и все-таки тачка удобная

Голубой Duster Twister 1972 года плавно въезжает на парковку. Машина даже не едет, а вьется голубой лентой между марок премиум класса с гордо поднятой головой, если бы она, конечно, имелась у машины. Весь кузов блестит, будто его только и делают, что полируют всю ночь, чтобы тот вот так, на глазах у всех, сверкал, привлекая внимание. На него невозможно не смотреть, как и на водителя раритетного автомобиля.  Он паркуется с такой дотошностью и четкостью, что кажется, будто учился этому всю свою жизнь, вместо того чтобы осваивать знания в IT сфере. Но сомнений не возникает: водитель — опытный не по годам специалист. Хоть и имеет небольшой стаж, но знает свое дело настолько досконально, что прицепиться вообще не к чему, а Чон Чонгуку иногда так и хочется разобрать каждую строку написанного кода, чтобы найти хоть один пробел, хоть одну оплошность, чтобы вывести своего сотрудника на какие-то эмоции. Он в них полный ноль. Только есть одна проблема, небольшая для других, но вот для Чонгука она просто глобального масштаба. Ким Тэхён отстраненно ведет себя только с ним. Когда приходит в кабинет сдавать отчет о проделанной работе, то почти не смотрит ему в глаза. А у Чонгука аж скулы сводит от того, насколько сильно хочется рассмотреть своего работника не только в профиль, мельком, когда тот не видит, а в упор, чтобы понять, что бесповоротно. Хотя он уже и так. Глупый гендиректор одной из лучших маркетинговых компаний Сеула втрескался в какого-то ублюдка, который даже нормально в глаза смотреть не может, зато с Ушиком смеется на весь отдел. Чонгук слышал. Чонгук утопал и вязнул все сильнее, когда в редких случаях удавалось увидеть Тэхёна настоящим. Без нечитаемого выражения лица, без кепки, скрывающей глаза, без красивых губ, словно натянутых нейлоновыми нитями, чтобы ни на миллиметр не допустить поднятие уголков. Стоя сейчас на пятом этаже здания офиса, Чонгук прекрасно видит, как Ким вышел из Duster’а, как до этого натянул кепку на свою белую макушку, плотнее прижимая, чтобы наверняка не слетела, потому что сегодня достаточно ветрено. Видел, как тот берет с собой портфель, в котором наверняка лежит ноутбук, потому что профессия не позволяет быть без него, и, конечно же, пачка сигарет. Тот без них, кажется, даже не дышит.  В легких давно кислород спутался с сигаретным дымом и дурманит голову Чону, когда Тэхён выходит из курилки. Сам Чонгук не курит, но, черт бы побрал этого айтишника, закурил бы, как самый послушный мужчина в мире, если бы Ким поставил ему такое условие, а после зажал где-нибудь в углу и целовал до распухших губ и громкого обрывистого дыхания. А в легких был бы только сигаретный дым и его выдохи, возможно, они бы были тоже частыми и кружили голову, отнимая конечности, прямо как табак.  Наверняка даже хуже. Ким Тэхён даже в мыслях звучит набатом и тяжелой дозой дурмана. Его хочется попробовать, даже зная наверняка, что потом невозможно будет отказаться. Никогда и ни при каких обстоятельствах.  Чонгук дергается и тяжело сглатывает, потому что в дверь стучат, а в строгих отутюженных брюках член стоит каменно только от мысли о том, что Ким его целует. Дотронься — и Чонгук вряд ли выдержит такую пытку. У него слишком давно никого не было, если не считать мыслей, в которых паутина, а в ее составе — ДНК Ким Тэхёна.  Точно сошел с ума.  — Войти можно? Или так и будете наслаждаться самим собой?  Сразу понятно кто, к гадалке не ходи. Максимум, что позволяет себе Ким — язвить. Почему-то даже так градус возбуждения не спадает. Чонгук кивает, боясь подать голос, потому что тот наверняка хрипит. Он, конечно, не выглядит каким-то затраханным или полоумно больным, не кидается на своего сотрудника с поцелуями, прося и умоляя взять его прямо на столе, но Ким взгляд ловит моментально, при этом тактично прокашливаясь, и достает ноутбук.  — Вы просили сдать отчет, я его сдал. Какие-то ошибки? Чонгук только отрицательно качает головой. Превращается буквально в идиота, только вот стыдно от этого не становится, а воображение продолжает рисовать непристойные картинки, когда Ким берет ручку в руки и начинает прокручивать ее между пальцами. Слишком длинные. У Чонгука слишком долго не было даже просто дрочки. Это уже перебор. — Если нет, то зачем позвали? — У тебя старая машина, — ляпает, не подумав, и щеки обжигает стыд. Точно идиот. Ким и так не смотрит в его сторону, наверное, считая, что Чонгук какой-то странный, а теперь и подавно не посмотрит. Он округляет глаза, всем своим видом показывая, что вообще не понимает к чему это было сказано про его машину. А у Чонгука ответа нет, у него только колом стоящий член и пульсация в висках, что выдирает сдержанность с корнем. У Чонгука ее сейчас крайне мало. Просто катастрофически. Бак иссыхает, а Ким не пытается улучшить ситуацию, зачем-то наклоняясь над столом, приближаясь лицом к лицу Чонгука.  — Зато она удобная. — Да там капот почти проржавел, — как и мозг Чонгука, потому что что он городит? Просто зачем он все это говорит? Смысла в разговоре вообще нет, но Ким, по-видимому, не собирается его заканчивать. — А вы хотите проверить на прочность капот моей машины?  Воют сигнальные огни, сирены вышибают барабанные перепонки, а температура всех блоков в черепной коробке подскакивает, тараня допустимые шкалы, резко переваливая за норму. Чонгуку жарко, даже немного подташнивает от волнения, от осознания… Может, он все это придумал? Снова разыгралась фантазия, а член в штанах забрал бразды правления и контролирует все тело, сказав мозгу отдохнуть.  — Что же вы, директор, молчали? Нужно четче говорить о своих желаниях, а то облизывать взглядом меня можете, а язык повернуть и попросить, чтобы вас трахнули, нет, — он улыбается. Очень самодовольно, замочил все в маринаде ухмылки и оставил финальный штрих — облизал языком губы так медленно, что у Чонгука едва крыша не слетела с грохотом.  Чуть не задохнувшись от стыда, Чон даже языком шевельнуть не успел, как Тэхён развернулся и вышел из кабинета, не забыв хлопнуть дверью.  Что это сейчас было?  У Чонгука на лице так и написано? Или он случайно забывал глотать слюну, что так и вытекала изо рта при виде Кима? Или тот мысли научился читать? Если да, то Чонгук сейчас сгорит от стыда по второму кругу, ибо такое знать никому нельзя, даже самому Чонгуку. Что вообще значили все его слова? Капот проверить на прочность?  Чонгук сглатывает слюну, а той уже давным-давно во рту нет. Там только возмущение, страх и дикая паника вкупе с сумасшедшим возбуждением. Чонгук чувствует себя пубертатным мальчишкой, которому впервые предложили секс.  Ему предложили секс? Нет. Быть такого не может. Солнце вращается теперь вокруг Земли? Чонгук поверит. Акулы научились разговаривать на китайском? Не будет отрицать, даже не услышав. Все материки слиплись в один огромный? Да без проблем. Ким Тэхён заявил, что трахнет Чонгука на капоте своего Duster Twister 1972 года? Чушь собачья, в которую ни одна живая душа не поверит. Или Чонгук уже не живая душа? А мертвая после того, как он услышал то, чего думал не услышит никогда…  День тянется так медленно, что Чонгук места себе в кабинете не находит. Он то и дело возвращается к утреннему разговору, мысленно убеждая себя, что ему почудилось. Из кабинета он не выходит, только один раз зовет к себе секретаря, чтобы сообщить, что на завтра все встречи отменены. У Чонгука сегодня такой стресс, что ему, наверное, и недельного отпуска будет мало. Но столько он себе, увы, позволить не может, а потому просто посидит себе день дома, выталкивая мысли о Киме, его карих глазах, которые кажутся такими из-за костра, вокруг которого черти танцуют победные танцы, напевая имя того, кто сгорает в этот самом огне, то есть Чонгука.  