Вишневая косточка

      Вода, зеленоватая и тёплая, точно нити солнечного света, приятно сочилась сквозь пальцы жидким бутылочным стеклом. Макушку нещадно пекло. Вокруг на ближайшие километры ни души; и только едва уловимый шум автострады достигал слуха сквозь густой прогретый воздух.       Денджи окунулся еще раз, полностью исчезнув под спасительной толщей прохлады, и резко вынырнул, тряхнув головой. Брызги рассыпались вокруг золотыми искрами; быстрые струйки покатилась по голым плечам, груди, спине.       Вразвалку ступая по скользкому, обросшему илом дну реки, он побрёл к берегу. По разгоряченному лицу сбегали юркие веселые ручейки. Денджи потёр воспалённые глаза, нашел взглядом сидящего на песке Аки. Тёмные волосы повисли смешными мокрыми иглами, из-за чего он напоминал колючего морского ежа. Или колючего и унылого морского ежа. Короче, не хватало только слов «не трогать» на лбу.       Прохладный ветер лизнул кожу Денджи, и та мгновенно покрылась мурашками.       Это был нежаркий летний денёк — курносый, весь в веснушках и лениво клонящийся к вечеру. Рядом с рекой стремились в небо гигантские дзельквы, шумели радушно и тихо. Если улечься в их по-вечернему длинной тени и посмотреть ввысь, можно подумать, верхушки тянутся прямо к звездам, будто вот-вот стартанут, как космические ракеты.       Денджи и лёг. Распластался на горячем песке, потянулся всем телом и закрыл глаза, как кот, жмурясь от удовольствия. Нырнул пальцами в неглубокую миску, нащупал гладкий бок спелой вишни, швырнул ягоду в рот.       Рядом фыркнули.       Из-под дрожащих полуопущенных ресниц Денджи увидел — Аки приподнялся на локтях и смахивает с груди песчинки.       — Мог не трясти надо мной волосами? — недовольно попросил он.       — А чё? — Денджи приоткрыл один глаз. Прорвал языком ягоду — нежная мякоть засочилась теплым соком, обнажила твердую косточку — Денджи плюнул ей в небо.       — Ничего, — ответил Аки, машинально вскинув голову вверх. — Она вернётся и пробьет тебе череп.       Денджи задушил в кулаке смешок. А потом резко опустил мокрую ледяную ладонь прямо на живот — чужой, нагревшийся под солнцем, обнаженный и бледный живот. Аки, судя по судорожному вдоху, чуть не подавился воздухом.       — Ты!.. — начал он, но договорить не успел.       Денджи захохотал, схватился за такие же горячие, как и живот, плечи, порозовевшие от загара, и повалился на Аки всем телом.       — Придурок, руки убери, — сдавленно отозвался Аки, рухнув на песок.       Он пытался вывернуться, но Денджи — мокрый, скользкий, холодный и весь в песке, — держал его крепко. Кожей прочувствовал — Аки пробрала легкая дрожь.       — Слезь с меня. Немедленно, — выдавили снизу.       — Не-а. Не слезу.       Денджи ощутил, мышцы под его ладонями моментально сбились в твердый камень, но не сдвинулся ни на миллиметр. Прижиматься к Аки было приятно — не хуже, чем к девке с мягкими сиськами. Тёплый, даже горячий Аки так сильно нагрелся под солнцем, что Денджи, не переставая хихикать, притиснулся вплотную. Кожа к коже.       — Что… ты делаешь… — придушенно отозвались рядом с ухом.       — Ты горячий, как девка, Аки.       Аки пытался выбраться, вырывался; Денджи ржал, не выпускал. Слух дразнили разгоряченные протесты, но Денджи не разбирал слов. Только смотрел, опустив ресницы над особенным, сосредоточенным изломом губ, вспоминая, как в прошлые выходные Аки разомкнул их в опасной близости от его лица, и как медленно кончик языка скользнул по крохотной ранке на верхней губе…       Тот сон, где он тонул в быстрых водах реки, заканчивался именно так.       Денджи исступленно тянулся вверх сквозь свинцовую толщу, пытаясь раздвинуть воду руками — кроваво-красную из-за песка, тучей взвившегося со дна. Щиколотку зажало между камнями; Денджи то драл их ногтями, пытаясь сдвинуть и освободиться, то тянулся наверх, где маячило мутное, поддернутое зеленцой, пятно света.       