Смерти нет

      Эти двое из Красного Креста испортили весь обед: пришли аккурат в тот момент, когда капитан Вишу — комендант концентрационного лагеря для немецких военнопленных на границе с Эльзасом — потащил из обжигающих недр офицерской похлёбки здоровенный шмат жирной разваренной солонины. Только приноровился укусить горячее, истекающее соком мясо, как нате вам — принесла нелёгкая. Вошли как к себе домой, встали у двери, смотрят вопросительно.       Он-то, понятное дело, неприязненно зыркнул в ответ, но больше для проформы, ибо сразу понял: эти — настырные, не уйдут. Тяжело вздохнув, плюхнул нетронутый кусок обратно в бульонную жижу, отставил котелок (теперь остынет, к гадалке не ходи), не торопясь вытер сальные пальцы о полы накинутой на плечи шинели и только тогда поднялся навстречу непрошенным гостям.       — Чем могу быть полезен? — хмуро спросил он, обращаясь к высокому худощавому мужчине, в котором чутьём старого армейского служаки безошибочно определил старшего. На спутника его (ростом пониже и телосложением пожиже) даже не взглянул, нутром почуял: невелика шишка.       — Доктор Драгомир Гайич, специалист по нервным болезням, — представился мужчина. — Вы делали запрос в Комитет.       — Документы, — коротко сказал Вишу и, осознав, что обедать сегодня вряд ли придётся, пришёл в совсем уж гадкое расположение духа.       — Пожалуйста, — ответил доктор, протягивая тощую пачку разномастных бумаг.       Комендант взялся за них всё ещё нечистыми руками и, оставляя на страницах масляные пятна, принялся за изучение. Изучал долго, тщательно, остро переживая то особое удовольствие, которое доставляет людям недалеким даже маленькая власть над себе подобным существом.       Увы, не нашёл, к чему придраться и напоследок ещё раз открыл книжицу докторского иностранного удостоверения, которая за два года шпиономании и вызванных ею усердных проверок успела порядком поистрепаться. Прочёл непривычное глазу имя, скользнул равнодушным взглядом по фотографии, сравнил прошлое, черно-белое лицо эскулапа — чистовыбритое, гладкое, холёное, — с его нынешней физиономией — сухой, усталой, испитой недоеданием и войной, — и, нехотя, словно признав за обладателем физиономии право на существование, вернул удостоверение владельцу.       «Сербы, — презрительно скривившись, подумал он. — Вот же тараканья нация — в любую щель пролезут. Война эта клятая из-за них началась — так сидели бы тихо, не высовывались. Нет же, каждой бочке затычка. Ишь ты, специалист по нервным болезням выискался…»       Капитан ещё раз коротко просмотрел бумаги комитетского медика, а после, следуя инструкции, всё же взглянул на его спутника — такого мелкого и тщедушного, что непонятно, в чем вообще душа держится. Взглянул сначала без всякого интереса, но после, разглядев в широком вороте перелицованной в пальто шинели белую, тонкую, лишенную всякого намёка на кадык шею, вылупился на это дело во все глаза и даже глуповато приоткрыл рот, переживая внезапное озарение.       «Хорошенькое дело, — сердито подумал он и, взяв себя в руки, поспешно отвел взгляд. — Очень хорошенькое. Совсем уже обнаглели: любовниц своих таскают где надо и где не надо. Та ещё, впрочем, красавица…» — Вишу оскаблился и, будучи не в силах противиться мужскому естеству, вновь оценивающе глянул на спутницу эскулапа, которую из-за мужского кроя пальто сначала принял за безусого юнца.       На вкус капитана девица была решительно нехороша: невысокая, тощая, плоскогрудая, да к тому же, судя по выбившимся из-под берета прядям волос — отчаянно рыжая. На лицо, впрочем, вполне миловидна: белоснежная матовая кожа, курносый нос в светлых конопушках, большие неестественно светлые глаза, — но разве это в женщине главное? Истосковавшийся по приличному дамскому обществу комендант тяжело вздохнул и неучтиво ткнул пальцем в бракованную представительницу женского пола.       — Это кто? — грубо спросил он у серба, с неприязнью отмечая, что и у того глаза такие же ненормальные: серые, внимательные, с вбитым точно посередине чёрным гвоздиком зрачка.       — Это моя дочь — Радованка Гайич, — терпеливо ответил доктор. — Её бумаги вы также держите в руках.       Капитан недовольно фыркнул, но больше ничего не сказал — вернулся к изучению документов и, просмотрев их вдоль и поперёк, брезгливым жестом вернул листки комитетскому медику. Тот аккуратно сложил бумаги, убрал их во внутренний карман поношенного пальто и только тогда спросил:       — Где же пациент?       — Пациентка, — поправил Вишу и, озарённый некой небесприятственной мыслью, внезапно повеселел. А что если дело сложится, и приезжий докторишка заберет эту психическую с собой? Ради такого и обедом пожертвовать можно.       Комендант поспешно просунул руки в рукава своей замызганной серо-голубой шинели, застегнулся на все пуговицы и пошёл к двери.       — Прошу за мной, мадемуазель-мсье, — скороговоркой пригласил он.       Открыл дверь и вышел первым.       — Я её сначала в барак к женской обслуге определил, — говорил он, бодро шагая по мёрзлой грязи куда-то вглубь лагеря, за серые строения ветхих деревянных бараков. — Там прачечная рядом, баня, кухня, опять же. Тепло, сытно — что ещё надо? Но работницы стали жаловаться, пришлось вот в подсобку перевести.       — Почему жаловались? — заинтересовался комитетский медик. — Буйная?       — Нет, — небрежно махнул рукой комендант. — Говорят: смотрит.       — Ясно, — пробормотал доктор и, запнувшись о ручку носилок, мимо штабеля которых они как раз проходили, подался инерции, накренился, чуть не упал. Однако быстро выправился и тут же сунул нос не в свое дело: — Что за носилки? — озабоченно спросил он. — Зачем столько?       — В лагере тиф, — нехотя буркнул комендант. — Больше сотни трупов, а девать некуда. Вот и хороним в ближайшей деревне, за опушкой, где болото и земля помягче. Там теперь что-то вроде кладбища для этих бедолаг-боша. — Он помедлил и, решив блеснуть образованностью, пожаловался: — Мрут как мухи, никакого иммунитета.       — Сами виноваты, — не оценив познаний капитана, холодно сказал серб. — Развели грязь в бараках, от вшей никакого спасения нет, а они главные переносчики заразы. Кормите, разумеется, чёрте чем — свиньям и то больше достаётся. Что молчите? Не так, скажете?       — А что мы можем? — недоуменно пожал плечами капитан Вишу. — Баня раз в неделю, как положено, дезинфекция — раз в месяц. Ну, бреем, понятное дело. А с едой, знаете ли, месье комитетский медик, и у самих туго. Так что же, прикажете этих дармоедов деликатесами кормить?       — Домой их отпустить надо — тогда и кормить не придется, — нахмурившись, сказал Гайич.       — Это уж как наверху решат, — развел руками капитан и окончательно разозлился на этого гражданского умника: советы давать все горазды, а ты сядь на чужое место, потяни лямку.       Со злости пнул хлипкую дверь в подсобку, и она, слетев с одной петли, присела наземь, скособочилась — Вишу хотел даже плюнуть с досады, но наткнувшись на спокойный взгляд комитетского медика, сдержался.       — Вот она, припадочная эта, — сказал он и, посторонившись, пропустил пришлых вперёд.       Те вошли и встали у порога, издали приглядываясь к молодой девушке, что примостилась в углу на большом тюке со списанным бельем. Короткостриженая, одетая в мешковатую, застиранную до последнего предела солдатскую форму — она сидела, обхватив себя руками, спрятав ладони подмышками, и ритмично раскачивалась взад-вперед. На каждое пятое покачивание открывала рот и произносила бесцветным голосом:       — Gasmaske. Geben Sie mir. Bitte.       — Что она говорит? — спросил доктор, видимо, не понимавший по-немецки. — И почему она в мужском?       — Газовую маску свою просит. — буркнул комендант.       — Маску? Зачем?       — Тут такое дело… — Капитан снял фуражку, почесал не по уставу заросший затылок, крякнул смущённо и наконец продолжил: — В общем, доктор, нехорошо у них там вышло. А нам с вами теперь разгребать.       — Что именно нехорошо? — устало спросил Гайич. — У кого — у них? И где — там?       — Ну там, на фронте, — неопределённо махнул рукой комендант. — На бывшем фронте, то есть, — поправился он, — там у них, в штабе ихнем, нашёлся, знаете ли, один умник. Нашёлся, значит, и решил расстрелять газовые снаряды — им как раз срок выходил — по пустым германским позициям. А на них, на позициях этих, немцы, оказывается, уже госпиталь полевой развернули… Ну и, сами понимаете, положили почти всех. Эту же, — Вишу мотнул головой в сторону своей особой пленницы, — американцы в соседнем лесочке выловили — думали, солдат вражеской армии. Она в форме была и в маске противогазовой — поди от двадцатилетнего юнца отличи. Хотели маску снять, а «он» вырывается, царапается — плюнули. Так она с ними потом в наморднике трое суток и прошагала, боялась снимать, — комендант ухмыльнулся. — Весёлые они ребята, эти американцы. Ну, мы-то, понятное дело, сняли. Нам «его» и побрить надо было и морду зафотографировать. Тут сие пикантное обстоятельство и выяснилось. Так-то.       — И как она отреагировала на ваши действия? — поинтересовался серб.       — Да как… Лягаться начала, выть, кусаться. Потом и вовсе в припадке забилась — пена изо рта, кровища. Психичка, чего с нее взять?       — Ясно, — пробормотал Гайич и, отдав дочери свой докторский саквояж, медленно, держа на виду пустые руки, двинулся к девушке. Та, почувствовав его приближение, перестала раскачиваться, сползла с тюка и забилась в ближайший угол.       — Рада, попробуй ты, — доктор остановился и обернулся к дочери. — Мужчин она, похоже, боится.       Рыжая девица, кивнув, неторопливо подошла к этой психической и присела перед ней на корточки — так, чтобы оказаться вровень.       — Не бойся, — ласково сказала она и, протянув руку, невесомо коснулась пальцами темной макушки. — Что с твоими волосами, милая?       