Затмение сердца

Когда последний судорожный вздох срывается с губ Цзинь Лина, мир Цзян Чэна рушится. Он не видит больше ничего вокруг, не слышит чужих голосов, не чувствует колебания воздуха, не ощущает чужого присутствия. Цвета блекнут, свет меркнет, исчезают звуки и дыхание. Нет для него больше ни неба, ни земли. Мир замедляется и останавливается. Ярость, горе и ненависть движут Цзян Чэном первые мгновения, злым духом беря под контроль тело. Никто не успевает даже шелохнуться, а Саньду уже без промедления вонзается в грудь Цзинь Гуанъяо. Предатель валится на колени, но его смерть не приносит и толики облегчения. Цзян Чэн слышит лишь биение своего сердца и шум крови в ушах, и немногим позже дикий, душераздирающий, отчаянный крик от которого кровь вскипает в венах. Ещё мгновением позже, на гране воспалённого, забитого болью и горем сознания, он понимает, что кричит он сам. Он продолжает кричать, когда обессиленно валится на колени перед бездыханным телом племянника. Рыдает, когда прижимает Цзинь Лина к груди и укачивает в своих руках, как делал это когда тот был ребёнком. Всё смешивается воедино. Нет больше ни дня, ни ночи, ни воздуха, ни времени. Казалось, ещё вчера этот мир был вполне сносным. Вчера была его Пристань лотоса и воды вокруг неё, яркое солнце и смех учеников. Вчера был Цзинь Лин. Вчера. Был. Цзинь Лин. А сегодня Цзян Чэн корчится от боли, не успев спасти самого дорогого для себя человека. Сегодня он хочет умереть больше, чем когда-либо прежде. Он думал, что привык к потерям и научился смиряться с ними. Он ошибался. Теперь ничто больше не имеет значения. Цзян Чэн не знает, сколько времени проводит вот так цепляясь за единственного человека, дающего ему силы и желание жить и бороться. Единственного человека, ради которого он терпел этот мир. Трясущимися руками он продолжает зажимать окровавленное горло Цзинь Лина, словно это позволит ему всё исправить. Он всё давит ладонями на его шею, не видя, не слыша, не чувствуя, как кто-то пытается его оттащить прочь. Он скалится и рычит, когда чувствует чужую ладонь осторожно касающуюся его плеча, и руки теперь уже пытающиеся отнять у него Цзинь Лина. И уже готов вцепиться в горло тому, кто смеет забирать у него его драгоценное дитя, когда кто-то обхватывает его руками и вжимается лбом в его спину. — Давай же, А-Чэн, — уговаривает его почти незнакомый голос, с такими знакомыми ласковыми интонациями. Это Вэй Усянь. Как и прежде рядом. И вновь в самый страшный момент его жизни. — Позволь нам забрать его, — ломко просит он. — Мы будем очень нежны. Мы тоже любили его. Голос Вэй Усяня срывается и дрожит. Цзян Чэн понимает, что кто-то ещё скорбит по его золотому мальчику, для кого-то он тоже был важен. Но это не помогает ему. Возможно, Цзинь Лин и был важен кому-то ещё, но для Цзян Чэна он был всем миром. Никто не сможет в полной мере понять его утрату. ------ На похоронах Вэй Усянь рядом. Молча кладёт руку на плечо Цзян Чэна, сочувствуя, скорбя, не плача. Цзян Чэн тоже не плачет. Никто не плачет, кроме наследника Оуян. Два младших Лань смотрят в одну точку и глаза их медленно стекленеют. Они оплакивают потерю, а его Цзинь Лин так и не узнает, что был настолько дорог. Цзян Чэн обводит всех пустым взглядом. Глаза саднит от непролившихся слез, когда вздёрнув подбородок взгляд его не замирает на Ханьгуань-цзюне. Тот стоит по другую сторону, заложив руку за спину, и жадно следит за Вэй Усянем. Странно, что он не рядом с ним. Вновь почувствовав прикосновение Вэй Усяня, Цзян Чэн старательно и поспешно давит в себе