*
— Не разговаривать, когда разговариваю я. — Не разговаривать, когда разговариваете вы. — Не есть, пока есть не начну я. — Не есть, пока есть не начнёте вы. — Не спать, пока не сплю я. — Не спать, пока не спите вы. — Посещать со мной все мероприятия. — Посещать с вами все мероприятия… какие, например? — Молчать! — рявкает Тэхен, устремляя на парня грозный взгляд. Тот замолкает мигом, и мужчина смягчается. — Ничего особенного. Банкеты, конференции, встречи с советом. Ты обязан присутствовать, как мой… Муж. Последнее слово вызывает у обоих реакцию. Парень прячет глаза. Тэхен свои закатывает. — А если я… Захочу прогуляться за пределами замка? — осторожно интересуется Чонгук и Тэхен вздыхает. — Не захочешь, — флегматично отзывается, усаживаясь в кресло, в котором утонул бы каждый. Кто не Тэхен, для которого это кресло и было изготовлено. — А если все же… — Только со мной, — прерывает, не сводя взгляда с парня. Юный. Целомудренный. Пугливый. Неужели никто, кроме Чимина с Юнги, не понимает, что такой Тэхену не пара? Ким Тэхен никогда не отличался от большинства представителей своей социальной прослойки. В меру высокомерный, в меру сдержанный. Он мог со спокойной совестью отправить слугу на казнь. Мог, не моргнув и глазом, пристрелить оленя. Мог разделать тушу медведя и испытать от этого удовольствие. Тэхен не повышает голос. Не начинает жаловаться. Не показывает положительных эмоций. Он действует. Без промедлений и без жалости. Чонгук же слеплен совсем из иного теста. Словно принц из южных сказок — он красив, добр и совершенно не умеет определять, кто ему друг, а кто — полная его противоположность. Чонгук здесь всего неделю, но уже успел показать свой характер. Он слаб, и это известно каждому. — Не ровня, — бросает в его сторону мужчина, заглядывая в чужие омуты, — ты мне не ровня. Чонгук в ответ на такие слова вздрагивает. Юный. Пугливый. Целомудренный. Слабый. Нерешительный. Истеричный. Кутающийся в теплые халаты днями, а в одеяло — ночами. Чонгук скучает по теплу, по солнцу, по своей родине, что далеко за пределами сурового севера. Тэхен же находит это жалким. Чонгук родился в мире, где слабость поощряется. Где она служит символом превосходства. Не привыкший к тяжёлой работе, избавленный от серьёзных обязанностей. На своей родине Чонгук был к месту. Изучал философию, рассматривал картины, усваивал этикет. На своей родине Чонгук мог стать кем-то значимым, родившись в правильной семье и усвоив правильный образ мыслей. На родине же Тэхена — Чонгук — вечная обуза и свидетельство королевской слабости, обреченный и обездоленный. Вечная жертва. Насмешка судьбы. Ошибка природы. На севере таким, как Чонгук, нет места. Они здесь не выживают, а если чудо и случается, то оставляют от себя оболочку, жить в которой по силам не каждому. Тэхен должен научить Чонгука. Должен стать ему наставником. Должен ввести в новое для него общество. Стать ему хорошим мужем, что бы это ни значило. Но он не желает об этом и думать. Тэхен сам жертва, связанная по рукам и ногам контрактом, заключенным в начале его жизни. Он пошел на это добровольно. Он сам ответил согласием, когда отец поставил его перед выбором. Тэхен выбрал Чонгука из двух кандидатур. Ему было одиннадцать и это единственное, на что он влиял в то время. Когда-то давно этот брак был выгоден для обеих стран. Одни получали товары, другие — защиту. Сейчас же, когда на земли Чонгука пришли болезни, унесшие жизни восьмидесяти процентов населения и большую часть урожая, сделка оказалась для страны Тэхена убыточной. Он получил мужа, однако страны, откуда он родом, больше не существует. Нет зерна, нет хлеба, нет шелков, что искусно вышивали и отправляли в холодные и теплые страны. Остался лишь мальчик семнадцати лет, что смотрит на него глазами оленя, а еще сделка, разрушить которую никто не вправе, ведь люди, ее заключившие, отправились в мир иной под защиту Одина. Никто не способен изменить и ее условия. Маленький мальчик, с рождения готовящийся стать его мужем и потерявший родителей, теперь на него полагается, и Тэхен не сильно доволен этим. Он хочет вернуть себе жизнь и не хочет в ней лишнего. К несчастью для Чонгука, он не найдёт у мужа ни любви, ни ласки. К несчастью для Тэхена, только это Чонгуку и нужно. Они не сойдутся. Ни в этой жизни, ни в следующей. И все же им предстоит работать, чтобы обеспечить стране Тэхена комфорт и благополучие. Чтобы помочь Чонгуку начать новую жизнь в новом для себя обществе. Общество это не оказалось поддерживающим, не оказалось и любящим, но выбирать Чонгуку все равно не приходится. — Я не хочу знать, что ты ноешь, — ставит перед фактом. — Не хочу ничего знать о тебе, но тебе придется следовать правилам, пока ты находишься здесь. Надеюсь, для тебя это не станет слишком трудным. Надеется, ему не придется проводить с Чонгуком много времени.*
Его ненавидят. Его все здесь ненавидят. Чонгук смотрит в окно с чувством тоскливого смирения, с ощущением утраты корней и просторов. Он больше не Чон Чонгук, принц небольшого королевства в юго-восточной части планеты. Больше не любимый и единственный сын заботливых и тактичных родителей. Больше не друг и брат для каждого в стране, едва превышающей миллион душ — людских и животных. Чонгук больше не там, где ему было так комфортно с рождения, и он понимает, что никогда не вернется туда. Домой. У него больше нет дома. Родители погибли. Большая часть сограждан — также. Остальные доживают последние дни или месяцы. Остаток имущества разграбили кочевые разбойники. Остаток души Чонгука украла пурга и стужа новой обители. Лекарства нет. Ни от болезни, что люди причудливо именуют «болезнью солнца», ни от раздирающего в клочья отчаяния. То, что начиналось жестоко — с язвами на теле, с жуткими родинками, с боязнью солнца и головокружением превратилось в еще более жестокую трагедию. За считанные недели, а не месяцы, население узнало о том, что солнце способно жечь, способно и ранить. Они узнали, что так приятно греющее раньше, теперь, с аномальным изменением климата, оно способно убивать, сметая в мгновения. Новую болезнь ученые назвали лихорадкой, население же окрестило еще проще — болезнь солнца. Сути это не меняло, ведь тот кошмар, с которым она в этот мир входила и с которым она его покидала, пояснения не требовал вовсе. Говорят, что умирает от болезни каждый. Только не каждый до того момента, как твоей болезни дадут имя, доживает. То население, что с ним столкнулось, знает не понаслышке. Лишь через сотни лет человечество узнало причину возникновения и развития лихорадки. Узнало, что она не заразна. Узнало, почему нагрянула. Узнало, как спастись, и почему целой нации не удалось это сделать. Чонгук чувствует, что сердце, трепетно бьющееся в ожидании дня нового, из его груди вырвали. Взамен же поставили пустышку, что в силах поддержать тело, но едва ли душу. Он больше не знает, как жить и как улыбаться. Больше не в состоянии видеть хорошее и не в силах избавиться от видений страшного. Чонгук измучен. Своими неоправдашимися надеждами — он рассчитывал на теплый, несмотря на страну, прием. Своими оправдашимися страхами — опасался, что может не понравиться мужу. Своими мучительными мечтами о будущем — он хочет вернуться, не желая оставаться в статусе куклы. Чонгук любит свободу. Он хочет принимать решения о своем досуге, хочет иметь компаньона для долгих бесед, хочет иметь книги и фортепиано. Он хочет столько, что впору записывать, но на все