Капитан хмыкнул: скажет она, как же! Но особая пленница вдруг издала какой-то странный, чаячий звук и, избыв его, тихо произнесла:       — Frauenhaar-Sammlung.       — Что это значит? — тут же потребовал перевода доктор.       — «Сбор волоса», — недоуменно перевел Вишу.       — Как это?       — А я откуда знаю? — огрызнулся комендант. — Она же того, ненормальная.       «Ненормальная» же тем временем схватила рыжую девицу за руки и что-то залопотала по-французски — но так быстро и невнятно, что капитан не признал родного языка. Зато Гайич, похоже, все прекрасно понял и внезапно спросил:       — А где сейчас эта её маска?       — В каптерке, должно быть, — равнодушно ответил Вишу. — С остальными вещами. Только толку с нее — все равно без патрона. Она в ней, наверное, всю атаку так и пробегала — без патрона. Дура баба.       — Как её имя? — продолжил допрос эскулап.       — Да кто ж её знает? — развёл руками комендант. — С ней медицинская сумка была — стало быть, сестричка. Ни документов, ни фотографий — ничего. Только кошелёк с какими-то побрякушками и чужими опознавательными знаками — видимо, с мёртвых сняла. Я вам потом покажу, он у меня в столе.       — Благодарю вас, — кивнул Гайич. — Но все же, почему вы не послали запрос через Комитет? Родственники наверняка её ищут.       — Я посылал, — вяло отозвался комендант. — Никто не нашелся. Да и мудрено ли, вы знаете, какая заварушка сейчас в Берлине?       — Да… — рассеянно сказал доктор и вновь посмотрел на свою дочь, которая показывала психической какую-то маленькую желтую вещицу: то ли желудь, то ли стеклянный шарик — Вишу с такого расстояния не разглядел. Психическая же — вот диво — внимательно её слушала и даже протянула руку — потрогать. — Вы во что… — продолжил Гайич. — Вы мне эту маску потом обязательно найдите. А сейчас пойдемте оформлять бумаги — я заберу бедняжку в свою лечебницу.

      ***

      Сандра стояла у окна и вновь перечитывала письмо из Бюро по учету потерь — то самое, что пришло две недели назад вместе с посланием от Пабло. За это время она прочла его не единожды, и, кажется, успела выучить наизусть. Разумеется, в доступе к архивам Военного министерства ей было отказано, однако один из сердобольных клерков, вникнув в суть просьбы, всё же приложил к официальному отказу экземпляр чернового пофамильного списка — полуслепой, на тонкой папиросной бумаге. Это был перечень военнослужащих вермахта, чьи фамилии начинались на букву «К» — и кроме первой буквы объединяло их то, что рождены они были в один день и год, а погибли, получили ранения различной степени тяжести или пропали без вести на Западном фронте осенью 1918 года.       «Этот чертов список длиной примерно от Берлина до Парижа», — в отчаянии думала Сандра, просиживая несколько часов каждый вечер над плохо пропечатанными строчками и отбирая фамилии, состоящие из семи-десяти букв и оканчивающиеся на «берг».       «Калленберг… Каульберг… Кауфберг… Киндеберг… Клейнеберг… Кромберг… еще один Кромберг… Кроунберг…»       Итого, шестьдесят семь. Шестьдесят семь Паулей, чьи семьи ей предстоит обойти в поисках того единственного мужа, сына или брата, которому, возможно, принадлежит опознавательный знак. Все они, судя по указанным адресам, когда-то жили в разных районах столицы, но за прошедшие пятнадцать лет, вероятно, не раз меняли место жительства. Найти при таких условиях того человека было бы чудом господним, и здравый смысл подсказывал, что стоит начать с поиска двух солдат, фамилии которых известны: один из них в те годы проживал в Лейпциге, а другой — в маленькой силезийской деревеньке под названием Вогсдорф, неподалеку от Ополе. Однако отличающаяся вязкостью мышления, тяжеловатая на подъем Сандра уже настроилась искать именно Пауля К…берга и именно в Берлине и потому не могла сразу перестроиться и бросить уже начатое дело. Нужно было взять себя в руки, собраться с мыслями и обойти все имеющиеся адреса за месяц, а в августе все же ехать в Вогсдорф, иначе дороги опять развезет — на сей раз от осенней распутицы.       Вздохнув, она отложила письмо и начала приводить себя в порядок — сегодня новоиспеченная ученица попросила освободить ее от ежедневных утренних занятий, и по этому случаю Сандра опять бродила по апартаментам в одной ночной рубашке, небрежно заколов волосы широким гребнем. Больше всего на свете ей хотелось прилечь на диван и провести весь день в блаженной полудреме, но она знала: стоит только остаться без дела, и в голове тут же неведомый шарманщик закрутит ручку, запуская хоровод невеселых мыслей о Раде.       Та, к слову, все же соизволила прислать короткую записку, в которой запоздало сообщала о состоявшемся бракосочетании и выражала надежду, что они по-прежнему останутся «хорошими приятельницами». Это последнее определение их непростых отношений так разозлило Сандру, что она порвала записку на мелкие кусочки, а после, успокоившись, собирала из клочков мозаику, чтобы прочесть конец послания, который своим показным интересом к делам, связанным с поисками Пауля-Адама-Хорста, вывел её из себя окончательно.       