***
На деле снова лежать на диване, отрубаться от усталости и вечно клевать носом. Как такое вообще может быть кому-то интересно? Вопрос остаётся открытым, феномен неизученным, а жизнь слишком короткой, чтобы тратить ее на что-то кроме доброго и привычного, усталого полулежания в подушках под шум матча и чужие разговоры. ЛГТУ в закатном солнце, золотом, словно прыщи на лбу у Божка, сегодня прекрасен. Нет, совершенно отвратителен, просто блевать тянет до жара и испарины на лбу. Между тем, чисто визуально и город и Альма-матер пустовали, люди не наблюдались вокруг по совершенно непонятной причине. — Че за бред, а? — Евсюков, стоящий в нескольких метрах, с ног до головы увешанный техникой, с явно не по размеру предполагаемому для пешей транспортировки вещей сумкой, и весом в ней, который почти неестественно сгибается в спине, чтобы не упасть от тяжести, поднимает голову и смотрит на Алексея. На нем нет вообще никаких сумок и рюкзаков, лишь сине-серебряная заводская спецодежда с нашивкой НЛМК и каска, кажется, даже телефона при себе нет. Убойное сочетание. Чуть в стороне, метрах в пяти от них стоить Татьяна, кажется совершенно не замечающая их присутствия — смотрит в камеру телефона и делает фотографии. Желтое объявление, унесённое ветром повествует случайному читателю: «Гантели 20 кг, цена 6 т.р.» — Тааааня, почему мы здесь? — Это шутка какая-то? — Паша глянул на него с ненавистью. —? — Паш? — Где «здесь»? — Ну, в Липецке как минимум. Вроде. — А я откуда знаю? Ты вон даже больше меня об этом месте сказать можешь. — Евсюкову явно тяжело существовать со всеми вещами, которые он держит, лицо искривлено в страной гримасе, а тело периодически слегка заносит из стороны в сторону. У Сапрыкина сил сказать ещё хоть слово почему то не остается. В том же положении они проводят ещё несколько минут. Закатное солнце слишком бьёт в глаза, выжигает сетчатку и это местами даже нереалистично. Наверное. Если подумать хорошенько, посмотреть со стороны, с мета-уровня — он прекрасно проводит время в этом акте пародии на ивадзару. Если не смотреть с этого уровня, а спуститься на землю, точнее в родную постель в 3 часа ночи — он к 35-и, кажется, издыхает. Исписывается. Испивается. Кажется еще одни съемки, еще одна партия шуток на передобивку и точно все, больше сказать будет нечего. Ни мозга, ни Алексея в этом мире больше не будет. Поэтому он хранит себя. Прямо сейчас вот молчит. Эта балансировка на грани — столь же прекрасна, как суметь не уебаться мизинчиком об острый угол за доли секунды до потенциального столкновения или вовремя рассчитать убойную дозу алкоголя и для себя и для друзей. Этой вот странной, разрозненной и отнюдь не стройной командой они пошли. Леша вообще по жизни старался выбирать что-то делать. Пытался то да, но не всегда получалось конечно. Усилия к этому прилагались. Уже хорошо. Куда пошли? Вопрос ещё более занимательный. Он, впрочем, абсолютно явно не волновал ни Клац, ни Пашу, шествующих следом с периодическим отставанием друг от друга и от самого Сапрыкина, забивая на все ПДД и правила приличия. Людей вокруг них по прежнему не было. Таня с кем-то говорила по телефону, Евсюков останавливался передо'хнуть и передыхал, воя от тяжести сумок. Друг друга они, кажется, вообще не волновали.***
