Северный ветер

В последние часы Антон уединяется, чтобы подумать и осмотреть поле битвы. Со скалистого уступа видны синие шатры и огни деревни кругом. Ночь мирная, безоблачная, звёзды светят ярко, собираясь в большую туманную полосу до самого горизонта. Воздух свежий, холодный, белизна снега укрывает всё, как саван. Антон не хочет признаваться себе, но собирается с силами. Мысли в голове — предложения односложные, острая боль теперь тянущая тоска. Он вспоминает о прошлом, над которым более не властен. С удивлением Антон чувствует и невиданный голод по сражениям, в которых никогда не участвовал. Почему-то именно вдалеке от дома дышится легче и свободнее, а может, во всём виновато отсутствие герба на доспехах. Странно понимать, что первый бой поведёт не он и воины полезут убивать не ради чести. Ночь тихая, но скоро наполнится звоном железа и криками людей, воспевая раздрай в душе короля Юга. Он чувствует в себе силу стереть лагерь с лица земли, но откуда она? Порождение ненависти к врагу, а не любви к родной земле, сможет ли она вернуть мир в его душу? — Отчего не веселы, Ваше Величество? Скруджи встаёт рядом без скрипа снежного наста под шагами. Пробирается тенью и врастает в землю, как чёртов демон, со своими ядовитыми подколами. — Есть повод? — равнодушно интересуется в ответ. Так или иначе, поддержать светскую беседу Антон умел в любом состоянии. Главарь выдыхает. — Меня всегда возбуждает канун бойни, — пожимает плечами будто бы даже искренне. — Это бодрит. — Война ещё не достигла апогея, а я уже потерял половину близких. И не желаю обсуждать своё настроение. — Как бы мне вытрясти из вас это королевское высокомерие? — усмехается Скруджи и поворачивается от панорамы к королю, прищурив глаз. Антон бросает в сторону усталый взгляд. Несмотря ни на что, держится с иголочки ровно, даже в чёрном одеянии наёмника — знает — выделяется сильно. — А стоит? Думаете, ваши люди не приняли меня за своего, — не спрашивает даже, скорее констатирует факт. Они немного говорили о деле с момента заключения сделки. Главарь выдвинул свой план, в котором честь не самая долгожданная гостья. Немного позднее Отряд прокрадётся в лагерь, один за одним вырезая охрану. Залезут в шатры, уберут спящих по одному. Отряд берёт тактикой, неожиданностью, количеством. Целью стоит убрать как можно больше прежде, чем начнётся открытый переполох и настанет время доставать мечи и биться. Антон пойдёт со Скруджи к командующему корпусом. Поэтому переговорить лишний раз с наёмником — идея неплохая, даже хорошая, учитывая, что очень скоро им придётся прикрывать друг другу спины. — У вас след от короны на лбу отпечатался. Не приняли, конечно, но это не ваша забота. В Отряде чужаков редко жалуют, особенно королевских кровей. — Тогда зачем позволили ехать? Хотите под шумок убрать ещё одного монарха? — Я скажу очевидное, но если бы я хотел вас убить, то уже бы это сделал, — в подтверждение слов Скруджи взмахивает рукой и легонько щёлкает в открытую часть шеи, как бы показывая слабое место и Антонову наивную нерасторопность при внезапном нападении. — Вы не получите вторую часть денег, если кто-то меня убьёт. — Есть множество способов убить вас и извлечь из этого максимальную выгоду. Дерзость излишня, Ваше Величество. Антон только кивает. Есть в этом наёмнике что-то знакомое. В поведении и жестах, словах, взрослой мудрости, что-то, за что цепляется сознание. Возможно, так ощущается отсутствие обязательств перед кем-то, Антон не уверен. — Вы когда-нибудь убивали? — вопрос не неожиданный. Король поджимает губы, прежде чем ответить. — Да. Скруджи снова тянет улыбку на лицо. Не оставляет ощущение, что знает намного больше, чем Антон может себе представить. — Вам понравилось? — Я сделал это не для удовольствия. — Лишь однажды? Знаете, одним из вступительных испытаний в Отряде является охота на зайца. Новобранец выслеживает в лесу косого и ловит