просьбы встречает хмурый и презрительный взгляд мужа. Иным господина Ким Чонгук и не видел. Ким Тэхен старше его на целых тринадцать лет, что для семнадцатилетнего Чонгука настоящая пропасть. Они различны во всем. Родной язык господина Кима — шведский, Чонгука же — итальянский. Друг с другом они говорят на английском, так как оба из благородных семей и изучали его. Остальные же в замке с ним даже не разговаривают. Понимая язык, они совершенно ясно отвергают попытки Чонгука сблизиться. Он словно с пустотой разговаривает. Ему не к кому обратиться, не кем быть услышанным. Для ярого экстраверта Чонгука — это подобно пытке. Любимая манера общения господина Ким — холодная сдержанность, Чонгука же — теплая открытость. Чонгук не может проявлять себя в полной мере, сталкиваясь на ежедневной основе с такой хмурой личностью. Господин Ким его подавляет, и Чонгук не знает, как перестать бояться его. Господин Ким подобен стуже, что бушует за окнами, и в его присутствии Чонгуку неизменно становится холодно. Ким Тэхен, словно зная об этом, проводит часы в покоях Чонгука, даже если ему остается лишь разбирать в его присутствии бумаги и заказывать ужин. Они никогда не говорят, сколько бы времени ни провели рядом. Хобби господина Ким — охота, Чонгук же предпочитает ей чтение. С детства он страшится убийств и не выносит крови. Каждую неделю муж уходит, возвращаясь с мешком мертвых зайцев, порой принося оленей. В такие моменты Чонгук отворачивается, слыша презрительное хмыканье и краснея от насмешек всем телом. Король Ким не скупится на грубости, а еще ему не присуща сдержанность, ведь и наедине, и в толпе людей он Чонгука высмеивает. Так долго и так тщательно, что добивается слез на его по-детски невинном личике. А добившись, проходит мимо, подав платок, которым после остается лишь вытереть слезы. Этот платок тоже схож с насмешкой, но Чонгук не смеет отвергать его. Ведь и в ночи, и при свете дня он мучительно понимает одну истину. Если Тэхен не любит его и способен на подобные гнусности, то Чонгук готов костьми лечь ради такого насмешливого подарка. Каждый платок он тщательно прячет от тех, кто способен найти их. И каждый лелеет в своем сердце, как то единственное, что пятнают лишь слезы. Чонгук невиновен. Невиновен в том, что изнежен, что обладает иными склонностями и приоритетами. И все же трагично ломается под каждым взглядом и предсказуемыми издевками. Чонгук не выходит из комнаты, что для него выделили в конце замка и подальше от глаз, что могли бы заметить его. Слишком хорошо помнит ответ на свой вопрос о желании из покоев выйти — «Только со мной». С королем он выходить не намерен, ведь сколько насмешек получит он в этом случае, узнавать не планирует. Да и тот явно не горит желанием выходить с ним куда-либо. Но он обязан встречать Ким Тэхена, обязан быть по его правую руку на совещаниях, обязан выслушивать о себе нелестные комментарии, знатью произнесенные. Его спасает одно — он имеет право притворяться непонимающим. Муж в такие моменты лишь сдержанно кивает, никак чужую грубость не комментируя. Позволяя сотням и тысячам глаз пускать в Чонгука стрелы, пока сам он стоит изваянием. Нельзя броситься на обидчика, нельзя и отвернуться. Первое — опорочит репутацию мужа, второе — его собственную. Это обидно. Обидно понимать, что ни слезы, ни мольбы не смогли бы вынудить мужа за него вступиться. Это так банально и вместе с тем так унизительно — пытаться получить хоть каплю ласки и защиты от того, кто по статусу мужа обязан давать ее без условий. Чонгук мечтал о браке. С самого детства зная, что предназначен королю Ким, мальчик грезил их встречей. Родители говорили, что тот полюбит его. Что ему, Чонгуку, бояться в его обители нечего. И утром и ночью они шептали ему сказки о снежных просторах, и маленький мальчик с огромными глазами их слушал. Затаив дыхание и потревожив душу, он лелеял в сердце образ, что оказался не сопоставим с реальностью. Порой он получал от короля портреты, взамен которых посылал и свои тоже. Часами разглядывая каждую черточку с каждым годом преображающегося облика, Чонгук находил в Ким Тэхене прекрасное. Он влюбился до того, как того встретил. Влюбился в истории о его стране, в добрые слова о нем, в решительный взгляд, что смог отразить на портретах художник. Чонгук влюбился и полюбил образ, который так бережно ткали для него окружающие. А затем встретился со своим идолом, и тот оказался не похож на того, кто являлся Чонгуку в мечтах и грезах. Годами он видел жесткие черты, замечал неподдельную строгость, но ни мыслью, ни словом не мог оскорбить человека, ему предназначенного. Не мог указать на волевой подбородок, символ решительности. Не в силах отметить взгляд, по цепкости крепче орлиного. Не желал распознавать жесткость фигуры, свидетельство грубости. Все это казалось ему обыденным. Правильным. Ведь нет ничего плохого в том, чтобы создавать впечатление и не подкреплять его. И все же в этот раз все оказалось иначе. В этот раз образ совпал с реальностью. И тогда он понял то, что понимать не хотел бы — в этот раз звезда удачи его оставила.*
— Он вообще выходит? — хмуро интересуется Фредерик, посол из Италии, нашедший время разузнать о сплетнях. Он здесь всего неделю и большую ее часть провел с Ким Тэхеном, решая межгосударственные вопросы, и все же нет-нет да слышал одну или две мысли о южном мальчике, потерявшем родину и оставшемся на попечении мужа. В свое время он наделал шума, пока мир вновь не погряз в собственных проблемах и горестях. Но месяца три назад о нем говорили без умолку, а сам Фредерик навязался в послы именно в это нелюдимое государство отчасти из желания узнать его устои, отчасти из стремления разузнать о мальчике. — Это не ваше дело, — коротко отрезает Тэхен, переставляя пешку на квадрат дальше, не проявляя особых эмоций. Они играют в шахматы часами. Ежедневно и с особым усердием. В одни дни побеждает Тэхен, в дни иные — Фредерик. Так они собираются с мыслями. Так они находят решения. Затем они имеют обыкновение садиться за совместное рассмотрение карт и ведение переговоров. — Зато это дело ваше. Не думаете, что стоит поговорить с ним? Как там его зовут? Чонсок, вроде. — Чонгук, — поправляет, сжимая челюсть, Ким. — Нам стоит закрыть эту тему. — Он — ребёнок, — напоминает посол Италии, отрываясь от игральной доски, — а вы относитесь к нему как к пленнику. Что скажут о вас дальние государства, когда узнают, что вы творите с собственным мужем? — Вы мне угрожаете? — свирепо вырывается из чужого рта, и Фредерик усмехается. — Отнюдь, король Ким, я лишь напоминаю вам о важности репутации. Все в замке знают, что вы ни в грош его не ставите, и поддерживают вас. Ваши соседи, в свою очередь, по суровости не уступают здешнему климату и им невдомек, как обращаться с мужьями, но южане... О, южане — совсем иное дело. Мы куда щепетильнее в вопросах брака, чести и долга. А еще мы знаем о достоинстве. Не боитесь прослыть зверем? — Не боюсь ничего, что не противно природе, — шипит Тэхен, хватаясь за трость, что в последнее время носит с собой бессменно, — а если вы, со своими южными манерами, станете и дальше учить меня жизни, нам придется прекратить сотрудничество, и ваши угодья потеряют больше, чем наши военные. — Я лишь предупреждаю, — поднимает руки мужчина, вставая из-за стола в тронном зале, — не имею ничего дурного в помыслах, и все же вам стоит быть осторожнее, чтобы досужие сплетни не распространились по миру. Вы