глухую ярость, приказывающую ему ударить. Вместо размахивания кулаками он сжимает в ладони колокол ясности принадлежащий Цзинь Лину. Всё, что осталось ему от драгоценного ребёнка, за которого он не раздумывая отдал бы свою жизнь. Взгляд его вновь натыкается на Лань Ванцзи. Он завидует. Завидует ему. Он уже отстрадал свою главную потерю. Его сердце отболело положенный срок, смирилось с утратой, и получило то, на что у Цзян Чэна никогда не было и не будет надежды. Они оба потеряли Вэй Усяня когда-то. Но вернулся он к Лань Ванцзи, не пожелав остаться с Цзян Чэном. А ещё Лань Ванцзи потерял не всех. У него ещё были те, ради кого стоило жить. Все же кого Цзян Чэн когда-либо любил, давно уже лежат под землей, а он носит им цветы, зажигает для них благовония и рассказывает новости. И вот он снова вынужден будет пройти через все круги вновь ожившего ада, потеряв единственное, что осталось ему. В то время как блистательного Ханьгуань-цзюня, дождавшегося наконец возвращения своей незабвенной любви, ожидает лишь неомрачённое ничем больше счастье. Цзян Чэн хмурится и крепко зажмуривает глаза, чуть вздрогнув и склонив голову. Ему хочется выть и кататься по земле, полосуя себя Цзыдянем, но вместо этого он стоит и смотрит, как Лань Ванцзи настороженно следит за ним, словно опасаясь, что Цзян Чэн заберёт его Вэй Ина. И за это Цзян Чэн ненавидит его. Их обоих. ------ На развалинах храма пустынно и тихо. Не слышно ни звука. Теперь это место лишь бессмысленное нагромождение камней и сокрушённых стен. Каменное пепелище. Цзян Чэн бесцельно бродит вокруг не решаясь приближаться. Это место снится ему в кошмарах. Ночь за ночью он видит как не успевает лишь на несколько вдохов, на несколько шагов, и его мальчик каждый раз погибает. Цзян Чэн хочет исчезнуть. Растворится в разрушенной каменной кладке. Смешаться с пылью. Погрязнуть в расщелинах. Его последним ясным воспоминанием было то, как он наблюдал, как закрытый гроб Цзинь Лина опускают в землю. Дальше всё слилось в единый поток непрекращающегося забытья, из которого он выныривал на краткие мгновения и погружался вновь. Сколько времени прошло? Цзян Чэн не знал. Но как бы то ни было, почему-то казалось уместным, что он был теперь здесь. В месте, где он лишился последней частицы своей души и сердца. Его семья. Его бесценный ребёнок. Всё, что было важно — исчезло. Его Цзинь Лин мертв. У него ничего больше не осталось. Саньду дрожит в руках, сопротивляясь воли хозяина. Цзян Чэн приставляет лезвие к шее, но клинок словно живущий собственной жизнью — сопротивляется. Душа заключённая в клинке отказывается отбирать жизнь у своего господина, которого призвана защищать. Яростно отшвыривая любимый меч прочь, не теряя решимости, Цзян Чэн выуживает из голенища сапога остро заточенный кинжал. Сомнения ни на миг не тревожит его разума, когда Цзян Чэн замахивается, метя прямо в сердце. Лань Ванцзи оказывается вдруг рядом и хватает его за руку. Хватает и сжимает, выворачивая запястье, заставляя пальцы разжаться и отпустить кинжал, готовый уже вонзиться в сердце. Лезвие смещается, разрезая слои ткани и проникает в тело. Но этого недостаточно. Цзян Чэн пришёл под покровом ночи, как именно Лань Ванцзи узнал, где Цзян Чэн? Неужели следил? — Убирайся! — отчаянно шипит Цзян Чэн задыхаясь и пытаясь ударить Лань Ванцзи свободной рукой и вырваться из хватки. Не убирается. Лань Ванцзи смотрит на него холодными глазами, теперь уже двумя руками удерживая вырывающегося Цзян Чэна, и отшвыривая ногой кинжал. — Думаешь, Цзинь Лин хотел бы этого? — вспоров