Теа

      Аарону Хиллу собственная жизнь приходится по душе. Разумеется; всё, что пожелает, у него под носом оказывается не позже, чем через сутки от рождения его желания — будь то хоть хороший алкоголь или настоящие кубинские сигары, какая-нибудь симпатичная девчонка или голова какого-то придурка с окраины Сентфора, который на главаря «Драконов» как-то пытался рыпаться.       Двадцать четыре часа — как горящий дедлайн на любую прихоть. Меньше — да, но ни на миг больше.       Аарон Хилл для города — всё равно, что чёрная кошка. Только он не сам так считает. Такую «истину» ему доверяет красотка, которая невесть каким образом смогла пробраться в их казино и вилась среди его людей так, что сразу становилось понятно, за какие заслуги девчонку с аппетитной «тройкой» в лифчике провели в игорный зал.       — Точно, чёрный кот, — хохочет рыжуля, намазавшая рот красной, как стены вокруг них, помадой, пока Хилл под её смех опрокидывает в себя бурбон, а вместе с тем и ладонь роняет на коленку легкой добычи, которых в его жизни хоть пруд пруди.       Вишня у него ещё получит за то, что всяких сомнительных — пусть и довольно привлекательных особ — таскает в драконово «логово». Но потом…       — Ты чёрный кот, Аарон. Тебя, когда видят, боятся, чтоб ты им только дорогу не перешёл.       Услышанное Хиллу нравится; сразу становится теплее, будто корона, украшенная драконьими клыками, на его голове от солнца греется, а оттого греется и душа. И он бы усмехнулся девчонке, которая, видать, все дырки себе сегодня порвёт, но с ним в кабинете запрётся, что, да, «мне лучше дорогу не переходить»…       Но есть одно «но». Как, блять, всегда.       Он котов терпеть не мог, точнее, терпеть не мог, когда его с ними сравнивали. Странно, но и такое в его жизни было. Стараниями одной особы…       

***

      Она была ни о чём. Ужасно скромная, не раскрывающая рта ни разу больше, чем того требовалось, Аарон первое время думал, что она вообще немая. Глухонемая — угораздило же дуру выпереться на пешеходный переход именно в тот момент, когда Хилл из любименькой «импалы» выжимал десятки лошадей.       Девчонка чертыхнулась, когда чёрный дракон на чёрной машине затормозил так, что только каким-то чудом не вышиб переднее стекло башкой. Укутанная в короткое красное пальто, из-под которого как-то по-умственно-отсталому торчали концы клетчатого шарфа, худощавая блондиночка растеряла какие-то бумаги на пустой дороге и картинно схватилась за грудь, пятясь назад, на бордюр.       — У тебя, что, девять жизней?! — в окно ей гаркнул Аарон, меньше всего хотевший садиться за решетку из-за девки, не умеющей оглядываться по сторонам, и до того, как перепуганная вплоть до проглочённого языка барышня ему хоть что-то ответила, взялся за руль и объехал его потенциальную жертву ДТП.       Была осень. Четырнадцатое октября, до сих пор помнил, на дорогах — извечная сентфорская слякоть и сырость, от которой друг к другу липли молекулы влажного воздуха. Что уж при таком раскладе говорить про бумажные листы…       Он подъехал к Нортен-роад. Проверил подвески.       К шинам прилипли листы, растерянные этой клушей, выпершейся на переход. И чёрт, видать, Хилла дёрнул сорвать эти бумажки.       Не для того, чтоб выкинуть нахер. А для того, чтоб прочесть.       Текст. Какая-то пьеса; на листах следы грязи, повторяющие рисунок шин. И возле фраз «принцессы» стояли помарочки зелёных галочек вместе с именем, которое Аарон до сих пор сквозь зубы выпускает сразу как ругательство и молитву.       Теа Стэнфорд…              …Сентфор — город маленький, но и тут надо проявить чудеса дипломатии и баснословия, чтоб у людей с длинными языками, соколиными глазами и орлиными ушами что-то узнать.       Не умеющая оглядываться по сторонам девчонка жила на Броудс-стрит, в двадцати минутах от вокзала. Теа училась, как и все подростки, в сентфорской школе, откуда каждый год определенный процент «абитуриентов» приходил под руководство Хилла, готовый на любую беззаконщину.       «Принцесса» занималась в театральном кружке, себе на спинку взваливая работу бесплатной актрисы на праздниках в детских домах. И за ту, как позже узнал Аарон, ахеревавший от розовых очков, прочно сидящих на тонкой переносице Стэнфорд, Теа благодарна.       Он сразу смекнул — на девчонке и её «коллегах по труппе» ездят дядьки, зажимающие себе в карманы средства, выделенные кем-то свыше на организацию детских праздников в домах ребёнка. Платят Тее копейки, а она и рада тому, готовая чуть ли не пищать оттого, что на неё обратили внимание, что позвали в какой-то детдом за три пизды в проеденном молью костюме танцевать перед сиротами.       Наивная. Глупая. Малолетка.       И он, походу, ничем не лучше. Потому, что в самом деле за те же три пизды поехал двадцать первого октября в Праунс — город чуть покрупнее Сентфора, примерно в сорока километрах от главной площади. В тот день ливануло, как из ведра, а Аарон ехал по пустой магистрали, пока дворники, не переставая, смахивали с лобового стекла дождевые дорожки.       Наивный. Глупый. Старик…              …Вряд ли он внешне напоминал ребёнка, лишенного родителей. Не особо церемонясь с охраной, Хилл прошёл внутрь какого-то дома культуры при мэрии Праунса и на грохот веселой мелодии колокольчика, разрывающей старые пердящие колонки, дошёл до зала. Чуть посмотрел за девчонкой, играющей ту самую принцессу.       Блондинка по типажу на принцессу подходила прекрасно. Глазки огромные, зелёные, всё равно, что вставленные промеж век изумруды, она пухлые губы дула, когда её «похищали бандиты», бровки сводила домиком, когда её «запирали в подвале», и с натуральнейшей доверчивостью летела навстречу какому-то долговязому «принцу», который победил всех негодяев и спас красавицу.       Аарона подобные сюжеты за живое не цепляли уже не первый десяток лет. Но на поклоне труппы, когда Теа заглянула в зал, на человек сто максимум, и его увидела, когда вздрогнула сильно плечами, забыв, что на сцене, Хилл вышел.       Он в машине сидел с полтора часа, прежде чем дождь прекратился, Стэнфорд вышла уже без грима из дома культуры, а капли на лепестках спизженных с какого-то памятника цветов окончательно высохли.       Теа проглотила язык, когда он её встретил. Потом заморгала, залепетала какие-то там извинения, уже как неделю потерявшие свою актуальность — значит, узнала. Уже не плохо.       — Мадонне придётся потесниться, — только и сказал ей Хилл, отдавая цветы. Не его цветы. Не для неё цветы. Розы какой-то лопух купил и бросил к памятнику Линкольна в центральном парке. А Аарон, как и следовало человеку криминальному, их использовал в своих целях.       И спроси у него кто сейчас, не жаль ли, что девочке нормального букета не купил, то… не жаль.       Он её не знал. Теа чуть в обморок не хлопнулась, когда он её по имени назвал. От букета бы, гляди, вообще б окочурилась…              …К ноябрю возить её в Праунс вошло в привычку. Они встречались неподалёку от железнодорожной станции, где Стэнфорд не видел её отец, — конкретный тюфяк, слова во рту жующий соплями — а Хиллу было удобно парковаться, и ехали минут тридцать.       По времени — всё равно, что на электричке. Но Аарон хотя бы точно знал, что к ней никакие мужики — кроме него — не приебутся.       Теа говорила мало. Своих вопросов не особо задавала. И это Хиллу даже нравилось — сколько барышень пытались заглянуть в его подноготную, пролить свет на его «работу»… Это всё только отталкивало.       А Стэнфорд не лезла, куда её нос не дотягивался. И замечательно — и то, что у неё носик такой миниатюрный, и то, что умела свой интерес усмирить.       Покорнее девчонки Аарон никого не встречал. Никого покорнее и наивнее. Теа не вскидывалась, не возмущалась, когда рука Хилла промахивалась мимо рычага коробки передач и падала ей на колено, она только на миг прекращала свою болтовню про мечты стать великой артисткой театра и кино, забывая абсолютно, что таланты на сцене замечают, только когда таланты себя демонстрируют в постели.       Но ребёнок носил розовые очки. И линзы их, видать, были с «сильными» для неё диоптриями.       Теа просто слепла, когда думала о своём пути без терний и оврагов…              — …И, что скажешь?       