Мало воздуха, мало места в брюках, а галстук кажется вообще петлей, которую он сам себе накинул на шею, чтобы та его удушила и избавила от мыслей о Киме.  Полдня проходят в метаниях, измерениях кабинета шагами и кусании губ, а потом и ногтей. Чонгук вообще не может перестать прокручивать слова Тэхёна в голове. Там будто установили старый проигрыватель и выдали только одну пластинку, и Чонгуку не остается ничего иного, как включать ее снова и снова. Вот только никто не заставляет, даже близко, а слова все равно тарабанят о стенки черепной коробки, впечатываясь в те, кажется, на века.  Голос Кима не перестает звучать в голове даже тогда, когда Джиен приносит на обед кофе по запросу Чонгука и желает приятного аппетита. Чонгук от этого только дергается, вырывая себя из своих же мыслей, смотрит на девушку и замечает, как мимо его кабинета, словно специально, проходит Ким.  Он снял чертову кепку, а блондинистые волосы рассыпались так, будто над укладкой старались часа два минимум. Но Чонгук уверен, что нет. И когда взгляд снова ловит ухмылку, а потом ещё и округлившуюся щеку из-за того, что Ким толкается несколько раз в нее языком, то Чонгук давится воздухом так сильно, что аж закашливается, и Джиен вынужденно бежит на помощь своему начальнику. — Я в порядке, — пытается сказать Чонгук, а та вовсю дергает его стул, прося настойчиво: — Вам нужно встать и поднять руки над головой, — женский голос только раздражает, а Чон не знает, как объяснить далеко не глупой, а очень даже опытной и квалифицированной в своей области девушке, что встать он не может по одной-единственной причине. У него снова крепко стоит. У взрослого мужика встает так быстро на каждый выпад Кима, что в голове мутнеет, а перед глазами туман, и только одна улыбка способна вывести из себя. — Уходи, — шипит сквозь зубы, и нет, не потому что зол, а из-за того, что Джиен дергает до сих пор кресло, пока Чонгук пытается откашляться, а из-за этого ткань брюк ерзает туда-сюда, создавая трение.  Он сейчас кончит в штаны из-за того, что ему спасают жизнь. Это полный провал.  Ему тридцать два, а какой-то двадцатишестилетний айтишник доводит Чона до ручки такими легкими манипуляциями. Кому расскажи… Толкнул язык за щеку, а Чон уже готов спустить в штаны.  — Джиен, если не хочешь лишиться работы, то уйди сейчас же, — он уже почти на грани. Но когда Чонгук сжимает зубы, царапая себя по руке, чтобы отвлечься на боль, а не на скорый оргазм, что накрывает так стремительно, будто ему реально тринадцать и он первый раз дрочит. Секретарь прекращает пытаться спасти своему директору жизнь. У Чонгука в этот момент отлегает так сильно, то он чуть не плачет от количества сдерживаемых эмоций.  — Простите, я ведь только помочь хотела, директор Чон, — девушка поникает, а у Чонгука в глазах темно. Он их прикрывает и шумно дышит через нос.  — Все нормально. Просто оставь меня одного. Спасибо, Джиен, — едва тянет и опускает голову, чтобы прикрыть лицо. Оно горит синим пламенем. Рубашка прилипла к спине, а в трусах мокро так, будто кто-то вылил стакан воды.  И если бы Чонгук видел, как на него сейчас смотрел тот самый Ким Тэхён, точно бы спустил в штаны, как самый послушный мужчина, даже не дойдя до старенького Duster Twister. А Ким его буквально съедал взглядом, даже не боясь быть замеченным. И когда Джиен покинула кабинет, решил, что потерпит все-таки до конца рабочего дня, а потом покажет директору, насколько у него действительно удобная машина. Потому что та реально была такой. Она ему досталась от отца, а тот в ней души не чаял, потому и выглядит так, будто только-только с салона выкатили и решили проехаться, показать всему Сеулу, что значит роскошь. Да, она не была премиум класса, и даже близко к этому не стояла, но Тэхён любил эту машину.  