безрассудны, а подобная взбалмошность приводит к проблемам. Слышал, советник Пак настаивает на том, чтобы вы подумали насчет улучшения его положения. — Я учту ваше мнение, Фредерик, — с шипением вырывается из чужого рта, и собеседник качает головой в сожалении. Это был последний разговор двух мужчин, в результате которого послу пришлось вернуться в свои пенаты поспешно и без почестей. Напоследок он все же успел заглянуть к молодому мужу. Заглянул в его печальные очи, оценил чрезмерную стройность фигуры, вздохнул и принял решение, не переговорив с ним. Фредерик всегда был чрезвычайно добрым. Слыл чудаком и мало кому за пределами Италии нравился. Зато на него всегда могли положиться — что король, что его подданные. Этим он снискал любовь и народа, что в противном случае счел бы его чрезмерным, и правительства, уважавшего его за верность долгу. Уезжал он с тяжелым сердцем, а ровно через неделю по миру проносится известие: король Ким, правитель Швеции, предпочитает наказание молчанием, морит мужа голодом и скукой, а еще совсем не умеет сострадать и надеяться. Изменения себя ждать не заставили.*
— Мы теряем союзников! — шипит Тэхен, опуская на стол кулак с громким звуком. Чимин, сидящий на противоположном от мужчины краю, закатывает глаза в раздражении, и правитель замечает это, бросая полный ярости взгляд в своего советника. Будь тот чуть менее несгибаемым и чуть более эмоциональным, давно бы уже словил сердечный приступ в такой компании. Но Чимин встречает чужую агрессию спокойно. — Хочешь сказать, что не ожидал этого? — изгибает бровь советник, играясь с пером, которым писал письмо, пока в его кабинет на крыльях фурии не влетел правитель и поучаемый по совместительству. — Фредерик скользкий, как змея, и этого ожидать было можно. И все равно я не думал… — Не думал, что? — Не думал, что все воспримут это в таком свете, — возмущенно отзывается мужчина, и Чимин восхищенно присвистывает. — Не думал? Какой же ты ублюдок, бога ради, — шипит, глаза закатывая снова, и уже по привычке. — Парнишка тебя боится до ужаса, а ты считаешь, что люди должны воспринимать ситуацию не так, какой она по сути и является? Ты в своем уме? — Я. Просто. Хочу. Спокойствия. И чтобы он не мешал мне. — Я тебе говорил, что он слаб? Говорил, что не подходит тебе? — смеряя его суровым взглядом, отмечает Чимин, и Тэхен кивает. — Потому что он — ребенок. И все видят в нем именно ребенка, а в тебе — жестокого дядьку, что решил держать его, как свой сувенир на привязи. То, как очевидно он влюблен в тебя, ситуацию проще не делает, знаешь ли. — Он не… — начинает резко Тэхен, чтобы быть не менее резко прерванным разбушевавшимся мужчиной. — Он — да, и для всех, кроме тебя, это очевидно. — И что ты предлагаешь? — вздыхает Тэхен, сжимая в кулаки руки. До нелепого глупая ситуация, которая неожиданно влияет на его правление. Ни разу в жизни не мог он подумать, что Чонгук, который вообще ничего из себя не представляет, может доставить столько хлопот. Но вот прошло четыре месяца с его появления, и по его милости Тэхен в гуще проблем. — Меня даже на званые ужины не зовут, — обиженно вырывается из этого по всем параметрам стойкого мужчины. — Ты никогда не ходил на них, даже, когда приглашали. Не велика потеря, — отзывается Чимин, крутя перо в руке намного активнее. Он прав, понимает Тэхен, но все же вздыхает. — Но это не значит, что не хотел. И тогда Чимин поднимает на него взгляд, едва не роняя письменную принадлежность на пол. — Я ослышался, или ты только что… — в неверии начинает он, и Тэхен опускает взгляд вниз и в сторону. — Я просто не знал, как с ними беседовать в неформальной обстановке. И тогда Чимин взрывается смехом, едва не падая со стула и, наверняка, чувствуя себя на восьмом небе. Тэхен, смотря на него такого, едва не нарушает свое правило не бить подчиненных и соратников, соответственно. Чимин едва ли легкие свои не выплевывает, сгибаясь пополам от смеха, а затем поднимается, утирая слезы. — Большой злой волк боится светского разговора? — уточняет, чтобы получить кивок, который так и кричит униженностью. — А меня спросить не але? Сказать «о, мой дражайший и любимейший советник Пак Чимин, помоги мне найти новых друзей в этом жутком и суровом мире»? И все бы сразу решилось. Как и твоя проблема в настоящем, не отвлекаясь от темы. Тэхен, чуть было не выставивший своего «дражайшего и любимейшего советника» на выход, невольно обращается в слух после заключительной части. — То есть? — осторожно уточняет. — То есть у меня есть для тебя две новости. С какой начнешь? — С хорошей, — справедливо полагает для своего душевного равновесия мужчина. — Тогда готовься, ведь она очень хорошая, — предупреждает мужчина. — Все тебя полюбят. И намного сильнее, чем прежде, учитывая то, что раньше тебя любили не очень, а боялись прям без меры. — Допустим, — кивает Тэхен, идя на компромисс со своим желанием быть устрашающим для безопасности внешних границ. Все же нет разницы, не нападут на королевство из-за того, что правитель пугает, либо из-за того, что слишком сильно его любят. — А плохая новость заключается в том, мой сладкий, что тебе придется стать Чонгуку мужем. И не просто мужем, а заботливым партнером. — Это как? — выпадает в осадок мужчина, чувствуя горечь, что не дает ему мыслить слишком уж здраво. — Води его на свидания, дари цветы, будь с ним вежлив. Слушай его, в конце концов, — закатывает глаза советник, смотря на него в сомнении. — Не уверен, что справишься, но попробуй. Можешь придумать свой способ, не такой банальный. — Я не буду этого делать, — сквозь зубы шипит Тэхен, опускаясь на стул, и вокруг него едва ли не грозовое облако разрастается. Не то чтобы Тэхен не знает, как нужно заботиться о партнере… Хотя нет, все верно, он не знает. И узнавать не хочет. Он — взрослый мужчина. Он, в конце концов, правитель. Он не должен ходить на свидания и держаться с парнем за ручки. В их среде приняты договорные браки, в которых подобное не обязательно. И у Чонгука с Тэхеном именно что договорной брак, не требующий заботы и нежности. Тэхену неприятно. Ему противно. Ему, бога ради, не по статусу увиваться за принцем богом забытого королевства. — Но он — твой муж, — словно отвечая на все его возражения, возникает Чимин. — Тот, что в глазах общества заслуживает твоей заботы. Мы живем в вечном холоде, но даже у нас верят в сказки. Король, что спасает принца и окружает его заботой, станет в глазах общества кумиром. Король же, отвергающий принца, предстанет для них злодеем. Я прав, не так ли? И говорил я тебе это месяцами, а не неделями. Тебе нужно в корне поменять свое к нему отношение, иначе ничто не спасет твою империю от провала. Люди могут быть очень сплоченными, когда дело доходит до помощи тому, кто в ней нуждается. — Я не согласен, — возражает мужчина, но уже менее активно. Все именно так, как Чимин и толкует, и он не может отрицать истину. — И все равно сделай это. Ты потеряешь все, если будешь цепляться за пережитки прошлого. — Я. Не. Цепляюсь, — рычит мужчина, и Чимин поднимает в защитном жесте руки. Слова его, тем не менее, звучат агрессивно. — Твой отец не любил твою мать, а твоя мать любила вашего конюха. Они оба не любили тебя. А ты не любил их. Ты вообще не представляешь, что такое любовь, ведь не видел ее. Но у тебя есть шанс испытать это чувство. Я знаю, что говорил, что он не подходит тебе, но теперь твое правление находится в его руках. Если ты с ним не сблизишься, то