Аарон не знал, что сказать. Всё так сложилось. Он терпеть не мог, когда Вишня появлялся в окружении грудастого эскорта, ему явно делавшему честь, но слова толком поперёк сказать не мог; казино, всё-таки, было не его детищем. Потому просто поджимал челюсти и напоминал товарищу, что нечего портить «Драконам» репутацию, рисуясь в узких кругах в качестве сутенёров.       Иными словами, все ахи-трахи — за закрытыми дверями и задёрнутыми жалюзи.       Но что-то пошло не по плану.       Теа пила «Куба Либре» за стойкой после очередной их поездки в Праунс — в тот раз её спектакль выдался особо удачным, да и девчонка буквально позавчера справила совершеннолетие.       Иными словами, девочка гуляла.       Он дёрнул только плечом в ответ на вопрос Вишни, который неподалёку от его лица курил толстоствольную сигару, — тоже мне, блять, барон.       — Что, Аарон, сегодня будет «плюс один» в копилку?       Хилл только хмыкнул, снова вопросы Вишни оставляя без ответа, и направился к актрисе, уверенный, что сегодня будет «плюс один», а Стэнфорд, до сих пор от его поцелуев в шею дёргающаяся, как под ёбанным напряжением в двести двадцать, узнает, что ей придётся с похотливыми продюсерами вытворять, если не бросит нахуй свои мечты о большой сцене…               …Но пролёт. Теа, которая за непозволительно долгий месяц себя ему не дала ни разу, даже пальцами, которая разрешала Аарону только в поцелуях душу ей выпивать, что после Хиллу в паху становилось чуть ли не до скулежа больно, не дала и в тот раз. И пусть была пьяная. Пусть сама скинула в его кабинете с Аарона рубашки, футболки, и даже осмелилась на то, чтоб языком очертить контур набитой на груди драконьей чешуи, отчего сразу же оказалась у Хилла на коленях, отшлёпанная до боли в ладонях и красноты девственных ягодиц, в какой-то миг Стэнфорд с него соскочила — хотя до того и не заскакивала.       — Аарон, — пыхтела она, впрыгивая в лифчик, из которого так бесстыдно вылетела какие-то минуты назад. — Поздно. Меня и без того, наверняка, папа уже потерял, не могу задерживаться, прости-прости, и не смотри так на меня, ты так на чёрного кота становишься похож, аж страшно, ну, отпусти меня, кот!..       Хилл позволил ей уйти только потому, что до последнего думал — девчонка прикалывается. Проверяет серьёзность всех его шуток, которые отпускал, когда Стэнфорд лизалась с ним в его же машине.       Аарон был серьёзен в каждом из своих слов.       Но и Теа не байки травила перед тем, как красной вылететь из его кабинета– как задницей, так и лицом…              …Он познакомился с её отцом. Поверхностно.       Какой-то там слесарь-механик с заиканием. Ни о чём. Тютя-вятя. Удивительно, как мистера Стэнфорда ещё не загнобили коллеги — потому, что когда Аарон к нему пригнал тачку, — больше для того, чтоб прощупать почву, чем проверить карбюратор, — то сразу смекнул, что на месте других механиков точно б про Брайана пустил какую-нибудь локальную шутку.       Он был ни о чём. Слабак, не поднимающий глаз и голоса. Смех, а не мужик. Удивительно даже, как смог заделать дочку, которая, что бы там Хилл не говорил, на сцене будто пробуждала в себе альтер-эго безумицы, способной рвать и метать — себя и остальных, на клочки, изнутри.       Но мистер Стэнфорд был трус. И такой же дочь свою воспитал.       Пока тюфяк копошился под капотом, Аарон чувствовал чесотку в кулаках. Дракон знал — если мужику вдарить, то он по ближайшей стене размажется соплями. Знал. И всё рвался проверить это дело на практике.       У Теи оказались «проблемы с папочкой». Но дело не в том, что отец её был слишком суров и жесток. И даже не в том, что отца у неё вовсе не было.       «Хотя, бля…», грешным делом подумал Хилл, «может, даже лучше б было так, чем такого считать за «пример»…».       Стэнфорд не знала мужского плеча в детстве. Оттого стремилась восполнить этот недостаток сейчас. Но зассала сразу, как кто-то, способный за своей спиной её спрятать, появился.       Потому, что выросла в откровенной слабости духа.       