голыми руками. По инструкции нужно оглушить, отрезать голову и выпить всю кровь до капли. Мы делаем это, чтобы настроить психику на жестокие убийства, — говорит тоном, которым на чаепитии обсуждают погоду. — Раз уж вы полезли в драку без опыта, не принимайте близко к сердцу всё, что там произойдёт, постарайтесь испытать удовольствие, — больше не трогает, но, были бы они ближе, наверняка похлопал бы по плечу. — Лагерь в жилой зоне. Будут жертвы среди гражданских. Это для вашей информации. Уходит, не поклонившись, конечно. Антон сетует на прерванный момент. Между деревьями десятки костров. Место главаря ничем от остальных не отличается, оно даже не отдельное: в кругу уже сидят наёмники, все девушки и одна девочка, которая по прибытии бежит к Скруджи. Ребёнок в этом месиве выглядит до смущения чуждо, хотя темноволосая наёмница и одета, как все, с заплетёнными в косы волосами. Оглядывает Антона с тем же пренебрежительным блеском, что и главарь. Дочь? Быть такого не может. Она говорит что-то и хмурится, но Скруджи только треплет по плечу и отодвигает от себя. В моменте Антон вспоминает свой отъезд и Позова, у которого с лица уже не сходит мёртвенная бледнота. Дмитрий немногословен после казни. Антон пожелал исполнения именно им, потому что по-своему хотел наказать за самоуверенность в отношении Арсения. С того момента они разговаривали очень мало, в основном по делу. Антон решил, что оставить его охранять замок будет лучшим решением. Отряд выглядит разношерстным. Отпетые головорезы, к удивлению Антона, в большей мере хорошо сложенные парни. Откровенно больших накаченных мужиков всего пару человек, которых он успел заметить. Большинство либо вообще не замечают короля, либо хищно зыркают и ухмыляются. — Я наберу дров, — девочка встаёт и нервно выходит за территорию лагеря. Никто не придаёт большого значения тому, что Крид идёт следом. Через ветки и брёвна, аккуратной поступью по устланной мхом земле пролегает звуковой барьер, за которым голоса и треск костров становятся значительно тише. — Не уходи далеко, — блондин подаёт голос только тогда, когда считает нужным остановиться. — Я могу за себя постоять, — девочка хмурится, но поворачивает и приземляется на пень. — Ты отвечаешь за безопасность Отряда, Кара. Крид запихивает руки в карманы и облокачивается о дерево, сканируя бесстрастным взглядом ребёнка. Она вызывает немного меньше светлых чувств, чем та, которую они со Скруджи похитили раньше, но не смогли сохранить жизнь в младенчестве. Крид прикипел к другой версии, хотел в итоге завести мальчика, но Эд в очередной битве выбрал её. — Зачем мы помогаем ему? — не выдерживает и сразу рубит с плеча. — Король Юга нам не союзник. — У Отряда нет союзников. — А как же Арсений? — Он в прошлом. — Думаешь, я не понимаю, что с ним случилось? — рычит Кара. — Я всё знаю. И знаю, кто в этом виноват. Южный тиран не заслужил помощи. Загнулся бы в своём королевстве под гнётом Севера — нам же меньше мороки. Крид закатывает глаза. Столько уроков и тренировок будто прошли мимо. Она всё так же наивна и горяча. Надо было брать ребёнка поменьше, чтобы забить голову с нуля и не ебаться с подростком лишние пару лет. — А ты в судьи заделалась? Может, тогда сдашь оружие и прикупишь наряд посолиднее? — грубовато, но по-другому он не может. Раздражает, когда кто-то думает, что знает, как будет лучше для Континента. — Скруджи решает, что мы будем делать и куда идти. Справедливости и благородства в нашем деле нет и не будет. Поняла меня? — Да. — Главное правило? — Работать с пустой головой и чистой совестью. — Именно. Умереть в бою из-за проблем, которые решать не тебе, — это обидно. Скря расстроится. — А ты? — девочка косит глазами, а ногой ковыряет запутанные корни дерева. Егор молчит. Не она была первой, а с таким отношением и не последняя. Почему-то дети прикипают к более холодным родителям. Криду за это немного обидно.