потеряешь все. От тебя уже отворачиваются, и все станет хуже. Их уважение и страх не будут длиться долго, ведь многие из них счастливы в браках. Они не понимают тебя и никогда не поймут. Здесь, на севере, заботятся не так, как на юге. Мы суровые, мы жесткие, мы, в конце концов, ледяные. Но мы все равно умеем быть нежными. Тебе тоже предстоит научиться этому. Открой свое сердце, Тэхен. Позволь себе увидеть, что ты уже испытываешь к этому парнишке, к которому никого, кроме себя, не подпускаешь. Чимин не дает ему возможности ответить. Не позволяет ему вставить и слова, поднимаясь и выходя за дверь. Тэхен не поведется на эти манипуляции. Точно не поведется. — Мин Юнги! — орет второму советнику, практически уверенный, что тот спит и сейчас притащится к нему сонный, злой, как черт, а еще готовый исполнять приказы. Убить первого советника, к примеру. Однако, когда вместо Мин Юнги на пороге его кабинета появляется Чонгук, все приказы вымываются ветром. Тот выглядит сонным, уютным и до ужаса трепетным. За эти месяцы Тэхен успел не раз увидеть его в таком состоянии, но теперь от этой картины он замирает. — Я слышал крики, и… простите, — шепчет парень, прикрывая за собой дверь спустя мгновение. Уверенный, что потревожил не вовремя. Чтобы спустя еще одно услышать громкое, но уже не настолько грубое. — Чон Чонгук, живо вернись обратно! Слова Чимина, как бы абсурдны в своей наивности ни были, смысл имеют. Это он понимает спустя три дня бесконечных размышлений, в которые доводит Чонгука до трясучки своим изменившимся в раз поведением. Видимо, его пугает столь тщательное к нему внимание, но королю, испуганному предстоящим событием, страшно не меньше.*
— То есть теперь вы будете притворяться, что я вам нравлюсь? — тихо переспрашивает Чонгук, чувствуя себя еще более униженным, чем прежде. Ким Тэхена же это, как и ожидалось, не волнует. Они полные противоположности, и мужчина даже представить не может, насколько его слова оскорбительны. Насколько они, в основе своей, жестоки. Его первая любовь, тот, кого он любил в то время, когда понятия не имел, что способен на это, будет лишь притворяться, но никогда вести себя искренне. Лучше уж продолжал и дальше относиться к нему с ненавистью. Ведь тогда Чонгук мог не обманываться и знать — счастливый конец им не светит. Теперь же он будет вечность томиться желанием, чтобы объятия стали любовными, а слова — искренне-нежными. А ведь он почти свыкся с мыслью, что ничего в их односторонней трагедии не изменится. — Раз уж ты заварил кашу, тебе ее и расхлебывать, — отвечает Тэхен, и Чонгук кидает на него быстрый взгляд, чтобы понять, что он вообще хочет сказать этой фразой. Каша? Да он сроду не ел кашу. Ее ели их слуги, так как это простая пища для тех, кто не может позволить себе питаться лучше. — Вы имеете ввиду, что я беден? — предполагает, не зная, сколько будет продолжать терпеть от него суровую правду. — Мне плевать на твое состояние, — резко бросает мужчина, впиваясь в него нечитаемым взглядом. — Богат ли ты, беден ли, меня это не заботит. Но ты создал проблемы и теперь поможешь мне решить их. Тебе ничего особенного делать не нужно. Просто притворись, что тебе приятно мое общество. — Нам не поверят, — впервые на своей памяти перечит этому мужчине парень, и Тэхен складывает на груди руки, дабы казаться властным и влиятельным, коим, по сути, и является. — Я — королевская особа. Я — правитель по праву рождения. Я заслужил свое место, лишив жизни троих младших братьев. Я — жесток и несгибаем. Никто и никогда не решит, что я могу притворяться, что мне кто-то нравится. — Но сейчас мы на одной стороне? — осторожно уточняет, потому что быть противником Ким Тэхена страшнее смерти. Тот, словно вынужденно, все же кивает. И Чонгук успокаивается. Потому что у него нет выбора, но не потому, что Ким Тэхен заслуживает доверия. Доверять нельзя никому в замке и это Чонгук, что был обижен сотни раз за несколько месяцев, понял весьма отчетливо. Пусть он мал, пусть глуп и наивен, но узнал, спустя время, что нельзя быть доверчивым, нельзя быть и слабым. За его спиной никого нет, и если в первые месяцы он еще мог по наивности надеяться на то, что за ней есть Тэхен, то теперь он не вправе. Слишком высока цена подобных заблуждений, и платить ее Чонгук не в силах. Он не замечает, каким взглядом смотрит на него Тэхен. Не замечает и того, на что тот пошел ради репутации королевства. На немыслимое, на невыполнимое. Гордый и несгибаемый Ким Тэхен согласился врать ради того, чтобы не потерять союзников. Согласился заботиться о том, о ком не хотел, о ком заботиться ему и не следовало. И вот вам вопрос: что станет ключевым на данном этапе, учитывая все, что вы теперь знаете, верите ли вы в то, что король безучастен?*
— Поставки с Эмиратами нам больше не светят, — говорит лысый мужчина, что уже годы отвечает за отношения с этой страной. Тэхен, сидящий во главе стола, смотрит на него с немой угрозой во взгляде. Бесплодной, голой, ничтожной в самой основе. Он ничего не может сделать. Ни этому мужчине, ни Эмиратам. — Они не хотят работать с «настолько гнусным человеком, что сама земля, по которой он ходит, должна прогнить насквозь». Прямая цитата, — изгибает бровь мужчина. Никто в помещении даже не дышит секунд тридцать после столь громкого заявления. — У кого есть другие варианты? Предложите, пока я не оторвал вам всем головы и не вырвал с суставами руки, — шипит Тэхен, частично усмиряя свой буйный характер. Тот требует от него закатить истерику, а затем и бойню, чтобы показать, что так общаться с Тэхеном никому не позволено. С Тэхена станется отрубить голову и гонцу и тому, кто это послание через него отправил. Но он сдерживается. Силой небес держит он себя под контролем и лишь краем глаза вновь замечает, насколько зашуганным в такой обстановке Чонгук выглядит. — Мы можем… — начинает Чимин, но Тэхен прерывает его, поворачиваясь к мужу и грубо бросая ему. — Иди отсюда. И Чонгук, словно тень, сбегает из комнаты, не забыв напоследок бросить в его сторону взгляд, полный слепой благодарности. Никто на подобное уже не реагирует. В последние недели Тэхен стал отсылать Чонгука уже после первых минут совещания. Зная, как всегда они заканчиваются, он решил позволить нежному по натуре Чонгуку не видеть крови и драк, в которые его муж вступает еженедельно. Раньше он этого не делал из принципа – Чонгук должен видеть общество, с которым теперь связан. Поговорив же с Чимином, от этого принципа он решил отказаться. — Мы можем связаться с Египтом, они пока не заняли сторону. Мы можем склонить их на свою, навестив в будущем месяце. Слышал, что принц женится. Мы будем там к месту, — продолжает первый советник, словно ничего и не было. Тэхен в ответ на эти слова кивает. — Хоть кто-то из вас работает головой, а не задницей, — ухмыляется, чувствуя себя внезапно легко и спокойно в отсутствии Чонгука, за которого стал переживать теперь, когда приходится его не только слушать, но и слышать. Причем внимательно, чтобы в будущем эти знания использовать, пуская пыль в глаза знати. Тэхен кажется им всем хорошим мужем, чудом переобувшимся в воздухе. Это выглядело бы фальшивым, не замечай они непритворной любви в глазах короля, что иногда просачивается, стоит ему хоть немного ослабить бдительность. — Пошлю запрос, и в течение пары недель мы сможем вылететь, — отвечает Чимин, заставляя всех выдохнуть. Мало ли что могло произойти, не найди советник выход. Тэхен не