невеста полоза.

I. Девушка бежит, придерживая юбку прямого зелёного платья. Трава под босыми ногами мягкая и слегка влажная, из-за чего ведьма чуть скользит, но продолжает путь уверенно, даже не оглядываясь. Длинные чёрные волосы лёгкими кудрями прыгают позади, отвечая на каждое движение, а цветочный венок на голове немного соскальзывает. Отпустив одной ладонью юбку, девушка поправляет его и, когда это не помогает, и венок вновь скользит, начинает придерживать его, чтобы не потерять. Белые цветы, бережно собранные ею же некоторое время назад, гармонично сочетаются с тёмными волосами, а зелень лепестков добавляет цветочной композиции большей живости. Лёгкие жжёт от бега, и куда правильнее было бы остановиться, ведь тот, кто за её спиной, не причинит ей вреда, но она продолжает движение, ведомая игривым настроением. На губах её играет лукавая улыбка, а глаза светятся неподдельным счастьем. Нить чёрного жемчуга на шее тихо звенит, соприкасаясь с серебрянной цепочкой с небольшим изумрудом, как и многочисленные браслеты на руках. Выбегает на залитую солнечным светом поляну и немного замедляется, оглядываясь назад, а после и вовсе останавливается, хмурясь, когда не замечает никого позади. И тут же громко хохочет, чувствуя на своей талии чужие ладони, на мгновение напрягаясь и тут же расслабляясь. Ей не нужно много времени, чтобы понять, кто за её спиной и, откинув голову назад, она убеждается в этом, видя знакомые, до боли родные глаза, и улыбается ещё сильнее. — Попалась, — ласково звучит у неё над ухом, и девушка чувствует нежное касание чужих губ к виску. — Я не старалась убежать, — картинно вздыхая, парирует она, поворачиваясь в чужих руках, и опускает ладони на мужские плечи, пальцами сжимая лёгкую ткань свободной белой рубашки. — О-о, конечно, любовь моя, — усмехается мужчина в ответ, строя предельно серьёзное лицо. — Мин Юнги, — недовольно тянет, хмуря брови, что в свою очередь вызывает у него только улыбку и самый невозмутимый и невиновный вид. — Ты что, сейчас не воспринимаешь меня всерьёз? — Что ты? Как я могу? — продолжает всё тем же наигранно-серьёзным тоном. И, казалось бы, в совокупности с жутким шрамом, выглядящим ещё свежим, он должен выглядеть как минимум устрашающе, но она не пугается ни на секунду. — Должен сообщить, тебе, дéвица, быть моей теперь. До самой смерти. Ведьма усмехается: — Я вот что-то не уверена, что загробная жизнь спасёт меня от тебя. — Я не хотел тебя слишком баловать такими новостями, — как будто по секрету, как великую тайну, сообщает Юнги, забавно, как кажется ей, жмурясь, когда солнечные лучи светят ему прямо в лицо. — Ну, хорошо, — жмет плечами, а после, вставая на носочки, поднимает ладонь, создавая тень и не давая солнцу светить в глаза. — Быть твоей, так твоей. Мужчина подозрительно щурится: — Точно? — Нет, я вру, — улыбается ехидно. — Найду себе какого-нибудь блохастого волка, да брошу тебя. — Глупость какая, — фыркает Юнги, а она слышит в его голосе недовольство. — Конечно, глупость, какие вопросы, такие ответы. Буду твоей так долго, что устать успеешь. — В каждой своей жизни, красивая, в каждой своей жизни, — говорит предельно серьёзно, словно это самая важная вещь, которую он только может сказать. — Тебе придется долго ждать, пока будет начинаться моя новая жизнь. Переживать мою смерть, видеть меня старой и дряхлой старухой, которая будет бить молодых девушек тростью, как моя бабушка. Раз за разом будешь видеть, как я превращаюсь в ископаемое. Представь, у меня будут выпадать зубы, волос не останется, а руки будут похожи на скрюченные коряги, — вызывающе щурится. — Будешь меня такой любить? — Я буду тешить себя мыслью, что через пару–тройку десятилетий ты снова будешь молодой и красивой, — в тон ей парирует мужчина, невесомо бегая пальцами по её бокам сквозь ткань