Итадори округлил глаза. Во вспыхивающих отсверках неонового безумия Мегуми неожиданно отметил, что они — орехового цвета. Как листья клёнов Ширасавы, по рваным краям которых тянется ломаная кайма. Такой странный и обезоруживающе знакомый цвет — словно закатное солнце пролило прозрачный мёд. И будто бы уже когда-то видел, но сладко-больно стало только сейчас. Дождь хлестал, дробил Токио с улицей Сибуя в сердце, настукивал по мокрой штормовке тихий нежный плач: влюблён, влюблён, влюблён...

Мегуми хочется фыркнуть. Предугадать, кто твой соулмейт — невозможно. Иначе он понял бы это ещё вчера, когда впервые — с тупым разочарованием и горечью — заметил на руке тонкую чернильную вязь.

Волейбольная площадка лопалась от трещин, напоминая корочку брауни. Солнце изжаривало асфальт до состояния пиццы, забытой на два часа в духовке, но вожатый десятого отряда Юджи не отказался бы даже от такой — потому что в лагере «Голубые ели» никаких брауни и тем более пицц не было. Тут вообще соблазниться было не на что. Кроме одного...