славится своей сдержанностью, а сострадание и вовсе черта, что в нем отсутствует. С недавних пор все поменялось, но в отношении лишь одного человека, которого, как назло, нет в комнате. — Мы должны решить вопрос с Эмиратами как можно скорее, — отзывается мужчина, что всегда был на стороне короля, и Тэхен переводит на него взгляд. — Если правительство посчитает, что вы не можете руководить королевством, у нас будут проблемы. — И как ты предлагаешь это сделать? — раздается один из голосов в зале. — Давайте в Египте устроим шоу. Нам нужно показать, что королю можно верить. Египет красив и влиятелен. Туда съезжается знать со всех уголков мира. Нужно показать послам, что Его Величество не изверг. — То есть ты повторяешь слова первого советника, — с насмешкой упрекает один из лордов, и Тэхен вздыхает. Чертово собрание. И дня не могут продержаться, чтобы не поддеть друг друга. Не удивительно, что мужчина взрывается, и начинается словесная потасовка. Кто-то приплетает мать, кто-то братьев. Кто-то и вовсе грозит разорвать торговые отношения между семьями. Король, стоя в центре бушующей толпы, коротко улыбается. — Хорошо, что теперь ты позволяешь Чонгуку уйти, — возникает с ним рядом Чимин, и Тэхен переводит на него взгляд. — Ему такое никогда не нравилось. Да и тебе перестанет, когда ты поймешь, что намного приятнее жить в спокойствии, чем в вечной войне всех со всеми. — Я никогда не приму этой позиции, — спокойно отзывается мужчина, смакуя прелесть кровавой распри. — Мы рождены, чтобы сражаться друг с другом. За еду и за землю. Так говорил мой отец, а до него — его отец. — Звучишь, как австрийский художник, — настороженно произносит друг, и Тэхен переводит на него взгляд, полный непролитой крови. — Он давно мертв, а я жив и хочу властвовать. — Даже если Чонгук пострадает? — уточняет парень, и Тэхен замирает, вспоминая глаза, полные благодарности. Глаза, что не ведают жестокости, но закалены в страхе. Не то чтобы в самом центре своего черствого и лишенного покоя сердца ему не жаль его. Только в его мире и в мире тех, кто сейчас устроил резню в тронном зале, есть лишь ты и тот, кому ты всадишь нож в печень. Да, у тебя должна быть смирная жена, что родит тебе сына и постирает рубашку, да девица побойчее, за которой можно вдоволь поволочиться, пока жена не в курсе, но жалости ты испытывать не должен, не вправе, да тебе и без надобности. Ведь если жалость займет первенство в твоем сердце, то лишь смерть сможет избавить тебя от нее. Это каждый знает, и потому, что знает, не смеет задавать вопросов, подобных этому. Не бросая и слова, Ким Тэхен, что зовется великим, кидается в гущу событий, чтобы изведать крови, по которой в действительности тоскует сердце. А что до Чонгука? Чонгук — мужчина. Значит действовать он должен в соответствии со своим предназначением и своим долгом.*
— Скоро мы приземлимся, — шепчет Тэхен парню, прижавшемуся к его боку. У парня этого большие глаза, смуглая кожа, хрупкое, но сильное тело. У парня этого совсем нет ожиданий от нового общества, но в целом он рад и доволен. В целом ему не на что жаловаться, ведь он здесь, а не в своих покоях, что надоели ему до чертиков. Поэтому он кивает и обращается в слух, как того правила приличия требуют. — Когда это произойдет, не отходи от меня ни на шаг. Копируй мои движения, находись в тени и не прекословь. Что бы я ни делал, — вздыхает, и Чонгук, смотря на своего мужа, испытывает дикий ужас вперемешку с чувством надвигающейся трагедии, — и что бы ни сказал тебе, оставайся спокоен. Они находятся высоко в воздухе. Личный пилот королевства управляет плавно, их не качает, и даже шампанское, что стоит тут же, колебаться не думает. Они находятся высоко в небе, и Чонгук бояться не должен, ведь личный пилот управляет плавно и их не качает. И все же Чонгук так сильно испуган, что впору выть волком. И все же Чонгук смотрит на своего мужа — того, что еще этим утром вытащил его из спальни за руку, одевая самостоятельно, а затем затащил в самолет насильно, как товар или раба, на привязи и испытывает глубочайшие чувства обиды и тщетности. С тех пор прошло двенадцать часов полета, и впервые Тэхен открывает рот, чтобы сказать ему что-то. — Почему вы так добры ко мне? — язвительно вырывается из него, но решает не подавать вида, что он обижен, что смущен, что чертовски зол и испуган. Решает не подавать вида, насколько такое отношение его ранит. — Не огрызайся, — отчитывает мужчина, накидывая на себя привезенный из дома шарф. — Мне нужно, чтобы ты вел себя в рамках приличия. Я знаю вас, южан — приедете в теплую страну и мир на уши поставите. Держись меня, — напоминает, кидая Чонгуку новые вещи, в которые он должен переодеться, — и никто не пострадает. Ни ты, ни люди, тебя окружающие. — Как же вы хотите показать Египту, что я не пленник, запрещая мне разговаривать? — кидает остроту Чонгук. Впервые в присутствии мужчины, но, что важнее — впервые в собственной жизни. Словно чужая неприкрытая агрессия распаляет его. Заставляет чувствовать себя сильнее и яростнее. А возможно это звук посадки в страну, что так близка его сердцу. В которой он спасся от смерти и которая приняла его, как сына родного, пока он проходил обучение. — В нашей стране не принято давать супругу много свободы, — поясняет король, не отказывая себе в удовольствии смотреть, как его муж переодевается. — Если ты не станешь возмущаться или плакать, никто не сочтет твое поведение необычным. — Вы когда-нибудь допускали мысль о любви ко мне? — вырывается из парня, когда Тэхен собирается выйти из огромной крылатой птицы. — Хоть на секунду, хоть на малую долю, думали ли обо мне как о муже? Тэхен, взявшийся за ручку двери, молчит долгие секунды. Не поворачивается. Не уходит. Но все же молчит, и Чонгук себя убеждает — покинет его молча. И в последний момент, когда ни один из них не ждет от него и слова, он удивляет. — Каждый из нас несет свой крест, Чонгук — начинает он, не оборачиваясь. — Я — должен править страной, ты — должен быть мне хорошим мужем. Это брак по расчету, и едва ли ты осознавал что-либо в момент нашей помолвки. Мне же было одиннадцать. Я понимал все и сознательно пошел на это. Не потому, что любил или хотел полюбить, но потому что это — мой долг и ответственность. Любовь для нас не обязательна, — и, все же, оборачиваясь, он добавляет, — любовь для нас — слишком большая роскошь. Прикрывая за собой дверь, он оставляет Чонгука в одиночестве и с рябящей в глазах картинкой — печальное лицо столь сильного мужчины, что способен обмануть кого угодно, включая себя же. Но не Чонгука. Теперь — не Чонгука. Подрываясь за ним следом и сталкиваясь с объективами тысяч камер, Чонгук, прячущийся за спиной своего мужа, улыбается широко и слишком сладко для столь раннего утра, ведь теперь он знает. Теперь он знает, что именно Ким Тэхен к нему чувствует.*
