— ЭНДРЮ —
Лучи утреннего солнца пробивались сквозь облака, позволяя потоку света мирно просачиваться на мраморные надгробия на кладбище. Когда облака слегка сдвинулись, яркий свет с могилы его соседа, Мори Плевмана, попал ему прямо в глаза, заставив Эндрю вскинуть руки, чтобы прикрыть лицо. Однако Аарон и Ники, казалось, приветствовали солнце и даже повернули свои лица в его сторону, чтобы тепло коснулось их кожи. "Должно быть, это приятно", — думал Эндрю. Эндрю не чувствовал солнца на своей коже уже два года, с того самого дня. На самом деле он больше не чувствовал тепла ни от чего, не говоря уже о холоде, дожде или ветре. Он ничего не чувствовал. Конечно, в том, чтобы быть мертвым, были свои преимущества, например, возможность проходить сквозь стены и присматривать за своим младшим братом и кузеном, но Эндрю должен был признать, что ему действительно не хватало некоторых вещей в жизни. Он скучал по вкусу сигарет, теплому душу и еде. Он действительно скучал по еде. Честно говоря, когда он впервые появился в образе призрака, Эндрю не ожидал, что будет скучать по чему-то. Он полагал, что у него есть какое-то незаконченное дело, будет преследовать нескольких человек здесь и там, а затем продолжит заниматься тем, чем обычно занимаются мертвые люди. Но два года спустя все, что Эндрю удавалось делать, — это тосковать по мелочам жизни, в которых он всегда находил огромное удовольствие, и ходить по пятам за Аароном и Ники, убеждаясь, что у них все хорошо и они счастливы. По крайней мере, настолько счастливы, насколько это возможно. Именно в такие дни, как этот — дни, когда Аарон и Ники посещали могилу Эндрю, — он все еще видел в них печаль. Эндрю, не из-за недостатка стараний, пытался потратить каждое мгновение последних двух лет на то, чтобы убедить Аарона и Ники двигаться дальше. Конечно, он умер, это было печально и все такое, но это было к лучшему. Это было ради Аарона. Эндрю знал, что делал, когда резко вывернул руль, отправив себя и Тильду, маму Аарона и Эндрю, с обочины прямо в массивный дуб. Эндрю не собирался выживать в той катастрофе, и он этого не сделал. Но Аарон пережил Тильду, и это было все, что имело значение. Когда Эндрю похоронили и он впервые появился на кладбище, глядя на свою недавно засыпанную могилу, он был удивлен, увидев своего близнеца таким обезумевшим. У них никогда не было связи... Они почти не разговаривали, но Аарон рухнул на колени над могилой Эндрю, проклиная идиотизм Эндрю, и слезы орошали свежую землю. Аарон ударил кулаком по надгробию Эндрю, разбив костяшки пальцев и сломав запястье. Аарону удалось добраться домой в тот вечер только, когда Ники, вернувшийся после того, как оставил Аарона горевать в одиночестве на несколько часов, поднял его подмышки и запихнул в свою машину. С тех пор Эндрю решил, что даже если он не сможет быть рядом с Аароном при жизни, он сможет быть рядом после смерти, даже если Аарон об этом совершенно не подозревает. Он также хорошо справлялся со своей работой, присматривая за своим братом и кузеном. Они были счастливы в университете, играли в экси, встречались, ходили в "Эдем" и танцевали субботними вечерами напролет. Но сегодня, в двухлетнюю годовщину его смерти, Аарон и Ники стоят плечом к плечу, глядя на его надгробие с надписью: Эндрю Джозеф Миньярд, защитник при жизни и смерти. Когда они впервые установили надгробие, Эндрю был раздражен. Ему не нравилось, что его помнят как защитника… Как кого угодно, только не просто Эндрю. Но он наблюдал, как Аарон снова и снова выводил эти буквы каждое воскресенье в течение последних двух лет, так что в какой-то момент он смирился с этим. Если это делает его младшего брата счастливым, тогда это все, что имеет значение. Аарон и Ники молча стоят еще несколько минут, пока Аарон глубоко не вздыхает, плечи опускаются с того места, где они поднимались от напряжения: — Пойдем, Ники, я, блядь, больше не могу здесь находиться. — Ники ничего не говорит в ответ, просто кладет руку Аарону на плечи и ведет его обратно к машине. Эндрю проскальзывает через заднюю дверцу машины и устраивается позади Ники за рулем, наблюдая, как Аарон смотрит в окно на проплывающий мимо город. Стереопроигрыватель был выключен, как и всегда, когда они ехали на кладбище и обратно. Эндрю чертовски ненавидел тишину в машине, когда они приезжали и уезжали с его могилы. Он хотел накричать на них, крикнуть, чтобы они включили радио погромче, жили своей гребаной жизнью и продолжали заниматься своим дерьмом, но что бы он ни пробовал за последние два года, ничего так и не сработало. Ники не слышал его, Аарон не чувствовал его, и никто из них не мог его видеть. Поверьте ему, он пытался. Первые несколько дней в качестве призрака Эндрю кричал до хрипоты, а в последующие дни он чуть не свел себя с ума, пытаясь привлечь внимание Аарона или кого-либо еще, если уж на то пошло. Но все было напрасно. Эндрю действительно был призраком, и никто не мог его видеть. В смерти он был так же одинок, как и при жизни. Однако Эндрю еще не сдался. Каждые несколько дней он пытается привлечь внимание Аарона или Ники; он заговаривает с ними, когда они одни, пытается передвинуть мебель и даже пытается пройти сквозь них, чтобы охладить их. Пока ничего, но это еще ничего не значит.--