В общем, думать о Радованке Гайич решительно не стоило, и потому Сандра, преодолев ленивый настрой, наскоро обтерлась смоченным в холодной воде полотенцем и достала из шкафа первое попавшееся нижнее белье: короткие шелковые панталоны с высоким поясом, а также бюстгальтер из прочной эластичной ткани, который, поколебавшись, надевать не стала — жара на улице стояла совершенно невыносимая. А чтобы скрыть отсутствие столь важного элемента гардероба, пришлось надеть свободную белую рубашку с короткими рукавами, которую она заправила в темно-синие рискованно зауженные брюки с глубокими мужскими карманами.       Наконец, соорудив приличную причёску и тем самым окончив утренний туалет, Сандра засунула в карман портсигар и список с адресами, повесила на плечо планшетку с необходимыми для быстрых зарисовок художественными принадлежностями и, закрыв за собой дверь номера, спустилась вниз. Миновав пустую по полуденному времени общую гостиную, она вышла на парадное крыльцо и тут же зажмурилась от яркого солнечного света, которым был полон мир. Постояла немного так, сомкнув веки, позволяя красному свечению разлиться за пределы осязаемой вещественности, а потом резко открыла глаза и, проморгавшись, сразу же заметила стоящий напротив входа дорогой автомобиль: широкий, приземистый, блестящий ярко-красными лакированными боками и хромированными элементами кузова — он напоминал рождественскую игрушку, случайно попавшую из Бробдингнега в мир лилипутов.       Сандра, чувствительная к красоте в любом ее проявлении, дважды обошла кабриолет, кожаная крыша которого сейчас была сложена, похлопала его — словно породистого жеребца — по гладкому горячему боку, провела ладонью по неожиданно прохладной бежевой коже салона и, достав карандаш и записную книжку, сделала несколько набросков.       — Вам нравится? — внезапно услышала она.       Вздрогнув, Сандра подняла голову и увидела молодую женщину, которая стояла чуть поодаль и в которой даже наметанный глаз художника не сразу бы признал Эбигейл — вместо привычного платья та была одета в широкие льняные брюки и трикотажную бело-синюю майку в крупную горизонтальную полоску. На белокурой голове, прикрепленное шпильками к прическе, красовалось маленькое пижонское кепи, а перчатки в руках напоминали шоферские — из грубой кожи и с большими раструбами.       — Эбби, вы выглядите, как заправский автогонщик, — оправившись от столь неожиданного явления своей ученицы, сказала Сандра. — Не хватает только очков.       — У меня есть, — звонко ответила Эбби, и Сандра невольно улыбнулась в ответ на ее счастливую улыбку.       — Уж не хотите ли вы сказать, что этот красавец принадлежит вам? — спросила она.       — Да, он мой! — радостно сообщила Эбби. — Папа сделал мне такой подарок на полное совершеннолетие, но его долго изготавливали.       — О, поздравляю, — сказала Сандра. — Вы умеете им управлять?       — Умею, — фройляйн Мэйси кивнула. — Меня научил папин секретарь, ещё в Мексике.       — Вашему отцу следовало бы тщательнее отбирать себе секретарей — они учат вас чему ни попадя, — не удержалась от шпильки Сандра, но Эбигейл в ответ лишь смешливо фыркнула.       — Папа тоже так говорит. Но на самом деле он мной гордится, я знаю. А вы водите?       — Нет, — Сандра покачала головой. — Я пробовала, но… увы. Видимо, это занятие не для меня.       — Глупости. Вам просто попадались плохие учителя. Слушайте! — воодушевленно воскликнула Эбби. — Давайте я вас научу?       — Нет, не стоит, — Сандра опять вежливо улыбнулась. — У меня все равно не получится.       — Получится, — загоревшаяся идеей Эбигейл легонько подтолкнула её к автомобилю и скомандовала: — Садитесь-ка на шоферское место.       Сандра, немного поколебавшись, все же не смогла преодолеть искушения почувствовать себя хоть на мгновение хозяйкой столь роскошного транспортного средства и, обойдя кабриолет, уселась за руль. Эбигейл же открыла правую дверцу и плюхнулась на пассажирское сидение.       — Так, — в предвкушении сказала она. — Начнём с педалей… Или нет — лучше с коробки передач. Она нужна, чтобы переключать…       — Эбби, — прервала её Сандра, — я знаю, для чего нужна коробка переключения скоростей, а также педали и все измерительные приборы.       — Тогда за чем же дело стало? — удивилась фройляйн Мэйси. — Ставьте левую ногу на педаль, выжимайте сцепление и включайте передачу. Давайте, смелей.       Но Сандра, несмотря на столь подробную инструкцию, осталась сидеть в той же позе: неестественно выпрямившись, расположив ступни между педалей, положив руки на руль. Взгляд её был устремлен прямо перед собой, брови нахмурены, а губы плотно сжаты.       — Ну же, Сандра, — решила подбодрить её Эбби. — Что же вы?       — Я не могу, — угрюмо сказала Сандра.       — Почему? — удивилась Эбби.       — Я… Я не различаю «право» и «лево», — Сандра убрала руки с рулевого колеса и положила их на колени — ладонями вниз, пытаясь вспомнить, на какой руке она обычно носит кольцо, подаренное родителями на шестнадцатилетие, но, разумеется, так и не вспомнила. Больше всего на свете ей сейчас хотелось убежать, но она привычно держалась.       — Как это — не различаете? — недоуменно спросила Эбби.       — Вот так. Не сразу понимаю, где какая сторона. Если нервничаю, то могу вообще не понять, — Сандра отвернулась и хотела было выйти из машины, но Эбби, наклонившись, легко коснулась её левой ладони своими теплыми пальцами.       — Вот это лево, — мягко сказала она. — И вот, возьмите перчатки, иначе сотрете руки в кровь — автомобиль очень тяжёлый.       Сандра молча приняла протянутые перчатки и, натянув их, внезапно взволновалась — вдруг у нее не получится даже тронуться с места, ведь Николас учил ее вождению так давно. Однако взяла себя в руки, выжала сцепление и, включив самые низкие обороты двигателя, осторожно добавила газу, а потом медленно («Нежнее, сестра, нежнее», — приговаривал брат, когда она резко «рвала» уже сцепившиеся механизмы) отпустила левую педаль. Кабриолет, заурчав, плавно двинулся вперед, и она триумфально проехала вокруг квартала, ловя на себе завистливые взгляды пешеходов и велосипедистов.       Остановившись на соседней улице, она провела ладонью по лбу, вытирая выступившую испарину, и пробормотала:       — Что же, пожалуй, хватит на сегодня.       — Вы молодчина, Сандра, — с улыбкой сказала Эбби. — У меня еще не было такой способной ученицы.       — Представьте себе, у меня тоже, — насмешливо ответила пришедшая в себя после поездки Сандра. — Вы, кстати, сделали те уроки, что я вам задала?       — Са-а-андра, — обиженно протянула Эбби. — Как я могла спокойно рисовать, когда меня ждало такое чудо? Вы, кстати, не хотите уступить мне шоферское место?       — О, пожалуйста! — воскликнула Сандра и поспешно вышла из автомобиля.       — Поедем покатаемся? — весело спросила Эбигейл, пересев на свое законное место и принимая обратно грубые шоферские перчатки.       — Нет, Эбби, — покачала головой Сандра, — извините. Мне нужно по делам.       — Давайте я вас отвезу, — предложила Эбби. — Мне совершенно безразлично, куда ехать.       — Что же, если так… — Сандра помедлила, а потом, решив принять неожиданное предложение ученицы, обошла кабриолет и, усевшись на пассажирское кресло, светски осведомилась: — Вы, должно, не слишком хорошо знаете Берлин?       — Совсем не знаю, — пожала плечами Эбби. — Так что вам придется быть штурманом. Только командуйте заранее: прямо, направо, налево… — произнеся последние слова, она запнулась и испуганно посмотрела на собеседницу. — То есть, я хочу сказать…       — Не переживайте, Эбби, — усмехнувшись, успокоила её Сандра. — В родном городе я уж как-нибудь разберусь. — И по-барски развалившись на широком кожаном сидении, она махнула рукой и томно скомандовала: — Трогай.       Эбигейл, оценив шутку, прыснула и завела двигатель. Сандра же, убедившись, что ученица управляет автомобилем достаточно уверенно и не собирается отправлять их к праотцам прежде времени, расслабилась и, закурив, принялась глазеть по сторонам. Увидев новые вывески, которыми были увешаны почти все магазины и уличные кафе, недоуменно нахмурилась. «Евреям входа нет, евреев не обслуживаем, евреям и собакам вход строго воспрещен», — не веря своим глазам, чувствуя неясный холодок в самом центре солнечного сплетения, читала она.       — Недоумки, — пробормотала она себе под нос. — Господь милосердный, какие же недоумки. Куда, скажите на милость, катится эта страна?       — Что случилось? — с явным беспокойством спросила Эбби. — Что-то не так?       — Эти вывески… — Сандра брезгливо поморщилась. — Откуда они? Зачем?       — Они висят уже с месяц, наверное, — ответила ничего не понимающая Эбби. — Вы разве не видели? Папа говорит, это необходимая часть политики по бойкотированию еврейского населения. Фюрер не хочет насилия и делает все, чтобы они покинули страну добровольно.       — Добровольно? — нехорошо усмехнувшись, поинтересовалась Сандра. Она почти физически ощущала, как зарождается внутри, на самом донышке много чего пережившей и от того довольно нечувствительной к жизненным перипетиям души, знакомая черная ярость, которой нет исхода. Вкрадчиво, стараясь не дать прорваться этой ярости тем бессильным гневом, за который потом бывает стыдно, она продолжила: — А вам не приходило в голову, фройляйн, что та часть населения, которую вы назвали «еврейской», состоит точно из таких же немцев, как и часть «нееврейская»? Что они, эти евреи по крови, давно уже не говорят на древнем языке, не читают Тору, не чтут субботу и не зажигают Хануку. Да что там! Они, представьте себе, настолько ассимилировались, что даже не пьют кровь христианских младенцев. Зато, фройляйн, они родились и всю жизнь прожили в Германии, рожали ей детей, работали, делились своими доходами, служили верой и правдой, умирали в войнах и революциях… Зачем? Для чего? Чтобы однажды какой-то австрийский выскочка сомнительного происхождения предложил им добровольно покинуть свою родину? Так, фройляйн Мэйси?       — Я не знаю, — растерянно сказала Эбби, явно испуганная такой эмоциональной реакцией на давно привычные вещи вроде бойкота. — Папа считает, что такая политика… что это освежит вашу экономику, освободятся рабочие места для немцев, у местных промышленников появится стимул производить товар.       — Разумеется, освежит, — фыркнув, согласилась Сандра. — Ведь уезжая все эти люди оставят здесь свое имущество: дома, земли, производства, просто капиталы, в конце концов. И имущество это будет немедленно национализировано. Кстати, Эбигейл, почему вы тогда берете у меня уроки?       — А почему я не должна? — все с тем же явным беспокойством спросила Эбби.       — Ну как же? «Не покупайте, не обращайтесь» — таков, кажется, лозунг у этого бойкота еврейского населения?       — Не понимаю, о чем вы? — Эбби тревожно нахмурилась и даже слегка повернулась в сторону собеседницы.       — Моя мать — еврейка, — с каким-то мазохическим удовольствием сообщила Сандра. — «Пятьдесят процентов» — так, кажется, нас называют ваши друзья-наци?       — У меня нет друзей, которые меряют людей процентами, — после небольшой паузы твердо сказала Эбби. — И быть не может. И мне все равно, Сандра, какая кровь в вас течет. Мне… мне бы хотелось быть вашим другом, несмотря ни на что.       Услышав последние слова — неожиданные, искренние, явно произнесенные не из пустой вежливости, — Сандра обескураженно замолчала и проглотила очередную пропитанную ядом отповедь, которой уже была готова окоротить свою ученицу. Помолчав некоторое время, она все же не выдержала и сварливо пробурчала:       — Интересно, как они собираются отличать евреев от неевреев? Клеймо на лоб поставят?       — Папа говорит… — Эбби осеклась, а потом неуверенно продолжила: — То есть… Я слышала, что сейчас разрабатывают новые законы — в том числе, и о гражданстве. Когда они будут приняты, права евреев ограничат законодательно. Говорят, будут выдавать специальные карточки разных цветов. Немцам — коричневые, евреям — жёлтые. Иностранцам вроде меня — синие.       — Вы, должно, шутите? — удивилась Сандра.       — Нет.       — Надеюсь, к тому времени я уже покину свою многострадальную родину. Карточки… Надо же.       — Покинете?.. — Эбби внимательно посмотрела на нее и, кажется, не на шутку огорчилась. — Но как же тогда наши уроки? И вообще…       — О, не переживайте, Эбби, — Сандра неопределенно взмахнула рукой. — Я не знаю, как долго еще меня задержат в Германии дела. Думаю, вы успеете многому научиться.       — Но… — начала было Эбби.       — Вы только посмотрите на это, — прервала её Сандра и указала рукой куда-то справа от себя. Эбигейл притормозила и, повернув голову, начала всматриваться в двух людей, стоящих на тротуаре рядом с табачной лавкой. Один из них — невысокий сутулый мужчина преклонных лет ярко выраженной иудейской наружности — держал в руках большой самодельный плакат, на котором крупными неровными буквами было выведено: «Я грязная еврейская свинья. Я наживался на беде истинных немцев». Рядом, поигрывая дубинкой, прохаживался блюститель данного действа: молодой безусый парень в оливковой форме штурмовика SA, которая чуть не лопалась на его плотном, налитом жизнью теле. Видимо, в обязанности этого молодого кабанчика входило поддержание общественного порядка и охрана еврея, который безучастно стоял, устремив взгляд слезящихся глаз прямо перед собой — на тот случай, если «истинные» немцы решат разорвать виновника своих бед на части. Однако прохожие арийцы отчего-то не спешили вершить самосуд и быстро проходили мимо — отвернувшись, потупив взоры, делая вид, что происходящее их не касается.       В тот момент, когда кабриолет фройляйн Мэйси поравнялся с этим импровизированным позорным столбом, штурмовик окончательно соскучился и, решив развлечься, сильно ткнул старика концом дубинки в живот. Еврей выпучил глаза и согнулся пополам, беззвучно хватая ртом воздух.       — Прямо! — приказал рядовой боец партии и с размаху ударил свою жертву по подбородку — снизу вверх. Голова истязаемого дернулась, и он, захлебываясь чёрной на солнечном свете кровью, упал на землю, скорчился, выставил ладонь — защищаясь.       Все произошло так быстро, что Сандра толком не успела ничего понять и, тем паче, предпринять, зато Эбигейл оказалась намного сообразительнее и проворнее своей приятельницы — в следующую же секунду после подлого удара, она резко ударила по тормозам, остановила автомобиль где придется и опрометью бросилась к молодому кабанчику, который лениво пинал ногами прикрывающегося руками старика.       — Не смейте! — крикнула она и, схватив штурмовика за рукав, изо всей силы дёрнула, стремясь остановить бессмысленную жестокость разворачивающегося действа. Штурмовик, развернувшись, привычным, неосознанным движением отвесил девушке полновесную оплеуху, и Эбби, не удержавшись на ногах, упала.       — Что за?.. — начал он и сделал шаг по направлению к той, что посмела остановить его руку, но опомнившаяся Сандра выскочила из автомобиля и чёртиком из табакерки преградила ему дорогу. — А ты кто? — тут же ощерился «коричневорубашечник». — Тоже хочешь?       — Убери руки, скотина, — холодно процедила Сандра, по опыту зная, что хамье подобного толка трусливее гиен. Она посмотрела штурмовику прямо в глаза, и тот, увидев этот бешеный, прожигающий насквозь, взгляд, невольно попятился.       — Эй, полегче, — все ещё хорохорясь, сказал он. — Забирай свою подружку, и проваливайте отсюда. Ну!       — Сам проваливай, — огрызнулась Сандра.       Боец SA, заметив, что вокруг сидящей на земле прилично одетой женщины, которая зажимает ладонью окровавленный рот, начинают собираться люди, рывком поднял своего подконвойного и, подгоняя его пинками, повел прочь.       — Связываться ещё с вами… — услышала Сандра. — Жидовки…       Она проводила молодого кабанчика тяжёлым взглядом, судорожно выдохнула и, только убедившись, что опасность миновала, обернулась к Эбби — той уже помогли подняться, и она стояла, опираясь на плечо какого-то мужчины, прижимая к разбитым губам чужой носовой платок.       — Как вы, Эбби? — Сандра приняла свою ученицу из рук мужчины и бережно повела её к автомобилю. — Вам очень больно? Нет? Чем вы ударились, когда упали? Затылком?       — Нет, — Эбби отрицательно помотала головой. — Локоть ушибла…       — Садитесь… Локоть — это не страшно, — Сандра открыла дверцу кабриолета, усадила пострадавшую на сиденье и бережно погладила по плечу. Всего лишь хотела немного приободрить эту храбрую, безрассудно храбрую девочку, но та вдруг подалась вперёд, обхватила стоящую перед ней приятельницу руками за талию и, сухо всхлипнув, уткнулась макушкой куда-то в область живота. Оторопевшая Сандра сделала движение оттолкнуть от себя ученицу, но вместо привычного холодка в солнечном сплетении, которым всегда сопровождалось чужое прикосновение, почувствовала неожиданное тепло и ошеломленно застыла, привыкая к новому ощущению.       — Ну же… — пробормотала она и неуклюже погладила Эбби по волосам. — Тише, девочка, тише. Никто вас больше не обидит.       — Брюки вот… порвала… — судорожно всхлипнула Эбби, и Сандра, обычно нечуткая к чужим переживаниям, услышала в этом всхлипе не сожаление об испорченной вещи, но ужас перед миром, в котором так запросто попирают человеческое достоинство, а всякий хам, облаченный в тропическую форму давно несуществующей армии, может ударить, оскорбить, унизить, уничтожить. Как эту модную тряпку, не выдержавшую соприкосновения с шершавым асфальтом. Не найдя слов утешения, она лишь сильнее прижала голову ученицы к себе и позволила ей выплакаться.       Когда же та перестала содрогаться от плача и затихла, Сандра отстранилась и, осторожно взяв ученицу за подбородок, внимательно рассмотрела глубокую кровоточащую ссадину на ее нижней губе.       — Это нужно прижечь йодом, — сказала она и, осмотревшись по сторонам, приметила через дорогу аптечную вывеску: — Вот что, моя хорошая, вы посидите пока здесь, в авто, а я схожу в аптеку. Посидите?       — Нет, — Эбби судорожно вцепилась в руку своей утешительницы. — Нет, пожалуйста, не уходите. Пожалуйста, поедем отсюда.       — Эбби, — ласково сказала Сандра. — Я только схожу в аптеку, это недолго. А вы тем временем приведете себя в порядок — только взгляните, на кого вы похожи.       — И правда, — пробормотала Эбби, бросив взгляд в переднее зеркало. — Какой кошмар. — Перегнувшись на заднее сидение, она достала из своего ридикюля пудреницу и принялась поправлять макияж, пытаясь замаскировать красные пятна, которыми покрылось лицо после слез.       Увидев, что от этих простых обыденных действий фройляйн Мэйси немного успокоилась, Сандра удовлетворенно кивнула и спросила:       — Так вы отпустите меня в аптеку?       — Только не задерживайтесь, прошу вас, — ответила Эбби, не отрываясь от карманного зеркальца.       — Я быстро, не волнуйтесь, — пообещала Сандра и, перебежав улицу, вошла в светлое помещение, в котором сладко пахло лакрицей и вишневой газировкой.       Осмотревшись, она подошла к прилавку и спросила у старика-аптекаря вату и йодный раствор. Тот несколько долгих секунд внимательно рассматривал посетительницу подслеповатыми глазами, а после спросил неожиданно приятным молодым голосом:       — Фройляйн немка?       — Простите? — растерялась Сандра.       — Я спрашиваю, немка ли вы? — повторил аптекарь. — Мы не обслуживаем евреев и иностранных лиц.       — Я немка, — сухо ответила Сандра. — Мне что, напеть вам Kaiserlied?       — Извините, — пробормотал аптекарь. — Мне показалось, у вас акцент.       — Мой акцент вас не касается, — сказала Сандра, начиная терять терпение. — Вы отпустите мне йод? Или мне идти в другую аптеку?       — Минутку, — фармацевт выставил на прилавок пузырек с темно-коричневой жидкостью. — Ваты, к сожалению, нет. Могу предложить марлевые тампоны, десять штук, в фабричной упаковке.       — Давайте тампоны. И… И полфунта лакричных леденцов, будьте любезны.       — Пожалуйста, — аптекарь отвесил конфет из большой стеклянной банки и ловко упаковал покупки. — Не желаете ли мороженого? — спросил он. — Есть молочное, шоколадное, лимонный лед, а из сиропов…       — Нет, благодарю вас, — прервала его Сандра и хотела было уйти, но вспомнив, с каким аппетитом Эбигейл всегда поглощала десерты, приготовленные фрау Хольм, решила порадовать её приятной малостью. — Впрочем, взвесьте порцию самого обычного на вынос.       — В трубочку или в стаканчик?       — Господь милосердный, да какая разница? — раздраженно спросила Сандра — сама она терпеть не могла сладкое и решительно не понимала, чем выпеченный стаканчик отличается от скрученного из вафли рожка.       — Многие предпочитают трубочку, — дипломатично заметил аптекарь.       — Давайте трубочку, — обреченно вздохнула она, доставая кошелёк и выкладывая на прилавок мелкую купюру.       — Может, полить сиропом на сдачу?       — Нет! — отрезала уставшая от общения с незнакомым человеком Сандра и, схватив мелочь и покупки, чуть ли не бегом покинула аптеку.       Оказавшись на улице, она с облегчением выдохнула и направилась к красному кабриолету, вокруг которого уже начали собираться зеваки — в основном, мальчишки и молодые мужчины.       — Вы популярны, Эбби, — сказала Сандра, открывая дверцу и усаживаясь на сидение. — Марлен Дитрих — не иначе.       — Как же вы долго, — нервно отозвалась Эбби и поспешно завела двигатель. — Я думала, меня разорвут на кусочки.       — Это ничего, — ответила Сандра. — Я бы собрала вас обратно — у меня богатый опыт.       — Откуда?       — С фронта. Приходилось часто ассистировать хирургам.       — Как интересно, — глаза Эбигейл разгорелись от любопытства. — Расскажите подробнее.       — Не стоит, ничего интересного в этом нет, — Сандра покачала головой. — Остановитесь где-нибудь, я прижгу вам ссадину.       — Может, не надо? — умоляюще спросила Эбби. — У меня не болит.       — Не будьте ребенком, фройляйн Мэйси, — строго сказала Сандра. — В ранку может попасть грязь. А если будете хорошей девочкой, то я, так и быть, позволю вам съесть мороженое.       — То самое, которое сейчас окажется на ваших брюках? — невинно спросила Эбби.       — Черт, — выругалась Сандра и ткнула потекшим от жары угощением в сторону ученицы. — Держите скорее — оно же капает!..       — Я за рулем, — рассмеялась Эбби, но, увидев, что её собеседница всерьез намеревается выкинуть трубочку за борт автомобиля, воскликнула: — Нет! Давайте сюда!       Выхватив мороженое, она кое-как приткнула автомобиль к тротуару, заглушила двигатель и тут же отхватила огромный кусок от лакомства, испачкав при этом нос и губы, чем несказанно умилила в общем-то не склонную к подобным эмоциям спутницу.       «Какой же она все-таки еще ребенок, — покачав головой, подумала Сандра и, вспомнив недавнее происшествие, вздохнула. — Просто удивительно, как она сумела сохранить в себе такую чистоту и строгость. Бросилась на этого мужлана словно маленькая пичужка на ястреба. Интересно, а я бы вмешалась, если бы не она? Вряд ли…»       Поморщившись от неприятных мыслей, Сандра поспешно отогнала их прочь и, чтобы отвлечься от привычной шарманки, которую запускало любое мало-мальски неприятное событие, принялась распаковывать покупки. Достала марлевый тампончик, обильно смочила его йодным раствором и, замерев, приготовилась терпеливо ждать, пока ее ученица-сладкоежка доест свое мороженое.       — Вкусно!.. — невнятно сказала та и, засунув в рот последний кусок вафли, даже зажмурилась от удовольствия. Прожевав, открыла глаза, покосилась на изготовившуюся Сандру и, чуть нахмурив светлые брови, подозрительно спросила: — Что это вы там делаете?       — Ничего, — быстро ответила Сандра, а затем ловко, воспользовавшись удобным моментом, приложила пропитанную йодом марлю к разбитой губе ученицы.       — Ай! — вскрикнула та. — Щиплет!       — Сейчас пройдёт, — Сандра вдруг, неожиданно даже для самой себя, приблизила свое лицо к лицу Эбби и осторожно подула на смазанную йодом ранку. Растерявшаяся девочка, почувствовав на своих губах чужое дыхание, испуганно замерла, а потом начала стремительно заливаться розовой краской то ли стыда, то ли стеснения.       — Извините, — отстраняясь, пробормотала Сандра, смущенная своим поступком не меньше, чем жертва йодного раствора. — Мама всегда так делала.       — Вам не за что извиняться, — едва слышно прошептала Эбигейл. — Так действительно не больно.       — И все же, не нужно было, — Сандра нервно хмыкнула. — Быть может, поедем?       — Да… — Эбби повернула ключ в замке зажигания и, включив передачу, медленно тронулась с места.