***
Пространство зала медленно наполняется предрассветным свечением, солнечные лучи ленивыми полосами стелются по улице, пробуждая замершую на несколько часов жизнь. Дима этого тепла не ощущает, для него ночь все еще продолжается, и кажется, теперь эта тьма не уйдет никогда. -дим… Олег звучит…обыденно? Чернокнижник сидит с пустым взглядом уже несколько часов. Горло саднит от криков, матов, проклятий. Глаза, красные от лопнувших из-за ярости капилляров. Плакать Дима до последнего не будет, сильные мальчики не плачут, сильные мальчики костяшки на руках до кровоподтеков и ссадин сдирают. Тело ломит так, будто его избили, будто ему прилетело по челюсти и чуть не сломали нос, будто ему хотели ебало об этот ебучий паркет раскрошить. Грудная клетка болит особенно, но его же вроде и пальцем не тронули, так почему? Ах, да. Потому что твой парень тебе изменил. Потому что переспал с этим уебищем. Потому что несколько месяцев трахался с этой тварью, встречаясь с тобой и делая вид, что все ахуенно. Хотя, наверное, Олегу было ахуенно. Потому что ты опять доверился, повел себя, как наивный долбоёб в розовых очках, разбившихся стеклами внутрь. Потому что теперь вместо цветущего, теплого сада, взращённого на любви, доверии и понимании, у тебя внутри ебаное холодное пепелище с копотью на ребрах. Ебаная зияющая дыра на пол груди с висящими ошметками кожи, как после выстрела дробовика. Ебаная чернь с пустотой, которые раньше занимало живое, бьющееся сердце. Теперь ты никому не нужен. Медиум развалился перед ним в одних домашних штанах. Даже футболку не надел, чтобы прикрыться. И грудь его вместе с шеей россыпью отметок багровых усеяна, кое-где даже укусы небольшие виднеются. Лениво сигарету потягивает, рассматривая скучающе, и в небольшую пепельницу стряхивает кончик - выглядит так, будто не про него это, будто не он причина Диминой апатии. -бля, дим…слушай…так получилось, мой проёб…ты постарайся это близко к сердцу не принимать…если хочешь, разойдемся…через месяцок забудешь, отойдешь… Дима смотрит в пол немигающим взглядом и не чувствует ничего. Из него вся жизнь за эту проклятую ночь, как из дешевого, вспоротого перочинным ножом, тетрапака с вином, вытекла. Бледный, даже щеки впали будто, серый, как персонаж черно-белого мультика, вот только сюжет его нихуя не веселый, Дисней такое бы точно не экранизировал. Весь потух, как свечки, которые он на свой день рождения пальцами аккуратно тушил, когда Олег его поздравлять ровно в нули приезжал, только его не аккуратно, а резко и грубо задули, да так, что вместе со слюнями, чуть ли не плюясь. Чернокнижник взгляд на Шепса переводит и лицо изучает. Губы, которые, если поцелует, из тысячи узнает, которые к каждому миллиметру его кожи прикасались, которые заботливо прижимались ко лбу, пока он с температурой под сорок лежал, которые шептали самые красивые и нежные слова - теперь мерзкие и грязные, теперь в них зубами вгрызться хочется и врывать с мясом. Нос, которым Олег любил дорожку от уха до шеи проводить и вдыхать Димин одеколон, будто задохнуться хотел, который смешно было прикусить и слушать в ответ возмущения - теперь хочется разбить о стену со всей дури, чтобы кости в кашу превратились, чтобы кровь по глотке потекла и вдохнуть мешала. Глаза, которые смотрят пронзительно, изучающе, в самую душу, и вместе с этим могут одаривать самым ласковым, влюблённым и теплым взглядом - теперь ничего кроме скуки, безразличия и жалости не показывают…Жалости? Только если к самому себе - будь она Диме адресована выколол бы шилом сразу же или пальцами в глазницы вдавливал, пока до мозга не достанет. Парень ухмыляется, и из груди вылетает нервный смешок. Ладонями лицо потирает и смотрит, губы в улыбке кривя. - наверное, так и есть, теперь, ты для меня мёртв, а мёртвых уебанов забыть проще. Со стула поднимается и безжизненным телом шаркает по паркету в сторону коридора. Накидывает куртку, падает на небольшой пуфик около двери и дрожащими руками ботинки натягивает. Шнурки не завязывает, просто пихает под кожаный язычок и уходит.***