А потому сначала покатает Чонгука на переднем сидении, после чего покажет, что она не «старая развалюха», как тот ее часто называл, а очень даже крепкая. Капот и вправду удобный: квадратной формы, с выпуклыми фарами, за которые Чонгук сможет держаться руками, если вдруг окончательно потеряет голову. А Ким готов пообещать, что все сделает для этого.  Он ведь не слепой, видит, как директор смотрит на него, видит, как тот пытается иногда завести разговор на отвлеченные от работы темы, но Киму Чон кажется скучным и дотошным экземпляром. Он всегда ходит в почти одинаковых костюмах, затягивает галстук так, что иногда кажется, будто тот его придушит, а на собраниях хочется вообще выть волком, потому что то, как этот человек подходит к работе вообще заставляет мозг вскипать, а зубы скрипеть от силы их сдавливания, прямо до ноющей челюсти. Надоедливый до одури, но сегодня Тэхён просто решил проверить, как тот себя поведет, если все-таки обратить внимание на все говорящие взгляды со стороны Чона. Что будет, если озвучить чужие желания вслух.  Ким не ожидал, что попадет прямо в цель, в центр проблемы, и сразу же взрастит решение. Чонгука нужно поставить на место, чтобы больше не был таким дотошным на собраниях, а еще так сильно хочется, чтобы он наконец снял этот дурацкий костюм.  И Кима осенило под конец дня. За секунду до того, как постучаться в кабинет, где Чонгук ловит очередной приступ желания, уже совсем его не скрывая. Сам же себя доводит.  — Вам не жарко в рубашке? — а Чонгуку просто до невозможного да. Он прямо сейчас ее содрать готов, видя, как Тэхён смотрит. Больше нет на лице козырька кепки, там только голые, не прикрытые ничем эмоции, жажда и яркий азарт. Он его выводит, но даже не представляет, что Чонгук готов сдаться прямо сейчас. Даже не дойдя до капота, вгрызться в губы Кима на своем же столе, когда жалюзи в кабинете не опущены, а несколько работников неспешно собирают вещи и лениво идут домой. Устали. Чонгук тоже. Очень сильно. Он целый день в голове пытается придушить желание, чтобы его взяли. Чтобы Ким, не церемонясь, сделал с ним хоть что-то. Сам даже не понимает, что именно, просто готов на что угодно. Лишь бы почувствовать себя в его руках, ощутить близость, запах, тепло тела, которое с ума сводит даже на расстоянии. — Немного, — все-таки тихо отвечает Чонгук, снова борясь с возбуждением. Он так за весь день и не снял напряжение даже рукой, потому что полностью погряз в мыслях. Скорее всего, это было ошибкой. — Тогда жду тебя без нее внизу, Чонгук. Когда Ким разворачивается и закрывает дверь, то слышит тихий стон, принадлежащий гендиректору компании. В голову будто стрельнуло разрядом тока, распространяя импульсы по всему телу. В паху резко становится жарко, как в пекле, а руки подрагивают. Он тоже хочет, тоже думал. Себя обманывать точно смысла нет.  Чонгук — высокий, широкоплечий мужчина, со способностью к критическому мышлению, и это безумно сексуально. Тэхёна не возбудил бы тупой папенькин сынок, что сидит и греет место в кресле, управляя компанией. Он знает, что Чонгук со своих двадцати выгрызал место, шел к этому годами, а потом доказывал снова и снова, что имеет полное право быть главным, управлять людьми. Ким совсем не сомневается в его навыках как лидера, но подмять под себя этот гениальный мозг хочется. Давно хотелось, и только сейчас Ким думает, что он полный идиот, раз позволил этому случиться.  Ким открывает ключом водительскую дверцу и садится в Duster, бережно прикрывая ее за собой. Руки не потеют от волнения, зато возбуждение вовсе не спадает. Вечер будто еще больше повысил градусы, убрав их из воздуха на улице и впихнул внутрь Кима.  Когда Тэхён видит, как Чонгук быстрым шагом направляется к его машине, то по-джентльменски открывает дверцу и впускает в уже накаленный салон свежий воздух. Чонгук запечатывает их снова, немного сильнее нужного закрывая за собой.  — Поаккуратнее, — сразу же говорит Ким. — Прости, — отвечает Чонгук и весь съеживается. — А в офисе ты не такой зажатый. Расслабься, я сейчас не укушу, — Чонгук в голове слышит ухмылку, но повернуться сил не находит. Он их все тратит, чтобы прикрыть пиджаком голый торс и грудь.  