Жаркий зной сменяется проливным дождем, а духота первых часов темноты уступает место сырости. Внутреннее состояние неизменно, энергия отсутствует, погружена в глубокий сон. Желаний нет, расстройств тоже, скучная атмосфера, граничащая с отчаянием. Эмоции не яркие, скорее тусклые, подобно желтой еле горящей лампочке в родных подъездах однотипных хрущевок. — У Лехи звук плохой? Это не в микрофоне дело, это у него природные резонаторы по пизде пошли. —? —! Немота? Микрофоны? В отсутствии слов оказывается смысла сильно больше. Ну или авангардистам просто лень делать хоть что-то [это, кстати, совершенно секретно!], они просто наделяют пустоту смыслом и пипл хавает. — Кстати, был ли Маяковский болен дислексией? Видимое и осознаваемое принимает черты снимка, сделанного на заре цветной фотографии — как будто в самом деле приехал в прошлое. На поезде. Выходит, в РЖД давным-давно изобрели машину времени. А мы их ругаем. Размытые образы дней, когда дерзишь торопить время, подгонять его, злиться на то, что его ход слишком медленный и однообразный, скучный как шестой час игры в фифу с не самым разговорчивым собеседником, двенадцатый час первого тура на сочинском фестивале или третий час отсмотра заявок в камеди батле. Земля ему пухом. Неприемлемо ведь обращаться с временем таким образом — оно отомстит. Будешь орать в порывах наплыва экзистенциального ужаса: «Подожди! Не так быстро! Не так плохи были их выступления. Не трогай печень, это точно была не паленка, ну ты че!» Но никто ничего уже не услышит. Как и раньше. Как обычно. Может это и есть смерть? Внезапно, поток рефлексии свирепо толкает в сторону и выносит на берег, оказывается идешь уже очень долго, начинают ныть ноги, хочется есть… Вообщем одни неприятности. И всюду дождь. И увязаешь в нем, и идет, хлюпаешь кроссовками и ногам холодно. И с каждым шагом возникают воспоминания. Как будто маршируешь по холодному насту памяти, в закоулках, нетронутых дворниками, добираясь до глубин, о которых и думать забыл. Под барабанщий по каске ритм, уже к слову надоевший, обрывками, осколками и прочим мусором мелькают фрагменты прошлой жизни. Жизни, когда время казалось чем-то несущественным и малоподвижным в силу безграничности его запасов. В 35 уже так не будет. Уже не так. Вокруг начинает сгущаться толпа людей. Кто-то каблуком наступает на легкий и оттого уже размокший кроссовок, явно не подходящий к остальной заводской одежде. Сапер не замечает как именно теряет каску, только постфактум ощущая дождь, который теперь капает просто на макушку, не отбивая идиотский, давящий на голову ритм о предмет рабочего обихода. Стало чуть лучше, но остаточное ощущение на ушах всё ещё присутствует. Идти больно, холодно и неприятно, но если остановиться, то точно задавит. Минут через сорок, как минимум по ощущениям, толпа рассасывается, снова рядом практически никого нет. Так, просто фантомные ощущения. Мерзкая морось даже не капала уже, а просто стояла в воздухе, моментально покрывая все тело слоем влаги, похожей на испарину, что была до, но в этот раз она была более раздражающей и не своей, не такой как в жаркий день или в бане, а словно проснулся в палатке в туманный час, выполз на улицу неуклюже, и кто-то решил быстро закрепить все это безобразие, оставить навечно картинку в этом мокром-тупом, не до конца проснувшимся состоянии, но видимо не обладал простейшими знаниями курса школьной физики и снизил уровень температуры градусов на 20 по ощущениям, чтобы нахрен все тут заморозить. Поднял голову от пола и обнаружил вновь пустующие улицы. Сей факт ни коим образом Алексея не смутил по трем причинам: а) На 5 часу марш-броска, в полном непонимании почему это марш и причем тут бросок, никто никого не бросал вроде [на всякий случай обернулся посмотреть идет ли за ним этот странный набор друзей, а убедившись, что нет и не придав так же и этому факту никакого значения продолжил прерванное движение вперед], сил становилось все меньше. Б) На самом деле, относишься безразлично к таким фактам как полное отсутствие людей на улице, Особенно в моменты, когда голова занята исключительно мыслями о влаге в различных её воплощениях — нёбо начинает по ощущениям царапать мозг даже не смотря. а шедший недавно дождь. нет даже не так — прям ложкой кто-то берет и выковыривает все