***

Антон меняет план. Оставшиеся минуты перед нападением Скруджи задумчиво смотрит в упор, пока король прикусывает щёку изнутри. Первая жертва выходит почти случайной. На шорох входит стражник, и Антон, подлетев со спины, сворачивает тому шею. Мужчина падает с грохотом доспехов. Командующий, — Дерек кажется, — мирно спящий на походной лежанке, вздрагивает. — Кто? — щурится, заметив длинный размытый силуэт перед собой. — Кто это? — Твой ночной кошмар. Скруджи валит на землю ещё полусонное тело вояки и слаженным движением надевает мешок на голову. В лагере быстро теплеет. Снежный покров, вытоптанный местами в дорожки, тает от пламени. Всё горит. Горят шатры, повозки с оружием и едой. Горят знамёна. Объятые огнём мечутся люди. С гулким ржанием наземь валятся лошади. И видно хорошо — светло, как в полдень. В воздухе запах копоти и пепла смешивается с железным ароматом крови. Она течёт по рукам, каплями брызгает в лицо и мерзко согревает голые пальцы на морозе. На языке горчит привкусом чужой плоти: Антон, в моменте оставшись без меча, просто вцепился в глотку и прокусил сонную артерию. А теперь сплёвывает розоватый сгусток под ноги, наблюдая за собой в красочном трансе. Чем дальше от шатра Дерека, тем меньше мертвецов в доспехах. Кто-то не успел нацепить, поднятый тревогой. Кто-то просто попался под горячую руку. Король ступает медленными шагами, как хищник на охоте. Сапоги вязнут в талой земле. Меч волочится следом, чертя за собой кривую линию. Крики не стихают. Звенит в ушах не только железо — звенят стоны и плач, женские тонкие визги. Дальше деревня, искорёженная Отрядом. Никому не удалось сбежать, никто не смог скрыться. Наёмников бесчисленное количество, они накрыли селение со всех сторон. Дома с окнами нараспашку, где не горит свет. Двери выломаны или покрыты свежей кровью, трава за невысокими заборами уложена ровным слоем трупов. Люди, рогатый скот, даже собаки с разорванными пастями, все вперемешку. Мирные не дерутся, потому что против наёмников нет никаких шансов — они умоляют оставить жизнь. Отряд щадит только детей. И не младенцев: заглянув в одну из ветхих избушек, Антон бегло осматривает помещение и замечает в углу белеющую кружевом люльку. Оттуда не доносится истошный детский плач, в этом доме больше нет ничего живого. И король не станет туда заглядывать, чтобы убедиться, — младенец мёртв. Жестокая, почти животная истина настигает вновь: за ними никто не вернётся, это милосердно, это война. Мимолётом замечает, как под руку крепко наёмники уводят в лес малышей, едва ли переставляющих ноги самостоятельно. За щиколотку кто-то хватает так, что Шастун останавливается и едва ли удивлённо глядит вниз. Голенище сапога сжимают короткие пальцы, даже не смыкаются до конца на коже. Расфокусированный взгляд бежит выше по курточке из сваленной шерсти — в свете костров сложно понять, была ли она всегда красной. Глаза у него большие и напуганные. Дышит глубоко-глубоко, наверное, больно. Он не знает, что скоро умрёт. Антон отступает назад, едва ли хватает сил вырваться. Мальчик зовёт его по имени или это только кажется? Выворачивает смесью из скудного ужина, перекручивает до хруста костей, желудок сводит и в том же отчаянном страхе перед реальностью жмётся под ребра. Снова сжимается. Снова рвёт на этот раз желчью и кровью от разодранной изнутри щеки. Светает. Антон зажмуривается, чтобы прийти в себя и обнаружить собственное тело полулежащим на горе трупов. Имя звонким детским голоском из головы никуда не делось. Только стало ближе и чётче. — Эй, Величество! Антон, слышишь