Зачем только послушался… Но почему-то в момент, когда Тэхён попросил бесцеремонно снять рубашку, в голове даже не мелькнула идея возразить. Он, как только захлопнулась дверь в кабинет, принялся расстегивать пуговицы на чуть влажной ткани одну за другой. Пальцы путались в петлях, соскальзывая и подрагивая. Он, уже сидя в машине, до боли их сжимал, будто Тэхён пытался этот пиджак снять с него. — Если ты чего-то так боишься, то зачем вообще… — Я хочу, — выкрикивает Чонгук, даже не давая Тэхёну закончить фразу. Тут же жалеет, потому что он посмотрел на него, когда возмущался, когда кричал, а теперь видит, как на красивом лице появляется ухмылка, а по губам тут же скользит язык. Чонгук тоже непроизвольно облизывается, и почему-то ноги разъезжаются сами по себе. Странная реакция тела, но Чон даже не успевает ничего сделать, когда рука Тэхёна оказывается на бедре и с силой сжимает. Его парализует моментально, а в горле застревает стон, обволакивая глотку и не давая сделать нормальный вдох.  — Ты так часто учил меня, как нужно заполнять таблицы, — рука все еще на бедре, и Чонгук чувствует, что ему конец. А Тэхён тем временем заводит машину и уже плавно выруливает из парковки. Чонгук еще никогда так сильно не возбуждался. Кожа буквально вибрирует от желания. На лбу уже выступил пот, горло хочется смочить, вот только нечем, а потому Чонгук молчит, боясь, что голос вообще будет сиплым, означая, что Чонгуку конец. Ему и так конец, но Киму пока что об этом знать не обязательно.  — Так часто выставлял меня практически идиотом, неспособным запомнить элементарные вещи, на собраниях, — пальцы ползут вверх, как и стрелка на спидометре раритетной машины, а Тэхён скребет короткими ногтями по шву ширинки. Чонгука выгибает, а с губ все-таки слетает первый тяжелый выдох. У Кима на губах улыбка, которая, кажется, не покинет его самодовольное лицо ни на минуту этим вечером. — Тебе так нравится контролировать? Держать все в сжатом кулаке? — Ким почти рычит, а скорость плавно набирается, из-за чего у Чонгука слишком быстро спирает дыхание. Голову давно уже кружит, а губы искусаны до крови. Нужна вода, а еще срочно кончить. Только Чонгук понимает, что сейчас не дадут, а он и не попросит. Только молчит с прикрытыми глазами, принимая все, что дают.  — А если сегодня все будет в моих руках? — и сжимает пальцы вокруг члена, давно уже пульсирующего от желания. Чонгук стонет в голос, подаваясь навстречу руке. Внутри все вспыхивает, а на глазах сразу же выступают слезы удовольствия. — Пожалуйста… — только и может, что прошептать, быстро облизывая губы. — О чем просишь, директор?  — Чонгук, просто Чонгук, пожалуйста, называй меня так, — слова сами слетают с губ, а Чонгука ведет все дальше и дальше, когда он чувствует, что Тэхён крепко его сжимает, но рукой не двигает. Испытывает. А у него прочность вообще сейчас шаткая. Одно движение — и кончит. Просто не вытерпит.  Когда рука исчезает с паха, последнее, что Чон ощущает, это то, как Ким надавливает на головку. Хочется вскрикнуть от стимуляции, от того, насколько сильно стоит, так, что аж пульсирует, отдавая в виски импульсами.  — У тебя слишком сухие губы, — шепчет, сливаясь со звучанием мотора, который не разрывается от скорости, потому что Ким ее сбросил. Успокоился. Чонгук не успевает облизать снова, как чувствует, что по губам проводят большим пальцем, увлажняя. Он запрокидывает голову назад, толкаясь бедрами в воздух, сжимает ягодицы, отчего член дергается в штанах, все больше изнывая от возбуждения.  — Теперь лучше, — в голосе Тэхёна все еще ухмылка. — Это… — Чонгук облизывается и убеждается. — Ты слишком мокрый там, а губы сухие. Я решил помочь исправить ситуацию, — а лишь ухудшил, потому что Чонгук вздрагивает. Все-таки стоило подрочить в кабинете. Он сейчас потеряет связь со здравым смыслом.  