Север

Душа моя. Звучит так по-северному, что даже слово их общего языка пропитано теплом и легким утренним морозом. Все еще загадка, как Кей может слышать это, видеть то, что на Юге не считалось важным и не сходить с ума от этого. Все еще здешняя магия? Сами Старые Боги направляют его на верный путь и шепчут перед сном сказки? Возможно. Он даже привык к этому вечному присутствию и запаху не только человеческой кожи, но и сырой шерсти в замке. Магия стала приниматься как привычное или даже должное. И все же старая сторона сидит внутри, требует разгадок и понимания, держит все сердце в напряжении и намеренно пропуская целый удар от одной лишь мысли о словах Тецуро.

Душа.

Моя.

Эти слова вертятся в голове долго, разбираются по частям и снова собираются воедино в знакомую строку, не рассказывая ни капли смысла из себя. Просто сводят с ума, и никакой язык не может от этого отвлечь, буквы северные становятся все меньше, а язык прилипает к небу, стоил только задуматься об этом. Цукишима, честно, старался узнать напрямую. Королева на это только улыбалась, и не узнать больше на вопрос или то, что слово Душа было похоже на разбросанные звуки, которые он никак не в силах собрать. Стыдно. И до непривычного смешно с собственной глупости. Пытался узнать в книгах, хотя бы в паре рисунков разглядеть истинный смысл, но, видимо, все ответы находятся на полках у потолка и хранят в себе неизвестные на северном языке слова. Жевал клубнику, снова и снова выводя на бумаге одно и тоже, правда уже в одиночестве. Тецуро поспешил завершить их встречи сразу после этой проскользнувшей вскользь Души.

Все равно ответа нет.

Он вряд ли найдется и среди детей, что снова встречают их у самого костра, не найдется ни в одной из новых легенд, ведь душу нельзя показать под веками… Некомата подозрительно молчалив даже с Куроо. Это заметно сильнее всего, больше остатка грусти в маленьких глазах девочки-волчицы, все еще скучающей по родителям, отправившимся к Старым Богам, больше пламени, в котором снова видны снега и горы давнего Севера, больше луны, выглядывающей совсем чуть-чуть из-за макушек деревьев, как будто тоже готовой наблюдать за сегодняшним костром легенд. Будущий муж неожиданно неловко сжимается на скамье, почти плечом к плечу к Оленю садится и странно шепчет тому на ухо что-то запретное, иначе не прикрывал бы губы ладонью. — В этот раз легенда расскажет о том, что правит нашей страной. — Про королеву? — вопрос совсем малыша-бельчонка вызывает пару смешков от старших. Всего зимы три от роду, вряд ли он поймет сегодняшнюю историю… А вообще поймет ли сам Кей? Снова что-то про чувства? Им, должно быть, сегодня стоит держаться вместе, таким неловким, потому на собственные колени садится маленькое тельце, а мальчишка тут же путается пальцами в его шубе и бесстыдно тянет руку до волос. — Она про любовь, — едва слышно соскакивает с губ Тецуро и почти сливается с порывом ветра, ворошащим ветки, — Про то, как она связывает всех нас в один народ. Снова первые ноты песни, снова закрытые глаза, снова тишина и даже затихший на коленях бельчонок, и перед глазами очередное белое полотно, извивающееся только из-за метели. Снова двое среди привычного холодного хаоса, только в этот раз… они слишком разные: сильные плечи мужчины никак не вяжутся с тонкими руками женщины, прячущей ладони на черных мехах чужой шубы, рост тоже разный, а в глазах, Кей уверен, не одно лишь восхищение и признание. Противоположности. День и ночь, солнце и луна, отец и мать Тецуро, да и всего всего Севера. Они вместе, но песня шепчет, что это момент разлуки, последней встречи, в которой всегда будет мало времени и слов, руки чужие сплетаются в целую паутину, где погряз и белый, и черный мех шуб, но в секунду из мужской груди выпархивает нечто сияющее, летящее по ветру так, словно в последнем танце, а после устраивается на худых ладонях, тут же пробираясь в чужую грудь. Не зараза. Благословение. — Душа наша хранит в себе части тех, кто нам дорог, и делиться ей друг с другом значит любить других и спасать себя, согреваясь в темные времена, — звучит сквозь дымку видения голос Некоматы. — Любите друг друга, свои души в чужих руках, и будет Север процветать еще много лет.

Раз.

Два.

Три.

От осознания Кей распахивает глаза и вмиг краснеет до кончиков ушей. Так вот оно что, недаром через буквы веяло северным ветром и тихой музыкой. Это просто высшая мера любви здесь. Среди вечных снегов и стужи испокон живет самое нежное и жаркое чувство, которое воспитывают в детях с самых первых зим. Сказка для детей вокруг, а не суровая реальность, но, видимо, Старые Боги все еще следят за этим с небес. Только что в нем нашел Куроо, чтобы такими словами разбрасываться? Разве не он звал южной заразой всего несколько дней назад и упоминал о ненависти? Хотя скрывать, что в собственной груди в то время тоже не было ничего хорошего, не стоит, оба были ослеплены остатками злости на войну, но никак не на друг друга, оттого может и легко оказалось в переплетении чужих шрамов увидеть красоту и, Цукишима надеется, что это совсем незаметно и не навредит никому из них, вывести правило слабости к чужому голосу. На месте Арны по ночам теперь представляется другая шерсть, ехидные глаза и длинный пушистый хвост. Черная лиса давно поселилась в собственных снах и правда залечила давние раны душевные. Куроо прячет взгляд в костре. Кей не спешит разрушать их секундную тишину на двоих. Обоим страшно. Река южных чувств норовит сорвать ледяные оковы и освободиться.