ночёвка

      Завывание холодного ветра за деревянными окнами школы. Голос учительницы, рассказывающей биографию одного из русских писателей, такой добрый, но невыносимо нудный. Тихие шёпотки одноклассников. Когда-то шумный и неконтролируемый 6"В" класс разделился на тех, кто разошёлся по профессиональным учреждениям после девятого класса, и на тех, кто сейчас сидел в кабинете литературы. Это был последний год для одиннадцатиклассников, которые тихо слушали рассказ о жизни писателя двадцатого века. Среди них были Антон Петров и Рома Пятифанов. Когда-то в их компашке был ещё и Бяша, но тот ещё в восьмом классе, когда началась химия, говорил, что "надо было ещё после выпускного в четвёртом классе валить, на", так что после сдачи ОГЭ и получения аттестата, тот быстро устроился на работу и больше не думал об учителях и экзаменах. Что не скажешь про Ромку. Даже он не ожидал, что каким-то чудом доживёт до ЕГЭ. Антон больше всех удивлялся такому решению друга, первое время даже пытаясь его переубедить, мол, иди-ка ты лучше, брат, в ПТУ или на ту же работу, как Бяшка, но Рома был упёртым засранцем и ему уже чисто принципиально было поступить в 11 класс. Чтобы после сдачи экзаменов подойти к Антону, хлопнуть его по плечу и сказать: «А ты в меня не верил, Тошик!» Хотя во многом такое решение было принято не столько, чтобы самоутвердиться перед товарищем, а сколько, чтобы просто дать себе время разобраться в себе и в своих планах на дальнейшую жизнь. Ну, и чтобы с Антоном побыть подольше, что уж греха таить. Рома уже года полтора питал какую-то несвойственную ему симпатию к парню, что первое время его жутко злило и угнетало. «Не по понятиям», - пронеслось в мыслях парня, когда он впервые поймал себя на том, что хочет прикоснуться к Антону не по-дружески. «Педик!» - эхом в голове отзывались его же слова четырёхлетней давности каждую грёбаную ночь, но через полгода усердной рефлексии всё стало немного лучше, хоть Рому всё равно передёргивало от мыслей о своей ориентации. Он успокаивал себя тем, что девочки ему тоже нравились, влюблённость в Полинку в шестом классе никто со счетов не списывал, хотя в таком возрасте любую эмоцию проще простого спутать с влюблённостью, но Пятифан старался об этом не думать. На самом деле было трудно упустить из виду тот факт, что когда его ухаживания наконец-то заметили, Рома не испытал особой радости, которую ожидал от взаимности Морозовой. В какой-то момент он просто… Перегорел. С другой стороны, его лучших друзей больше не нужно было впутывать во всякие авантюры по покорению сердца дамы, и они могли спокойно общаться без всяких романтических чувств к кому-либо. Ну, до десятого класса, по крайней мере. Когда от школьной компании осталось всего лишь два жалких члена и так побитого Вольтрона, Рома и Антон стали гораздо ближе. Периодические ночёвки, постоянные гулянки после школы (даже недолгие), совместное выполнение домашнего задания и любых школьных проектов в принципе - всё это стало неотъемлемой частью их жизней. Пятифана это особенно радовало. Он, хоть и стал учиться лучше и многие предметы подтянул, спасибо влиянию Антона, но всё ещё был слабее многих одноклассников по знанию материала. А тут так удачно рядом оказался лучший друг-отличник, почётно занявший место Бяши за партой. Антон, хоть и нехотя, но давал списывать и всегда был готов помочь разобрать какую-то новую тему, если Рома не понял. Петров рисует нолик на расчерченном поле три на три. «Ха! - раздаётся тихий смешок Ромы, когда он ставит крестик и зачёркивает строчку, - Тоха, просто признай, что я лучший в этой игре!». Антон тяжело вздыхает. Проиграть семь партий подряд в крестики-нолики человеку, который обычно сначала делает, а потом думает, было просто сюрреалистично.       — Как?.. – Антон утомлённо вздыхает.       — Стра-те-ги-я, Тошик. Я с Бяшкой девять лет тренировался. Тебе не победить.       — Так вот чем ты занимался всё это время вместо учёбы? Рома в ответ лишь фыркает, легонько толкая приятеля кулаком в плечо. Антон издаёт тихий смешок и поворачивает голову в сторону окна. Середина декабря. На улице огромные тяжёлые сугробы, грязный лёд, покрывающий дороги, ветер, так и норовящий задуть тебе тонну снежинок прямо в глаза, даже несмотря на линзы очков, вечно тёмное небо и ни намёка на солнце. Романтика. Хотя новогодние украшения и праздничные песенки, игравшие с каждого тапка, создавали какую-никакую атмосферу чего-то волшебного. Да и обещанная новогодняя дискотека в актовом зале для старших классов подавала надежды на то, что можно расслабиться и отдохнуть. Антон был готов поставить хоть свою жизнь на то, что Рома протащит алкоголь. Петров невольно улыбается своим фантазиям, всё ещё смотря в окно.       — Тох, мм... Всё ведь в силе? – из мыслей вырывает голос соседа. Антон оборачивается и кивает. У Ромы опять проблемы в семье и он готов на что угодно, лишь бы не возвращаться сегодня домой. Антон прекрасно всё понимает и полностью в курсе ситуации, чем не может похвастаться даже Бяша, поэтому без лишних вопросов соглашается на все импульсивные ночёвки. Пятифан не из тех, кто прямо и в лицо говорит о своих искренних чувствах, поэтому предпочитает отмалчиваться, но в мыслях он всех богов благодарит за то, что в его жизни есть Антон. Такой понимающий и заботливый, умный и верный. Никогда не осудит, всегда поддержит и будет рядом до конца. С таким, как он, забудешь о любой девчонке.       — Ты это... Извини, что так зачастил. Сегодня правда говно идея домой переть, – Рома шепчет с виноватым видом.       — Не парься, – Антон смотрит на украшенные мишурой к новому году часы, висевшие над школьной доской, и начинает медленно складывать канцелярские принадлежности в пенал, – родители уехали на два дня. Сегодня даже Оли не будет. У неё с подругами тоже ночёвка. Шум звонка заполоняет коридоры школы, оповещая всех о конце урока. Юноша широко улыбается, мгновенно меняясь в настроении. «Тоха! Чё ж ты сразу не сказал!» – учебник, тетрадь и ручка Ромы небрежно летят в рюкзак. Подумать только, они будут совершенно одни! Никакого контроля громкости смеха и мата, никакой неловкости перед родителями Антона, никаких мультиков Оли. Она, хоть и подросла, но всё так же обожала пересматривать любимые кассеты, частенько заставляя мальчиков смотреть с ней. Хотя та же «Русалочка» в этом возрасте парням была абсолютно неинтересна, но когда они отказывались, Оля начинала канючить и навязывалась посидеть в их компании, что иногда очень мешало. Антон усмехается. Вообще, он хотел провести этот выходной в одиночестве, насладиться покоем и не отвлекаться на шум телевизора или радио, чужие разговоры по телефону и гиперактивность сестры. Но компании Ромы он был рад, по крайней мере с ним всегда было ненапряжно и комфортно. Тот всегда что-то выдумывал, веселил, травил байки и, на удивление, отлично спелся с Олей, то и дело постоянно вместе с ней подшучивая над Антоном. С Ромой можно было говорить часами напролёт, придумывать вместе персонажей, рисовать их и сочинять сюжеты, слушать о его проделках с Бяшей, когда Антон ещё не переехал в деревню, строить планы на каникулы и разбирать детские травмы. В день, когда Пятифанов в девятом классе впервые рассказал о том, что творится в его семье, выложив всё как на духу, то явно стал с Антоном ближе. Он просто плакал на плече друга, пока тот его обнимал и гладил по голове, стараясь успокоить. Ромка и подумать не мог, что вот так возьмёт и расплачется, как девчонка, при этом обжимаясь с каким-то пацаном, но он ни разу не пожалел о том, что открылся перед Антоном. Тот в ответ тоже рассказал всю подноготную его семьи, и они весь вечер говорили по душам. Так что да, Петров был определённо рад, что приятель останется сегодня у него. Парни встают со своих мест, прощаются с учительницей и идут в гардеробную, болтая по дороге о всяких глупостях. В это время было ужасно холодно, и Антон, не желая получать достижение «двусторонний отит», был одет буквально как капуста.       — Тох, ты как на Северный полюс.       — Зато я не прихожу в школу с насморком или больным горлом, как некоторые. Рома закатывает глаза, не найдя колкого ответа. Он натягивает шапку, куртку и вместе с Антоном выходит из школы, направляясь в сторону леса. Они идут по дороге, неуклюже шагая по грязной кашице из снега. Небо серое и тёмное, уже горят старые уличные фонари. Уроков сегодня было не то, что бы много, но уже прилично потемнело. Ну, зимой всегда так. Дует слабый, но холодный ветер, Рома ёжится, когда мороз покалывает кончики его ушей (шапка-бини – самый идиотский выбор шапки при минус двадцати). Мальчики прошли уже треть пути, не замолкая ни на секунду, Антон удачно шутит и Рома, хихикая и громко шмыгая, вынимает руку из кармана и трёт нос. Антон на секунду замирает, смотря на краснючую руку своего друга. Кончики пальцев и костяшки были ярко-розовыми, один только взгляд на них вызывал почти физическую боль.       — Ром, всё нормально? – Антон обеспокоенно продолжает смотреть на Рому.       — Э? Ну да? – он явно не понимает, что не так, – а чё?       — Твоя рука. Рома смотрит, на что указывает его друг. И правда, рука. Красная. Но Ромка давно привык к тому, что холод постоянно вызывал неприятное щипание на коже рук. Он давно смирился с тем, что из-за игнорирования существования варежек и перчаток, кожа выглядела не гладкой и мягкой, как у Антона, а наоборот – грубой и шершавой.       — А, да. Забей.       — «Забей»? На улице минус двадцать три!       — Тц, – Рома закатывает глаза, недовольно вздыхая.       — Всё с тобой, как с маленьким, – Антон ворчит себе под нос, стягивая со своих рук тёплые рукавицы и протягивает их Пятифану, – Надевай.       — Да не надо, Тох. Правда. Антон хмурится, смотря Роме прямо в глаза. Он рвано вздыхает, хватает его за покрасневшую руку, переводит на неё взгляд, надевает рукавицу и заправляет её в рукав Роминой куртки. Отпустив левую руку, он вытаскивает правую из кармана и также надевает рукавицу, бубня себе под нос: «Вот ведь вредина». Рома глядит на то, как по-хозяйски ведёт себя Антон, как красиво выглядят его светлые ресницы, когда он смотрит вниз, ощущает, насколько тёплые у него руки, когда он случайно несколько раз пальцами касается голой кожи Пятифанова. Рома непроизвольно краснеет от такой заботы, надеясь, что его друг этого не заметит или подумает, что это из-за мороза.       «Блять, что он творит?» Рома неловко откашливается, когда Петров перестаёт возиться с рукавицами и снова смотрит на него, поднимая голову.       — Лучше?       — Да, – сухо отвечает Рома, пялясь себе под ноги, – Спасибо. Антон легонько бьёт кулаком однокласснику в грудь. «Балда, – говорит это с улыбкой и разворачивается в сторону дороги, – пошли». Пятифанов на мгновение опешил. Всё ещё стоит несколько секунд, после чего издаёт тихий смешок и с ухмылкой плетётся за другом. За пару шагов он нагоняет Антона и заводит разговор. Они мило болтают, после доходят до тайги и спокойно продолжают путь. Больше лес не кажется страшным и жутким, как в первые несколько раз, когда Рома проходил тут. Теперь эта дорога совсем родная. Немного тяжело идти, из-за того, что тропинка не так хорошо протоптана, потому что здесь никто особо не ходит. Хотя, может, это даже к лучшему. Есть что-то особенное в том, чтобы идти по лесу вдвоём, когда рядом ни души. Лишь крики птиц, вой ветра, потрескивание веток и хруст снега под ногами. Этот лес мог показаться немного пугающим из-за того, как стремительно темнеет небо, но точно не сейчас. Когда они идут и смеются, периодически запинаясь из-за недавно выпавшего снега и кидая друг в друга снежки. Разгорячившись от игры, Антон неожиданно толкает Рому в сугроб и начинает бежать. Тот, возмущённо вздохнув с мыслями: «Ах ты ж!», быстро выбирается из кучи снега и начинает погоню. Бежать трудно обоим: ноги так и норовят подкоситься или поскользнуться на непротоптанной дороге, тяжёлые куртки и рюкзаки на плечах сковывают движения и не дают вздохнуть полной грудью. Ветки громко хрустят под ногами, снег