платья, вызывая лёгкую улыбку. — К тому же, уверен, ты будешь самой красивой старой корягой. — Ох-хо, — неверяще смеётся. — Конечно, а ты в это время по-прежнему будешь таким же красивым, молодым и привлекательным! Я думаю, что это несправедливо. В какой-нибудь из своих жизней я специально не буду отвечать тебе взаимностью долгие годы, а ты вокруг меня будешь на цыпочках ходить, не зная, на какой козе ко мне подъехать. — Мне будет достаточно того, что в итоге я всё равно окажусь впереди всех и ты опять будешь моей. — Думаешь, я не смогу устоять перед тобой? — Уверен в этом. — Ты прав, — невозмутимо соглашается, смазано целуя его в подбородок. — В знак того, что мне в каждой жизни предначертано быть с тобой, я решила кое-что сделать тебе ма-а-аленький…подарок? — задумывается она. — Я знаю, что это вовсе не в твоём стиле или что-то в этом духе, но… Ведьма осторожно отделяет цепочку на своей шее от жемчуга, с некоторым трудом растёгивая серебристую застежку, а после поднимает ладонь вверх, так, чтобы небольшой изумруд был на уровне глаз Юнги, покачиваясь туда-сюда. Мужчина щурится, глядя сначала на драгоценный камень, затем на неё, а после снова на изумруд. — Я выбрала изумруд, потому что он напоминает мне твои глаза, когда ты являешь свою сущность. Было сложно выбрать тот самый изумруд, но могу сказать смело, что результатом я довольна, — с детским восторгом улыбается ведьма. — Ты не обязан носить его, я знаю, что богатств у тебя немерено, а это… — она крутит цепочкой. — Даже рядом не стоит, но мне достаточно того, что он просто будет у тебя. Просто я подумала, что было бы неплохо иметь что-то общее, — а после, как будто показательно, поднимает в вверх вторую ладонь, демонстрируя серебряное колечко с таким же изумрудом на указательном пальце. — Я излишне романтична, быть может, но мне очень захотелось сделать подобное. Оба изумруда, оказавшись рядом друг с другом, начинают слабо светиться, а в воздухе появляется слабый сладкий запах, напоминая о магии девушки. Пальцы её немного подрагивают, демонстрируя то, что она волнуется. Юнги молчит, задумчиво бегая взглядом между изумрудами, пока девушка терпеливо ждёт его вердикта, а после тепло улыбается, от чего сердце её заходится приятной болью: — Все драгоценности мира меркнут на фоне того, что даришь ты, любовь моя, — говорит, опуская ладонь на её щёку, нежно поглаживая кожу. — Я найду тебя, даже если весь мир будет против этого, даже если мне придется сжечь весь мир. В каждой твоей жизни, как бы ты не выглядела, заберу тебя у самого Дьявола, если в этом будет необходимость. Она не скрывает улыбки, а после, когда Юнги немного склонится к ней, чтобы ведьме было удобнее, застегивает цепочку на его шее, и опускает ладони обратно на его плечи. — Найди. Найди меня в каждой жизни, забери даже у Дьявола, у кого угодно, потому что я хочу быть с тобой, хочу быть твоей до тех пор, пока вселенная существует, — и, привстав на носочках, осторожно касается его губ своими. Юнги едва улыбается, прижимая к себе девушку, скользит руками по её талии и спине, чувствуя, как вечно холодные пальцы сжимают воротник рубашки. Очередной поцелуй в бесконечную копилку таких же идеальных, будоражащих, заставляющих слабеть и чувствовать себя совершенно по-особенному. — О, дорогая, ты покусилась на мою честь, теперь ты просто обязана стать моей женой, — заявляет как будто между прочим, вновь смазано скользит по губам и касается кончиком своего носа её. — Давай посмотрим правде в глаза, от нашего романа страдает только моя честь, — уже серьёзно, но с небольшой улыбкой, говорит ведьма, проводя языком по нижней губе, нежно оглаживая подушечками пальцев кожу рядом со шрамом и осторожно убирая упавшие на лицо волосы. — О времена, о нравы, на меня косятся горожане, шепчутся за спиной. Сама забава: не из-за того, что