Восстание маленьких злодеев

Все это было похожим на сон после солнечного удара. Я смеялся и смеялся до боли, и до тошноты, наступающей после слишком долгого катания на каруселях, и слышал как рядом так же точно смеётся Нольди. Я не видел между дядей и Николаем Леонидовичем никакого сходства в тот момент и совсем не мог бы сказать, как пусть даже на миг мне могло удаться их спутать. Это было смешно потому что так долго, так мерно, так отстранённо. В глазах дяди уже даже злости не было, только усталость учителя, вынужденного везти в больницу первоклассника, в пятый раз наевшегося пластилина. Тем не менее, движения его выглядели чётко поставленными, такими, которые руки успели запомнить. Тем страннее смотрелся трёхногий кухонный табурет, который был выбран местом наказания. Никто из коллег не пришёл помочь Николаю Леонидовичу. Может быть, даже намеренно. Я бы не удивился. Меня до сих пор слабо трясло. Я знал, что ещё не успокоился, и догадывался, что вполне успокоюсь не так скоро, как хотелось бы, как было бы надо. Но все же, наступала ночь, а с ней, пусть не прохлада, но хотя бы какое-то облегчение. Держа в руках чашку, я вошёл в комнату к дяде. Он, видимо, распотрошил комод Николая Леонидовича в поисках пижамы, но, не найдя ничего подходящего, остался в белье, и теперь разбирался, как его брат заказывал хоть что-то полезное в этой дыре, ревизируя ноутбук. — Ну как ты, дядя? — Как сажа бела… Иди сюда. Он, несомненно, устал, и был как будто больше грустным, чем довольным, но увидев меня будто бы посветлел. Я подобрался ближе. Путем очень грустных глаз удалось добыть кое-что хорошее, которое, я был уверен, дяде требовалось сейчас сильнее всего. — Это тебе, — я протянул ему чашку с горячим шоколадом. Прежде чем взять её из моих рук, дядя, сонно зажмурившись, чмокнул меня в лоб. — Яся, ты волшебник! Я не сдержал улыбки. Сел рядом с ним и осторожно обнял, стараясь не мешать ему держать чашку толком. — Нет, дядюшка, просто я люблю тебя, — мне не было привычно говорить это прямо, но я чувствовал, что сейчас сдерживаться мне не хватит ни сил, ни желания. Сейчас… Вся та нежность, что есть, должна выйти наружу, чтобы только стало ясно, что теперь все хорошо. — И я тебя люблю, Яся! — дядя засмеялся, гладя меня свободной рукой и будто бы этим интересуясь теперь больше, чем горячим шоколадом. Я прикрыл глаза и прижался щекой к его груди. Несмотря на все, что только с нами творилось, запах конфет так глубоко прилип к нему, что, кажется, никогда не развеется. Дядя. Милый дядюшка. Наверное, так не должны вести себя порядочные злодеи. И уж точно, ликуя, не должны они ощущать ни дрожи, ни солёной влаги… — Ну что ты, Ясенька? — дядин голос странно дрогнул, а я ощутил ещё несколько поцелуев на своих волосах. — Ничего, — только голос звучит совсем не так. Я вдохнул и постарался говорить твёрже. — Сам не знаю, дядя… — наверное, это усталость. С тех пор, как мы здесь, нельзя было толком расслабиться ни на минуту. — Я не просил тебя успокаиваться через «не хочу», — с едва уловимой строгостью заметил дядя, вжав меня в себя. — А я… — а я вовсе и не успокоился. И все больше боялся, что это неспокойствие обретёт звук, обратится в плач, по-детски противный и глупый. Я сам стиснул дядю, но теперь, казалось, ничто не могло бы помочь это остановить. — Это нормально, Яся… — судя по глухому звуку, он поставил чашку на стол и уже двумя руками утянул меня к себе на колени. Я долго не мог собраться, чтобы ему ответить. Мне не было грустно, но что-то как будто сжимало и одновременно разрывало изнутри. Слишком много накопилось… Я хотел сказать дяде, чтобы он не беспокоился, и вообще, что если остынет, будет не так вкусно… Но так и не смог, лишь сжимая его все отчаяннее. И все, что только мог сказать: — Ты больше никуда без меня!.. — и это было не столько словами, сколько криком, в котором, может быть, было слишком мало смысла… — Никуда, — дядя поцеловал меня в мокрую щёку. А я постарался заглянуть ему в глаза и сказать серьезно: — И даже убивать Истребителя! — но получилось все еще плаксиво, и я тут же снова спрятался у него на груди. — Даже убивать Истребителя! — строго заключил дядя, но