Ногу до бедра сковало судорогой. Воздуха не хватало, у рта лопались пузыри. Грудь жгло, он глотал воду, как горячую лаву, из последних сил пытаясь выплыть на поверхность. Тело тяжелело, словно чьи-то ледяные руки утягивали на дно.       Что-то темное растеклось по воде. Оно все приближалось и приближалось, пока не заволокло весь видимый свет, протянуло скользкие пальцы к горлу и сжало. Денджи узнал их — то были руки самой смерти.       Вдруг его крепко обхватили поперек торса. Рванули вверх, решительно потянули к свету. Денджи лопатками ощущал чужую напряженную грудь, плечи, а потом света стало слишком много. Казалось, он ослеп.       Когда Денджи, задыхаясь от кашля, смог открыть глаза, первым, что он увидел, было лицом Аки. Аки, вырвавший из лап липкого кошмара, предстал долбанным спасителем: растормошил, помог выпутаться из душивших пут одеяла.       Денджи казалось — он утонул, а прохладные, влажные губы, что прижимались к его рту, вдували воздух. Потом оказалось, губы ему привиделись и его, вроде как, тошнило. Он кашлял, отхаркивая почему-то воняющую тиной слюну, а руки Аки заботливо помогали перевернуться на бок, гладили по затылку и между лопаток.       — Это кошмар, — слышал Денджи успокаивающий голос сквозь собственный захлёбывающийся кашель. — Всего лишь кошмар.       Длинные волосы Аки касалась его щек, капли катились с неё, как по зеркальной поверхности — барахтающийся во сне Денджи вырвал его из ванной. И по его лицу тоже катились — соскальзывали со лба, задерживаясь прозрачными кристалликами на слипшихся мокрых ресницах, срывались вниз. Будто не проточная вода, а настоящие слезы.       Аки наклонился ближе, приоткрыл рот, слизнул алую каплю со своей треснувшей губы. Денджи инстинктивно подался вверх, будто другого пути не оставалось, но не смог — судорожный кашель сдавил легкие, и он упал ничком.       Аки потом что-то говорил, а Денджи никак не мог заткнуть в собственной же башке жужжащий не хуже бензопилы вопрос — он что, спросони присосаться к Аки хотел?..       Денджи прижал запястья Аки к песку и навис сверху, встретившись с незнакомо потемневшими глазами. С губами, от которых не мог отвести взгляд. Аки тяжело дышал, жилка на шее пульсировала, грудь в запале вздымалась, горошины сосков затвердели; живот, мокрый от речной воды, капающей с плавок Денджи, покрылся мурашками. Если присмотреться — можно заметить перекрестную вязь шрамов на руке, обычно спрятанную под бинтами так, чтобы хотелось приподнять рукав или подглядеть, а сейчас — ничем не скрытую. Сквозь ткань шорт — прощупать глазами выпуклые очертания того, — Денджи сглотнул — на чем порядочные мужики взглядом не замирают.       Как странно: Аки заводил неведомые пружины искусно скрытого внутри механизма — вот-вот рванут все разом, как бензопила с предохранителя. Закодировать бы это беззаботное барахтанье в сигнал, разгадать бы скрытый смысл этих взглядов и прикосновений…       Аки-его-заводил.       Мысли, облаченные в слова, перекатывались на языке сладкой вишневой косточкой, поддетой языком из сочной мякоти.       Аки. Его. Заводил.       Денджи застыл, оглушенный откровением, и не смог оторвать взгляда от тела под ним. Внутри творилось что-то непроизносимое, упоительно-запретное — это было первой его мыслью, потянувшей из Денджи все жилы, толкавшей продолжать игру. Следом за ней шла другая и истошно вопила — под тобой лежит мужик, придурок! Не баба!       Но что там, за этой гранью?.. Что, если не отпустить?       Короткой заминки хватило, чтобы Аки не дал додумать — рванулся и повалил Денджи на спину. А потом подскочил и, схватив за ногу, поволок по берегу прямо в реку.       — Ты чё?! — заорал Денджи, отчаянно сопротивляясь. — Отпусти меня, дебил!       — Раньше надо было думать башкой, — отдуваясь, выдал Аки.       На водной глади искрили блики, отражение Аки мелькало то слева, то справа. Денджи стремительно скользил вперед, катился по реке солнечным зайчиком. Веселые брызги сыпались на плечи и лицо, как из банки со сладкой газировкой.       Странное, какое странное чувство…       В шутку пытаясь окунуть Аки в реку, отплевываясь от мутной воды с песком, Денджи украдкой касался его предплечий, бедер, живота и не мог остановиться. Успел слегка потянуть за плавки, чтобы на краткий миг тронуть пальцем ребристый след от резинки, будто бы случайно приникнуть губами к упоительной ямочке у ключицы, скользнуть по груди ладонью.       Кожа Аки была горячей на солнце и холодной под водой. Резкий контраст манил, обжигал недозволенностью, обволакивал мозг сладким, как сахарная вата, туманом. Когда Аки прикасался сам — утягивал под воду или подсекал подножкой, Денджи незаметно, будто бы увлеченный игрой, старался как можно ближе податься вперед, притиснуться всем телом к прохладе его кожи. Особенно приятно отзывался низ живота — долгой, горячей, щекотной судорогой. Такой, что хотелось свести колени, прижаться ближе, вплотную.       В череде воплей «Только не в уши!» и «Убью», сдобренных отборными матами, игра набирала обороты — становилась все непонятнее, все меньше походила на игру. В какой-то момент Денджи подхватил Аки под бедра и, удерживая на руках, приподнял. В воде он казался легким, точно ничего не весил.       — Ты подписал себе приговор. — Аки тотчас крепко сжал коленями его бока.       Денджи оскалился:       — Дыши, пока дают.       Бархатный полуночно-синий взгляд повис над ним, и Денджи внутренне капитулировал — да, очевидно, подписал. Прозрачные струйки бежали по бледным щекам, капали с тёмных по-бабски красивых ресниц Денджи на лицо — Аки откинул мокрые пряди, облизнул губы и качнулся вперед, намереваясь опрокинуть Денджи в воду.       Денджи не возражал — смутно соображая, чего именно он хочет добиться, будто бы случайно прильнул к груди Аки, делая вид, что пытается удержаться на месте. А потом приоткрыл рот, незаметно слизнув языком каплю, замершую на выступающей косточке чужой ключицы, едва не задев кожу…       Соленая.       Аки, казалось, ничего не заметил — высвободился, пару раз окунул Денджи в воду, а Денджи, как наглухо контуженный, только и мог, что при любом удобном случае прижиматься ближе. Внизу живота сладко тянуло, когда сквозь ткань плавок Денджи случайно задевал чувствительной кожей головки внутреннюю сторону бедра Аки. Невыносимо приятно. Ужасно страшно. Чудовищно хорошо.       Денджи не сразу заметил, в какой момент Аки перестал двигаться и как-то внезапно обмяк, стиснутый в руках. Склонил голову, умолк.       — Денджи, — раздельно произнёс он.       Ужас моментально вцепился Денджи в горло. В ушах зазвенело. Он поднял взгляд и заметил в глазах Аки незнакомую, пугающую искру — не то замешательства, не то чего-то ещё. Тут же расцепил руки, секундой ранее опоясавшие Аки, а теперь — безвольно поникшие, и быстрым шагом направился к берегу.       Оглушенный, мокрый упал на песок. Член выпирал из облепивших тело плавок так красноречиво, что Денджи, не в силах лишний раз на него смотреть, быстро перевернулся на живот. Щёки пылали огнём.       Аки долго не выходил из воды. Денджи трясло — от холода и чёрт его ещё знает от чего, и даже раскалённый от солнца песок не грел.       — И что это было?       Денджи сконфужено обернулся на голос. Силуэт Аки напоминал нахохлившегося ястреба, который пришел его клюнуть.       — Ничего.       — Ничего?       — Что было — что? — ощетинился Денджи. Авось и не заметит, что у Денджи — где это видано вообще? — встал на мужика.       