Но Тэхён снова сжимает бедро, только теперь не дразня, а больно, чтобы успокоить возбуждение. И у него получается. Чонгук стонет тихо, а потом шепчет едва различимо: — Спасибо… — Хочу, чтобы ты кончил с членом в глотке, — снова лишнее. Волна жара врезается в низ живота, а Чонгука по новой выламывает. Это издевательство какое-то. Почему он ведет себя так, будто у Тэхёна в машине афродизиак, а он перед выходом наглотался несколько таблеток, стимулирующих эрекцию? Машина въезжает в какой-то небольшой поселок, и тогда Чонгук понимает, что они успели выехать за пределы Сеула. Мутная дымка сползает, он вытирает слезы с глаз и пытается восстановить дыхание. Руки Тэхёна на руле, и он глушит двигатель возле серого забора. Кидает быстрое «я сейчас вернусь», и когда через минуту, а то и меньше, впускает прохладный вечерний воздух из улицы, садясь на водительское место, перед ними открываются ворота. Тэхён плавно заезжает во двор, и тут Чонгук осознает неизбежное — его сейчас реально заставят скулить, прося дать кончить. Потому что именно с таким выражением лица и повернулся к нему Ким. — Тебе идет галстук, когда он касается не рубашки, а обнаженного тела, — и когда этот самый галстук — сегодня просто черный — оказывается между пальцев Кима, а тот тянет Чонгука на себя, чтобы сразу же бесцеремонно скользнуть языком в рот и начать мокро целовать, Чонгук понимает, что это конец.  Он сейчас буквально распадается как человек и ни грамма не жалеет, что желает это в руках у двадцатишестилетнего парня, вечно надевающего худи на белую футболку, в широких джинсах и с кепкой на голове. Потому что губы у того горят адским пламенем, а мурашки захватывают все тело, щекоча даже загривок.  — У тебя на губах все еще вкус спермы. Будь он трижды проклят. Чонгук стонет в голос и падает лицом в изгиб шеи Кима. Это невыносимо терпеть. Всю ту липкую массу, что вяжет узлы внизу живота, кольцуя пах. Чонгуку хочется перелезть через коробку передач и сесть на бедра к этому парню, вжавшись плотно в его пах своим. Чтобы проехаться членом, чтобы почувствовать внимание там, что сейчас больше всего обделено. Про возбуждение Кима он даже не думает. Тот держится героически, даже не выдавая своего желания. Но когда Чонгук не сдерживает порыв и тянется руками к его ширинке, то чувствует жар уже в паре миллиметров от ткани. Он тоже хочет. Чонгука. Прямо сейчас, сидя и снова втягивая в сумасшедший, быстрый поцелуй. — Сделай уже хоть что-нибудь, — просит Чонгук, молит, буквально выстанывая гласные и глотая согласные вместе с их общей слюной. — Все-таки хочешь, чтобы я трахнул твой рот? — Хочу. — Хочешь? — Господи, Ким, умоляю, — про достоинство Чон подумает в другой жизни, а о собственном удовольствии — прямо сейчас. Потому что его с ненормальным давлением снова целуют, втягивая губы, и кольцуют шею рукой, придушивая. Ноги немеют моментально, а перед глазами круги сменяются точками, и так снова и снова, пока Чонгук не прерывает поцелуй и не понимает. Капот. Он просто должен сесть на капот и дать сделать то, чего так сильно хочет. Дверь он открывает слишком дергано и не с первого раза. Ноги подкашиваются, но доводят до капота. Чонгук облокачивается об него, широко расставив руки, откидывает голову назад и дышит глубоко, давая ветру остудить взмокшую кожу. Ему жутко жарко, а когда он чувствует, как Тэхён наклоняется к нему и выдыхает, рассыпая мурашки по коже, гнется навстречу.  — Поцелуешь? — Я на тебе и сантиметра не оставлю, которого не коснутся мои губы, — договаривает слишком быстро, а потом целует влажно в солнечное сплетение, и у Чонгука там, по ощущениям, взрывается не один десяток Солнц.  