Последнее, что слышит Олег – звук захлопнувшегося металла. А за ним звенящая тишина и непрерывный стук собственного сердца – у Шепса оно по крайней мере бьется. Теперь и ты никому не нужен. Уж ему точно. Точно так же, как и он был не нужен тебе…или все-таки...? А нужным разве врут? А от нужных разве что-то скрывают? А нужным разве со всего размаху, с самой искренней улыбкой на губах, вгоняют нож в спину, проворачивая на триста шестьдесят, да так, что ребра в осколки и кальцевую пыль протираются? Конечно, нет. Голова твоя теперь разве что под лезвие гильотины годится, потому что думать ты, блять, не умеешь, ебаный безмозглый кабель. Кто это нахуй такой вообще? Да у друга на дне рождении познакомились, а там слово за слово…Ты, блять, еще и несколько месяцев от меня это скрывал?! Я перед тобой отчитываться должен с кем я общаюсь, что ли? Я думал у нас здоровые отношения, без контроля и прочей хуйни…Друзей, блять, не трахают, Олег. Ну не только тебе, видимо, исключением быть …Приворожили? Ты, блять, угораешь над мной? Малыш, я просто предполагаю …Ты скажи ещё, что тебя, блять, наркотой накачали и заставили по самые яйца вогнать. Он не клофелинщик какой-то, ты головой тоже думай…Ну да, блять, я еще и истеричка, которая по хуйне шум развела! Чертёнок, ты знаешь, я только тебя люблю, я ж даже повода не давал никогда, один раз не в счёт…Да чтоб ты сгнил со своей любовью в одиночестве, мразь.***
Дима натурально испаряется из жизни Олега. Медиум пытался связаться с ним пару раз, думал шмотки свои заберет хоть, в квартире же вместе жили – ничего, кроме бесконечных гудков и «на данный момент абонент не может ответить на ваш звонок», он не слышал. Сообщения игнорировались также, неизвестно заходит ли вообще чернокнижник в сеть, статус скрыл. Ощущение, будто в Китай улетел и вот со дня на день приедет, на шею бросится с объятиями, лицо поцелуями осыпет и в красках рассказывать станет про поездку. А Олег и дальше роль идеального парня отыгрывать будет, по крайней мере именно так последние месяца три и делал. Но мысли эти с реальностью не связаны никак. В реальности же, практически в другом конце Москвы, Дима посреди кровати лежит в позе эмбриона, себя за плечи обнимая. Если бы мог, из страны уехал бы – думает, чем дальше, тем спокойнее, тем боль слабее ощущается и дышать легче становится. Хуйня это все. От мыслей собственных никуда не убежишь, если только голову отсечь и где-нибудь в глуши под метрами земли закопать, да табличкой «опасно для жизни» пометить. Но без головы Димка жить не сможет, без головы внутренний садист не будет говорить о собственной ненужности и никчемности, о том, что незаменимых людей нет, а таких, как ты, заменить легче, чем иголку в стоге сена найти. Без головы Димка сравнивать себя с этим не сможет, конечно же, для того, чтобы в будущем лучше стать: здесь в зал походить, мышцы подтянуть, тут можно есть поменьше, бока и щёки уйдут, скулы острее будут, на бедре татуировку новую сделать, чтобы шрам перекрыть, некрасивый ведь, да и на нос операцию сделать можно, уж больно большой какой-то, неаккуратный. Ты и характером не вышел. Тебе бы где-то повеселее быть, где-то поспокойнее, что ты всякую ерунду близко к сердцу принимаешь, где-то и промолчать, потерпеть можно, снова миной кислой своей всем настроение испортишь, лучше бы и не ехал вовсе. Вот он другой, он Олега сразу зацепил, он с ним легко общий язык нашел, с ним переписываться интереснее, с ним обсудить все нормально, по-взрослому, можно, да и с ним так не поступили бы, не то, что с тобой, ты это заслужил.***
«Решительность - это индивидуальное качество воли человека, связанное со способностью и умением самостоятельно и своевременно принимать ответственные решения и упорно реализовывать их. У решительного человека начавшаяся борьба мотивов завершается принятием и исполнением решения.»
