Любовь моя, сквозь время и эпохи Заканчивая жизни полный круг, Бежит, бежит, как ручейки весною, Чтобы с тобою встретиться, мой друг.
— Прошло уже столько лет, Вы всё ещё не хотите вернуться обратно? Поближе к своим коллегам. — Нет. — Почему именно Токио? — Сложно сказать, — говорит Курсед, пропуская улыбку на лицо. На самом деле ответ лежит на поверхности, однако, чтобы придти к нему, придётся пройти путь длинною в шесть долгих лет. Ну, или в 10 дней марта 20ХХ года. — Это как-то связано с Вашим первым показом? Вы помните его? — не отступает журналистка, бегло записывая каждую, даже мимолётом брошенную фразу мужчины, что сидит напротив неё. — О, — хмыкает, запуская пальцы в спутанные волосы, давно испорченные краской и осветлителем — красного почти и не видно, перекрученные пряди острыми перьями спадают на плечи свободного пиджака. Холл отеля, где записывается интервью, начинает расплываться, перенося Курседа туда, где он не был много-много лет, но куда так отчаянно хотел бы вернуться, хоть на пару минут. — Вы не представляете насколько. Кажется, всё началось в тот самый день...***
— Мы хотим собраться ещё раз в эти выходные, — говорит девушка, неловко переминаясь с ноги на ногу, накручивая белую прядь на палец, не замечая, как нити волос цепляются за камень на кольце. — Вообще, мы планировали только с девочками, но, — поджимает губы, тут же растягивая их в улыбку. — Но вы с Вилайном тоже можете придти. — Не знаю, что насчёт этого чудика, — Акума делает шаг назад, позволяя машине подъехать ближе к дому, пропуская девушку на заднее сиденье, учтиво открывая ей дверь. — Но я обязательно приду, — слегка наклоняется, упираясь рукой о крышу автомобиля. Чуть влажные волосы лезут в лицо и чужие пальцы заправляют их за мгновенно алеющие уши, заставляя смущённо увести взгляд. — Не знаю, что насчёт остальных девочек, — захлопывает дверь, опуская тонированное стекло. — Но я обязательно буду ждать. Будильник резко бьёт по ушам, безжалостно рассекая сонное пространство. Вся магия морфея в миг растворяется, словно облако сладкой ваты, оставляя на языке лишь отдалённый привкус жжёной карамели с ровным блондом и зеленью в глазах. Акума ударяет рукой по матрацу, разочарованно мыча в подушку — за окном новый день, а ему так хотелось навсегда остаться в прошлой ночи. Парень продолжает лежать в измятой постели, чувствуя, как складки на простыни оставляют следы на спине. Даже не проверяет сообщения, уставившись глазами в потолок ― тот был необычно молчалив, бледен и даже большая люстра в центре не играла бликами утреннего солнца. Акума потянулся, тяжесть побежала по телу, сильнее вжимая его в кровать ― подушка ещё никогда не казалась ему такой мягкой, а одеяло воздушным. Прямо как облака...как облака... Парень жмурит глаза, всеми силами прогоняя девичий образ из головы. Угораздило же влюбиться в дочь парламентёра! То, что это влюблённость Акума понял не сразу и до сих пор не может с точностью сказать что это именно она. Но так сказал Вилайн, а ему, наверно, можно верить. Особенно когда поделиться этим больше не с кем. Парень едва слышно застонал, пытаясь всё же подняться с постели ― в голове, да и по телу, всё ещё бродило шампанское, а во рту было до неприятного сухо. По комнате бродила темень, отбрасываемая плотными портьерами, но Акума знал ― за ними, за тонкими стёклами, лился свет. Часы показывали четверть восьмого. Скорее всего, в столовой уже почти всё накрыто. Спустившись со второго этажа, по деревянной закрученной лестнице, минуя три проёма и открытую гостиную, Акума переступил порог столовой, тут же чувствуя запах сладкой выпечки, чайных трав и фруктов, что были горочкой покрошены в остывающую кашу. К завтраку ещё полагались хлебцы без глютена, сосиски и колбасы — обязательно веганские, яйца, бобы и томаты. Всё это лежало на тарелках из расписного фарфора, который родители матери подарили ей на свадьбу — три набора белого сервиза, украшенного тонкими линиями с различными узорами. Разбивая такое счастья не получишь, однако по голове вполне возможно. За столом Акума находит отца, читавшего свежую газету, закрываясь