Теи в тот миг рядом с ним не было. Но Аарон её всеми фибрами возненавидел. За страх выйти из зоны комфорта и взять то, что Дракон ей почти было отдал.       Пора кончать пускать слюни на соплячку, ещё не выпустившуюся со школы.       Хилл, всё-таки, давно уже не в том возрасте, чтоб заглядывать школьницам под юбки…              …Её безынициативность была достатком, когда Теа сидела рядом с ним в машине и не скидывала с угловатой коленки его грубоватую ладонь, или когда рукой в гладящей ласке проводила по щетинистой скуле Хилла только после указа самого Аарона. Но когда девчонка, не рискующая даже посмотреть на него лишний раз, послушно прекратила мозолить глаза и канула, будто в омут, её безынициативность вышла самым конкретным проёбом Стэнфорд.       Она так же ездила в Праунс. Но уже на электричках, которые вечно сбивались со своего расписания. Как-то раз схватила даже пневмонию, пока дождалась вечерний экспресс до Сентфора.       Лечилась в городской больнице. Ровно этажом ниже, прям под палатой его бабушки…              …Хилл смекнул, что соплячка въелась под кожу, когда в один из вторников, окончив все дела на Нортен-роад, заехал в «Котёл» за бургером с двойным сыром и двинул в Праунс. Встречать или слишком амёбную, или слишком гордую Стэнфорд с ёбанной репетиции драмкружка, который окончательно «перебазировался» в другом городе уже как третий месяц.       Гнал по магистрали, уже сожравшей роговицу своей скукотой: слева — железнодорожные пути, справа — листва деревьев, которая глаз радует только с мая по октябрь. А сейчас февраль. Значит — совсем всё голо. Совсем всё пусто.       Из-за блондинистой суки, которой, походу, до него дела нет.       Всё происходящее… напрягает. Аарон смекает — всё, что с ним делается, можно назвать зачатками сталкерства. Нихера хорошего в этом нет. Особенно для лидера «Чёрных драконов», перед которым дамочки разных комплекций, мастей и возрастов сворачиваются в самые разные позы из камасутры.       Любую возьми — и трахай хоть до одури. Пока барышня в прямом смысле этих слов не забудет своё имя. А Аарон, если и трахает одну из десятка таких особей, думает, как бы было, если б раком под ним прогнулась блондинистая принцесса.       И одно только Хилла успокаивает — что в крайний день ноября Теа отпраздновала свои восемнадцать, и хотя б статус педофила ему не светит…              …Она реально его не ждала. Как, наверно, не ждала никогда. Замирает неподалёку от станции, когда под фонарём замечает чёрную, как дьявол, как дракон, «импалу», и будто бы в какой-то миг порывается вернуться назад, но Хилл уже берёт её за локоть.       На Стэнфорд — чёрненькая дублёночка. Короткая. И капронки. С юбкой до середины бедра. Знакомой юбкой в клеточку.       Аарон прекрасно помнил, как ахуенно кусок ткани украсил пол его кабинета где-то в начале декабря.       Ебануться. Для кого вырядилась?       — Садись давай.       И она садится. Как всегда. Безынициативная амёба. Ей скажешь под поезд кинуться — и она бросится. Скажешь ноги раздвинуть — и она на столе разложится в поперечном шпагате.       Аарон крепче сжимает руль, выезжая с парковки; и кому только оттого хорошо?..       …Теа на него пялится почти что все тридцать минут, что Праунс отделяют от Сентфора. Хилл на дорогу пялится. Что, можно подумать, сильно изменился? Вроде как, нет, всё тот же… Всё так же почти на десять лет её старше.       — Зачем? — спрашивает она, когда до её дома остаётся минут семь.       Остальное время ссала спросить. Остальное время мариновала его.       Хилл переключил передачу под рёв мотора, под рёв, засевший в горле рыком. Нет, она не трусливая амёба. Она равнодушная сука. Которая точно знает, нахера он за ней ездит в ёбаный Праунс; сколько бабла на один только бензин спустил с октября?       Аарон не сразу смекнул, что ей надо ответить. Что ей хочется услышать. Потому отыгрался — пролетел на всех скоростях мимо сентфорской станции, от которой Стэнфорд пешком топала до дома, и поставил себе целью припарковаться у неё под окном.       Пусть папочка ахуеет.       — Чтоб ты свою очаровательную задницу не отморозила, — кинул наконец Аарон под рык «импалы». — Или ты давно с воспалением лёгких не валялась?       