Север

— Север… На первый взгляд он пустой, холодный и бездушный, как будто в нем не может быть счастливой жизни, — ответить на детский вопрос Кей решается, только когда хвост Тецуро наконец обходит его колени и устраивается вблизи с маленькими коленками, что заняли весь край телеги. Пока рты «гостей» забиты фруктами, у него есть прекрасный момент поделиться тем, чего никогда не узнать простому ребенку из поселений Юга. Правда собственные пальцы все же заняты рыжей кожурой, что скрывает под собой сочную мякоть апельсина, которую не хватает совести съесть самому. Очищенные дольки складываются в сторону с надеждой, что Тецуро получит не меньшее удовольствие, чем в дворцовом саду. — Но в нем живут прекрасные люди, которые ценят тепло, дорожат домом и родом, а поэтому кажутся большой семьей. Они разные, Старые Боги потрудились на славу, создавая племена, но каждый северянин… считает долгом поделиться тем, что имеет. Даже если вы простой чужак, которому волей случая суждено связать свою судьбу с наследником, пусть и сейчас хочется назвать это предназначением, как будто жизнь вела их все годы к тому, чтобы соединиться вместе, складывая и солнце, и луну в целую метку. — А какая там жизнь, в сильном холоде? — голос девчонки совсем тихий, как будто опасающийся реакции, спугнуть минуту откровения и магию, что едва протянулась снова тонкой нитью от границы до черной лисьей шерсти совсем рядом. — Терушиме присылают рисунки больших гор и вихрей. Разве это не страшно? — Метели приходят ночью, а днем светит то же самое солнце, от холода спасают шубы, а жизнь в поселениях ничуть не отличается от вашей. — Но без фруктов и побегов в сторону моего дома, — Юджи усмехается, но устраивается ближе, словно и не слышал в многочисленных письмах от ворона о подробностях жизни. — Как без фруктов? Что тогда они делают? Чем живут? Что едят? Дети, и правда, на любой земле совсем одинаковые, едва удается сдержать порыв по-северному назвать каждого из них. — Все то же самое, только замените сады и фрукты на мясо и работу со шкурами и камнями. За все время, что я провел в замке, я не ел свежих ягод, только сушеные, привезенные отсюда. — И никаких апельсинов? — Совсем никаких. Разочарованный единый вздох даже смешит, только Тецуро знает наверняка, что в этом нет ничего плохого или грустного. Конечно, иногда внутри все сжималось от совсем детского желания насытиться кислым соком, особенно четко это ощутилось с первой съеденным еще во дворце апельсином, но вряд ли Цукишима и правда готов отдать свою новую жизнь за несчастные плоды. Лисья мордочка в это время все же прячется за рукавами королевских одежд, надеясь, что шелк снимет собирающийся под шерстью жар, но все безуспешно. Муж только мучается, загребая лапками ткань под себя, а дыхание чужое как у загнанных собак в упряжке Бокуто. По-человечески жаль чужое неудобство, поэтому тихим шепотом Куроо отправляется обратно, за телегу, чтобы вернуть себе привычный облик. Даже детская радость не заслуживает таких мучений. — Зато северных малышей мастера балуют деревянными игрушками и музыкой в легендах. Они слаще любых подарков садов, — Тецуро возвращается покрасневший, все еще не справляющийся с поясами на одеждах, но определенно не жалеющий о шалости. Вряд ли считается правильным показываться чужакам, пусть и совсем не затронутых злостью, свою животную форму. Правда Королева тоже показалась ему спустя всего пару дней знакомства, так что это будет их небольшой тайной. И время тянется, солнце после полудня слишком неторопливо движется к горизонту, но то ли вина фруктов, то ли Старые Боги прислали весточку со стороны замка, а ветер стал чуть прохладнее, стоит продолжить рассказ про Север. Детские ладони уже давно пусты от кожурок, устроились на коленках, придерживая головы, чтобы не сбиться с увлеченного рассказа о другой стороне мира, и Кей между строк собственного неторопливого рассказа чувствует, как медленно, но верно добровольно отрекается от всего, что было до Севера: и устои семьи, и вера в божественную власть в руках отца, и собственная беспомощность и ничтожность… Здесь и сейчас он, как кровный сын Юга, говорит о северном народе, как о доме, детям, которым вряд ли удастся увидеть хотя бы один кусочек льда и снега. Бессовестно нечестная борьба, итог которой наверняка просто раскрасит детское сознание в неестественные цвета. — Но моя история вряд ли была бы такой счастливой, если бы не Тецуро. Север может быть и страшным, ужасным и несправедливым, если привезти с собой злобу и не- — Очарование любых земель невечно, поверьте мне на слово, малыши, — хорошо, что рядом с этими детьми все еще есть Юджи. — Выбирайте сами, а не доверяйте рассказам. — Разве короли могут ошибаться? — Еще как могут, — Куроо с едва скрываемым напряжением провожает взглядом выходящих из хилых домов взрослых, что спешат заново к посаженным садам. Наверняка думает о том, что имеющие власть в столице совсем не заботятся о тех, чьим трудом обязана их безбедная жизнь. — Они могут быть глупы и бездушны. Хочется верить, что никогда им вдвоем лично не придется столкнуться с последним. Глупость легче пережить, чем равнодушие. Главу, что почти дошел до телеги, первыми замечают дети, что срываются, как будто в страхе, в сторону домов и взрослых. Мужчина стар, заметно исхудал и от долгого труда, и от скудного питания, что никак не дает нарастить побольше мышц вокруг хрупких костей, лицо как будто застыло наполовину, а борода даже на первый взгляд ощущается неприятно колючей. Совсем непохоже на тех, кто встречал в поселениях до этого, в руках они уж точно не держали лопаты. — Чую, хотите вернуть земляков. Искать их не придется, все захоронены неподалеку. Их там много, но если постараетесь, успеете к ночи. И голос у старика как будто выдохся к концу жизни, но хранит воспоминания о больших приключениях и свершениях. От одного его присутствия по телу пробегают уязвимые мурашки… Точно такие же, какие были от невозможности узнать все и сразу в первые дни в замке. Что-то с ним точно не так. — Откуда вы- — Для этого не нужно быть провидцем. Зачем еще молодые короли, ведомые честными целями, могли остановиться здесь? Он насмехается? Он сочувствует? Его не волнует их присутствие, ровно как и тела, что все же закопаны, должно быть, с каплей уважения к чужому народу? Не считать точно, этот глава словно спутанный с особым усердием узел, конец которого где-то в глубине. — Старик, ты их пугаешь, — первым с телеги спрыгивает Терушима, позволяя Нэлу устроиться в складках капюшона. Должно быть, для него счастье не слышать голосов детей, раз он не высовывался из своего домика в виде маленького бархатного мешочка все время до наступления тишины. — К чему эти представления? Наверняка тебе передали это остальные. — Северяне все те же, — выдает он едва слышно и неторопливо плетется обратно, в сторону домов, и остаться в стороне невозможно. Тайны всегда манят, а здесь вместе с ними непонятное чувство остывшего спокойствия с частичкой фантомного мороза. Может Кею просто чудится? И все же, впутывают ноги в песок они с Тецуро почти одновременно и следуют шаг в шаг отпечаткам чужим сандалей на песке. Вряд ли элемент роскоши, скорее вынужденная мера. Кто знает, на что старику не повезет напороться в пути по всем домам. В сторону мужа Цукишима не смотрит вовсе, но чувствует, как в чужой душе разрастаются мысли, что питают подозрения, не решаются нарушить новую тишину, в этот раз более напряженную. Кажется, от каждого шага разгадка все отдаляется, проплывает мимо вместе с домами и детьми в окнах, но сдаться и бросить не выходит, все равно тянет дальше, шаг за шагом, вслед за глазками-бусинками, что ведут до самого торчащего из земли куска меха. И правда, совсем недалеко, и, что еще более важно, по-человечески, с уважением тем, кому не суждено провожать ежедневное солнце. — Если понадобится помощь, попросите молодняк, они легко сделают то, что нужно. Думаю, Олень показал это вам до меня. Подождите?.. — Некомата?