его содержимое на асфальт моста или сразу в реку. Воронеж благодатно забирает чужую способность мыслить. Ей-Ему хорошо. В) Ничего не страшно, когда твоей командой в первом туре командует капитан Остапенко-Сайдахмедов. Не страшны никакие СМИ, ведь в такие моменты даде контакт с паранормальным не так опасен, как остановка на середине дистанции и гнев, этой остановкой вызванный. Нельзя забывать текст. Какой? Не помню уже. Начало подмораживать сильнее. Не приятной предрассветной прохладой, а прям железно-морозным, зимним холодом, с реки тянуло чем-то леденящим. Дух нижнего парка — теперь из всей разномастной толпы-массовки, оставшийся его единственным спутником, настигший Сапра еще на Петровском проезде и прошедший за ним аж до красное&белое рядом с левобережным сквером, насколько это было возможно, в его эфемерном состоянии, вздохнул, прошел на половину тела в дверь (ибо дух есть дух, он все еще порядочный гражданин и через стены ходить не будет даже в ночью) и медленно произнёс: — Без вас будет значительно скучнее, конечно. Баю баюшки баю, не ложися на краю, ровно в центре ты ложись, волк ведь тут перфекционист. Алексей двинулся дальше. Просто шел и шел. Кажется на свет. Вроде не на красный. А может и нет. P.S. Алексей попал в ад. Ибо нрав имел кроткий, а характер покладистый. Покупка гантелей по объявлениям — это сказка. Громкий стук от удара стекла об сырой-в лужах асфальт, смягченный тканью рюкзака и оттого чуть хлюпающий заставил Сапра обернуться. Измученное лицо Паши расправилось от облегчения и скинутой ноши. — Лех, а мы куда идем вообще? — Я кажется уже не знаю. Может к НЛМК. Завод это местный. Я без понятия. Минут пять шли молча. Выбежав из-за угла, их догнала Таня. Громко, как ребенок смеялась, прыгала по лужам и умудрилась забрызгать всех идущих грязью, явно ничуть не жалея о своем проступке. — Ну чё, охламоны, на что ставим, Нидерланды, Эквадор? — Гандурас, ёпта! — настроение у Евсюкова явно улучшилось. Свернули с Ферросплавной на улицу площади Металлургов. — А че ты хочешь вообще? — Паша снова посерьёзнел и повернул голову в сторону Сапрыкина. — Я хочу славы и чтобы птицы зимой не мерзли. — Славы Комиссаренко? — Дусмухаметова. — Чык-чырык.***
На комбинате люди были. Немного, штук 5 от силы, но и те будто не замечали посторонних. Прохлада. Вот сейчас — приятная, укутывающая, растекающаяся по коже свежестью нового постельного белья и проветренной спальни. О Господи, как же хочется спать. Как в завод вошли Сапер не помнит. Теперь просто осознает себя как личность рядом с рельсами для перевозки плавильного котла. Хочется сказать, что все теории об этом, что будут построены и сейчас, и в будущем— пальцем в небо, но на самом деле пальцем в говно. Душевыдирающий скрежет избивает и мутузит слух. Звук, похожий на самые отвратительные тона, которые может издать вотерфон, пробирается в кости, доходит до головы, забирается в сознание. Метал ферум-балок потолка завывает и плачет за души людей под ним. Клац тянет пальцем за лямку синего комбинатского комбинезона Леши, привстает на носки. Паша подходит к ней со спины, ей явно пофиг, и чужие губы плотно сходятся на ее плече, руки тянутся к талии. — Че стоишь? Сапрыкина хватает лишь на то, чтобы просто не двигаться, держаться на месте и не падать. Но и это не точно. — Лёх, ты ебнулся? — Ебнулся? Я? Конечно. Гадалкой стал. И знаешь, что я вижу? А я вижу, что сейчас на нас упадет крыша! — подпитываемый собственным раздражением и злобой становится лучше. Выпрямляется. — Ты чё несешь вообще? — Таня смотрит на него, как на умалишённого, будто не слышит шума медленно рушащегося потолка. — И чем же лучше всего занимать в этот момент? О да, конечно! Любовью и войной со здравым смыслом! Вы все больные и не лечитесь, — доверительно сообщает им