меня? — по щекам бьёт Скруджи, Шастун узнаёт его по сумасшедшему блеску в глазах и одобрительной улыбке. — Всё готово. Он не знает, сколько прошло времени с того момента, как Скруджи подал сигнал к наступлению. Минуты, часы — Антон так устал, будто бился месяцами по колено в грязи и по локоть в крови. Но ещё ничего не закончилось. В сопровождении главаря подходит к связанному в собственном кресле командиру. Некоторые наёмники, как гиены, кружат вокруг, но близко стоят единицы. Антон рваным движением дёргает мешок с головы пленника — пальцы онемели. — Антон Андреевич, какая встреча, — булькает Дерек. — Уж не думал попасть сегодня на приём к королю. — К вашему сожалению, я не принимаю захватчиков. Тем более на чужой территории. Вы здесь, чтобы поделиться со мной информацией и умереть. Генерал рассыпается в смехе. Трясёт скованными плечами и запрокидывает голову. — Про королеву я вам вряд ли расскажу. Можете пытать… Скруджи подлезает сзади и с размаху всаживает тонкий нож ему в бедро. — Могу, — ладонью нежно обводит скулу и хлопает по ней. Антон от вида сочащейся по ноге крови лишь поджимает губы. — Могу и без твоего позволения, детка. Будешь открывать свой поганый рот только по делу. Понял меня? Лицо напротив искажает болезненная гримаса, со лба и кончика носа катится ручьями пот. — Чего Лада добивается? Захватить Континент у неё уже не выйдет. Молчит. Приходится не без наслаждения нажать на ручку ножа, вгоняя тот глубже в плоть. — Я скорее истеку кровью, — звучит вместо ответа. — Ты умрёшь только тогда, когда я этого захочу. — И мы оба встретимся в аду, — Антон проглатывает горечь, а генерал рассыпается в сумасшедшем смехе. Наклоняет голову и смотрит с нездоровым блеском в глазах. Позже эти глаза Скруджи выковыривает скальпелем и запихивает Дереку в глотку, сжимает руками челюсть, чтобы глотал. Но Дерек ничего нового не рассказывает, потому что не знает. Он достаточно высокого звания, но Лада никого не посвящает в свои сумасбродные броски. Час или два пытки проходят, а узнаётся только одно: никто не ведает о планах королевы, кроме неё самой. Антон начинает догадываться, что никакого долгоиграющего плана у Севера вовсе нет. И раздражается. Режет сам, кромсает плоть, ногтями выцарапывая из-под кожи куски мяса. Его, орущего в припадке ненависти, оттаскивают от едва живого тела, чтобы не убил информатора. Бесполезного информатора, который только и знает, что восхвалять свою рыжую покровительницу! — Перед тем, как я умру, я хочу, чтобы Ваше Величество знал, — стонет и хрипит, захлёбывается кровью, на Антоне останавливает взгляд пустых глазниц. — С самого начала она делала всё, чтобы вы оказались здесь. Вы — её заветное желание, её творение. Она хотела вас на престоле, вас в союзниках, вас везде рядом с собой. А вы послушно и красиво свернули на этот путь и заплясали под её дудку, как придворный шут. Оглянитесь вокруг, Антон Андреевич. Вы истребили целый отряд обычной охраны и деревню на чужой земле. Вы не лучше неё, вы такой же двинутый ублюдок. Я умру. А вы продолжайте жить со знанием, что самая ненавистная вам женщина на Континенте делает всё это вам в подарок. На заре Антон отдаёт приказ насадить тела и головы на копья и окружить ими пепелище лагеря. Въезд в столицу не сопровождает восторженный гул оваций, только воскресный звон колоколов. Народ стекается к центральной улице, без почестей одаривает короля положенным вниманием. Антон чувствует на себе их взгляды, опасливые разговоры за спиной. Знает, у него на лице грязь и запёкшаяся кровь, а одежда в бурых подтёках, как и у