по умилённому смеху, раздавшемуся после, стало ясно, что сейчас ему совсем не до Истребителя. Я выдохнул, почти успокоившись и уютнее прижался к дяде, немного все-таки стекая вниз. Я почти забыл, насколько это может быть уютно. И что вообще можно быть спокойным и довольным. Прикрыв глаза, я почти готов был задремать, но вместо этого прошептал очень тихо: — Спасибо, дядюшка… — Я тоже люблю тебя, Яся… — повторил дядя шёпотом, гладя мою спину. — Но его ты тоже любишь… — я и сам не знал, зачем это произносить вслух. Это просто ясно. Это видно. И я не могу закрыть глаз, хотя и надо… Надо… — Ревнуешь? — странно было слышать это от него, таким спокойным, виноватым тоном… Но я помотал головой и обнял его мягче. — Нет, дядя… Я не понимаю, и понимаю тоже. Мне от этого странно. Я его знаю только плохим. А ты — нет. И мне все время кажется, что он стал плохим только со мной, раз уж ты так его жалеешь. И я не понимаю почему… — голос противно дрогнул, — он всегда так сильно меня ненавидел. И я… Рад, что ты выбрал меня. — Видимо, это мои ошибки в воспитании, — неловко поджав губы, предположил дядя. — Я всё думал, что Коля маленький, и не может удержать всего в своей голове, и без того набитой обезьянами… Таким он и остался. — В каком воспитании, дядя? Вы же близнецы… — пускай в тех редких случаях, когда дядя что-то о нем и говорил, звучал все равно как будто старший. Лет на десять, не меньше. — Невольно забываешь об этом, когда со школьными задирами приходится разбираться именно тебе… А ещё делать за двоих математику… И родители почему-то говорили, что в школу веду я его, а не наоборот… — Всё равно, ты не виноват, дядя, — снова стиснув его крепче, твёрдо сказал я. — Меня ведь тоже ты воспитывал, — во всяком случае, все самое нормальное во мне. — Ты — другое дело, ты с самого начала и ребёнком-то себя не мыслил… А он… сам не понял, как женился вообще, и почему кольца не из травинок и никто не гонит на тихий час. Я небрежно фыркнул. То, как это дядя видел совсем не совпадало с тем, что видел я. Николай Леонидович вполне себе считал себя взрослым. Тем самым, которому можно командовать, раз уж он взрослый. — Ничего, теперь научится… Мы ведь не останемся здесь с ним, правда? — Не хотелось бы. Только вот куда его девать, чтобы не поднял шуму и не помер с голоду?.. — Отрежем ему ухо, чтобы он не мог доказать Истребителю, что это он, — не сдержав смеха, протянул я. — И вообще, он так горюет о своей репутации… А у нас и материалы для шантажа есть. Телефон заберём, предупредим о последствиях… И все. — Не знал, что у него появилась репутация… И давно? — Незадолго до того, как ты прилетел, — сладко вздохнул я. Похвастать тем, как мы победили Николая Леонидовича ещё предстояло… Но сейчас мне этого не хотелось. — В общем, я думаю, если мы не будем светиться, то и он помолчит. А нам пока что и не надо, правда, дядя? — Академии показаться всё же придётся…- дядя возмущённо сжал меня. А я вначале искренне растерялся. И лишь затем тихо, вопросительно выдохнул: — Чтобы помочь Нольди? — И Нольди… Ричи, конечно, редкая сволота, но в качестве подушки для любимого сыночка вполне сносный. — А что ещё, дядя? Месть? — Видеоотчёты, — судя по кислой мине, такая перспектива дядю не очень радовала. — Это не считается, дядюшка! — невольно рассмеявшись, я вжался в него. — Мы с Нольди уже научились очень хорошо перед ними улыбаться. — Правда?! Тогда это ещё возмутительнее — я совсем не умею изображать Колю! — Ну дядя, тебе надо только говорить, какие мы с Нольди теперь хорошие и послушные… — из дядиных уст это будет действительно приятно и мило. — Ну ладно, хвалить вас перед лицом Истребителя будет весело! — дядя расхохотался, пытаясь в процессе меня целовать. — Главное… не смеяться так в процессе! — Мы тебя обязательно удержим, дядя, — пообещал я, не сомневаясь совсем ни капли. Все у нас получится и будет как надо. Снова зажмурившись, я понял, что окончательно согрелся. Кажется, этого вовсе не надо в такую жару, но это было тепло другое. Приятное. Нужное всегда. И хотя я не мог знать, момент ли это затишья или настоящее, долгое, спокойное счастье, я точно знал, что в нем есть тепло, уют и дядя.