Броудс-стрит короткая. Её дом — пятьдесят шестой по улице — уже мелькает где-то вдалеке светом единственного горящего окна на втором этаже.       Что, папуля бдит?       — Я думала, тебе нет дела…       Думала? Чем, блять, ты думала?!       — Правильно думала. Дела были в Праунсе, — Аарон дышал реже, чем ей в тот день пиздел. — Решил проверить «фортуна фатум», а тут и ты объявилась. Не обольщайся.       — Дела?       — Дела.       «Никак с тобой не связанные»       Теа опустила зеленые глаза. Кивнула головой, которую Аарон считал пустой, но оттого во многом и прекрасной. И протянула:       — Вот как… Ладно.       Будто бы обещала себе отыграться. И тогда у Хилла будто в носу защекотало от запаха газа, от надежды, что стена равнодушия дала трещину, и хоть что-то, кроме ёбанного повиновения, он из Стэнфорд всё-таки сможет выбить.       Забегая вперёд — хер он там что-то из неё выбил.       Остановились под дверью почти, что мотор чуть ли не по косяку двери стучал. Удивительно, как её батенька в штаны не наделал, когда на втором этаже качнулась занавеска, а в оконной раме однозначно мелькнула знакомая мыльно-рыльная рожа мистера Стэнфорда. Мало чем походящая на физиономию Теи.       Он посмотрел на неё. Она — на него. И в самый раз переползти на заднее сидение, порвать на ней капроновые колготки, трусики не снимать даже, а просто в сторону отодвинуть и взять, впечатывая её хорошенькую задницу в спинку пассажирского сидения. Чтоб хныкала, била ногами по спине, шею царапала.       И кончала. На нём.       У Аарона был принцип: девушек на счетчик он не ставил, но у Стэнфорд накапал охуительный процент.       Не дошло даже до того, чтоб Хилл под застёгнутой дубленкой сжал ей грудь. Актрисулька посмотрела на него всё тем же пустым лицом, в котором страх можно было различить, и бросила, будто ни к месту:       — Не смею больше задерживать, — а голос-то задрожал.       Хилл не знал, какого хуя не отшлепал девчонку прямо на капоте машины на обозрение соседям и слюнявому отцу Теи.       — Не задерживай, — и перекинулся через её колени, чтоб даже открыть девке дверь, которую надо было заблокировать.       Стэнфорд вдруг на него обернулась и посмотрела… самыми живыми глазами, которые Аарон у неё только видел. И то, только на сцене. Ебучие изумруды.       — Аарон. Это к хорошему не приведёт.       Нихера себе. Что-то она сегодня разговорчивая. Вот как фартит.       Хилл во рту почувствовал привкус железа; заместо жевательной резинки он зубами на эмоциях себе щеку чуть ли не перетёр.       И сам ведь знает, что с малолеткой ему не по пути: она — будущая звезда Манхэттена, которая популярности добьётся, только если сделается попросту экранной шлюхой, а, если не захочет ноги раздвигать, то всю жизнь будет трястись в электричках до Праунса, где за смешные десять с половиной долларов продолжит играть «принцесс». А он — будущий уголовник, которого когда-нибудь схватят с поличным прямо в его кабинете со всей скрытой в нём подноготной, и всё.       История, достойная пьяной посиделки, закончится. В этой машине.       Ему сквозняк бросил через открытую дверь в лицо снежинки, колючие, как иглы, как его голос:       — Я уже сказал тебе: не обольщайся.       И Теа, кажется, тихо выдохнула в облегчении. Что малолетка выпуталась из сетей двадцатисемилетнего мужика, любящего с ней мотаться по маршруту Сентфор-Праунс.       Давай-давай, беги. Пока не передумал тебя отпустить.       Она читала мысли, в этом Хилл, не особо верящий в потустороннюю херь, был уверен, как в собственном имени. И потому только вышла до того, как в голове у Аарона качнулись в поисках равновесия весы, на чашах которых — борьба и смирение.       Теа зашла домой.       Хилл себе говорил — тебе в маленькую влюбляться нельзя.       А он и не влюблялся. Он её просто захотел.       А хотеть — не вредно…       Аарон уехал, только когда в пятьдесят шестом доме по Броудс-стрит потух свет.       Уехал… И больше чёрную «импалу» на железнодорожной станции Праунса ни разу не видели.