Тело будто подкидывает над машиной, оно тянется навстречу губам, чьи следы продолжают оставаться на груди, на ребрах, спускаясь к косым мышцам пресса. Чонгук дышит рвано, в горле снова сухо, но влажные стоны слетают с губ и подрывают все терпение Тэхёна. Он втягивает сосок в рот, прикусывая, даже не думает трогать тело Чонгука руками. Запрещает себе, потому что ему нужно оставить следы только губами, отдавая все тепло, все желание, каждое слово внедряя под кожу. — Ты такой красивый, — и тот действительно так думает. Потому что сумерки ложатся на кожу, как масляная краска на холст. Та начинает манить еще больше, хотя казалось больше некуда.  Тэхёна ведет от Чонгука, распластавшегося на капоте его любимого голубого Duster Twister 1972 года. Губы зудят от поцелуев, от жара кожи, Чонгук пылает, поджигая Тэхёна, и это, кажется, невозможно потушить.  В момент, когда Тэхён проезжается членом по члену Чонгука, они утопают в звучании обоюдного стона. Это кажется лучше всего, что ранее слышали их уши. Они думают об этом в эту секунду вдвоем. А потом Тэхён толкается еще раз и еще, пока Чонгука под ним буквально крошит на мелкую пыль. Тэхён целует действительно каждый сантиметр мягкой кожи, кусает, а потом широко зализывает, не причиняя боль, а только яркое удовольствие, что маячит на периферии сознания. Чонгук давно уже не смотрит. Он просто раскинулся на капоте и утопает в ласке, которой щедро осыпает Тэхён. В голове ноль мыслей, изо рта льются и льются стоны, а оргазм мягкими волнами подкатывает к паху.  — Можно мне… — Все, что угодно, — у Тэхёна распухли от поцелуев губы. Он кажется еще привлекательнее с поплывшим взглядом и слюной в уголках рта. Чонгук тянется ее слизать, толкаясь языком в рот, и они целуются. Недолго, но так, будто отдают все самое последнее этому поцелую. Чонгук цепляется руками за волосы Тэхёна на затылке и притягивает еще ближе. Меняет их местами, усаживая на капот и опускается на колени. Тэхён от одного вида черных глаз, сверкающих от возбуждения у себя между ног, может кончить и не постыдится ни разу за несдержанность.  Ширинка на джинсах вжикает быстро, а Киму кажется, будто этот механизм заклинило и это тянется вот уже несколько часов. Но когда Чонгук присасывается к головке, даже не стягивая трусы, Ким забывает обо всем. Что существуют двоичный код, законы физики и звезды где-то там, далеко в космосе. Он забывает обо всем, отдавая каждую частичку внимания и впитывает, чтобы запомнить на всю жизнь, как чувствуются губы Чонгука там.  Там, где сейчас все искрится от желания, где температура давно запредельная, а пульсация распространяется по телу цунами, сшибая все на своем пути. Чонгук мычит что-то, а потом стягивает трусы вниз, сразу же целуя ствол мокрыми от слюны губами.  Ким даже не успевает простонать, как давится, когда Чонгук лижет головку и направляет член в рот, обхватывая губами и создает вакуум вокруг. У него трещит везде, и кажется, что это клетки разрываются от переизбытка чувств. — Ты… Ты просто… — он хочет что-то сказать, но мысли путаются, тоже разрывая все связи, ранее пытавшиеся сформироваться хоть во что-то, но нервные импульсы перестают там протекать, устремляясь вниз, где Чонгук уже водит губами вверх-вниз, очерчивая член во рту языком. Не то, чтобы Чонгук был опытен в подобном, но делает так, как хотелось бы самому. Отдается полностью, ловя сознанием громкие выдохи, а иногда и низкие стоны. Это распаляет, заставляет стараться усерднее, чтобы получить один протяжный, но такой сладкий стон, чтобы запомнить навсегда.  Пальцы зарываются в волосы, насаживая Чонгука на член глубже. Ким не толкается резко, чтобы не сделать больно, неприятно, просто давит, пока не слышит булькающий звук, понимая, что это предел. Но Чонгук заглотил больше, чем половину, и Тэхён прекрасно чувствует стенки глотки, пускай только головкой. Но то, как Чонгук сглатывает, ощущается настолько крышесносно, что Ким едва не теряет способность стоять на ногах. Те подкашиваются на мгновение, и он успевает упереться в те самые выпуклые фары, чтобы удержать себя в вертикальном положении.  