Диме впервые за несколько недель удается более-менее выспаться. Без пробуждений среди ночи из-за того, что твои внутренности и желудок выворачивает наружу, потому что единственное, что попадает в него, - это вода и снотворные, или ранних подъемов, вызванных тем, что эти же самые снотворные нихуя тебе не помогают, только вызывают привыкание и сокращают часы сна с каждой принятой таблеткой. Парень немного прибирается в комнате: выкидывает накопившейся в комнате бумажки, какие-то упаковки из-под фармацевтики, снимает постельное белье, не менявшееся с момента заезда и впитавшее в себя весь спектр его состояния, и закидывает его в стирку. Старается высушить как можно быстрее и аккуратными прямоугольниками укладывает на кровать. Идет в душ, мочалкой чуть ли кожу не сдирает, пытаясь остатки этого месяца с себя стереть. И думает. Думает много, возможно даже слишком. Взвешивает все «за» и «против», и к счастью или…Нет, все-таки к счастью, к его счастью по крайней мере, аргументы перевешивают чашу весов в сторону «за». Одевается и на улицу выходит. До хозяйственного магазина минут семь-десять прогулочным шагом идти. Но Дима и полчаса потратить на это может, ему ведь спешить некуда. Несколько раз останавливается, чтобы теплом солнечных лучей пропитаться и воздухом свежим легкие наполнить. Смотрит по сторонам, стараясь как можно больше деталей в своей памяти отпечатать. В основном за людьми наблюдает. За тем, как те бегут по своим делам, полоски на зебре перепрыгивая, как сидят на скамейках, то ли секретничая, то ли кости какой-нибудь Ленке перемывая, как гуляют по парку, держась за руки и друг друга настолько влюбленными взглядами одаривая, что ни один актёр не сыграет, если сам свое сердце партнерше не отдаст. И у всех свои жизни, свои переживания, мысли, проблемы, что до Димкиних никому дела не будет. Может, оно и к лучшему. Домой через час-полтора возвращается только, но уже не один. У каждого свой спутник есть. Который всегда рад будет чуть ли не до квартиры довести, с которым всегда себя в безопасности чувствуешь, который боль душевную заглушит и бурю эмоций в морской штиль превратит. У Димы он маленький и острый, серебром под лампочным светом отдает и стоит не больше двадцати рублей. Чернокнижник телефон в руки берет и впервые за долгое время диалог, который наизусть знает, открывает. Пальцами по клавиатуре щелкает, буквы в предложение складывая, и кнопку отправить нажимает. -это все только твоя вина. -о чём ты? ты когда вещи забирать приедешь? Дима посмеивается тихо и телефон отключает, на стиральную машинку откладывая. Надежда умирает последней, как говорят. Не в этот раз, сегодня ее отпевают первой. С другой стороны, чернокнижник тот еще джентльмен, поэтому дамы вперед. Пальцами к вентилю с горячей водой тянется, поворачивает и ванну медленно заполняет.***