сопровождающих его отнюдь не рыцарях. Но восседает на коне ровно и гордо, одной рукой держит повод, а вторую укладывает на бедро, откинув полы чёрной мантии. Вести о бойне разлетаются быстро, быстрее его жеребца, даже если бы тот галопом нёсся сквозь тьму и снег. Пусть боятся. Лучше позволить всем думать, что король свихнулся, чем наблюдать однажды утром то же пепелище, но в стенах Южной крепости. Время пустых речей кануло в лету — теперь Южного короля будут остерегаться, зная, на что тот способен. И он никогда не даст усомниться: он защитит Юг даже ценой собственной души. Слезая с коня у ступенек, не оборачивается. Ему знать бы, как объясниться перед сестрой и Ириной, что стоят наверху. К чёрту их. Не перед людьми, не при наёмниках. — Антон! Что с тобой стало? Я тебя не узнаю! Да посмотри же на меня, — крик глушит истошный шёпот мыслей. Ира хватает за руку и дёргает назад. Впервые с той ночи Антон смотрит на кого-то прямо. Просто поднимает взгляд и молча требует объяснений. — Антон… Ира, кажется, бледнеет. Смыкает губы в тонкую полоску и упрямо щурится, будто и не напугана вовсе. Но вместо нового выпада топчется на месте. — Ты можешь объяснить, что ты творишь? — Я король, если ты забыла. И никому не обязан докладывать. — А я твоя королева. Если ты забыл, — цедит девушка, задыхаясь. — Ты ведёшь себя странно после возвращения и ни с кем не разговариваешь. Я… мы не знаем, что делать. Опасность миновала? Что будет дальше? — О, Ира, где же ты пропадала, когда принимались решения выступать? Королева? Не смеши, — Антон взмахивает рукой и сильно сжимает плечо, нависая. — Не смей от меня что-то требовать и козырять титулом, который получила только благодаря милой мордашке. Что? Нечего сказать? — Я просто не добилась аудиенции, — млеет, оскорблённо хрипнет и задыхается в возмущении. — Когда уезжала к родителям, ты был с делегатами… Меня не пустили. Больно, Антон! — А орать, кто здесь королева Юга, ты только при мне горазда? — Да кто ты такой вообще? — она выдёргивает руку и толкает в грудь, но так слабо, что Антон даже не двигается с места. — У меня тоже есть семья. Юг объявил войну Северу, я должна была убедиться в том, что с ними всё в порядке. — Я твоя семья! — рычит Шастун. Делает выпад и трясёт за плечи, возвышаясь над Ириной. — Я, Оксана и мёртвый, мать его, король! Ты Шастун, и в твои обязанности входит забота только обо мне и продолжении королевского рода. Слышишь? — Остановись… Но бурю уже не унять. Антон сгребает в охапку и прижимает к стене. Больше не кричит, переходя на угрожающий рокот. — Я горевал, казнил своего советника, убил Дийкстру. Тебя здесь не было, когда я отдавал приказ выступать, а не ждать осады через пару недель! Ещё вопросы есть? — наклоняет голову, равнодушно изучая дрожащие губы и мокрые от слёз глаза. — Ты вырезал деревню. Эти люди были ни в чём не виноваты, — голос трясёт вместе в телом, громкие протяжные всхлипы режут воздух. Ира вжимается в холодную каменную стену, потому что в лице напротив намного больше холода, чем там, в бетоне и мраморе. — Что она с тобой сделала, Антон?.. Ты просто чудовище. — Я поступил так, как должен был поступить король. Не тебе меня судить. Отпрянув, вытирает руки о свой жилет, почему-то на пальцах её слезы. И скрывается в коридорах в бездумном походе по своим опустевшим владениям. Ночью возвращается к королеве. В том же полубреду в стороны летят лоскуты шёлковой ткани и трещат швы платья. Привычные слуху крики, плач, слабые сопротивления, перетекающие в жалобный тонкий вой. Антон даже не помнит этот секс в деталях. Осознаёт