обоим. — С тебя пример берем, — радостно отзывается Таня. Проходит ещё несколько секунд, шум усиливается, пыль сыпется прямо на голову, попадая в глаза, ослепляя, выжигая картинку в туманные цвета. — Я не спорю, сейчас конечно лучшее время чтобы замуровать себя в бетоне во время групповухи, но давайте хотя бы выбраться попробуем! — уже орет Сапрыкин. Пир во время чумы — долг каждого пока-ещё-живого, и следуя этому принципу Клац и Евсюков вгрызаются друг в друга, цепляются за Сапрыкина и валятся на пол. Жесткое падение оттеняет факт того, что не на рельсы и вроде ничего не сломал. Потолок обваливается. Балки рушатся, становясь шалашами и прочими конструктами, созданными законами случайности. Отваливаются куски бетона и шифера, целые плиты обрушиваются на землю, разгоняются под шум их падения клубы пыли, похожие на дым. *Вырывается вопль из продуваемой сквозняками парадной рта: НЕНАВИСТЬ* Ни в какой знаковой системе не будет символов, способных в полной мере описать такое явление как эмоции от падения на тебя потолка огромного завода. Кошмар длится минут 5. Мало. Или много. Непонятно. Бесит: 1. Стабильность и несменяемость центров тяжести. 2. Отсутствие центра тяжести вообще. 3. Центры тяжести вокруг неточных вещей (также известных как «херня полная» от лат. «Hernia totalus»). Таня начинает ползти, словно змея обтекая балки, выбиралась на более менее чистый участок на краю зала, где крыша обвалилась не полностью и отряхивает одежду. Воистину, женщины — отдельный вид. Тут не может быть двух мнений. Мужчины — просто мутация, имеющая больше мускулов и вдвое меньше нервов. Паша полез следом, то и дело оборачиваясь на Сапра. Тот проверил насколько целы собственные конечности, к своей радости обнаружив всего лишь с десяток крупных синяков и отсутствие переломов. Мышцы ныли от скованности, видимо он всё-таки отключался на некоторое время в неудобном для тела положении. После этой ревизии он последовал примеру Евсюкова. Трупы невинных жертв работников завода лежали на полу пиксельными развалами, качество изображения будто снижают до 114р, и хочется жаловаться провайдерам на некачественный интернет. — Ищите еще. Что-то за чем мы сюда пришли должно же быть здесь? — Что искать? — говорит Таня параллельно проверяя сохранность своего телефона и неудовлетворённая увиденным месивом швыряет его в кучу мусора, что когда-то была потолком комбината. — А я блин откуда знаю? — Пошёл нахер! Ха! — Евсюков выставляет средний палец в сторону, где стоит и отряхивается Сапрыкин. Начало более чем интригующее. Дальше — хуже. «Если мы взглянем на людей и примем во внимание сколь хрупко строение человеческого тела (разрушение которого забирает с собой любую силу, крепость и мудрость) и с какой легкостью слабейший может убить более сильного, то нет причины, согласно которой некто, уповая на свои силы, считает, что превосходит остальных по определению. Те, кто могут совершить одно и то же действие по отношению к другому, равны.» *Прикидываю — 40 кг за 6 000 р, это 150 рублей за кило. Выгодная цена за приличные гантели. Приезжаю, вижу гантели как на фото, даю 6 т.р., прошу помочь дотащить до такси. «Нет вы не поняли — 6 т.р. за каждую!». Ну блин, ну ок, раз взял такси и приехал, даю ещё 6 т.р. За хорошие гантели 20 кг не особо жалко. А стоп — что-то они больно лёгкие для 20 кг! «Нет, вы не поняли — 20 кг весят ДВЕ гантели!»