Аарон и Ники возвращаются в кампус и поднимаются в свою комнату в общежитии — комнату, которую, как знает Эндрю, он бы разделил с ними, если бы был еще жив. Он так гордится Аароном и Ники за то, что они держатся вместе и решили посещать один университет, заниматься одним видом спорта и жить в одной комнате. Во всяком случае, то, что они держались вместе, заставляло его чувствовать себя более умиротворенным. По крайней мере, они были друг у друга. Эндрю также был благодарен Кевину. Аарон и Ники быстро подружились с Кевином на первом курсе — они жили в одной комнате, вместе тренировались и находили утешение в присутствии друг друга. У них было много общего, и Кевин наставлял их — не давал никому отвлекаться от игры. Кевин никогда не позволял Ники заходить слишком далеко и никогда не позволял Аарону слишком глубоко уходить в себя, даже в его худшие дни. Кевин был поддержкой Аарона в романтических делах с Кейтлин, девушкой, с которой он встречался последние несколько месяцев, и даже привез парня Ники, Эрика, на две недели в качестве сюрприза на зимние каникулы в прошлом году (и Эндрю знал, что Кевин уже купил билеты на самолет, чтобы отправить Ники в Германию в этом году в качестве рождественского подарка). Кевин был добр к ним, и Эндрю был благодарен ему за это. Исчезнув за дверью комнаты, Эндрю увидел Кевина, который сидел, сгорбившись, на диване, положив локти на колени, поглощенный игрой экси. Конечно, так оно и было. Если Эндрю и узнал что-то о Кевине за последние два года наблюдения за ним, так это то, что он был чертовски одержим экси. Кевин ел, спал и дышал экси; честно говоря, это немного беспокоило. Аарон и Ники, очевидно, тоже так подумали, когда открыли дверь и закатили глаза, увидев, как Кевин напряженно смотрит в телевизор. Удивительно, но Кевин поднял голову при их появлении и приостановил игру. — Как все прошло? — Тихо спросил он их обоих. Аарон захлопнул дверь в номер и прошел в спальню, захлопнув и эту дверь, но не раньше, чем сердито прошептал себе под нос: — Этот ублюдок все еще чертовски мертв. Я, блядь, никогда не прощу этого засранца. — Эндрю слышал это миллион раз; в этом не было ничего нового. Он не нуждался в прощении; ему нужно было, чтобы Аарон был жив. Так какое, черт возьми, ему было дело до того, что его младший брат был раздражен? Он просто был достаточно счастлив, что Аарон остался жив, чтобы злиться. Однажды Аарон справится с этим — забудет о нем. Кевин перевел взгляд с того места, где Аарон захлопнул дверь спальни, на Ники, все еще стоявшего в гостиной. Кевин поднял бровь, глядя на Ники, и Ники вздохнул, пожав плечами: — Все было в порядке. Было солнечно. — Солнце — это хорошо, — вставляет Кевин. Ники провел рукой по волосам и выдохнул: — Да, солнце — это хорошо. — Больше ничего не было сказано, когда Ники направился к дивану рядом с Кевином, и еще через несколько мгновений Кевин нажал кнопку воспроизведения на пульте от телевизора. В конце концов Ники спросил: — Это новичок? — Указывая на экран. — Ага. Джостен, — говорит Кевин, — он будет здесь утром; Ваймак привезет его сюда. Он будет жить в одной комнате с Бойдом. — Как он выглядит? Кевин не отрывал глаз от экрана телевизора, — Как будто он сможет сделать нас чемпионами.--
Остаток дня Эндрю провел в спальне с Аароном. Аарон сделал кое-какую домашнюю работу, немного вздремнул, затем проснулся и выполнил еще одну домашнюю работу. Весь день Эндрю бездельничал на подоконнике, прислонившись спиной к стене, и наблюдал за миром внизу. Время от времени он оглядывался назад, туда, где Аарон делал заметки, просто чтобы насладиться наблюдением за существованием своего близнеца. Было что-то мирное и успокаивающее в том, чтобы знать распорядок дня Аарона и участвовать в нем. Аарон также выделял много времени, чтобы побыть одному, что Эндрю ценил, так что он мог просто наслаждаться присутствием своего брата, даже если Аарону было неизвестно, что он делит свое время наедине с кем-либо. Однако больше всего Эндрю наслаждался ночами. Моменты, когда все было тихо. Глубокой ночью, когда луна была самой яркой и сияли звезды, Эндрю обнаружил себя на крыше здания общежития, лежащим на спине и любующимся звездами. Он слабо слышал гул машин на шоссе неподалеку и стрекотание сверчков в сумерках и на рассвете. Ему больше ничего не оставалось делать, кроме как наблюдать за тем, как проходит мир, и ощущать, как течет время. Он точно не мог перевернуть страницу книги или нажать кнопки на пульте от телевизора, так что вот как он проводил свои вечера, пока мир вокруг него спал. Большую часть ночей Эндрю довольствовался тем, что наблюдал, как небо темнеет, подперев голову рукой, но иногда, как, например, сегодня, Эндрю хотелось, чтобы он не был так одинок. Ему хотелось, чтобы его увидели. Ему хотелось, чтобы его услышали. И самое главное, еще одна часть его жизни, по которой он не ожидал, что когда-нибудь будет скучать, жаждать или тосковать по ней: он хотел, чтобы его почувствовали. Чувствовать чью-то кожу на своей, ощущать тепло чужого тела. Он жаждал хоть какого-то контакта. Чьего-нибудь. Он никогда не нуждался в физических ощущениях, когда был жив, во всяком случае, никогда по-настоящему не хотел этого после своего опыта в системе. Но теперь, в такие ночи, как эта, когда все, что он мог делать, это наблюдать за мерцанием звезд, ему хотелось, чтобы у него был кто-то, с кем можно было бы провести эти мгновения, и чья-то рука, на которую можно было бы положить голову.