Она сражается ради идеи.
Он сражается ради нее.
У Шаи перья цвета глубоко-пурпурного амаранта, сияют и переливаются, даря одним лишь своим ярким, лучезарным светом смысла существования больше, чем все когда-либо рассказанные истории и спетые песни в этой Вселенной. Возможно, цвет ее перьев и вовсе ближе к бордово-фиолетовому. Это, правда, вообще, совершенно неважно, пока мягкие подушечки ее изящных пальцев проходятся по щетинистой щеке, а в глазах, пронизанных дикой магией, разливается осуждение вперемешку с частицами раздражения. Пускай они будут хоть цветом самой Византии, вся она как чистейший, душераздирающий заход солнца, пойманный между пальцами Рэйкана, и устоять перед тем, чтобы вжать в себя ее всю до остатка, вслушиваясь в сердцебиение друг друга, вместе с последними, уходящими лучами, просто невозможно. Шая – это и есть самый красочный и чарующий закат. Это каждое новое успешное окончание очередного безумного путешествия где-то вдали или совсем близко. Это дом Рэйкана, это его награда, его смысл, его жизнь. Это его воздух, что заставляет сердце биться. У него нет ничего, кроме Шаи. У Шаи есть идея. У Шаи есть чувство правильного. Чувство справедливости. Она, кажется, уже в шестой раз повторяет до каждой малейшей мелочи продуманный план своим чертовски невообразимым, гипнотизирующим, не иначе, голосом, от которого периодически перья и волосы на затылке встают дымом. - Что я только что сказала? Повтори, будь так добр, — а еще у Шаи есть этот обалдуй, перебирающий и вычищающий свои собственные перья с такой любовью и трепетом, будто, это второе на свете сокровище. На первом месте, конечно же, всегда была только она. Только она заслуживала стоять к нему так близко и дергать за длинные уши, пытаясь заставить сосредоточить хотя бы на паре слов. Впрочем, безуспешно, это ведь Рэйкан, он совершенно не умеет сосредотачиваться на чем-либо, у него взгляд на одной точке не останавливается больше, чем три на секунды, не говоря уже о скоропостижности бегущей толпой и сбивающих друг друга мыслей. - Прости, кажется, я снова прослушал, — его голос, его следом идущий раскатистый, шероховатый, нашептывающий смех - песня. Та песня, которая зазывает тебя домой, не давая сбиться с пути. Та песня, ради которой движешься в бой, желая защитить близких. Та песня, ради которой всегда возвращаешься с победой, потому что иначе быть просто-напросто не может. Рэйкан – это рассвет, это начало всего нового, это смысл для Шаи, чтобы идти дальше. - Но я обязательно буду рядом, миэлла, когда понадоблюсь тебе, — Шая прекрасно это знает. Рэйкан всегда рядом. Рэйкан спасал ее из самых обреченных на первый взгляд передряг, когда уже успеваешь попрощаться с жизнью. Рэйкан сияет, чтобы Шая раз за разом могла найти дорогу домой из непроглядной тьмы, скапливающейся клубнями внутри нее. В конце концов, их дом – везде, где они вместе. Не в этот раз. У Рэйкана перья яркого мандаринного цвета или, может, и вовсе жженного апельсина. Шае все время мерещится, что и пахнет он именно так, чем-то сладким, цветочным, но обязательно отдающим нотками всех существующих цитрусов. Шая настоятельно запрещает себе думать о том, что цвет перьев ее любимого в точности напоминает ей цвет последнего вздоха, потому что все элементарно не может заканчиваться вот так вот. Это ведь Рэйкан. Непобедимый и неотразимый Рэйкан. Рэйкану не нужны планы, он всегда вырывается из совершенно любой ситуации. Но правда в том, навряд ли у него получится сделать хотя бы шаг, не говоря уже о каком-либо рывке, когда из его груди торчит эта, мать его, железяка, искрит, отравляет тело, переполненное магией, заставляя такие полюбившиеся Шае перья тускнеть с каждым новым мгновением. Вчера перед ними лежала вечность, теперь время неожиданно сжалось в миллисекунды. Шая еще никогда не молила о том, чтобы у нее в запасе была хотя бы пара минут. Быть откровенным, она в целом никогда не доходила до мольбы, кроме той, чтобы Рэйкан заткнулся хотя бы на мгновение, не мешая думать. Но сейчас точно не тот сценарий, и Шая готова хоть сама говорить без остановки, лишь бы не оставаться наедине с давящим ничем. Стены длинного темного подземного коридора освещены только яркими сливовыми перьями, прибившими бесчисленное число врагов то к потолку, то к полу, то к стенам. Некоторые из этих ничтожеств все еще позволяли порождать на свет свои последние предсмертные хрипы и такие раздражающие попытки пошевелиться, но все эти звуки безвозвратно тонули в вакууме, воцарившемся в мыслях. Вспомнить в очередной раз о реальность происходящего удается только тогда, как на шее оседает чужое горячее