выбрала в партнёры злого и ужасного, — усмехается, склоняя голову на бок. — А из-за того, что этот злой и ужасный до сих пор не позвал меня замуж. Мама говорит, что я запятнала репутацию нашей фамилии и, что если злой и ужасный бросит меня, ни один мужчина не возьмёт меня замуж, чтобы спасти мою честь. — Хочешь, я подарю тебе головы всех, кто смеет говорить про тебя что-то? — серьёзно интересуется Юнги, вскидывая бровь, и она по тону понимает, что это не пустой звук. Если она скажет «да», то он без замедления устроит это. — Не хочу. Я не кровожадна, пусть говорят, что хотят, — пожимает плечами, отходя на шаг назад, и обнимает себя руками, поворачиваясь к мужчине спиной. — Мне просто обидно слышать такое от женщины, которая меня родила. Я понимаю, что во многом сама виновата, потому что в омут, да с головой, все эти встречи втайне или, наоборот, у всех на виду — не то, как должна вести себя приличная девушка, но… Разве она не должна меня поддерживать? — Её можно понять, она беспокоится о твоем будущем, хотя и очень неосмотрительно думать с её стороны, что в этом городе не найдётся мужчины, кроме меня, который захочет навсегда быть с тобой. Прекрасная, любой мужчина, увидев тебя, наверняка хочет избавиться от меня, чтобы занять моё место подле, — ласково, осторожно говорит Юнги, обнимая её и прижимая спиной к своей груди, опуская подбородок на её плечо, перед этим оставляя поцелуй за ухом. — Другой вопрос, нужен ли тебе кто-то, кроме меня. — Как самонадеянно, — усмехается в ответ. — Кроме того, наверное, мне придется лично расстроить твою уважаемую матушку и сообщить ей, что ни один другой мужчина в этом мире, кроме меня, не назовёт тебя своей женой, так что она даже может не переживать. — Какая честь! Быть невес… Тэян резко открывает глаза, поднимаясь на постели и откидывая от себя нечто, что медленно ползло по ней. Змея на полу шипит, глядя жёлтыми глазами на Пак, чем пугает жутко, заставляя девушку в ужасе подхватить подушку, на которой она лежала, и кинуть её в змею. Прижимает ладонь к груди, где сердце бьётся бешено, болью заходится страшной, словно Тэян не сон видела, а проживала отдельную жизнь. Змея смотрит на неё как будет обиженно, и девушка не может избавиться от ощущения, что это та же самая змея, что накануне была в её квартире. Те же жёлтые глаза, тот же рисунок на спине, даже тот же осознанный взгляд с тенью обиды, как и прошлым утром, когда Тэян так же, как и сейчас, прогоняла ее с воплями ужаса. После змея, тихо зашипев, ныряет в щель под дверью и оставляет девушку в одиночестве. Тэян качает головой, закрывая лицо руками, словно это может помочь прийти ей в себя. Она ошибочно думала, что свыклась со своими реалистичными снами, похожими на чужие воспоминания, но ошиблась. Потому что сейчас ей кажется, что её буквально окунают в море всех эмоций того, кому эти воспоминания принадлежат — она чувствует радость, волнение и трепет, а сердце заходится болью от того, как сильно его переполняет огромное чувство любви к мужчине, которого она видела во сне. Он ей само собой знаком — приятель Шухуа в её сне выглядит так же, как и в реальности, с той только разницей, что шрам его во снах — хочется сказать, кошмарах — выглядит более свежим. На языке Тэян крутится имя, с которым она к нему обращалась, но девушка уверена, что мужчина ей не представлялся, да и Шухуа по имени его не называла, чтобы Пак его знала. Это первый сон, в котором она зовёт его по имени. А от того хочется надеяться, что имя это — просто её фантазия, что она, быть может, слышала его в какой-нибудь дораме, не больше, потому что, если окажется, что оно действительно принадлежат мужчине, Тэян не сможет найти этому никакое логическое объяснение. Сейчас Пак может объяснить всё, может убедить себя в том, что эти сны — просто сны, хотя и уверена в