Движения не останавливаются ни на секунду, Чонгук помогает себе рукой, где не достает, иногда отстраняется, чтобы немного отдышаться, и тогда покрывает внутреннюю сторону бедра маленькими поцелуями. Губы щиплет от напряжения и силы, с которой он сдавливает их вокруг ствола. Он запыхался и очень хочет кончить, но отдает все внимание Тэхёну, пока не слышит то, чего так хотел, а потом едва не кончает в штаны, когда протяжный стон в конце выливается в хриплое: — Чонгук… Он не отстраняется, позволяя кончить в рот, немного морщась, глотает теплую сперму, а потом не выдерживает и сжимает себя через ткань брюк. Проводит несколько раз по всей длине члена и кончает, застывая на месте, между ног у Кима, пока тот не пытаясь даже отдышаться, натягивает на себя штаны, наклоняется и целует, слизывая собственную сперму с губ Чонгука. — Пойдем на свидание? — Как? Сейчас? — едва дышит Чонгук, но улыбке это не мешает растягивать губы. — Да, прямо сейчас. Я вынесу плед, и мы будем долго смотреть на звезды, — в его голосе ноль издевательства, иронии и ни грамма сарказма. — Ты шутишь? — Чонгук не верит. Он только что отсасывал, стоя на коленях, что делает и сейчас, только рядом опускается Тэхён. Внутри что-то дергается, сжимается и… екает.  Прямо так, как в книгах пишут? Барахтается прямо в груди, касаясь ребер и вызывает смех от щекочущих ощущений. Чонгуку кажется, что он сошел с ума. — Прости, это, наверное, очень глупо. Забудь, — Тэхён поднимается с колен и тянет за собой Чонгука.  А у того глаза такие огромные. То ли напуган, то ли сбит с толку, то ли не верит, что предложили. Что? Свидание. Это… Это впервые в жизни. Он действительно потерялся в ощущениях, в осознании, в действительности происходящего. — Я согласен, — тихо говорит и не верит сам себе. Он и Тэхён? Прямо посреди какого-то двора недалеко от Сеула будут смотреть на звезды?  — Ты о чем? — На звезды согласен, — снова шепчет.  Внутри все щекочет. А когда чувствует, как Тэхён тянет на себя, сжимая в объятиях, льнет ближе, чувствуя мягкую ткань худи. Он тычется холодным носом в шею и вдыхает запах. У Тэхёна он ненавязчивый, какой-то древесно-фруктовый, но не сладкий, кажется, виноград. Тэхён пахнет крепким вином, а еще чем-то особенным. Собой. Неповторимый аромат, что кружит голову еще сильнее.  Они стоят так несколько минут, пока Тэхён лениво перебирает пряди на макушке Чонгука и иногда тычется в них губами, тоже вдыхая запах. Они запоминают этот момент. На улице уже ночь, над головами небо без единой тучки, а между ними теснится тонкий ободок луны. Ветер все еще свободно гуляет вокруг них, не остужая кожу, а прижимая друг к другу плотнее, чтобы согреть в объятиях.  — Ты мне давно нравишься, — под влиянием момента выпаливает Чонгук и тут же плотно сжимает губы.  Ну точно все испортил. Сейчас Тэхён ему скажет не надумывать, что у них ничег… — Кажется, это взаимно, — осознает и искренне делится, открывая весь спектр эмоций, легко считываемых по лицу. Замирает все, кроме сердца, ускорившего ритм. Ощущая, как переполняется. И пусть один двадцатишестилетний айтишник не думал, что вот так просто можно обрести что-то слишком значимое в лице не такого уж и занудного гендиректора, но он рад. Рад, что его голубая машина когда-то привлекла внимание Чон Чонгука, потому что потом он увидел, насколько тот красив в свете закатных красок, расползающихся по его коже. Звезды яркими вспышками срываются с неба и Чонгук наблюдает за одной падающей, загадывая желание, моля, чтобы сбылось. «Пусть эти отношения будут такими же крепкими, как и капот этой развалюхи» И лучше бы Ким Тэхён не умел читать мысли, как, кажется, делал это в офисе на протяжении всего дня, потому что стыдом здесь не отделаешься. Его машина — все еще его любимое средство передвижения. И лучше бы Чонгуку даже в мыслях переставать наделять ее всякими недобрыми эпитетами, ведь не хочется разочаровать своего… Парня.