Пытаясь скрыть за раздражением обжигающее чувство стыда, он рухнул лбом на сложенные перед собой руки, как скорее почувствовал, нежели услышал, что Аки опустился рядом на песок.       — Это.       От близости его голоса перехватило дыхание. Сначала показалось — капля воды стекла по бедру, обдав тело волной мурашек… Спустя миг капля обратилась в подушечки пальцев, мимолетно скользнувшие по талии к обнаженной коже живота над узкой кромкой плавок — Денджи едва не захлебнулся воздухом. Втянул живот от резко нахлынувшего ужаса и желания. Мысли рассыпались на мириады мельчайших брызг, лишив способности внятно думать и говорить.       Аки опустился сверху. Денджи задохнулся от неожиданности, вжался в песок. Ощущения смешались — и рука, придерживающая под живот, и прохлада кожи Аки, и тяжесть его возбуждения, убедительно ощущавшееся между ягодиц, и влажное касание кончика языка за ухом… Разум заволокло, как воду песком, поднятым со дна жадным неосторожным движением.       Денджи не смел пошевелиться, боялся вдохнуть, сжимал веки, пытаясь запомнить, записать на подкорку каждое движение пальцев — вдруг это сон или мираж, вдруг рук, оглаживающих его тело, не существует… На жаре ему, очевидно, влепило солнечным ударом. Или, пока шел, он упал, стукнулся головой о камень, и теперь у него глюки.       Узкая кисть тем временем то дразняще поднималась к ребрам, то, робея, замирала у плотно прилегавшей к коже ткани плавок, не решаясь проникнуть под резинку.       — Повернись. — Голос Аки звучал уверенно и твёрдо, и Денджи, с застрявшим в горле сердцем, осторожно перевернулся на спину.       Чего ждать, встреться он с глубоким, затуманенным взглядом, Денджи не знал. Боясь увидеть на дне его неуверенность и страх, заранее готовился испытать разочарование. Но все, что увидел — это мучительно-острое нетерпение, как у путника, дорвавшегося затерянного в пустыне оазиса. По телу мягкой волной пронеслось заставившая содрогнуться жажда. Денджи сглотнул. Было что-то еще — сложное, мягкое внимание, с которым Аки разглядывал его губы, и отчего-то захотелось зарыться в песок с головой от неизвестно откуда взявшегося стеснения.       Аки был так близко: Денджи вдохнул запах его кожи, перемешанный с собственным, уловил в нем речную прохладу, сигаретный дым, влажную траву и что-то горячее, перед тем, как по его лицу бережно прошлись чуткие губы. Взгляд Аки на мгновение скрылся под ресницами, а затем он склонился ниже. Мазнув губами по губам Денджи, вынудил его поддаться напору и — вдох Денджи потонул в поцелуе.       …Денджи и понятия не имел, что его губы могут быть настолько чувствительными, движения чужого языка — сводящими с ума, а удары сердца — такими оглушительными и горячими. Аки целовал его — мокро, долго, то и дело соскальзывая к шее, к подбородку, к нежной коже ямки за ухом, и вновь возвращался к требующим ласки губам. Внизу живота всё плавилось — от поцелуев Аки, от близости Аки, от тяжести и жара его тела. Денджи изводило от чувства сладкой и утомительной незавершенности, внутри всё сжалось, стянуло тугим узлом от предвкушения, и теперь он уже сам порывался целовать Аки — нетерпеливо, беспорядочно и жадно, не давая им обоим возможности вздохнуть.       Трение между ног усиливалось, становилось невыносимым. На том, как учащалось сердцебиение, как нарастал пульс, как наливалась кровью головка, на том, какими смазанными и жаркими становились поцелуи замкнулся весь видимый Денджи мир. Аки долгим, длинным движением потёрся бедром о его член, и тот едва не захлебнулся воздухом, не растекся по песку жидкой магмой, не попутал полюса. Казалось, блядские дзельквы над головой закружились и рванули в космос.       — Ну что, — выдохнул Аки куда-то в шею Денджи и мягко, но уверенно развёл коленом его ноги. — Как тебе ничего?       Денджи проговорил что-то нечленораздельное и явно не на родном языке.       