У него придурок отец. Мегуми двадцать. У него ебанутые друзья. Мегуми двадцать и у него всё хорошо.