ей от внешней суматохи — было видно только его пальцы, украшенные ювелирными перстнями, и макушку, обильно покрытую лаком. Сзади, сквозь распахнутые шторы, было видно, как садовник сгребал в одну кучу прошлогодние листья, проходя по земле острыми граблями. Совсем скоро деревья вновь приобретут свой зелёный пушистый вид, газон покроется изумрудным ковром и цветы раскроют лепестки, высаженные в аккуратные клумбы вдоль каменистых дорожек. Но пока на календаре красовался март, и солнце ещё только начинало прогревать наружные стены многолетнего камня. Внутри дома было ожидаемо прохладно, поэтому Акума скатал рукава рубашки, закрепляя манжеты на запястьях, просовывая маленькие блестящие пуговицы в отверстия. — А где мама? — спрашивает, невесомо отодвигая стул, и так же тихо садясь на него. Ножки не должны скрипеть по паркету — правило дурного тона, за которое мадам Жюли неоднократно била его большой учебной линейкой по коленям. — Уже идёт, дай ей минутку, — спокойно отвечает отец, не отрываясь от чтения новостей. За соседней дверью, где находилась кухня, слышались стуки и шипение — работа всё ещё кипела, в прямом смысле этого слова, чтобы успеть подать картофельные вафли ко второй чашке чая. — Я же вам несколько раз сказала — мне нужны фотографии с их свадьбы, и меня совершенно не волнует каким способом вы их достанете! — доносится со стороны лестницы вместе с пугающим цоканьем каблуков. Через мгновение в столовой появляется женщина, и Акума бросает лишь мимолётный беглый взгляд, чтобы убедиться в очевидном. — Я говорила вам об этом заранее и если в течении дня снимки не будут у меня в кабинете, можете сказать своей карьере ariverderchi! — резко сбрасывает звонок, убирая телефон в карман бежевых брюк. — Или как там они говорят в своей Греции. — А вот и она, — говорит отец, откладывая газету, и только теперь парень видит смешные причудливые очки на кончике его носа, которые тот носил только когда подолгу не спал и глаза уже физически отказывались смотреть куда-либо. На щеках проступили большие тёмные мешки, лоб рассекала длинная тонкая морщина — Акума всегда невольно ёжился, когда видел мужчину настолько помятым, представляя, как сам будет выглядеть в таком возрасте. Хотя, никто не даёт гарантии, что он вообще доживёт. — Работа? — Работа, — отвечает женщина, усаживаясь на свой стул. За столом говорить не принято, поэтому они в тишине начинают есть, лишь изредка скрипя вилками по дну тарелки. Акума то и дело поглядывает в окно, смотря на серое плоское небо ― Times Square UK в выходные обещали холодные дожди, придётся взять зонт и плед. От мыслей о том, чтобы укрыть вязаным пледом себя и Морфи улыбка скользит по лицу, и парень несколько раз попадает ложкой по верхним зубам ― счастье начинает искриться в нём, словно песчинки сахара на дне кружки, облепляя всё в организме. Это как наркотики, только более безопасно ― думается ему, и наверно, Вилайн мог бы с ним согласиться. — Как вчера прошёл вечер? — внезапно спрашивает женщина, поворачивая голову в сторону сына. Её большие, подведённые снизу глаза слабо мерцали в свете потолочной люстры, а тонкие губы так же слабо дрогнули в полу улыбке. — Я слышала, ты вернулся не многим позже полуночи. — Да, мы быстро разошлись. Но было весело, — Акума невольно улыбнулся собственному отражению в тарелке, задевая его размытые силуэты вилкой, вспоминая и Вилайна, что умудрился залить элем полы пиджака, и Морфи, которая болтала с подругами, попивая шампанское весь вечер. Её в том вечере он помнил детально — начиная от сумки Birkin, что бликовала крокодиловыми чешуйками, стоя на столике, заканчивая зелёными глазами, потускневшими от усталости ближе к концу их небольшой вечеринки. Акума слегка дёргается, открывая и закрывая рот — в секунду, желание рассказать об этом родителям берёт верх, но так же быстро стынет, как чай, налитый в блюдце. На несколько минут на столовую обрушается тишина — вновь слышен только звон вилок и тихий стук чашек. — Надеюсь, вы не выпили слишком много. Ты же понимаешь, что выходя в свет несёшь ответственность не только за себя — вне дома ты его