в себе только мокрую, беспомощную злость, когда руки сжимают тонкие девичьи запястья над головой, когда где-то между укусами и поцелуями ему прилетает больно в челюсть. И даже это не пробуждает ни одной здравой мысли. Может, так хотя бы на пару минут его покинет это душащее одиночество. Может, тепло чужого тела перестанет отвращать воспоминаниями о резне. Всё перемешивается в одну сплошную массу и закручивается в спираль. Антон просыпается. В ужасе распахивает глаза и вскакивает с хриплым стоном на губах. Сердце заходится в бешеном ритме, разгоняет грудную клетку вдохами. Тело всё в поту, лицо в слезах. Антон глядит в темноту спальни, стараясь уцепиться взглядом хоть за что-то. — Кошмар приснился? — движение рядом, и король на ощупь ищет руку, чтобы тут же приложить к своему голому животу. — Да, — сухо сглатывает и шепчет едва слышно. Тело тут же обвивают сильные объятия, со спины трепетно горячо прижимаются. — Всего лишь кошмар. Часы тикают. В ушах всё ещё грохочет пульс, но Арсений, укладывающий подбородок на плечо, не беспокоится. Фырчит что-то полусонно и щекочет щёку растрёпанными тёмными волосами. Антон наклоняется, чтобы вдохнуть запах роз, и только тогда наконец приходит в себя. Переплетает пальцы и гладит чуть дрожащими движениями. — Я тебя разбудил? Прости, — Арсений мычит в ответ неразборчивую лабуду, Антон может представить, как при этом тот морщит нос и улыбается смазано. — Я не спал, — всё-таки отвечает через пару минут в полудрёме. — Не спал? Антон ещё раз проглатывает ком в горле. Снова пробегает прикрытыми глазами по королевским покоям, которые веками выглядят одинаково: и сейчас всё та же лепнина с серафимами под потолком, светильники, диваны. У Антона немного личных вещей, но на полке камина с рождения Оксаны стоит небольшой портрет семьи в круглой рамочке, рукописные грамоты и статуэтки с разных концов света. На столе, который даже не предусматривался как письменный, беспорядок рабочих бумаг. Всё в ночи такое, как и много лет его жизни «до». — Арс, — зовёт, уставившись в окно на безоблачное синее небо. — Что ты здесь делаешь? Мелкая нежная возня прекращается. Они оба замирают, пока по коже в испарине пробегают мурашки. Арсений за его спиной не дышит, хотя прижат всем телом. От мельком проскользнувшего осознания Антону страшно пошевелиться. Но на последней трезвой мысли всё-таки отодвигается в одно движение, выставляя перед собой руку. Арсений непонимающе хмурится, трёт глаза ребром ладони и немного щурится, смотря прямо на напуганного до бледности Антона. — Ты в порядке, Шаст? — У тебя клеймо на сердце, — вместо ответа вытягивает палец и смотрит на белый ожог. Арсений тоже опускает голову и видит его будто в первый раз. — Ты же казнил меня. Ты не помнишь? Поднимает взгляд, но не голубой с полупрозрачным сиянием — полностью чёрный. — Нет, — истерично лепечет Антон и отодвигается дальше. — Нет-нет. Ты ненастоящий! Закрывает лицо обеими руками, и новое прикосновение побуждает взбрыкнуть вновь. Арсений обхватывает его запястье, отодвигает от лица и заглядывает своими бездонными безднами в самую душу. Тянет уголок губ вверх: — Хей, ты чего? Мне больше не больно, Антон. — Не трогай меня! Снова кабинет. Дымный смог от курева, отчаяние с привкусом алкоголя на языке. Портрет с отломанной рамой перевёрнут полотнищем к стене, остальное отцовское разбросано по полу: Антон в очередном нервном приступе швырял папки и статуэтки, а те разлетались с жалобным грохотом о стеллажи. Камин не горит, Шастун никого не пускает из прислуги и сам не торопится зажечь — больше