обратном. Может списать всё на то, что он просто произвёл на неё огромное впечатление, вот её сознание и пытается придумать какую-нибудь глупость, чтобы интерес Тэян к загадочному мужчине был больше. Может подобным образом объяснить и всю историю с жемчугом и изумрудами. Может всё объяснить, как бы нелепо по итогу это не звучало, чтобы в конечном итоге перестать обо всем думать, в том числе и о приятеле Шухуа. Но если так получится, что то имя, которое приснилось ей, и правда будет принадлежать этому мужчине, Тэян уже не сможет придумать и найти (псевдо)логическое объяснение, чтобы усыпить своё любопытство и потрясение. Она даже готова закрыть глаза на то, что никогда до этого её сны не были такими реалистичными, не вызывали таких эмоций. Тэян кажется, что её просто раздавило чужими чувствами, как будто все они принадлежали и принадлежат ей одной. Это сложно, но она бы точно сделала это, чтобы успокоить свои мысли и не усложнять себе жизнь еще больше. Тэян трясёт головой, желая избавиться от лишних мыслей, и бегло оглядывается, убеждаясь, что она не в своей квартире. Обстановка вокруг неё незнакомая, хотя и уютная, что не исключает тревоги. Воспоминания о предыдущем вечере постепенно вытесянют впечатления ото сна, хотя Тэян и уверена, что рано или поздно всё равно вернётся к размышлению о загадочных воспоминаниях, но сейчас она уверенно старается не думать об этом, потому что сейчас, как думает Тэян, её присутствие в незнакомом месте имеет большее значение. Важнее, наверное, только то, что она смогла пережить это нападение. Осторожно смотрит на пол, а после, убедившись, что более змей в поле её зрения нет, опасливо свешивает ноги на пол, откинув тяжелое одеяло в сторону. К своей радости обнаруживает, что её джинсы все еще на ней, а белая футболка, превратившаясь в грязное кровавое нечто, лежит в скомканном виде на кресле рядом с постелью, где Тэян обнаруживает и свой ремень и цепь. Пак осматривает руки, плечи, да и в целом все участки кожи, не скрытые широким спортивным топом чёрного цвета, изучает на наличие ран или синяков, но ничего не обнаруживает. Собирается запустить руки в волосы, когда в поле зрения попадает порезанную накануне ладонь. Тэян хмурится, рассматривая идеально гладкую кожу без намека на ранение: нет ни шрама, ни кровяной корки, даже кожа там, где острые грани резали плоть, ничем не отличается, как обычно бывает при заживления ран. Задумчиво ведет пальцами по ладони, как будто убеждаясь, что раны действительно нет, и пораженно вздыхает. После вчерашнего у неё должен был остаться шрам. Посмотрев в окно, Пак щурится от ярких лучей солнца, наконец запуская ладонь в волосы; скользит к затылку. Волосы там немного слипшиеся от крови, но других признаков раны так же Тэян не обнаруживает. Что кажется странным, потому что она не может регенерировать и заживлять подобного рода раны так быстро. Окинув комнату взглядом, Тэян находит свои ботинки около кровати и ныряет в них, быстро зашнуровывая резкими движениями, а затем, одёрнув широкие штанины, поднимается. Подхватывает пояс, вставляя его в крепления, и придирчиво окидывает взглядом то, что осталось от её футболки, понимая, что надевать это точно не станет. Осматривается снова, шагает к шкафу, по-хозяйски заглядывая в него, хватая с вешалки первую попавшуюся чёрную рубашку с рисунком из белых и красных широких листьев и, заметив рядом дверь, опасливо открывает её, к своему счастью обнаруживая ванную комнату. Прикидывает, что хозяин, должно быть, не обидится, если она воспользуется ванной, раз он так щедро предоставил ей целую комнату, а потом кидает рубашку на плоскость рядом раковиной. Осматривается, включает кран, который выглядит как будто позолоченный, и смотрит на себя в зеркало, отмечая то, насколько бледно и болезненно она выглядит. Поджимает