официальный представитель и должен вести себя подобающе, иначе вся общест- — Твоя мать пытается сказать, что рада, что ты хорошо провёл время, — мужчина прерывает бесконечный поток женской речи, не поднимая взгляда. За завтраком его куда больше интересует чашка чая и блестящий от масла бекон, нежели рабочие формальности — даже газету он откладывает аж на соседний стул, но Акума уверен, он возьмёт её в руки как только те перестанут быть жирными от жаренного хлеба. — Да, да, — мать кивает несколько раз, скорее для самой себя, нежели для собравшихся за столом. — Прости. Я рада, что ты хорошо провёл вечер, — оставляет вилку, чтобы коснуться сына, оглаживая тыльную сторону ладони большим пальцем — её руки всегда до невозможного мягкие, даже если она месяцами засиживается в офисе, самолично редактируя бесконечные статьи. Акума в ответ улыбается, поджимая губы. — Я понимаю, все в порядке. Госпожа Винтур была строгой начальницей собственного издательства, железной леди этого блестящего, гламурного мира, состоящего только из тяжёлого люкса. Она безусловно была хорошим человеком, но абсолютно ужасной матерью — и это Акума мог сказать не кривя душой. Но главное — она и не пыталась ей стать, за что парень был ей даже благодарен. У них не было типичных разговоров у камина, не было пикников по пятницам и совместного похода за покупками — было лишь полное доверие, оправдывать которое давно стало работой. — Акума, — начинает женщина, аккуратно отрезая кусочек от жаренного яйца в своей тарелке. — Я знаю, что в последнее время мы изрядно отдалились друг от друга. И не только ты от нас, но и мы с отцом друг от друга, — бросает беглый взгляд в сторону мужчины, ища поддержки, но тот продолжает молча набирать побольше бобов на вилку, прикусывая всё это маслянистым хлебом. — И мы бы хотели, — её голос становится ниже, строже, заставляет все же поднять эти усталые точки глаз. — Да, — всё же говорит мужчина, нехотя откладывая приборы и обращаясь к сыну. — Мы с мамой подумали, что нужно устроить семейный выезд заграницу. Это займёт всего неделю, отдых в дали от дома. — Хорошо, — Акума пожимает плечами, цепляя пальцами салфетку на ногах. Ему очень не нравился сегодняшний странный порыв поговорить, особенно за завтраком в восемь утра. — Вы можете поехать, это звучит очень здорово. — Нет, сынок, ты не понял, — женщина берёт мужчину за руку, продолжая натянуто улыбаться, точно такой же улыбкой, какой встречала репортёров на любом приёме. — Мы едем все вместе. Всей семьёй. — В чём подвох? — кривит бровь, с непониманием смотря на родителей — с каждой секундой те всё больше кажутся ненастоящими, словно незадолго до завтрака их кто-то подменил. Последняя их «семейная поездка» длилась ровно сутки, проходила на Мальте, и закончилась после рабочего звонка на телефон отца — эти люди попросту не умеют отдыхать, и то, что они планируют провести вне дома целую неделю, рождает очень много вопросов. — Там будет показ, — но всё быстро встаёт на свои места. — Нет, — отвечает резко, отбрасывая хлопковую салфетку на стол. — Я никуда не поеду. — Не будь так резок, — просит мать и Акума понимает, насколько детским кажется его поведение сейчас. Однако поступить иначе он не может — эти же люди, что сидят напротив, учили его держаться своих принципов. — Я должна присутствовать на открытии модного дома, — женщина смотрит на мужа, тот лишь согласно кивает, уже держа в руке вилку с бобами. — В Японии. Это первый раз за всю историю, когда дом переехал из Европы так далеко в Азию, такое нельзя пропустить. Там будет показ, нужно посмотреть новую коллекцию. Другие издания пишут, что это переворот в мире моды, но как по мне — это очередное недоразумение, которое прогорит так же быстро, как вспыхнет, — почти пропускает смешок, останавливая саму себя и парень видит, как тяжело ей даётся не мыслить рабочими делами. — Мне нужно убедиться в этом своими глазами. Поэтому я предложила твоему отцу взять отпуск на неделю и всем вместе посетить Токио. В последний раз я была там студенткой, ах, эти воспоминания! — И пусть это останется твоими воспоминаниями, — Акума