дыхание, и теперь Шая даже толком ничего не может сказать против, когда Рэйкан жадно вдыхает ее аромат. - Ты пахнешь как, — голос ее любимого прерывается хрипом, отчего сердце сжимается до размеров мельчайших атомов. Больно. Чертовски больно. - Слива. Я знаю, миели. Я знаю, лучше помолчи, — Рэйкан действительно замолкает. Слышать только его тяжелые шаги под музыку крадущейся за ними смерти настолько непривычно, что Шая еле сдерживает слезы. Но она не может позволить себе плакать, особенно сейчас. В какой-то момент она и вовсе начинает отсчитывать каждых три своих шага, которые даются все тяжелее только для того, чтобы ни в коем случае не останавливаться. Хвост Рэйкана скребет по земле и цепляется за камни. Шая вздрагивает всем телом, когда слышит с его стороны тяжелой, грустный смешок. - Это похоже на танец. Ты никогда не танцевала до этого, — Рэйкан прав, она никогда не танцевала, даже для него. Их первая встреча тогда не предвещала совершенно ничего из возможного. В их первую встречу Шая, на самом деле, даже и не пыталась обратить свое внимание на манеру другого вастайи двигаться и говорить. Все, что он для нее представлял тогда – лишь пустой звук, понапрасну содрогающий воздух. Жалкий и никчемный. Не стоящий даже облезлого пера. Такой же, как и все другие, предавшие их родину. И теперь они вместе не потому, что Рэйкан в любом пространстве движется так, словно каждый его шаг вплетается в марш самих Вселенных. Не потому, что от его внеземных песен и бессмысленных, не оканчивающихся разговоров все краски вокруг становятся ярче и даже пустые мысли обретают звуки. Не потому, что Рэйкан сам по себе живой настолько, что все иное, чужое, рядом с ним кажется искусственным. Шая выбрала Рэйкана потому, что знала, он всегда будет рядом. Он – ее миели. Ее вторая, недостающая, часть. Часть, которая теперь угасает прямиком у нее на глазах. - Станцуй для меня, — голос Рэйкана совсем тихий, дрожит, и по щекам Шаи все-таки скатывается слеза. И еще, и еще. Она отдергивает край капюшона, пытаясь тенью спрятать это факт больше от себя, чем от своего возлюбленного. Шая совершенно не умеет танцевать, но не говорит ни слова об этом – он и без этого знает. Рэйкан собирает свои последние силы, чтобы остаться стоять на своих двоих хотя бы какие-то жалкие мгновения, спуская руку, что все это время была перекинута через плечо любимой, ниже, на ее талию. Шая замирает, весь ее мир замирает. Она читает по холодным губам немое «пожалуйста», после чего сама цепляется пальцами за чужое плечо. «Танцевать не так уж и сложно», - так говорил Рэйкан. Несмотря на то, что у их народа, у их племени, были свои, тщательно хранимые, обычаи, а Рэйкан – самый лучший боевой танцор из всех вастайи, которых когда-либо встречала Шая, в принципе, танец – это все еще куда большее, чем просто движения, запечатленные веками. Рэйкан много путешествовал, много всего видел, слушал, впитывал и запоминал. Он всегда говорил, что танец – это такое же проявление души живого существа, как, допустим, дыхание. Это язык, который способен передать совершенно любые чувства. Боль, которую ощущает в себе Шая, невозможно передать даже самым отчаянным криком, но шаг вперед она все-таки делает. Рэйкан считает. - Раз. - Два. - Три. Раз. Два. Три. Длинные изогнутые когти запинаются об камни, Рэйкан нелепо смеется. Поднимает свою руку дугой, пропуская Шаю под ней. Хвост изгибается ловкой дугой. На его устах так и замирает улыбка. Даже когда бездыханное тело делает еще несколько шагов, перья, искря, поднимаются к небу, и уже через мгновение бездыханное тело падает на землю. Словно подбитая на охоте птица. Слезы скатываются по щекам и падают на землю. Позади только запах чужой смерти. Впереди – беспросветная тьма. - Уулавааш, — последнее, что теплится на его губах. - Тайта бе тервааш. Рэйкану никогда и не нужно было ничего, помимо Шаи. А у нее все еще есть идея, продуманный до мелочей план. Правда, совершенно некому его объяснить в сотый раз, пока кто-то начищает свои перья. Несколько навсегда погасших светлых перьев у нее на груди служат лишь напоминанием о том, чего нельзя вернуть. Она не может позволить себе жить прошлым, ради будущего других вастайи. Вся ее слабость компрессируется и проявляется лишь в россыпи мелких цветов дикой сливы, что бережно украшают камни чужой могилы. Шая даже не замечает, как с каждым ее приходом рядом распускается новый вытянутой бутон терпкого ало-оранжевого оттенка. Не замечает, пока вся окружающая поляна не покрывается ими. Словно клятва, которую они давали друг друга, продолжала каким-то образом жить. - Я всегда буду рядом.