губы, решив больше не травить себе душу поганым внешним видом, изучает скляночки и баночки. Моет голову быстро, раздосадованно замечая, как много крови смывает с них, заматывает волосы полотенце, сложенное на столике рядом с раковиной, оставленое как будто специально для неё, вытирает руки и лицо, и надевает рубашку, не застегивая и не заправляя её в джинсы, а после возвращается в комнату. Телефона своего не замечает, так что просто смотрит придирчиво на кольцо на своём пальце, которое подвело её большего всего, и чувствует вполне себе оправданное желание выкинуть его, но рука почему-то не поднимается. Тэян как будто хочет снять его, но не может. Или, возможно, может, но не хочет. Осторожно открывает дверь и выходит в коридор, тихо ступая вперед. Со второго этажа особняка — Тэян, честно говоря, немного поражена размерами — похожего на своеобразный балкон, открывается вид на внутренний двор. Это место кажется не жилым, словно опустевшим, и Тэян чувствует, как по спине бежит холодок. Она осторожно идет по второму этажу, сворачивая к широкой лестнице, попутно снимает полотенце с волос, промакивая всю лишнюю влагу. Ступени под шагами Пак немного поскрипывают, и в тишине особняка это звучит очень громко, заставляя девушку каждый раз морщиться. Тишина тяжёлая, напрягающая, и Пак никак не может избавиться от желания как можно скорее убежать, пятками сверкая, даже не дожидаясь хозяина, чтобы поблагодарить его за спасение жизни. Каким бы жутким не казался приятель Шухуа — Тэян не хочет думать о том, как обращалась к нему по имени в своем сне — он спас ей жизнь. Тэян обманываться не хочет, если бы он не появился вовремя, она давно бы оказалась на ковре у предков и всё тут. Она теперь, вроде как, обязана ему. Но у ведьм нет понятий долга, какое существует у оборотней или вампиров, так что Пак не обязана платить по счетам. Однако, какой бы бессовестной она не выросла, Тэян не может банально не поблагодарить его. Но его жилище пугает её, она всем своим нутром ощущает гнёт смерти и всех тех, кто испустил тут дух. Тэян кажется, словно за её спиной звучит многоголосье мертвецов, врезаясь в голову острыми шпилями. Они как будто в затылок шепчут проклятия и угрозы, шипят, вопят и это ужасно, Пак как будто попала в личный кошмар, где на каждом шагу из-под земли мертвецы лезут, желая утащить её за собой в Ад. Идёт наугад, желая только уйти поскорее, да и плевать там, что о ней подумают. — Выход в другой стороне, Тэян. Пак резко оборачивается, прижимая ладонь к груди, и тяжелым взглядом смотрит на мужчину, остановившегося посередине лестницы, по которой она спускалась. Ругательства с трудом сдерживает, потому что напугана, честно говоря, внезапным появлением хозяина дома. Он кажется невозмутимым, словно даже и не замечает того, какую реакцию у неё вызвал. Локтем опирается на перила, наблюдая за девушкой с немного склонённой головой. Тэян думает, что это, должно быть, его привычка. Шёпот мертвецов стихает. Они как будто пугаются появления хозяина, замолкают, успокаиваются, перестают давить своими присутствием на Тэян, избавляя от тяжелого гнёта. — Как хорошо, что вы заблаговременно сообщили о том, что стоите позади меня, — не сдерживает ехидства Пак, складывая руки перед собой. — Всегда к вашим услугам, Тэян, — усмехается он, медленно, подобно хищнику, спускаясь на первый этаж. — Какая честь, господин… — делает многозначительную паузу, ведя бровью, и слышит невозмутимый смешок. Внезапно Тэян задумывается, бывает ли приятель Шухуа в каком-либо ином состоянии, кроме покоя. — Просто Юнги, — понимая её намек, представляется мужчина, драматично, в лучших традициях исторических драм, поклонившись. Пак как будто ледяной водой окатывает. Она готова поклясться жизнью, что до этого ни разу не слышала ни от Шухуа, ни от кого-либо еще упоминания его