ночной воздух раздаётся голос, заставив кровь шуметь в ушах Цзян Чэна. И Цзян Чэн задыхается снова. За одно лишь упоминание Цзинь Лина он готов вырвать сердце этого каменного изваяния. Яростная сила взрывается в крови, омывая тело потоком тягучей, искрящейся энергии. — Не смей говорить о нём! — разъярённо шипит Цзян Чэн, стараясь ударить. — Не смей произносить его имя! Не смей делать вид, что что-то знаешь! Прошлое, настоящее и будущее сливается в единую череду концентрированного горя и отчаяния. Его голова тяжела, зрение туманно. И вкус пепла оседает на языке. Это больнее потери ядра. Это больнее всего, что он пережил. Ослепительная боль взрывается за сердцем, омывает тело и отнимает дыхание. Цзян Чэн и представить себе не мог, насколько сильно он любил это дитя. Имел ли кто-то вроде Лань Ванцзи право вмешиваться? Цзян Чэн резко дёргает Лань Ванцзи на себя, бесчестно ударяя по ноге, и тот на мгновение ослабляет хватку. Сцепив зубы Цзян Чэн бросается к кинжалу отброшенному прочь. Он едва добирается до цели, когда в немыслимом броске Лань Ванцзи вновь настигает его, обхватив поперёк талии и повалив на землю. Лань Ванцзи опаздывает лишь на полвздоха, прежде чем лезвие глубоко вспарывает кожу на незащищённом теперь наручем запястье Цзян Чэна пуская кровь, врезаясь в плоть, обнажая жилы и вены. — Остановись! — приказывает Лань Ванцзи, и голос его кажется криком в ушах Цзян Чэна. Короткое ликование сменяется разочарованием, когда рана начинает медленно затягиваться, а нанести новую у него нет возможности. Как никогда прежде он ненавидит золотое ядро горящее в нём. Лань Ванцзи встряхивает его. Раз, другой, третий. Говорит что-то про ответственность, память и будущее. Цзян Чэн почти не слышит его: шум в ушах от клокочущей внутри злобы и ярости затмевал все вокруг, сметает всё мысли. — Убирайся, — свистящим шёпотом приказывает Цзян Чэн, невидяще глядя в полупрозрачные глаза напротив. Лань Ванцзи молчит. И продолжает держать его в своих руках, до тех пор пока ноги Цзян Чэна не подкашиваются и они вместе не оседают на землю. Глухое рыдание вдруг срывается с губ Цзян Чэна в тот момент когда неожиданно лицо Вэй Усянь появляется перед ним. Бледное и испуганное. Цзян Чэн упускает момент когда Вэй Усянь появился и провалившись перед ним на колени, обхватил ладонями его лицо, что-то полубезумно нашёптывая. Лань Ванцзи уже успел разжать руки и теперь сидит на коленях рядом с безвольно прислонившегося к стене Цзян Чэном. Лишь ладонь его, холодная и обжигающая этим холодом осторожно касается запястья Цзян Чэна, вливая в него поток умиротворяющей энергии. А затем холодные пальцы касаются акупунктурной точки на шее. Муть прошивает глаза, вонзается в переносицу острой болью, взрывающийся за глазными яблоками. Теряя сознание, Цзян Чэн успевает увидеть полный сожаления взгляд Лань Ванцзи обращённый на него. И за этот взгляд, и за эту жалость, он ненавидит его ещё сильнее. ------- Цзян Чэн просыпается в слезах. В голове мерно пульсирует боль, в теле разливается усталость. Ему требуется лишь несколько мгновений, чтобы понять, что место где он находится — лечебное крыло в Юньмэн. Значит, всё произошло на самом деле. Лань Ванцзи и Вэй Усянь помешали ему. Он всё ещё был жив. Разочарование пронизывает его насквозь. Зарождается где-то на дне желудка и поднимается вверх, срываясь с губ сдавленным выдохом. Смиряясь со вспышкой отчаяния, Цзян Чэн медленно оглядывается. Саньду и Цзыдянь исчезли. Его левое запястье перевязано, грудь тоже, но он не ощущает боли. Цзян Чэн сцепляет зубы. Проклятое