— Нет, это непростительно! — повышает голос мужчина в традиционном египетском одеянии. Золотой, с серебряной вышивкой шервани, оплетающий тело до икр и брюки, зауженные книзу — их называют чуридар, причудливо для иноземного слуха. Тэхен смотрит на принца со свойственной себе строгостью и все же в повадках его сквозит вежливость — он знает, что гость здесь. Конфликтовать он не станет. — Прошу прощения, принц, но ваше требование не может быть удовлетворено немедленно. Бог свидетель, насколько сильно ему хочется послать этого напыщенного ублюдка. Его гордость страдает от закидонов венценосной особы, и не зря говорил он прежде — южные люди слабы и беспомощны. Лишь Чонгук, что нашел общий язык с этим недоноском, сразу же умудряется успокаивать его норов. Вроде он даже знал его прежде, пока учился здесь же. Порой ему кажется, что не будь здесь Чонгука, поездка окончилась бы и не начавшись. Король и тот выходит к ним редко, периодически встречая их в коридорах, ведь разместил в своем замке. Он удостаивает Тэхена аудиенции трижды в неделю, а остальное время посвящает делам внутригосударственным. Тэхен же желает обсуждать дальнейшее между их странами сотрудничество. Часами ему приходиться от скуки маяться и сгорать от жары в стране вечного солнца. Теперь он предпочитает смотреть в одну точку, ведь не в силах делать ничего, кроме этого. Чонгук же в это время рассказывает ему истории из своей жизни, а Тэхен внимательно его слушает, ведь лишь они развеивают его скуку. — Мне нужен олень на свадьбу. Если вы не привезли мне оленя, нам говорить не о чем, — ставит точку мужчина, и Тэхен оборачивается к Чонгуку, намереваясь, как и прежде, просить о его помощи. Не хочет, но каждый раз просит. Лишь он один из всей толпы дипломатов, что Тэхен потянул за собой следом, способен разговаривать с этим человеком. — Асад, не требуйте от нас оленя, — вступает Чонгук, садясь с мужчиной рядом. — Мы подарим вам снежный шар, и в нем будет его фигурка. А после свадьбы приезжайте погостить к нам, король позволит вам прокатиться на одном из них. — Тэхен на этих словах, конечно же, едва не задыхается от возмущения, но не прекословит. Чтобы на его оленях ездил этот тщедушный южанин? Да олень его сбросит. Как пить дать сбросит. А Тэхен посмотрит. — Тогда я должен знать, что ты там будешь, — кидает на Чонгука умоляющий взгляд Асад, и парень, что не удивительно, дарит ему яркую улыбку. Слишком часто он улыбается в этом месте, и Тэхен нет-нет, да начинает чувствовать свербящее чувство собственничества. Чонгук улыбается кому угодно, кроме Тэхена. — Конечно, я буду — отвечает Чонгук. Естественно, отвечает он именно это. — Прошу нас извинить, — вмешивается в разговор Тэхен, пожимая руку принцу, — нам нужно успеть собраться на бал, что устраивает ваш батюшка. — Конечно, — кивает Асад, бросая последний взгляд на Чонгука и беря его руку в свою. Следом он прижимается к его пальцам губами. Беззастенчиво и бесстрашно зная, что Тэхен ничего не сделает. Связанный по рукам и ногам не сможет. Ведь никогда не сотворит ничего, что могло бы ослабить его правление и поставить под угрозу план по сближению стран, так к сближению стремящихся. И Тэхен действительно ничего не делает. Сжимает зубы, кулаки и сам натягивается, словно стрела перед вылетом, но ничего, совершеннейше ничего не делает. Нельзя противоречить принцу, даже если сильно хочется. Даже если ты убийца, суров как лед и ведешь себя не совсем правильно после третьей кружки пива. Ким Тэхен должен быть приличным, но черт его раздери, если после он не выскажет все этому мальчишке, позволяющему такие вольности незнакомцу. О, он обязательно выскажет.*
— Не стоит вести себя неосмотрительно на приеме, — шипит в чужое ухо Тэхен, поправляя смокинг. Он решил надеть его, не утруждая себя примеркой национальных костюмов. И Чонгука заставил, хоть тот и с открытым ртом высматривал себе египетский наряд. «Когда я еще поношу такое?» — заявил он на отказ Тэхена считаться с его мнением. «Никогда» — ответил его муж по закону. — Я никогда… — начинает Чонгук, подлезая под руки Тэхена к зеркалу и укладывая волосы — вы про то, что принц поцеловал мою руку? — замирает, смотря на Тэхена в отражении. Тот ведет мыслительный процесс секунды две. А затем решительно кивает. — Я верю, что вы, несмотря на свою ветреность, понимаете наше положение. Весь мир считает, что я угнетаю вас. А теперь он будет считать, что вы мне изменяете? Репутация двора будет уничтожена и нас никогда не примут в обществе. Я забочусь о нашем будущем. — А оно у нас будет, это будущее? — бросает смелый вопрос парень, и Тэхен замирает, всматриваясь в чужие глаза, застывшие в отражении. — Мы — в браке. У нас есть будущее по факту его заключения. — Но ведь свадьбы у нас не было, — говорит очень серьезно, оборачиваясь и опуская взгляд в пол. — Мы расписались в мэрии. Свадьбу устраивают влюбленные. Не мы. — А если я скажу, что влюблен в вас? — шепотом произносит парень, и Тэхен сводит к переносице брови. — Если я скажу, что влюблен в вас с того момента, как мне прислали ваш первый портрет и назвали имя? Тогда мы сыграем свадьбу? — Не выдумывай, — бросает Тэхен, невольно переходя на ты, еще не зная, что Чонгук его неформальность подхватит. Отходя на шаг и желая отойти еще дальше. Не позволяет. Чонгук не позволяет, сжимая края его пиджака пальцами. Тянет, тянет, тянет на себя, заставляя подойти ближе. И Тэхен подчиняется, не желая расстраивать. Он же не злой. Совсем не настолько суровый. Он вдумчиво относится к чужим проблемам, заботится о своем народе, помогает старикам и раненым. Тэхен — не злой человек, просто общество, в котором он вырос, заставило его вести себя соответственно статусу. — Я хочу, чтобы ты понял, — заглядывает в его глаза Чонгук своими тревожными. На щеках разгорается румянец, которого Тэхен, не отдавая себе в этом отчета, касается. Парень же льнет к прикосновению и такая реакция бьет словно током. — Понял, что? — не прекращая хмуриться, спрашивает мужчина, и Чонгук прикрывает глаза, усмехаясь своим мыслям. — Что я не мог не влюбиться в тебя. И что ты не мог не влюбиться в меня в ответ, как только увидел. Чтобы понять это, мне пришлось научиться смотреть сквозь все наши различия и найти то общее, что мы имеет. Доброту. Ты добр, как и я, просто скрываешь это. Ты не желаешь признаться в том, что любишь меня, потому что не веришь в то, что любовь существует. Но это чувство разъест тебя, не оставив и крошки. Однажды ты пожалеешь, что не впустил меня. А я пожалею, что не сумел пробиться к тебе. — Ты говоришь… — Бред? — болезненно улыбается парень, смотря на него с такой вселенной во взгляде, что мироздание едва не падает на колени от той силы, что скрывается в парне, что всегда казался ему жалким. — Отнюдь. Я говорю правду и тебя она пугает. Если бы не пугала, ты бы так не реагировал. Тебе не кажется странным, что ты ни разу не позволил мне выйти из покоев в одиночестве? Что ты держал меня при себе с момента моего приезда? Что часами сидел рядом, даже если мы только молчали, а ведь молчали мы почти каждый раз, как ты появлялся? Но приходить ты не перестал. Напротив, после первой недели стал заходить чаще. Ошибочно я принимал это за ненависть. Я искренне верил в то, что ты не хочешь никого подпускать ко мне, чтобы свести в могилу, но ты… Ты не хотел делиться. Ты настолько погряз во мне, что не мог позволить кому-либо меня увидеть. Скажи, что это неправда. Скажи, что я ошибаюсь, и, самое главное, — смотрит на него с мольбой во взгляде, — скажи, что не приревновал меня к Асаду с первой секунды, как он нас встретил. — Неужели ты думаешь, что такой, как я, может влюбиться в такого, как ты? — шепчет Тэхен, испытывая липкий ужас, причины которого объяснить не может себе же. Холодный пот, стекая по шее, забивается в воротник и в него впитывается. Пылкая речь Чонгука, наполненная силой и правдой, пробила в его броне брешь. Тэхен не мог остановить его, он не хотел его останавливать. Мучаясь его словами с отчаянием грешника, он молил о прощении. Об истине и об исцелении. Он никогда не позволял себе анализировать то, что к Чонгуку испытывает. Ни разу и ни на мгновение не позволил себе подумать. Разобрать по полочкам. Осознать. А теперь он напуган. Впервые в жизни его страшит не угроза переворота, не стрелы врагов и не равнодушие подданных. Впервые глубочайший страх для него, сплетаясь с глубочайшей симпатией, рождает то чувство, что выплеснуться из него просто не может. Поэтому он отрицает. Поэтому бежит от себя, от Чонгука, от того, что между ними могло бы быть, но все же… Но все же нет. Никогда. Никогда. Никогда. — Я верю, — прерывает его мысли Чонгук. — Я верю в то, что ты примешь правильный выбор, — произносит, а затем, словно ничего не было, исчезает за дверью. Там — пышный бал. Там — жаркий вечер. Там — толпы слуг, гостей, знакомых. Там — миллионы людей, что ведают все и не ведают и капли. Тэхен же, смотря на себя в отражении зеркала, где еще недавно находил глаза Чонгука, не испытывает ни единой эмоции, кроме той, что Чонгук не солгал — разъедает нещадно. И что теперь с этим делать, даже себе признаться Тэхен не в состоянии.*