имени, а от того просто не могла так своеобразно угадать его. Тэян готова принять то, что он снится ей каждую ночь, готова принять то, что вызывает эмоции, которых не должен вызывать, но совершенно не готова принять того, что узнала его имя из собственного сна. Не может найти логического объяснения. Она, конечно, практически была уверена в том, что её сны — не просто сны, а чужие воспоминания, но до последнего старалась отрицать это и искать оправдания всему, что происходило с ней. Однако именно этому кусочку пазла она, как бы не старалась, просто не может найти объяснения. — Хорошо, просто Юнги, — как будто вынырнув из-под толщи воды, говорит Тэян, прогоняя тяжёлые мысли. Она разберётся с этим позже, сама или с помощью Шухуа, не важно, но точно разберётся. — Вы основательно похозяйничали в моей комнате, как я погляжу, — замечает он. — Было дело. Это же не проблема? — Уверен, если бы это было проблемой, вы бы не предали этому значения. — Ваша правда, — заключает весело Тэян, а после уже без прежней спеси добавляет. — Змея. Юнги вскидывает бровь, явно не понимая, что она имеет ввиду, так что девушка охотно поясняет: — У вас по дому змея ползает. Большая такая, холодная и не особо-то приятная по ощущениям. — О, это нормально, — Юнги говорит будничным тоном, вызывая у Пак ироничный смешок. — В этом городе все реагируют на змей, как на данность? — поражается она, пряча ладони в карманы джинс. — Они здесь вместо домашних животных? — Что-то в этом роде. Тэгу в узких кругах считают городом змей, что уж поделать? Конечно, никто не спешит об этом распространяться, чтобы не снижать туристический поток и не терять кучу денег. Но жители, в основном, привыкли. — И что, не боитесь, что бросаться на вас начнут эти ползучие дьяволы? — Точно, как я мог забыть, что вы, Тэян, далеко не фанат змей, — усмехается мужчина, останавливаясь перед девушкой, и деловито складывает руки за спиной. — Зачем им бросаться? Это их город, они здесь и правят. Горожане знают, что змей лучше не трогать, и тогда они не тронут их. Или не навлекут на человеческие головы большие проблемы и беды, нежели банальное соседство со змеёй. Пак корчит такое лицо, словно вспомнила самое важное: — Ну, конечно, город, который приклонил голову перед большим и страшным Полозом. Неужели все верят, что он и правда существует? Легенда про него — чушь да бред, не имеющие ни логического начала, ни такого же логического конца. Реалистичнее выглядит легенда про какой-нибудь бигфута или йети, а не про Полоза. — Просто нужно подбирать источники правильно, а не брать первый попавшийся сборник городских легенд. — Это вы сейчас про себя? — иронизирует Пак. — Так очевидно? — Более, чем очевидно. — Какая досада, — без намёка на упомянутую эмоцию заключает Юнги, пожимая плечами. — Вы же не религиозный фанатик какой-нибудь? Не организовали культ поклонения Полозу? — притворно ужасается Тэян. — Если отвечу, будет очень близко к этому, так что, пожалуй, я просто промолчу. — У меня с фанатиками и сектантами плохие отношения, — задумчиво заключает девушка, деланно разочаровываясь. — В любом случае, даже если вы, господин просто Юнги, и религиозный фанатик, я всё равно поблагодарю вас. Всё-таки, вы спасли мне жизнь, так что… Не подумайте, что мой практически позорный побег исключает моё желание поблагодарить вас, просто живете вы в максимально жутком месте, которое пугает меня до икоты, но… Короче, спасибо, что спасли, но не думайте, что я вам что-то должна. — Даже не думал. Культура долгов в сверхъестественном мире давно должна умереть, — Тэян думает внезапно, что она вполне себе готова слушать его голос, спокойный и сдержанный, не лишенный уверенности, вечно. Это на самом деле звучит как настоящее благословение. — Кроме того, если мне не изменяет память, вы уже извинялись. Двойное извинение