вылетает из-под толстой подошвы ботинок. По лесу раздаётся звонкий смех парней. Рома, будучи более спортивным парнем, догоняет свою цель и резко заключает Антона в объятия со спины, злорадно хохоча и скалясь, отрывая его от земли. Юноша нервно смеётся и судорожно болтает худыми ногами в воздухе, пытается вырваться, что у него почти получается, но Рома поднимает его от земли ещё выше и, не рассчитав толчки одноклассника, падает вместе с ним в сугроб. Они лежат в снегу и смеются ещё громче, жмурясь и жадно глотая ртом воздух. Рома первым решает выбраться из сугроба. Он кладёт руку на голову Антона, треплет, натягивая ему шапку прямо на переносицу и сбивая очки, тот пытается встать, но Рома лишь отталкивается от его головы, откидывая друга обратно в снег, а сам встаёт, отряхиваясь и мстительно хихикая, пытаясь отдышаться. Антон изнемождённо смеётся, тяжело дыша. На его лице широкая улыбка, когда он поправляет шапку и возвращает на место очки. Валяется в сугробе, не в силах встать. Рома, чуть успокоившись, протягивает ему руку и поднимает из снежной ямы. Теперь уже руки Петрова стали красными, на что обратил внимание Ромка, когда его друг отряхивался от снега, забившегося в карманы и все складки одежды.       — Руки не мёрзнут?       — Не, всё нормально, – Антон шмыгает и тепло улыбается товарищу. Его глаза по-детски искрятся, дыхание рваное, а щёки безумно румяные.       — Пошли тада. Он получает кивок в ответ, и они выходят из хвойного леса. Вот и дом. Большой и пустой. Ненадолго, по крайней мере. Парни подходят к крыльцу, Антон достаёт ключ и проворачивает его в замочной скважине, после открывает дверь и приглашает друга внутрь. Рома заходит, немного топчась на месте, сбивая снег с обуви на коврик, разувается и слышит за спиной щелчок дверной задвижки. Снимает рукавицы и кладёт их на тумбу, около телефона. Незаметно, даже для себя, улыбается, вспоминая, как хозяин этих самых рукавиц заботливо натягивал их на чужие руки. Мельком смотрит в зеркало, на отражение Антона, наблюдая за тем, как тот снимает с себя верхнюю одежду, после чего сам расстёгивает куртку. Раздевшись и помыв руки, мальчики проходят на кухню и сразу же ставят чайник. Нет ничего приятнее, чем прийти после мороза домой и пить чай, зная, что впереди ещё два выходных и крутейшая ночёвка. Они греются на кухне, ожидая, когда закипит чайник, обсуждают планы на ближайшие дни. Разлив чай по кружкам и взяв его с собой, друзья поднялись на второй этаж. Комната Антона претерпела некоторые изменения за те годы, что он тут живёт. На стенах стало гораздо больше рисунков и плакатов, а на книжной полке красовалась серия супергеройских комиксов, подаренная Бяшей и Ромкой на день рождения. Рома делает глоток из кружки и по-хозяйски разваливается на кровати одноклассника. Он включает лампу на прикроватной тумбочке и туда же ставит кружку с горячим чаем. Его взгляд задерживается на стене со стороны стола, на рисунках. Он замечает небольшой портрет себя, висящий где-то сбоку. Рома ухмыляется, и ему в голову тут же приходит озарение:       — Точняк, Тошка! Ты ж мне кой-чо нарисовать обещал! Ну как, сделал?       — Сделал, сделал. Давно уже, – Антон ставит кружку на стол и чуть нагибается, доставая из выдвижного ящика альбом на пружинке. Протягивает Роме и садится рядом с ним на кровать.       — Можно всё посмотреть? Антон в ответ неуверенно кивает, и Рома открывает первую страницу. На ней ничего интересного, только лишь несколько строчек аккуратно выведенных штрихов цветных карандашей (видимо, проверял цвета) и парочка каракуль от ручек, которые Антон пытался расписать. На следующей странице незаконченный портрет Оли, а после несколько страниц с динозаврами. Рому всегда умиляло (но он бы ни за что не сказал это вслух), как Антон, даже спустя столько лет, всё ещё любил динозавров. И как он убеждал Ромку, что были особи крупнее и опаснее Тиранозавра, когда тот выбирал его в любимчики. В ответ Рома лишь смеялся и в мыслях отмечал, насколько же хорошо Тошик подкован в этой теме. Пятифан листает дальше и выдаёт восхищённое «о-о-о-о!», когда видит тот самый рисунок, о котором он просил – портрет команды Вольтрона.       — Ахуенно! – Рома вытягивает руки с альбомом перед собой, любуясь издалека цветной картинкой, – Ну красотища! На стенку повешу! Спасибо, Тошик!       — Не за что, – щёки Антона немного розовеют, когда он получает такую реакцию на свой рисунок. Он, не скрывая, пялится на Рому, который, как ребёнок, с восторгом изучает подарок. Пушистые запутанные тёмные волосы, прямой нос и длинные клыки. Красивый. Антон тянется руками к альбому, пытаясь забрать его у Пятифана: «Ну, давай я тебе вырву аккуратно, и займёмся чем-нибудь». Он явно хотел отвлечь внимание Ромки, потому что дальше на страницах то, за что Антон не хотел бы объясняться.       — Да погоди, я ж всё посмотреть хочу.       — Т-там нет ничего! Правда, давай его сюда, – Антон навязчиво продолжает пытаться забрать вещицу у друга.       — Тох, ты чё? – Рома непонимающе смотрит на друга, с подозрением прищуриваясь, – Прячешь от меня что-то, да?       — Н-нет!       — А чё тогда так занервничал, Антошка? – на лице юноши играет злорадная улыбочка.       — Да не нервничаю я! Отдай и всё! – но было поздно что-либо предпринимать. Рома замечает, как раскраснелся Антон, поэтому пихает его подальше от себя и продолжает листать альбом. Перелистнув заветную страницу, он видит целый лист своих портретов. Парни на секунду застывают. Рома от неожиданности, а Антон от смущения, боязливо ожидая его реакции. Тот лишь недоверчиво оборачивается, вопросительно глядя на перепуганного художника. Прищур на глазах Ромы словно проверяет Тошика. Тот судорожно смотрит в ответ с надеждой на то, что Ромка подумает, что это всё, что Антон стеснялся показать другу, но совершает фатальную ошибку, на долю секунды метнув взгляд на альбом. «Вот ты и попался!» – читается во взгляде Пятифана, который теперь на сто процентов уверен, что в этом злосчастном альбоме есть что-то ещё. «Что же ты прячешь, великий художник?» – эхом отзывается в ушах Антона, и он с беспокойным возгласом падает на Рому, который уже перелистывает страницу. Положение… Интересное. Рома падает на подушку, а на нём лежит красный, как рак, Петров. «Это пиздец,» – проносится в голове у Антона, когда он понимает, что Пятифанов всё увидел. Над головой, на вытянутых руках Рома держит альбом. И смотрит. Молча. Перед ним картина маслом (цветными карандашами): он и Петров, который сидит у него на коленях. Счастливые. Рома не отрывает взгляд от рисунка, краснеет. Он медленно переводит взгляд на приятеля.       — Тох… Эт чё?       — Я… Это... – как назло, из головы вылетели все оправдания. На ум вообще ничего не приходит, и Антону остаётся просто что-то мямлить, – Блять… Хочется провалиться сквозь землю, телепортироваться, исчезнуть. Что угодно, лишь бы не объясняться сейчас перед Пятифаном. Антон утыкается лицом куда-то в пресс Ромы, окуляры больно давят на нос. Он слегла приподнимает лицо, еле разборчиво измученно шепча: «Ну я же просил вернуть…» Антон, воспользовавшись потрясением Ромы, выхватывает альбом с ненавистным рисунком и уже собирается встать с кровати, тараторя: «С-слушай, давай сделаем вид, что ты нич-чего не видел, просто забудь об этом, не думай, п-просто-», но Рома, воскликнув: «Стой!», хватает Антона за запястье, не дав ему уйти. От неожиданности тот роняет альбом. Перенервничав, он снова пытается выдернуть руку и встать, но Рома крепко берёт его за талию и дёргает на себя:       — Да стой ты, блять!       — Что ты творишь?! Тон голоса Антона резко становится высоким и дрожащим. Будто он вот-вот заплачет.       — Тош, ты чё … – от неожиданной смены настроения друга Рома смягчается, – Да я это… Бля… Слушай, всё нормально.       — Нгхх, – в ответ звучит лишь жалобный всхлип. Антон опускает голову, пряча свой взгляд, лёжа прямо на Роме. Тот аккуратно убирает одну руку с талии парня, перекладывает на его голову. Спустя пару секунд, Рома осторожно поглаживает мягкие светлые волосы, боясь напугать и так раздосадованного и смущающегося Антошку, хотя сам раскраснелся не меньше. Антон не смеет поднять взгляд. Только не сейчас. Он пытается переварить ситуацию, которая происходит. Сердце бьётся раза в три быстрее, чем обычно. Рука Ромы скользит по голове Петрова, на секунду останавливаясь на его щеке, но спускается дальше и пальцы аккуратно располагаются на подбородке. Антон краснеет ещё больше (если это вообще возможно) и боязливо приподнимает голову, сквозь белые ресницы пялясь на одноклассника.       — Тош… – начинает было Рома.       — Я н-не гей! – истошный вопль разносится по всей комнате, – Я не… Я не педик, ясно?! Я просто- Он не знает, что сказать. Антон Петров просто хочет сдохнуть. От неожиданного возгласа Рома отрывает пальцы от подбородка, но руку далеко не отодвигает. Молчаливая игра в гляделки продолжается. Никто больше не осмеливается двинуться или сказать хоть слово. Тишину нарушает лишь громкое, размеренное, глубокое дыхание обоих. Антон глядит в светлые глаза, не видит в них злости, сожаления или отвращения, только… Интерес. И, кажется, будто что-то ещё. Он рвано выдыхает, медленно переводит взгляд на обветренные губы Пятифанова. Рот парня сужается в тонкую бледную полосочку, когда он осознаёт, насколько близко к нему сейчас Рома. Он снова решает посмотреть ему в глаза и с ужасом осознаёт, что тот тоже пялился на губы Петрова, но на мгновение позже смотрит в глаза в ответ. Рома не выдерживает мучительно долгой паузы и чуть приподнимается на кровати, в считанные мгновения сокращая расстояние между их лицами. Юноши не разрывают контакт глаз, смотря друг на друга уже более расслабленно, хотя тела безумно напряжены. Рома прикрывает глаза, начиная снова двигаться, на секунду замирает, но понимает, что терять ему нечего и, наконец-то, накрывает губы Петрова своими. Пятифанов нежно целует лучшего друга таким невинным и долгожданным поцелуем. Он неожиданно проводит языком по губам Антона, ещё раз чмокает его и отстраняется. Нервничает, хмурится, но решает нарушить тишину:       — А теперь ещё раз, мальчик Петров Антон. Я… Тебе нравлюсь? – последние два слова сказаны гораздо тише, смущённо. В голосе звучат нотки надежды. Рома буквально слетит с катушек, если узнает, что полтора года странного влечения к однокласснику всё это время были взаимны.       — Угу... – Антон громко выдыхает с протяжным стоном, – Б-блять…       — Пиздец. Рома изнеможённо вздыхает, закрывая лицо руками и обдумывая то, что только что услышал.       — Давно?       — Чё?       — Хуй в очо. Давно нравлюсь?       — С девятого.       — Блять…       — А ты?       — С десятого.       — Блять… Пятифанов и Петров лежат красные, как варёные раки.       — Я думал, ты ненавидишь, н-ну…       — Я тоже так думал. Как видишь, один пидор мне всё-таки нравится. Антон неловко хихикает, постепенно расслабляясь. Он со смущённой ухмылкой смотрит на Рому, тот лыбится в ответ. Петров кивает вверх, смотря на губы: «Можно ещё раз?» Получив в ответ такой же одобрительный кивок, Антон наклоняется, закрывая глаза. Он проводит языком по сухим губам. Целует нежно, трепетно, боится сделать что-то не так. Горячо выдыхает, когда Рома чуть приоткрывает рот, но улавливает намёк и проскальзывает языком внутрь, неловко проводит им по верхним зубам, а после по чужому языку. Нервничая, отстраняется с лёгкой одышкой.       — Сосёшься как целка, Антошка.       — Так научи, раз такой умный. Слова его немного задевают. Кто ж виноват, что у Антона в его семнадцать лет ещё не было партнёра по поцелуям? Не на помидорах же тренироваться. Хотя, честно признаться, он пытался. Один раз. В пятнадцать. Но сильно засмущавшись от своих же действий, Антон больше к этой затее не возвращался. Второй раз просить Рому не пришлось. Первым делом он аккуратно снимает с Петрова очки, убирая их на прикроватную тумбочку. Левую руку кладёт на поясницу, слегка задирая белоснежную рубашку Антона, а правую располагает на его щеке. Услышав глубокий вздох партнёра, Рома понимает, что всё делает правильно. Он притягивает раскрасневшееся лицо поближе к себе, тихо шепча: «Ди сюда, целочка». Антон двигается ближе, и Пятифан перенимает инициативу в поцелуях на себя. Он прикасается своими губами к чужим, для начала просто медленно и осторожно чмокая, поглаживая большим пальцем щёку друга. Проводит языком по нижней губе, скользя рукой чуть дальше, большой палец останавливается на мочке уха, а остальные путаются в светлых прядях на затылке. Пятифан закусывает губу Петрова, тот шумно выдыхает, чуть приоткрывая рот. Рома, получив нужную реакцию, углубляет поцелуй. Немного грубовато проталкивает свой язык в рот трясущегося от смущения мальчишки, сплетает их языки. Антон тихо стонет от удовольствия, не ожидая, насколько странно приятно чувствовать, как твой рот полностью заполняет чужой язык. По его спине пробегает целая толпа мурашек, тело напрягается ещё больше, и Рома это чувствует. Чувствует дрожь в чужих ногах, улыбается во время поцелуя, оголяя клыки и не смеет останавливаться. Он продолжает страстно целовать Антона, поглаживает его поясницу, двигая рукой вверх по спине, пробираясь под ткань рубашки. Вторая рука зарывается в светлых волосах, запутывает и лохматит пряди. Разгорячённый Рома на секунду отстраняется, чтобы вздохнуть, но Антон, возражающе пискнув, утягивает того обратно в настойчивый поцелуй. Пятифанов издаёт рваный стон, не ожидая, каким напористым внезапно стал Антон. Он треплет его по голове, спуская руку ниже, на его лопатки, гладит и трогает их сквозь тонкую ткань школьной рубашки. Чувствует бедром напряжение в чужих штанах. Антон готов кончить от одних только касаний и поцелуев Ромы. То, как искусно он целуется, невольно заставляет Петрова задаться вопросом о том, где же он такому научился. Неожиданно, тот снова разрывает поцелуй, но лишь для того, чтобы уделить внимание шее Тоши, и это просто, блять, невероятно. Он протяжно стонет, когда Рома проводит языком от кадыка к мочке уха и обратно. Тот на пару мгновений мешкается, чтобы расстегнуть первые две пуговицы на рубашке Антона и немного приспустить чёрный галстук, а после снова припадает к шее, влажно целуя. На секунду становится больно, когда Пятифанов всасывает нежную кожу, оставляя мокрый, яркий засос. Он прикусывает шею и не успевает поставить новую отметку, как Антон чуть привстает и аккуратно поворачивает голову друга, открывая вид уже на его шею. Ещё несколько засосов и Антон серьёзно бы кончил, но он не хотел заканчивать только начавшуюся игру, поэтому стараясь контролировать своё возбуждение, он решает уделить внимание шее партнёра. Тошик старается сделать всё так же горячо, как делал Рома: проводит языком по всей длине шеи и закусывает мочку уха, чувствует, как хулиган под ним дёргается. Спускается ниже и немного неумело всасывает участок кожи. Не разобравшись полностью с техникой засосов, Антон оставляет шею в покое, отстраняясь и желая посмотреть на результат своих стараний, но на том самом месте лишь небольшое покраснение, а не алый синяк, который получился у Ромы. Тот расплывается в ехидной улыбке, понимая, что у Тоши ничего не вышло. Он хрипло смеётся. Антон заливается краской, чувствуя себя самым нелепым девственником на свете. Он хмурится, смотрит Роме прямо в глаза, злобно упирается своим пахом в Ромин и грубо трётся, дразня и так каменный стояк Пятифана. В ответ тот лишь выдыхает горячий воздух, вперемешку со стоном, возбуждённо скалится, с огоньками в глазах смотрит в ясные глаза Тошика.       — Трахнуть меня хочешь, а? – Рома с ухмылкой бросает вызов.       — А если хочу? – руки Антона расположились на подушке с двух сторон от головы любовника, он тяжело дышит и всеми силами старается не показывать своим выражением лица, насколько сильно он смущён этими словами.       — Так трахни.       — В-вот и трахну.       — А смелости хватит? – ехидный взгляд Ромки пробирает до мурашек, возбуждение накрывает новой волной от сверкающих хитрых глаз и улыбки.       — Хватит, не сомневайся, – Антон старается отвечать твёрдо, всеми силами пытается вобрать в себя всю уверенность парня, лежащего под ним.       — Удиви меня, Тошик, – голос сладкий, как мёд, ласкает уши и настраивает на нужный лад. Антон, кратко выдохнув и собираясь с мыслями, решает, во что бы то ни стало заставить Рому стонать под собой. Он отрывает руки от подушки и кладёт их на живот Пятифанова, задирая его футболку. Скользит ладонями вверх до груди и обратно, тело юноши пробивают мелкие судороги от прикосновений. Петров мягко сжимает Рому за талию и наклоняется вперёд. По телу парня бегут мурашки, когда Петров прохладными пальцами прикасается к голой коже, и Рома так заводится, когда в его талию немного впиваются ногтями. Антон подаётся ближе и полностью облизывает щёку Пятифана, после целует её, переключаясь на нос, а потом и на столь желанные губы. Но он лишь невесомо чмокает Рому и тот раздосадовано вздыхает, не получив нормального поцелуя. Но Антон двигается дальше и начинает покрывать шею хулигана влажными поцелуями и укусами, не пропуская, кажется, и миллиметра кожи. Рома замирает, когда Антон пальцами гладит его рёбра, почти щекочет, что вызывает очередной прилив мурашек, издаёт громкий стон, когда зубы партнёра мягко останавливаются на Ромином кадыке и его гладит чертовски горячий язык. Рома шипит сквозь зубы: напряжение в штанах приносит ноющую боль. Держаться очень сложно.       — Б-блять, Тоха, дотронься уже до меня.       — Э-э, щас! – Антон поджимает губы и слушается Рому, крепко прислоняет ладони к рёбрам, мягко их гладит.       — Да не там, еблан, – Рома громко стонет, закидывая голову наверх и жмурясь, – Хуй мой в руку возьми. Я ща ёбнусь. Антон стыдливо краснеет, но выполняет просьбу. Он развязывает верёвочки на спортивных штанах Пятифанова и сквозь боксеры гладит его член. Тот лишь почти беззвучно шепчет матерные слова, кажется, проклиная Антона за нерасторопность. Рома в считанные секунды становится податливым, как пластилин. Прекрати ласкать его рукой – он сделает что угодно, лишь бы движения продолжились. Петров, осознаёт это и, похоже, сейчас он стал действительно увереннее. Рука юноши находится на чужом члене, а после скользит вверх, заставляя Рому содрогнуться, он ведёт её всё выше, и выше и, наконец, останавливается на мокрой от поцелуев и укусов шее. Пятифан хотел уже возмутиться, что его оставили без ласки, но моментально затыкается, когда рука Антона несильно сжимается, заставляя парня издать нервный стон. Антон двигается чуть вперёд бёдрами. Правая рука находится на шее Ромы, то чуть сжимаясь, то разжимаясь, а левой он хватает Пятифана за запястье и кладёт его широкую ладонь себе на пах, намекая, что он тоже сидит в штанах с почему-то до сих пор не расстёгнутой ширинкой. Рома соображает, двумя руками торопливо расстёгивает пуговицу, Антон чуть более расслабленно выдыхает, а левую руку запускает под резинку чужих боксеров. Он неторопливо проводит тёплой ладонью по всей длине, отчего партнёр томно шипит сквозь зубы и стонет имя Петрова.       — С-сукин сын... – хрипит Пятифанов, доставая член из штанов блондина, и с какой-то раздражительностью пытается оттянуть плотную ткань школьных штанов вниз, – Привстань, хочу снять с тебя эту хуйню. Какое-то время парни мешкаются с одеждой, но в итоге оба остаются без штанов и нижнего белья. Пятифанов сидит на краю кровати, а на его коленях располагается смущающийся до смерти парень. Антон издаёт неожиданно громкий стон, когда Рома, качнув бёдрами, потёрся членом. На Пятифане лишь чёрная футболка, а на Антоне мятая рубашка с расстёгнутыми верхними пуговицами и болтающийся галстук.       — А верх?.. – Антон томно выдыхает, с небольшим непониманием смотря на то, как Рома даже не попытался стянуть с него рубашку, которая, кажется, только мешает.       — Пусть будет. Мне нравится, как ты выглядишь сейчас, – поступил ответ без капли стеснения, – Хочешь, я футболку сниму?       — Хочу, – в ответ Рома чуть наклоняется назад, чтобы не задеть Антона, и снимает ненужную тряпку, бросая её куда-то на пол. Пятифанов кладёт одну руку на бедро Тоши, а второй обхватывает оба члена и надавливает большим пальцем на головки. В ответ его шею снова сжимают, что заставляет веки прикрыться, а дыхание участиться. Антон притягивает Рому для страстного мокрого поцелуя, прижимается губами близко-близко, кусает и облизывает. Тот в ответ громко стонет прямо в поцелуй и сильно сжимает бедро Петрова, когда тот всасывает его язык и в бешеном темпе начинает сцеплять их языки. «Когда успел? Вроде не умел целоваться же?» – проносится в мыслях Ромы и он отмечает, насколько Тошик может быстро учиться. Антон может быть уверен – после этого вечера у него точно останутся синяки на ноге. Тоша отстраняется с чуть приоткрытым ртом и тяжело дышит. Тихонько стонет, когда Рома гладит оба члена, и ослабляет хватку на его шее.       — У меня… В тумбочке… Крем, – он уводит смущённый взгляд от глаз любовника куда-то в сторону, на что получает смешок Ромы в ответ.       — Понял. Пятифан тянется к ручке прикроватной тумбочки, и достаёт детский крем. Антон громким шёпотом выдыхает, когда Рома наклоняется за необходимой вещью, и горячим мокрым членом упирается ему в живот.       — Для меня хранил его, Тошик?       — Завались… – Антон фыркает, переводит взгляд со стены на Рому, – Я, в отличие от некоторых, за кожей ухаживаю.       — Ага, – будто пропустив мимо ушей, отвечает Пятифанов и целует в шею, выдавливая крем на пальцы и разогревая его, – Не боишься?       — Чего бояться? – дрогнувший голос Антона выдал то, что он немного нервничает.       — Да ты девственник, каких ещё поискать, Петров, – со смешком и широкой улыбкой он смотрит на юношу.       — А ты типа не девственник?       — Я хотя бы дрочу иногда. А по твоему ебалу красному я б не сказал, что ты хоть раз собственный писюн видел, Тох. Антон, тихо хихикнув, наклоняется к уху Ромы, шепча: «Давай уже». Пятифан в ответ, соглашаясь, мычит, но на секунду останавливается и тихо, с более серьёзным тоном говорит: «Ты это… Если чё не так пойдёт, ты говори. Больно будет – остановимся». Антон тепло улыбается. Кто бы мог подумать, что такой злой и страшный волк, который в шестом классе только и искал повод, чтобы над кем-то поиздеваться и сделать больно, в одиннадцатом классе станет любящим и деликатным. Очень греет душу тот факт, что Рома заботится не только о своём комфорте и удовольствии. Рукой, что лежит на бедре парня, хулиган приподнимает его, и, растирая пальцами крем на второй руке, вводит фалангу среднего пальца в Антона. Тот дёргается, но скорее от неожиданности, а не неприятных ощущений. Пока непонятно, что он чувствует, но ощущать в своей заднице какой-то посторонний предмет было немного странно. На вопрос Ромы всё ли нормально он лишь кивает. Пятифан заботливо и нежно целует Тошика в шею, аккуратно просовывая палец глубже. Останавливается, когда вводит его во всю длину, дав Антону привыкнуть.       — Какие же у тебя длинные пальцы, Пятифанов, – Рома в ответ хрипло смеётся, – По ощущениям сантиметров пятнадцать.       — Чуть поменьше, – он с ухмылкой целует в бледное плечо, – От члена моего вообще ахуеешь.       — Только сделай так, чтобы ахуел в хорошем смысле, – Антон мягко улыбается, и целует Рому в губы. Трепетно, не так страстно и быстро, как при прелюдиях до этого. Словно вся нежность в этом мире вылилась в одном единственном поцелуе, что сейчас разделяли эти двое.       — Ты такой милый, Тоша, – Рома усмехается, облизывая свои припухшие, и так влажные губы, – Ввожу второй?       — Да, вперёд. Рома постепенно вводит ещё один. Мягко двигает двумя пальцами, массажирует стенки, медленно раздвигает их, разводя пальцы. Тихое поскуливание Антона в тёмной комнате делает обстановку донельзя интимной. Пятифан ещё какое-то время разрабатывает Петрова двумя пальцами, а после добавляет ещё и третий. Стоны становятся громче, и Антон ощущает безумную неловкость от того, что всего лишь от пальцев он так обмяк и будто вообще перестал контролировать вырывающиеся из своего рта звуки. Рома старается держать себя в руках, но это просто, блять, невозможно, когда под ухом так сладко скулит Петров. Его член дёргается каждый раз, когда Антон, насаживаясь на пальцы, двигает бёдрами и задевает обделённый вниманием орган Пятифана.       — Блядь, Тошик, я уже не могу, ты готов или как?       — Д-давай попробуем. Рома вытаскивает пальцы и берёт юношу за талию. Он аккуратно вводит головку, внимательно следит за реакцией партнёра. Антон прикрывает глаза и выдыхает, привыкая к новым ощущениям.       — Я нежно, – шепчет Пятифан и медленно проводит ладонями вверх. Вставляет член чуть глубже, кончиком упираясь прямо в простату, от чего Антон громко всхлипывает, ногтями впиваясь в плечи Ромы, а носом утыкаясь в ключицу. Тело пробивает лёгкая судорога удовольствия. Хулиган довольно улыбается, чуть приподнимая Антона и снова насаживая его на член, опять останавливается в районе самого чувствительного места, вызвав у партнёра ещё один громкий протяжный писк. Парень подавляет жгучее желание начать двигаться и вдалбливаться в друга быстрее. Он всегда был импульсивным, резким, горячим, в девяноста процентах случаев сначала делающим, а потом уже думающим, но он не мог позволить себе быть таким именно сейчас. В этот момент Рома готов на всё, лишь бы Тошику не было больно и неприятно. Особенно в его первый раз. У Пятифана, конечно, это тоже был первый раз, но его положение не такое… Уязвимое. Рома всегда имел желание защищать Антона, ещё даже до момента, когда влюбился в него и осознал это. Тот казался таким хрупким, дотронься – потрескается, рассыплется. Даже несмотря на то, что в шестом классе он был выше Ромки, всё равно казался слабее. А когда Пятифанов перерос хилого ботана, тот стал казаться ещё беззащитнее.       — Р-рома…       — Всё нормально, Тоша? – такой заботы и волнения со стороны хулигана не ожидал даже Петров, – Не больно? Приятно?       — Ром, дурак, – Антон хмыкает и мило улыбается, целует партнёра в щёку, – Я не девчонка. Не поломаюсь. Двигай уже. Рома едва заметно мотает головой, как бы выгоняя из неё все телячьи нежности, и подаётся вперёд для поцелуя. Он проталкивает член дальше, входя почти полностью. Пятифанов ладонями скользит по чужим рёбрам под рубашкой, останавливая большие пальцы рук на сосках, надавливая на них. Антон стонет прямо ему в рот, не разрывая поцелуй. Рома очерчивает круговыми движениями чувствительное место, наконец-то полностью вставляя член. Пальцы Петрова чуть сжимаются на сильных плечах, воздух будто выбили из грудной клетки. Это самое странное, смущающее и приятное чувство на свете – задницей сидеть на члене парня. Возбуждающее чувство заполненности – единственное, о чём сейчас может думать Антон.       — Ну чё? Как ощущения?       — Знаешь, Ром, – парень чувствует на своих губах горячее дыхание. Антон наклоняет голову набок, с усмешкой глядя прямо в глаза, – Если б я раньше узнал, что на твоём члене так ахуенно сидеть – давно бы все рисунки показал.       — А у тя их много? – игриво вопрошает Пятифан, всё так же продолжая гладить соски.       — Возможно… Антон приподнимается и медленно опускается, и Рома, нервно сглотнув, понимает, что в целом может начинать двигаться более смело. Из-за того, что Петров сидит на коленях Пятифанова, их лица были примерно на одном уровне и Роме ничего не стоило, чтобы лишь немного наклониться и поцеловать шею одноклассника, отодвигая носом ворот рубашки. Левой рукой сжимает его сосок, слышит истощённый выдох куда-то в район скулы. Он ласкает Антона ещё какое-то время, выдыхая горячий воздух на его шею, когда чувствует, как Петров опускается и поднимается на его органе, но после отстраняется и переводит крепкие руки на бёдра блондина. Антону в голову приходит навязчивая, стыдная, но очень горячая идея, о которой, он, несомненно, пожалеет чуть попозже, и возможно даже немножко умрёт в этом самом доме, но он осуществляет её прежде, чем подумать на одну секунду дольше и решить засунуть извращённые мыслишки куда подальше. Тоша аккуратно касается щеки Пятифана, в глазах ни о чём не подозревающего парня лишь наслаждение от секса, но спустя мгновение его зрачки расширяются, и он издаёт удивлённый сдавленный стон. Антон засовывает в его рот свой большой палец, слегка надавливая на язык. Рома тут же заливается краской, абсолютно не ожидая того, что может сделать с ним Петров. Ромка томно дышит, его веки наполовину закрыты, густые тёмные ресницы скрывают красивые глаза. Антон глубже засовывает палец, мягко шепчет: «Будь хорошим мальчиком, прими это в рот», от чего одноклассник инстинктивно всасывает его, и грудь вздымается, когда одноклассник называет его «хорошим мальчиком». Петров не может сдержать самодовольную усмешку. Крепкое телосложение, высокий рост, даже тот, блять, факт, что он трахает в задницу Антона – всё это перечёркивается тем, с каким выражением лица сидит Ромыч. Это взгляд самого последнего сабмиссива. Будто ебёт не он, а его. Антон прыгает на Пятифане, заставляя медленно сосать его палец. Рома тихо постанывает от такого морального и физического давления и ничего не может сделать. Возможно… Даже не хочет. И не пытается. Просто делает так, как хочет Петров: горячим языком слюнявит палец, обязательно тихо скуля от каждого движения Антона во рту и на члене. Рома никогда такого не испытывал. Он определённо точно на сто процентов из того типа парней, что заставляют громко стонать под собой, смущаться до дрожи в коленках, жадно глотать воздух от каждой фрикции, но тогда почему… Почему так приятно, когда его заставляют работать ртом?.. Почему так приятно, когда сверху Тоша?.. Почему так не хочется, чтобы он прекращал доминировать? Почему, чёрт возьми, ему так понравилось такое слащавое обращение в свою сторону?! Возможно, дело именно в партнёре? Рома не думал, что ему понравилось бы сексуальное давление от такого же типажа парня, как он сам. Слишком грубо, некомфортно. Слишком… Не то. Хрупкий, изящный, стеснительный