отодвигает от себя тарелку, всё же промакивая уголки губ брошенной салфеткой. Встаёт со стула, ножки которого скрипят по начищенному паркету, звонко ударяя по ушам. — Спасибо за завтрак. Мы с Вилайном сегодня играем в теннис вместо гольфа, поэтому, я буду собираться. Парень не смотрит в сторону родителей, быстрыми шагами направляясь к выходу из столовой, и только когда достигает стеклянных дверей слышит низкий, строгий голос отца. — Это важно для твоей матери, — мужчина приподнимает брови, делая маленький глоток свежезаваренного чая. То, что было важно для самого Акумы, естественно никого не интересовало.---
Небо рассеивается, пропуская наружу слепые солнечные лучи ― те даже не касаются земли, пропадая где-то в вышине, застревая на крышах домов и путаясь в острых куполах англиканских церквей. Каменные грузные дома сменяли друг друга, но все были похожи как уродливые близнецы времён средних веков. Машина очень быстро покинула этот район частных владений, направляясь ещё дальше от центра Лондона, туда, где на открытом пространстве располагался игровой корт для большого тенниса. Семейная поездка, о которой вели речь за завтраком, ни разу не радует Акуму, и даже красоты Токио, на которые он смотрел только через аниме, не делают ситуацию лучше. Это ни разу не семейная поездка, это — рабочая встреча, обёрнутая в форму семейной вылазки, с большой табличкой «распродажа» и назойливым консультантом около уха. Вместо рамённых, походам по магазинам и улицам японской столицы, Акума получит сухую компанию маминых знакомых, партнёров отца и неделю «незабываемого» отдыха, забыть который он попытается сразу, как сядет обратно в самолёт. Его родители имеют средства, недвижимость, полезные номера в записных книжках. Хорошие манеры, воспитание старой закалки и фамилию, что носит почти нарицательный характер, поэтому Акума использует её редко. Крайне редко. Если быть честными — вообще не использует. Но сам парень понимает, что ещё слишком молод, чтобы брать в руки газету и с умным видом читать её до завтрака. Ему хочется элементарного — веселья. Всего того, чем балуют себя другие люди, и того, что в их доме всячески порицается — запретный плод в этом случае сладок как никогда, особенно если это вторая бутылка чистого джина и хорошенькая девушка в экстра мини. Юбка, к слову, от D&G, и Акума определяет это сразу, как видит монохромную вышивку в районе бедра — мама наконец-то может им гордиться, но знать ей об этом не обязательно. Как и то, что одна из таких юбок прекрасно облегала и его ноги тоже. Пусть это будет (не)большой секрет. Акума стучит пальцами по крышке телефона, почти роняя голову на сидение рядом ― в самом деле, лучше бы он сегодня вообще не вставал с кровати. В момент всё начало окрашиваться серой краской безразличия: и выходные, и обещанный прогнозом дождь, и зелёные девичьи глаза, которые теперь ― Акума уверен ― будут смотреть на него так же, с таким же пренебрежением и отстранённостью, каким виделся смазанный мир за тонированным стеклом автомобиля. Водитель молча делал свою работу, не замечая или хорошо делая вид, что на заднем сидении по кусочкам рушилась жизнь, только-только собирающаяся в единый пазл. — Что-то ты сегодня совсем не в форме, — Вилайн подходит ближе, размахивая ракеткой в разные стороны, так, что воздух начинает свистеть, проходя мимо маленьких отверстий. С него ручьями течёт пот, и парень всячески пытается смахнуть его, растрёпывая выпавшие из-под повязки волосы. — Случилось что? — Мать хочет, чтобы мы проводили больше времени внутри семьи, — Акума делает глоток воды под пристальный взгляд друга, проливая несколько капель на форму. Прохлада улицы лижет напряжённые руки, пуская по телу едва заметную дрожь. — Заставила отца ехать с ней в Токио. Там какой-то показ, ― кривит лицо, неумело копируя голос матери. ― И ей обязательно нужно там быть. — Так это же круто. Можешь закатить вечеринку в своём доме с привидениями, — так парень называл этот старый каменный особняк в Хайгейте, который был построен чьими-то давними предками, выкупленный прадедом прадеда матери. И так же, как и