тянет на закрытый долг. — О, правда? — весело усмехается, попутно расчёсывая волосы руками. — Славно. Пожалуйста, если вы спасаете дам в беде, заведите фен, без него — как без рук. — Я обязательно приму это к сведению, — и, Боги, на лице его внезапно появляется улыбка, слабая, едва заметная, но Тэян кажется, что пол под ногами просто плывет, настолько она очарована в этот момент Юнги. Взгляда отвести не может, наверняка хлопая глазами как самый глупый голубь во всём мире. Она словно смотрит на самое чарующее колдовство, которое только могла видеть. — В подростковые годы я читала посредственные любовные романы, в которых после спасения жизни бедовой дамы у неё и спасителя завязывалась интрижка в самых лучших традициях, — как будто между прочим комментирует Тэян, а после с излишним пафосом продолжает. — Герой зовет героиню на свидание, а после у них начинается глупое хождение по кругу, потому что они не умеют разговаривать словами через рот и топчутся на месте, обижаются друг на друга и убивают нервные окончания, хотя вполне себе могли бы с самого начала поговорить. — Мне казалось, вы не заинтересованы в интрижках, — говорит, словно напоминая какую-то важную деталь. — О, так вы ещё и подслушивали. — Не со зла. — Ох-хо, конечно. Конечно, — иронизирует Тэян беззлобно. Ей, в целом, все равно: живя в сверхъестественном мире, в котором каждый второй может оказаться существом с тонким слухом или зрением, она привыкла, что в каждом разговоре может появится ещё один участник, которого не звали. Особенно в городе, в котором хозяйничают вампиры: хочешь или не хочешь, но твой разговор уж точно могут подслушать. У Тэян выработанная привычка — все важные разговоры происходят за закрытыми дверями с горящим пучком полыни, не дающей вмешиваться посторонним в беседу даже в роли слушателя. — Так вы сейчас намекаете, чтобы я позвал вас на свидание? — с подозрением щурится Юнги. — Конечно! В современном мире самой приходится брать оленя за рога, а то от вас, мужчин, не дождешься, — с деланной серьёзностью тянет Тэян, а после вдруг ужасается. — Постойте, у вас же нет жены и троих детей? — Не было, когда я уточнял этот вопрос в последний раз. — Как жаль, — разочарованно заключает Пак. — Если с тем, что вы сектант, я ещё могу смириться, то с отсутствием жены и троих детей — не могу. Так что без интрижки. — Как жаль. — Вы только ничего с собой не делайте, примите мой отказ достойно. — Не могу ничего обещать, — предельно серьёзно парирует Юнги, а после достаёт из кармана брюк телефон, в котором Тэян распознает свой, и связку ключей. — Мне просто интересно, как бы вы попали домой. — Через окно. Всего-то третий этаж, — невозмутимо сообщает Пак и забирает свой телефон и ключи. — Всего-то? — Всего-то! После того, как меня пытался убить ведьмак из моего ковена, мне уже ничего не страшно, — Тэян снова склоняется. — Снова спасибо за помощь, за рубашку, хотя, можно считать, что я её нагло украла. Но… Хотите совет? Когда приводите девушку домой, позаботьтесь о том, чтобы её не разбудила змея. Тэян уже собирается уходить, ныряет в арку, на которую ей указывает хозяин, когда внезапно тормозит и смотрит на мужчину через плечо: — Как вы это сделали? — поднимает ладонь, где по её расчётам должен был остаться шрам. — Я не уверена в том, кто вы, но уверена, что вы не ведьмак. По сути, залечить мои раны вы могли либо будучи ведьмаком, либо имея на своей стороне ведьму. Колдовство в городе запрещено, соответственно… Мне просто интересно. — Ловкость рук, Тэян, и никакого мошенничества, как говорится. Быть может, немного позже. — А вот она и загадочность! — усмехается Тэян, ныряя в рёшетчатый выход, ведущий в небольшой коридор, который ведёт на выход, как предполагает Пак. — На фоне такой загадочности я даже готова простить вам отсутствие жены и троих детей.