Члены тёрлись друг о друга сквозь мокрую тонкую ткань. Аки набирал темп, Денджи сжимало почти до боли и размазывало от жара, но было так хорошо, что он вцепился в спину Аки и окончательно поплыл и обмяк. В голове взрывались фейерверки, превращаясь в размазанные под обратной стороной век цветные пятна, и Денджи чувствовал: он — как они, от него ничего не осталось. Поцелуи Аки, то скользящие и невесомые, то жаркие и требовательные, прочертили пунктиром нежную дорожку от губ до груди, исследуя его тело, пока не опустились к животу. Денджи подавился воздухом, когда следующим движением губы Аки тронули головку его члена.       Ему хватило пары касаний языка, чтобы тело окончательно перестало его слушаться и он сам начал приподнимать бедра навстречу горячему ласкающему рту. Кто-то постанывал — возможно, сам Денджи, во всех красках ощущая, как влажный язык проходится по стволу, вылизывает уздечку, как опускается ниже, потом еще ниже, пока не достигает тугого колечка мышц между ягодиц. Денджи зажмурился изо всех сил, стиснул зубы и зарылся руками в песок, когда спустя, наверное, вечность, язык сменили проталкивающиеся внутрь пальцы.       — Подними ноги, — тихо посоветовал Аки.       Денджи, морщась, выполнил просьбу. Зашелестела ткань мокрых плавок, икры легли на обожженные солнцем плечи. Ощутив у входа истекающую влагой головку члена Аки, Денджи шумно выдохнул, вздрогнул всем телом, хотел вырваться и отползти, как эта же дрожь мгновенно превратилась в приятно-изматывающую, когда губы Аки успокаивающе и коротко прижались к коже у его колена.       — Как ты?       — Пиздец, — только и смог произнести Денджи перед тем, как его вывернуло наизнанку, растёрло, размазало в воздухе.       За выдохом шел вдох, этот же вдох дробился, расслаивался на всхлипы и стоны из пересушенного горла. Вначале боль была такая, Денджи думал — его разорвёт изнутри на части, и если бы не руки Аки, поцелуи Аки и сложное, утомительное напряжение, застывшее на его лице, красивом, невероятно красивом лице с порозовевшими скулами, сжатыми в тонкую линию губами, мокрыми волосами, налипшими на виски, лоб и щеки, он давно отключился бы прямо под ним. Как у него член не упал — неизвестно, но как только Аки накрыл его ладонью и несколько раз прошелся по длине, Денджи мгновенно забылся.       Всё стянуло в густой непроницаемый туман, обволокло раскалённым жаром — Денджи видел, как по бледной, напряженной шее Аки стекает капля пота, как красиво перекатываются под кожей мышцы его груди, рук, живота, как розовеют следы от нажима его пальцев, — и больше ничего. В какой-то момент Аки опустился на него всем телом — так, что Денджи чувствовал животом — его живот, грудью — его грудь; темп движений начал нарастать — стал рваным, быстрым, а дыхание — жестким. И в тот момент, когда Денджи поймал губами сладкий и протяжный стон, когда ощутил, как на члене сжимаются пальцы, сам достиг предела и кончил. Сперма брызнула на живот, потекла теплыми струйками; оргазм моментально вымел из головы мысли, прошелся по телу горячей волной, достиг самого сердца и медленно схлынул.       Тянущая усталость разлилась по телу. Аки лежал сверху и тепло дышал в шею. Денджи инстинктивно прижал ладонь к его затылку, пропустил пальцы сквозь горячие, но ещё влажные от речной воды волосы.       — Знаешь чё… — задумчиво выдал Денджи, глядя в небо, и добавил: — Аки…       — Что? — Дыхание защекотало чувствительную ямку у шеи.       Денджи повел плечом, не без досады обнаружив: тело отозвалось с трудом — заныла спина и плечи, натёртые песком, многострадальный зад зудел, колени слегка подрагивали… Имя, зазвучавшее по-новому, вновь и вновь перекатывалось на языке сладкой вишневой косточкой, прорвавшейся из спелой мякоти…       — В следующий раз сверху я.