— Окажете честь потанцевать со мной? — склоняется в поклоне принц перед Чонгуком. Женатым Чонгуком. За его спиной, словно страж с суровым взглядом, стоит муж. А принц снова рассчитывает на его молчание. Как и прежде, Тэхен его не разочаровывает. В окружении людей, что как шакалы готовятся растерзать за ошибку, он не смеет говорить что-то против. Зато в этот раз удивляет Чонгук. — Прошу прощения, но я обещал этот танец своему мужу, — невинно улыбаясь, отказывается парень, и Тэхен, что открывает глаза шире, сталкивается с таким же потрясенным взглядом Асада. Не ожидали. Они оба. Тэхен чувствует, как в его сердце распускаются лилии, но не отдает себе отчет в этом. Чего он не ожидал еще больше, так это того, что Чонгук, вытащив его за руку в центр зала, опустит свои руки ему на плечи. Интуитивно Тэхен догадывается прижать Чонгука за талию к себе ближе. — Не так близко, — шепчет Чонгук на уровне его кадыка, и Тэхен впервые понимает, что парень на целую голову его ниже. В этой вечной ненависти и слепоте, он не нашел минутки рассмотреть того, с кем закон связал его узами. Позволяя парню немного отодвинуться, Тэхен сжимает его талию нежнее. Держит, как драгоценность, хоть никогда и не вел себя так с кем-либо. — Ты не прав, — шепчет ему на ухо, пока они стараются подстроиться под медленный темп мелодии. — Я не влюблен в тебя, ведь мне это не свойственно. Мы не похожи. Нам не о чем разговаривать. Мы никогда, — прижимая его крепче на повороте, повышает голос Тэхен, — не смогли бы стать ближе. — Тогда почему ты выглядел таким гордым, когда я отказался отдать этот танец Его Высочеству? Если и правда не влюблен в меня. На этот вопрос Тэхен не отвечает, сделав вид, что не услышал. Он отводит взгляд и продолжает движение по паркету, не понимая, когда следует остановиться и отпустить Чонгука, ведь музыка уже заканчивается. Пять минут пролетели, как миг, и Тэхен жалеет, что здесь, в этом месте, мелодии не звучат по пятнадцать минут, как у него на родине. Здесь у дам нет пышных платьев, ведь климат обжигает и не позволяет носить по несколько юбок. Их волосы, украшенные цветами и поднятые вверх, образуя изысканные прически, выглядят не так уютно, как у северных модниц. Их нрав, по-детски щебетливый и солнечный, ни в какое сравнение не идет с кротостью и нежной открытостью северянок. Даже животные, и те отличаются своим норовом. Чонгук в этой непривычной для Тэхена обстановке раскрывается лучше, и то, что раньше казалось странным, стало понятным до основания. То, какой он открытый и яркий, стоит проявить к нему внимание. То, какой он горячный и искренний, стоит попробовать слышать и слушать. То, какой он яростный и нетерпеливый, стоит сказать хоть слово против. Здесь Чонгук раскрылся за считанные мгновения, и то, что не замечал Тэхен прежде, подсветилось для него в полной мере. Страшно признаться, что Чонгук стал ему интересен. Оказалось, что он вовсе не хилый мальчик, неспособный защитить себя. Может физически Чонгук и слаб, зато он в полной мере осознает свои чувства, зато не пугается страсти, любви, обожания. Зато он не бежит от Тэхена и не позволяет тому бежать от него тоже. Зато он настоящий, и в окружении лицемерных людей южного общества этот факт приобретает особую ценность. Но он не скажет об этом Чонгуку. Никогда не скажет, ведь и сам размяк, встречаясь с королем и его слугами, общаясь со знатью, терпя нападки принца. Ведь он размяк, когда ему пришлось притворяться дипломатичным и понимающим, а ведь он не, но… не может открыться. В этом месте и в этих ситуациях Чонгук сильнее Тэхена, ведь ничего не боится. Ведь это общество, что так сильно похоже на его собственное, принимает его. Тэхен чужак здесь, но Чонгук — свой в доску. И если Тэхен к чужаку Чонгуку относился пренебрежительно, то Чонгук к чужаку Тэхену относится ласково. Слушает его, касается его рук, взывает к его чувствам. Это так несправедливо, что они поменялись ролями, и Чонгук оказался куда добрее, нежнее, человечнее Тэхена. По всем параметрам. Так несправедливо, что именно это в Чонгуке Тэхена и привлекает. И еще более несправедливо то, что король не ценил всего этого раньше, а теперь, из стыда за себя же, не может признаться, что ценит. Когда танец оканчивается, Тэхен не отвечает на вопрос Чонгука, ведь ему совершенно нечего, кроме правды, на него ответить. Он лишь в последний раз касается его руки своей, продлевая движение, а затем по-южному кланяется, пряча взгляд и зажатость позы. — Хорошего тебе вечера. Надеюсь, ты сможешь получить удовольствие, отдав свои танцы тому, кого посчитаешь достойным. С этими словами он удаляется, не желая мучить себя мыслями о том, что было бы, будь он чуть посмелее. Будь он чуть честнее с собой же. Он выглядел гордым, потому что на то крошечное мгновение осознал, что Чонгук его, и это принесло ему такое наслаждение, что он едва не упал с ног, собирая себя по кусочкам. Он выглядел гордым, потому что между принцем, что всегда был к нему добр и ласков, и Тэхеном, от которого ничего кроме грубости и не слышал вовсе, он все равно выбрал Тэхена. Он всегда выбирал Тэхена.*
Когда проходят положенные две недели, которые требуются принцу, чтобы жениться, а Тэхену чтобы закрепить положительное о себе мнение, Чонгук уезжать не планирует. Словно дитя, он надувает щеки и хнычет, не позволяя Тэхену и слугам собрать его вещи. Что сам Тэхен делает в его покоях, объяснить не представляется возможным. Просто решил помочь. Просто захотел побыть рядом. Все это ничерта не просто, но ни одного из супругов это не останавливает. Они продолжают свое медленное движение друг к другу, что обещает в один момент стать слишком резким, как оно и бывает у тех пар, что терпят долго-долго, а затем друг на друга набрасываются. Разница лишь в том, что Чонгук в полной мере осознает неизбежность наступления этого момента, Тэхен же живет в неведении. Не анализируя свои чувства, он грезит, что они вернулись к началу, хотя сам ведет себя, как заботливый супруг и каждый в египетском замке заметил это. То, как Тэхен помогает Чонгуку одеться, как подолгу смотрит на него, когда они на приемах, как позволяет тому рассказывать о себе и о своей жизни до брака — все это выдает в Тэхене человека чувствующего. И Чимин был прав – влюбленный король вызывает симпатию общества скорее, чем король, отвергающий его. Как слухи о жестокости