золотое ядро с его сверхбыстрой регенерацией. Даже если его раны были намного сильнее он непременно выжил бы. Хорошая новость, в том, что он один. Отличный простор для действий. Цзян Чэн попытался приподняться на локтях, но словно какая-то странная сила придавила его обратно. Его сердце замерло, затем громыхнуло, а затем принялось колотиться так быстро, что Цзян Чэну показалось, что оно вот-вот разорвётся. Несколько мучительных мгновений он борется с собой и мучительным удушьем, а затем пытается встать снова. На этот раз ему удаётся сесть, и он слышит голоса. Как оказалось он не был совсем один. Кто-то был совсем рядом и возможно этот кто-то скоро вернётся. Он бесшумно скользнул с кровати. Ноги дрожали и он удержался в вертикальном состоянии только благодаря тому, что ухватился за край стола, тяжело опираясь на него. На пределах собственных сил рванул к окну. Он должен убраться отсюда. Как далеко он сможет уйти, прежде, чем его вновь настигнет карающее спасение? Он вновь слышит приглушённые голоса и оглядывается. Недалеко от окна стоит шкаф набитый лекарствами. Наверняка внутри есть что-то, что сможет убить его. Соблазн слишком велик. В шкафу рядом лежат медицинские инструменты, и дюжина тонких хирургических ножей. На дрожащих ногах он сделал несколько решительных шагов, разделяющих его и инструменты. Осторожно вытаскивает самый острый. Лучше целиться в шею, как он и планировал изначально. Шансов на исцеление почти нет… Удивлённый оклик застаёт его врасплох, а в следующее мгновение кто-то хватает его за запястье — той самой руки, в котором зажато лезвие. Цзян Чэн чувствует сопротивление, но оно недостаточно, и с лёгкостью скидывает чужую хватку. Перед глазами мелькает ошарашенное и испуганное лицо. Вэй Усянь. Тянется к нему, пробивается вперёд, борется, едва сам не напарываясь на лезвие. — А-Чэн, что ты делаешь? Приди в себя! — кричит он, наскакивая на отбивающегося Цзян Чэна. Цзян Чэн стискивает зубы и вновь отталкивает Вэй Усяня, ненароком лезвие проходится по его ладони. Вэй Усянь коротко вскрикивает. Цзян Чэн растерянно замирает, а в следующее мгновение его хватают за запястье и выворачивают его до хруста. Нож летит через всю комнату. — Лань Чжань, не порань его! — вновь восклицает Вэй Усянь и Цзян Чэн глушит в себе новую вспышку ярости. Он борется, пытаясь ударить того кто неумолимо держит его. В конце концов он оказывается прижат к больничной кровати, с заведенными за спину руками. Цзян Чэн попытался оттолкнуть его, но утихает, когда понимает, что не может двинуться. И что его лицо снова в слезах. — Лань Чжань, будь осторожен, — причитает тем временем Вэй Усянь. И Цзян Чэн чувствует как хватка на предплечьях ослабевает. — Лекари говорят, что это не похоже на одержимость, — говорит он потерянно, словно для него и правда остаётся загадкой поведение Цзян Чэна. Плечи Цзян Чэна начинают трястись от истерического смеха. Его грудь сжимается и болит, не позволяя воздуху поступать в лёгкие. Лань Ванцзи рывком поднимает его и разжимает руки, тем не менее не торопясь отойти. Он заглядывает Цзян Чэну в лицо, пока Вэй Усянь продолжает беспокойно кружить вокруг. Вокруг вдруг вспыхивает круговерть: лекари окружают его, кто-то силой разжимает его челюсть и на языке разливается незнакомая горечь от лекарств. Всё вокруг становится далёким, туманным и незначительным. Словно он не здесь, а наблюдает за всем со стороны. Он понимает, что Вэй Усянь обнимает его, и руки у него дрожат. Пожалуй, особенно отчётливо в тот момент Цзян Чэн запоминает лишь это. Руки. И дрожь.