сервиз, достался ей в подарок на свадьбу. — Оторвёмся по полной, — падает на деревянную скамейку, раскидывая ноги в стороны. — Не выйдет, — Акума делает то же самое, чувствуя, что икры мелко колет от долгой игры. — Я лечу с ними. — И что будешь там делать? — Мечтать вернуться обратно. Тренер указывает на часы на своей руке, намекая, что перерыв не будет длиться вечно, и скрывается за углом главного корпуса, семеня туда своей неспешной педагогической походкой. Парни вздыхают, смакуя минуты долгожданного отдыха, прежде чем вновь подняться на ноги, возвращаясь на корт. Вилайн не сильно ударяет Акуму ракеткой, тут же пускаясь в бега до конца площадки ― Акума устремляется за ним. На пару часов, но ему удаётся забыть об утреннем инциденте, отдав все силы и внимание на небольшой мячик, низкую сетку и желание выйти победителем в товарищеском матче. Но как только опускаются сумерки, мягкие и холодные, как остывшее желе, покрывая округу тёмным маслом и зажигая керосиновые лампы у входа в дом, всё возвращается снова, глухим ударом обрушиваясь на только высохшую после душа голову. Мать появляется в спальне внезапно, постучав при этом в дверь три отрывистых раза ― Акума, уже лежащий в кровати, дёргается, по привычке заворачиваясь в одеяло, хоть, по правде говоря, он и не делал что-то из ряда вон ― просто листал тиктоки, которые Вилайн прислал ему ещё вчера утром. Женщина заходит медленно, спокойно улыбаясь, спрашивая про тренеровку и про самочувствие тренера, игнорируя небольшой бардак на столе ― видимо, она очень устала, что видно по съехавшим на нос очкам и забытой в пучке автоматической ручке. Акума так же спокойно отвечает, доставая лицо наружу. Он знает, о чём она будет говорить ― но противиться этому не в его силах. — Мы с отцом посовещались, — тихо говорит мать, присаживаясь на свободный стул около кровати, на спинку которого парень обычно весил галстук, чтобы не забыть про него утром. — И решили, что если тебе так грустно уезжать, можешь взять с собой Вилайна. Проведёте время вместе, посмотрите город, заведёте новых друзей. Я понимаю, что мы с отцом будем заняты... — Было бы круто, — отвечает сразу, прекрасно понимая, что это самое больше, что родители могут ему предложить. — Спасибо. ― Тебе понравится, ― женщина встаёт с места, укладывая ладонь на лоб сына, слегка ероша ещё влажные волосы. У неё такие же острые очертания лица и мутные глаза зелёного цвета ― многие говорили, что Акума похож на мать куда больше, чем на отца. Это было правдой лишь от части, но самые выразительные черты он и правда унаследовал от неё. Сейчас она улыбалась, так мягко и спокойно ― ей правда хотелось, чтобы парень ей поверил, чтобы дал шанс этой маленькой спонтанной затее, и всё, что Акума мог сделать в ответ ― улыбнуться тоже, кивая несколько раз. Забота матери выглядит очень милой, однако её методы всё ещё ужасны. ― Мы с отцом постараемся. ― Хорошо, ― смиренно принимает новые правила, видя, как чужой силуэт потихоньку съедает темнота комнаты ― лишь тёплый свет из коридора не даёт ему исчезнуть совсем, даруя эти плавающие очертания. ― Спокойной ночи. ― Спокойной ночи. Не сиди до поздна. Как только мать скрывается за дверью, Акума ещё с минуту продолжает смотреть ей в след, чувствуя это тепло от прикосновения у себя на лбу. Он достаёт телефон из-под одеяла, открывая диалог всё в том же тиктоке.шо делаеш мужик
Ответа нет достаточно долго, парень отвлекается на бесконечную ленту, нервно постукивая пальцем по краю телефона, бегло проверяя личку. В момент, когда Акума решает написать в другом приложении, наконец он приходит. Тебе в общем или в целом?мне по факту
по факту похуй
Понялслыш
хочеш
аниме в реальной жизни
Ну даже не знаю ахах Это предложение полететь в Японию?Ага
Ура семейная поездкахуесос
Акума прыскает от смеха, возвращаясь в ленту коротких видео. Внутри сразу стало немного, но лучше ― теперь у него был кто-то, кто разделит с ним тяготы и невзгоды «семейного» отдыха, согласится пройтись по магазинам за пластиковой лолей и съест на спор тарелку острого рамена. Как сообщить об внезапном отъезде Морфи парень так и не придумал.