Тоша особенный, намного лучше, чем любой другой парень. Его ангельская внешность и нежная натура совершенно не сходятся с его действиями в сексе, будто это что-то противоестественное, отчего и притягательное. Пятифанов чуть дрожащей рукой обхватывает член Антона и начинает медленно дрочить, постепенно наращивая темп, чтобы попасть в приличный ритм толчков. Щёки Петрова алеют ещё сильнее, когда он чувствует, как его ласкают и спереди, и сзади. Он слегка откидывается назад, немного закатывает прикрытые от наслаждения глаза и закусывает губу, прерывая горячий стон. «Бля-я-я-я… Тебе пизда, Тошик, если ты ещё раз такое выкинешь», – проносится в голове Ромы от столь развратной картины перед собой. Его дыхание сбивается, когда Антон ещё раз сладко удовлетворённо мычит. Ноги ужасно затекли у обоих, тело ломит, по спинам стекают струйки пота. Рома чувствует, что не продержится и пяти минут – он уже на пределе. Собственно, как и Антон.       — Я с-скоро кончу, – тон голоса Петрова граничит то ли с хрипом, то ли с писком.       — Угу. Тоже, – несмотря на палец во рту, речь Ромы звучит вполне членораздельно. Пятифан сильнее сдавливает бедро Антона, чуть поднимает своего мальчика вверх, начиная сильнее вбиваться внутрь, надрачивая ему второй рукой. Антон ставит обе руки на плечи Ромы, слегка царапая их. Парни оба очень громко стонут. По тёмной комнате, что освещает лишь одна настольная лампа, разносятся шумные, хлюпающие звуки, что лишь ускоряет приближение разрядки. С всхлипами, что по громкости напоминают скорее крик, Антон кончает первым, пачкая спермой ладонь друга. Рома, с последним толчком вжимается до конца и резко выходит, изливаясь тому на живот. Антон трясётся, чуть ли не падая с колен одноклассника, когда наклоняется к прикроватной тумбочке, чтобы достать из ящика салфетки, но сильные руки вовремя придерживают его за талию. Рома берёт из рук парня салфетки, осторожно вытирая сначала свою руку, а после живот Антошки. Такое простое действие отнимает последние силы, и Пятифан, отбрасывая смятые бумажки куда-то к ножке кровати, плюхается спиной на мятую, мокрую простынь, утаскивая за собой Антона. Тот падает вместе с ним, смотрит в потолок и старается обдумать всё произошедшее.       — Рома… Кажется, я больше не смогу ходить, – Антон тяжело дышит, отходя от оргазма, – …никогда.       — Хах… Не парься, Тошик! – Рома за талию притягивает к себе Петрова и склоняется над его ухом, – Если что – трахну ещё раз. Минус на минус плюс же даёт?       — Вот бы ты все правила по математике так запоминал, Пятифан, – Антон хрипло смеётся. Они обнимаются и смеются ещё какое-то время, после чего Рома чуть успокаивается и говорит:       — Знаешь, я от тебя ваще такого не ожидал. Ты как мне палец в рот засунул, я ахуел.       — И как? Понравилось?       — Ну... – Пятифан мнётся, – Вообще-то да… Антон в ответ лишь искренне хохочет, отмечая про себя в голове, что надо как-нибудь повторить.       — Да чё ты ржёшь?! Я, блядь, чуть не обкончался, когда ты такой фортель выкинул!       — Ха-ха, хорошо, Ромка, я понял, – Тошка сквозь смех смазано целует Рому в щёку, – Запомню, что надо почаще этим пользоваться. Рома удовлетворённо выдыхает, обнимая своего мальчика. Мягко гладит по голове рукой, пятернёй зарываясь в мягкие волосы. «Теперь никому не отдам. Моё», – проносится в голове Пятифанова, после чего он целует Антона в макушку. Тот поворачивает голову и расслабленно смотрит на Рому. — Нам бы прибраться здесь надо. — Мне та-ак лень, Петров… — Я серьёзно, Ром. Давай в душ по очереди. А потом постельное сменим? — Ла-адна. Только давай я тут всё приберу, а ты похавать приготовишь? С утра ничё не ел. — Без б. Рома поворачивает голову в сторону окна, но переводит взгляд на тумбочку. — Вот бля. — Чего такое? — Чай остыл.

***

      Спустя час, Антон уже стоит у плиты в чистой домашней одежде. По всей кухне разносится запах чего-то очень вкусненького. На улице давным-давно темно, маленькие сверкающие снежинки падают с неба и мерцают всеми цветами, когда свет из окна попадает на них. Кухню освещает одна единственная лампочка над плитой. Тоша мог включить основной свет, но посчитал, что так уютнее, да и в таком ярком освещении он не нуждался. На тихой громкости включено радио. Вовсю играют новогодние американские песни, спокойные и волшебные. Атмосфера более чем умиротворяющая. Так спокойно сейчас. Счастливый момент, который Антон ещё ни раз вспомнит и прокрутит в голове с улыбкой на лице и осознанием, насколько ценны такие мелочи. — Рома! Ужин почти готов, ты скоро? – Антон прикрикивает, чтобы друг его точно услышал со второго этажа. — Да! Ща! Почти! – Рома кричит в ответ, накрывая кровать тёплым одеялом в свежем пододеяльнике. Вкусно пахнет кондиционером. Душ перед сном и новое постельное бельё – лучшее сочетание на свете! Пятифан только и думает о том, с каким удовольствием уснёт на этой кровати в обнимку с Антошей. Остаётся только убрать салфетки с пола. Рома наклоняется за ними, замечая лежащий на полу заветный альбом с рисунками. Он ухмыляется, выбрасывает в мусорку салфетки и садится на край кровати, решив пролистать его дальше. Он лыбится самой счастливой миной на свете, когда видит дальше рисунки с тем, как он и Антон целуются, держатся за руки, как Рома спит у него на коленях и какие они радостные с Антоном, когда лежат с венками на головах в поле с цветами. «Ну, Тоша...» – шепчет Пятифанов, когда трёт свою щёку, осознавая, что покраснел. Тихий скрип половиц сигналит о том, что Рома закончил все свои дела и спустился. — Тоша… В руках у него альбом на пружинке. Он просмотрел его полностью. На лице Ромы самая искренняя тёплая улыбка, которую можно только представить. Антон оборачивается на зов и сразу же замечает вещицу в руке приятеля. Он немного смущённо поднимает взгляд на Рому, улыбаясь. — Давай встречаться? Глаза Петрова округляются от самого настоящего шока. Он на секунду замирает, после чего его глаза искрятся. Антон широко улыбается и тихо отвечает: — Давай.