Серый на морях

Умыться быстро не получилось. Папа — тот вышел, едва зайдя, будто и не умывался вовсе, а просто проверял, что за дверью все еще ванная, а не какие-нибудь сверхопасные джунгли. Серый тянул. Хотелось выстроить линию защиты, придумать аргументы в пользу своей невиновности, заранее понять, что скажет папа и придумать ответы — что угодно, лишь бы не подводить их снова! — но идей не было. Раньше, когда Серый и правда бывал виноват, убеждать в своей невиновности было просто: находились или более виноватые, на кого можно было перевести стрелки, или убедительные истории, способные если и не переубедить обвиняющего, то хотя бы заставить его сомневаться. Но о чем врать, когда на самом деле не виноват? Почему-то в том, что в правду папа не поверит, Серый не сомневался. Да он бы и сам на его месте не поверил — куда уж тут! Если бы они с мамой не спорили столько раз на счет уборки в комнате, наверное, был бы шанс надавить на собственную чистоплотность. Если бы не все прошлые залеты с куревом, можно было бы надеяться на помилование. Если бы он был хорошим… Додумать не получилось — слезы повисли на едва подсохших ресницах, и Серый поспешил смыть их, пока все лицо предательски не раздулось и не покраснело. К моменту, когда Серый все-таки набрался мужества, чтобы принять судьбу, случилось страшное: проснулась мама. Серый представил, как она сейчас снова уходит, оставляя их с папой разбираться самих, как бросает его — пусть и не одного, пусть и ненадолго — и едва сдержал стон отчаяния. А на что он надеялся, дурак? Что его выдерут при спящей маме? Что это они с папой куда-то уйдут, чтобы ей не мешать? Наверное, это папа ее и разбудил — чтобы не тянуть. Серый взял себя в руки, позволил маме обнять себя, против всякой логики думая, что эти объятия — на прощание, и уверенно повернулся к папе. Тот его дерзкой решимости, кажется, и не заметил. Сел на кровать, дождался, чтобы Серый сел напротив, совершенно спокойно и без обвинений попросил: — Рассказывай. Серый набрал в грудь побольше воздуха. Он взял мелочь, которую папа кладет для горничных. Он попросил какого-то мужчину из других гостей отеля купить ему сигарет в одном из магазинчиков на главной аллее. Он курил — и он забыл выкинуть пачку. Дурак. — Я взял, — начал было Серый и сдался, пробормотал едва слышно: — Я взял ее с земли. Пустую. Оправдания получались путанные, нелинейные. Серый то принимался рассказывать, как хорошо ему было на экскурсии, то сетовал на то, что уснул и не шел сам из автобуса, то сокрушался и ругал «мусорящих идиотов», но весь его рассказ сводился к одному — он не курил, ни одной сигаретки из этой пачки не взял, он не обманывал их и не подводил. — Ну и славно, — с легкой улыбкой выдохнул папа. — Мы рады, что ты рассказал, — добавила мама. Серый замигал, не смея поверить. Получается, родители в нем не сомневались. Получается, он сам себя чуть не подвел — просто потому что не верил. От этого осознания хотелось смеяться и плакать одновременно, и Серый не отказал себе в удовольствии: громко шмыгнул носом и усмехнулся. Получилось карикатурно, но стало капельку легче. — Я думал, — начал он и замотал головой, будто мог этим остановить слова и не дать родителям их услышать. — Я понимаю, — кивнул папа. — Имеешь право, вообще-то. — Но мы над этим поработаем, — пообещала мама.