* Ещё секунда — Паша взбирается на ближайшую железную балку. Она опасно качается, но он не обращает на это никакого внимания. Прыгает на следующую, валится на колени, но тут же поднимается, передвигается дальше по груде металла, пыли и бетона, образовавшей неустойчивую гору. Сапёр, не отдавая себе отчёт, тоже лезет наверх. Другим путем, но лезет. Осторожно, рассчитывая каждый шаг, стараясь по минимуму всаживать железные опилки в конечности и дыры на одежде. Пашины руки — в его же собственной крови, ему на опилки пофигу он ползет и торопится, цепляется, срывается и снова лезет. — Я царь горы бляяять! Даааа! — Паша сидит на одной из балок сверху и истерично ржет. Сапёр ещё какое-то время лезет на гору, забирается на наиболее устойчивую поверхность на верхушке, выдыхает, кажется первый раз за сегодняшний вечер и откидывается назад. Темноты не помнит, помнит что пропасть приняла его как родного. Ладно, ты свой, наш, понятный, такой же, не бесишь. — Как называется вход в заброшенный завод? —! Как называется вход в мир, покрытый пылью&белое, Как называется вход внутрь, среди ржавых стен, Внутрь бога, Bože, прыщи Bol' li Как называется выход в метро, [в липецке НЕТ МЕтро] НЯ, Феномен японской культуры останется неизведанным? Как называется вход в город. Vdoh, V ličnost', 52°34'33.3"N 39°37'25.6"E Как называется выход в остатки, [останкино] Ličnyj kabinet, net, net, но Как называется выход из забытых Альма Матера а, А? Ааааа! Как называется вход в подъезд, Как называется выход в kokojambo Как называется вход в разрушение, вход без вдоха, и гиря за 20 т.р.? Они обнаглели = Vydoh, Выход v doch (сдох) Doch ich werde Как в 52.571717, 39.621200 — И куда дальше? — Куда пошлют. — А куда пошлют? — Пока что в жопу. Иди давай. туда, где могли, Могли, Быть XXX или prbvki bkb klacpivo So svoimi ostatkami, 11 Как называется вход для мысли, Как называется вход для наушников, Garritury, «Возвращение туда, где ты рос и проводил годы молодости, — процедура меланхоличная и безутешная, как незнакомая старушка на похоронах близкого родственника.» Hơ̲de̚t̓ȇͅl͂ḗf͜őn͆er, a XXX? Lading, Как называется прошлое для tebe, For deg, производит чугун, слябы, холоднокатаную, горячекатаную, оцинкованную, динамную, трансформаторную сталь и сталь с полимерным покрытием. НЛМК выпускает около 21% от всего российского производства стали, 21% — проката, 55% проката с полимерным покрытием. НЛМК потребляет ежегодно порядка 14 млн тонн железорудного сырья. Für dich, i tvoego dyhania, Du deines Atems, Du din pust, Твоя с͝мерͅть ostaetca, V Я я я кокоджамбо, Ощущаешь что паришь в небе, а вокруг бесконечная воздушная гладь и тяжёлые, лениво плывущие грозовые облака. От них веет ощущением опасности и обычным волнением, свойственным всякому, кому свойственен страх быть угробленным молнией [во время разряда молнии средней интенсивности сила электрического тока в среднем составляет около 50 тысяч ампер]. Но пока влажные, мрачные облака лишь ласкают, жалят своим электризованным воздухом. Озон проникает в каждую клетку существа, наполняя его прохладой, свободой и бесконечной свежестью. В этой мрачной и густой темноте всегда чувствуешь непреодолимую силу и мощь. И бред горячки особенно. Der blyaaa v джамбо and **52°34'18.2"N 39°37'16.3"E** Gjennom meg, Durch mich Как называется вход в tebe, яяя you're fallin’ Is your life under your control? You fly Tebe ljubogo aa, Я Я Я ˙ʎuож ʚ оɯҺ ɐʞоu — ¿ɯoıvmоu ɐɓʎʞ ɐ — ˙ɯoıvmоu ɐɓʎʞ — ¿ǝmqvɐɓ ɐɓʎʞ и — Til deg ja ja ja Как называется вход в несуществующий завод? kokoko = не выходим на улицу, сидим в офисе уже 27 часов. In den Hades, мы ne srtuktura Til helvete my est’ kokodjambo Как называется дӂӑм͝ба jive для tebe, Winline-овскую, жесткую, квадратную подушку под головой кто-то заботливо заменяет на обычную. Становиться чуть прохладнее. Чуть выносимее. Через пару секунд понимается, что ничерта не лучше, потому что раньше, жесткость подушки оттеняла раздражение от микрофона, а сейчас уши чувствуют противно теплый пластик от душек еще сильнее, на контрасте с мягкостью наволочки. И че теперь, благодарить или материть? V dveri, Von te дверищя?! , V dveri, ja, Von te Tür, куда tы Камо грядеши?