не чувствует холода. Поначалу накатывало часто. Всем разом: стыдом, страхом, отчаянием и одиночеством. В моменты, когда не находил среди обломков настоящего себя, психовал. И гнев поглощал до краёв. Только после бури не было долгожданного спокойствия. И Антон устало ждал, когда прекратится кошмар, в котором он потерялся, как крыса в лабиринте. А теперь слёзы не высыхают на щеках, не к кому пойти и искупить грех, что перманентно испачкал и не оттирается. Молитвы по ночам не умолкают, в башне под иконами умоляет не оставлять, ищет ответы, но изваяния святых молчат. Одиноко часами стоит на коленях и просит прощения, а потом бросается обвинениями в лица богов, ушедших от него навсегда. День, когда на пороге появляется Оксана с убранными в хвост волосами, Антон не измерит ни часами, ни солнечным циклом. Оно всё слилось в комнате с задёрнутыми наглухо шторами. Сестра молчит, проходя внутрь. И тянет на стол стопку бумаг. — Что это? — Доверенность, — чеканит коротко, взглядом не бегает, смотрит прямо на короля. У неё тоже глаза будто посерели со временем. — Совет кому-то нужно вести. И королевству нужен правитель. Это доверенность на меня, подписывай. Теперь точно стала взрослой. Украдкой Антон даже усмехается своим мыслям. Иррационально к сестре тянет давно забытым чувством. Это почти неприятно. Он так долго погружался во тьму, строил вокруг тот же хаос, что трепещет в душе, а тут она — с иголочки одетая, спокойная. Останется, если он попросит? Он хотел бы знать, что да, что не осуждает, что хотя бы она его понимает на уровне королевской крови. Перо приходится искать в куче мусора и разорванных писем. Антон размашисто ставит подпись, не читая даже договор. Благо, руки сегодня не дрожат — вчера их колотило невыносимых тремором несколько часов. В голове мелькали смазанные отрывки казни человека, которого он любил однажды. В бреду орал его имя, звал, а тот не оборачивался. Антон боится, что забыл его лицо. — Так ты… — Оксана мнётся уже с документами в руках, чувствует, что король снова не здесь, поэтому принимает скромную попытку заговорить. — Ты вернёшься? Однажды. Антон моргает пару раз. Думал, Оксана уже ушла, а она по-прежнему тут, стоит и хлопает большущими глазами прямо на него. Единственное, что может, — смотреть ей в глаза, ведь вопроса он не слышал. Антон качает головой неопределённо: можно счесть за любой ответ. — Королева Севера прислала письмо. Нападения в ближайшее время не будет, — хрипит он и по столу провозит смятый лист. Оксана хватает сразу и читает бегло по стройным острым буквам.

«Дражайшему королю Юга.

С трепетом в сердце выражаю Вашему Величеству своё почтение. Претенциозное нападение на Запад застало меня не у дел. Неожиданно и горячо, я восхищаюсь тем, что вы позволили себе сотворить: к моему прибытию кровь текла по копьям на земь ещё теплая. Хотелось бы думать, что Вам понравилось рубить головы моим людям, как и мне доставило удовольствие убийство старого короля. Я расстроена потерянными землями, но смиренно признаю Ваше господство. Восток отказался от борьбы и принял позицию политической зависимости, половина Запада всё ещё под моим контролем, хотя и та, и другая часть не лакомый кусочек. Наслышана и о Вашем советнике. Очень печальная история. Грею лишь мысль о том, что к этому я не приложила руки.

К чему это всё: приезжайте пировать, Антон Андреевич. Нас ждёт будущее великих правителей. Я дарую Вам Юг безраздельно, а Вы — присягните мне на верность, признайте во мне свою королеву и останьтесь рядом.

Останьтесь со мной, чтобы править Континентом».