Тэхена прокатились по миру в мгновение ока, так и слухи о его заботливости не заставили ждать себя. Тэхен изменился, говорят все в округе. Что до Тэхена, то он, не отдавая отчет в своем красноречивом поведении, не понимает, насколько молва обоснована. — Чонгук, не веди себя как ребенок, — шипит Тэхен, застегивая его чемодан и передавая посыльному. — Мы уезжаем домой. Не в кунсткамеру. — Это для тебя там дом, — возражает Чонгук, поворачиваясь к нему всем телом, — со мной же там даже никто не разговаривает. — И кто в этом виноват? — Ты! — указывает в его направлении пальчиком парень, и губы Тэхена сжимаются в ровную линию. — Каюсь, — кидает он, чтобы прекратить бессмысленные причитания, понятия не имея, что их станет еще больше. — Ты просил их не говорить со мной по-английски, заставлял проходить мимо, не говоря и слова, советовал обращаться со мной, как с помешанным, но самое главное! — повышает голос Чонгук, и Тэхен знает, сейчас он скажет что-то весомое, — ты не позволял мне есть манку с комочками!! Замирая на секунду, уже в следующую Тэхен сгибается пополам от смеха, и посыльные, молча наблюдающие за этой картиной, тоже не могут сдержать улыбок и смеха. Чонгук оказался таким милым и непосредственным, когда все вокруг стали дарить ему любовь и заботу. За эти недели он осветил все уголки замка и подружился если не со всеми, то несомненно со многими. Его любят не просто так. Его любят, потому что само проведение молит об этом. Основательно отсмеявшись, Тэхен подходит к своему супругу и опускает на его плечо руку, заглядывая в глаза доверительно. А затем, со всей серьезностью, на которую только способен, произносит клятву. — Клянусь готовить тебе кашу с комочками самостоятельно. И приносить к дверям твоих покоев. — Собственник! — топает ножкой Чонгук, ведь его это не устраивает. — Я не увижу даже помощника повара? Теперь ты будешь носить мне еду и никто меня не увидит? — Такое солнышко мне и самому нужно, — вырывается у него изо рта настолько быстро, что даже он сам не понимает, что происходит, но затихают все разом. И Чонгук, и слуги. Дело в том, что ни для кого не секрет, что король не признает своих чувств к мужу. Он лелеет его как самое ценное, что у него когда-либо было, и все же открыто не говорит об этом. Показывает только действиями, но никогда словами. Кто-то сказал бы, что так даже лучше, но для Чонгука действий катастрофически мало. Он хочет слов. Хочет трепетности. Хочет, чтобы Тэхен сказал, что любит его, и хочет сам признаться ему снова. Именно поэтому его взгляд загорается надеждой, и он мгновенно к нему оборачивается. Слуги же выходят, не желая мешать столь важному моменту. Это их последний день в Египте. Последний день перед тем, как они вернутся в страну вечного холода и выразить чувства станет еще тяжелее. Тэхен должен признаться сейчас. Или он никогда не найдет в себе смелости. — Я тебе нужен? — шепчет, не позволяя заметавшемуся по комнате Тэхену уйти от темы. Не позволяя ему уйти от чувств, им, несомненно, испытываемых. — Я… Я не… — Не то имел ввиду? — шепчет Чонгук, улыбаясь и подходя на шаг ближе. Тэхен же от него отступает, упираясь спиной в стену. Чонгук запирает его своими руками как в клетку и прижимается грудью к его груди. — Не о том подумал? — Отодвинься, — внезапно шепчет, что для Тэхена совсем не свойственно. Суровый и яростный Ким Тэхен никогда не сдается и никому не дает шанса загнать себя в угол. Он не шепчет, но кричит. Он не просит, но требует. Он не сожалеет, но исправляется. В этот день все эти правила меняются, и изменяет их Чон Чонгук. Парень, про которого Пак Чимин далекие месяцы назад сказал «он тебе не подходит». Жизнь показала, что именно такой, как Чонгук, Тэхену и нужен. Именно он способен открыть его сердце и показать всю прелесть любви, от него скрываемой. — Я верю, что ты сможешь признаться себе. Хотя бы сейчас. Хотя бы мне. Я тебе нужен? — давит, смотря в глаза своими карамельными, и Тэхен, упрямый Тэхен свои отводит. Не хочет. Не скажет. — Пожалуйста, — шепчет, заламывая в муке брови. — Пожалуйста, что? — Не делай мне больно. Не заставляй меня ждать еще больше. Я хочу услышать. Я имею право услышать. — Не говори так, — улыбается, делая над собой усилие. Заглядывая в глаза, что находятся слишком близко. — Не говори, что имеешь право слышать о моих чувствах. — Я люблю тебя, — шепчет Чонгук, касаясь кончиком носа его щеки и вырывая из Тэхена громкий выдох. — Люблю так сильно, что само солнце горит ярче, освещая мои чувства. Шекспир говорил, что одним взглядом можно убить любовь, одним же взглядом можно воскресить ее. Несмотря на все твои взгляды, моя любовь не померкла. Не доказывает ли это силу моих чувств к тебе? Не говорит ли это о том, что тебе нечего бояться? — Я не боюсь, — упрямо опровергает Тэхен, толкая Чонгука в грудь и пытаясь вырваться, сбежать, но Чонгук не позволяет. Вжимая в себя и в стену плотнее, он нависает над ним и проводит по его губам пальцами. — Я хотел целовать эти губы, хотел касаться этой кожи, хотел смотреть в эти очи. Я хотел сгорать от любви и хотел, чтобы ты сгорал тоже. Не бойся меня, я не твой враг. Не бойся меня, я не преследую тебя. Не бойся меня, я весь для тебя. В зависимом положении. Под тобой, — и в этот момент Чонгук, удивляя Тэхена и самого себя, несомненно опускается перед мужчиной на колени. Берет в руки чужие кисти и кладет их себе на плечи, — с тобой, если позволишь мне. И в этот момент Тэхен, понимает силу, которой обладает Чонгук. Ту силу, что скрывалась в нем с первой встречи и которую неискушенный Тэхен осознать не смог бы. Считая Чонгука слабым, веря в свою собственную исключительность, он проморгал кое-что действительно важное. Он не заметил, насколько Чонгук силен в эмоциональном плане. Ведь если Тэхен весь в логике. Если Тэхен умеет и любит принимать сложные решения. Если Тэхен отказывается от чувств, если они нарушают его далеко идущие планы. То Чонгук видит в чувствах свое спасение. То у Чонгука чувствовать выходит настолько естественно, что он мог бы создать религию и стать в ней мессией. То Чонгук нашел свой путь жить в этом мире и процветать в нем же. Оба они выросли в разных условиях и прожили годы, подчиняясь различным законам и правилам, чтобы сейчас все это перестало иметь значение. Чтобы в момент, когда руки Тэхена находятся на плечах Чонгука, а по щекам обоих льются реками слезы, Тэхен осознал, насколько устал он от своих чувств прятаться. Насколько хочет быть понятым, насколько лелеет возможность быть слабым. Иногда даже сильным нужно выдохнуть, расслабиться, опустить голову на чужие колени и вдоволь поплакать. У Тэхена же никогда такой возможности не было. До Чонгука он даже не умел плакать, воспитанный с установкой, что мужчины не плачут. Но ему хотелось общаться. Ему хотелось любить. Ему хотелось чувствовать за заслонами из запретов, что сам он себе выстроил. И в момент осознания всей этой правды Тэхен кивает. Совершая над собой усилие и поднимая взгляд, он сталкивается с чужой карамелью, встречает чужую решимость и уязвимость. И ситуация переворачивается мигом. Теперь он не может не сказать. — Я люблю тебя, — не говорит, а падает в пропасть, встречая загорающийся счастьем взгляд Чонгука. И именно потому, что понимает и его, и себя тоже, он опускается на колени сам, сливая их губы в первом и таком сладком в своей выстараданности поцелуе. Что будет дальше? Кто его знает. У них есть сегодня. И сегодня ониСчастливы