Олег сидит в кресле, на спинку облокотился, ноги друг на друга закинул, и медленно сигарету потягивает. Думает. Думает, как кажется, много. Хотя, возможно, даже сейчас недостаточно…или…? Про парня этого вспоминает, с того самого дня так и не списывались, да и кто захочет писать тому, чей парень тебя всего разукрасил. Да и самому медиуму неинтересно уже, наскучил. А потом мысли за чернокнижника цепляются. Лицо его вспоминает, как познакомились, как общаться начали, как впервые друг другу в чувствах признавались, как отношения строить начали…И как разрушили. Точнее, как Олег все разрушил. Как Олег ему врал все эти несколько месяцев, как Олег за спиной с другим общаться начал, как Олег этого парня домой привёл, пока Дима в отъезде был. И как Дима не знал ничего, как Дима верил ему, как Дима звал его с собой, чтобы время вместе провести, с друзьями познакомить, как Дима его на измене и поймал, как Дима с мокрыми глазами кричал и проклинал его. И в сердце неизвестное до этого момента чувство закрадывается. Своими черными щупальцами через аорту по предсердиям и желудочкам расползается, на самом дне оседает, сжимая болезненно. И дальше по ребрам дымом тяжелым распыляется, в груди тяжестью ощущаясь. Телефон вибрирует и белым прямоугольником озаряет темную комнату. Медиум подносит экран ближе к лицу и видит сообщение. Черным по белому старое, доброе «Димочка» на цифровой поверхности отображается, а снизу текст, вводящий в непонимание. Ответ ни через 10, ни через 20 минут не приходит. Глазами по пришедшему сообщению бегает, а в грудь в месте с тем тревога закрадывается.***
Тёплая вода, как парное молоко, обволакивает и расслабляет тело чернокнижника. Только холод кафельной стены, которой он затылком касается, и коленки, маленькими островками выглядывающие из-под воды, контраст создают, не давая в сон провалиться. Дима пальцами к коробочке тянется и пластиковую обертку снимает. Небольшую пластинку металла достает и разворачивает пергамент. Подушечками берется аккуратно и, на пробу, на внешней стороне ладони неглубокую полоску оставляет, которая сразу же покрывается бусинками крови. Мажет языком по ранке и ощущает во рту металлический привкус. Чернокнижник неуверенно острие к предплечью подносит и вонзает в кожу. Шипит и губу от боли закусывает, стоит вверх повести. Вот на левой руке первый порез появляется, вот второй, третий, четвертый. Тонкая кожа, под нажимом, как шелк под ножницами в руках умелого швеи, расходится. С одной рукой заканчивает и на другую переключается. Теперь уже лезвием, как художник кистью, поверх линий своих татуировок ведет, полосы оставляя. Чтоб наверняка, чтоб пути назад уже не было, поперек запястья несколько раз режет и на пол железку отбрасывает. Укладывает руки на белоснежные бортики и смотрит, как по ним бордовая кровь разветвляется. Каплями алыми касается воды и смешивается с ней, расплываясь замысловатыми узорами. Дима затылок на бортик укладывает и закрывает глаза. Усталость лёгкой тяжестью по рукам и ногам растекается, спокойствием и теплом обволакивает. Горячая вода расслабляет мышцы и сосуды расширяет, кровь вместе с оставшимися крупицами жизни из рук гонит, становясь краснее и краснее. Чернокнижник же на ее фоне меркнет, медленно в бледное пятно превращается. Только губы, синие и холодные, контраста прибавляют. Теперь от него ничего не зависит, теперь он может расслабиться и отпустить себя, плыть по течению и ни о чем…ни о ком не думать.***
Дима красивый. Кожа белая, как снег, губы красноватые, видать подкрасили слегка. Даже щеки легким розовым оттенком отдают. Волосы изящными угольными прядями обрамляют лицо. Лежит в черном классическом костюме с аккуратно сложенными руками, хрупкую фарфоровую куклу напоминает, только таких коллекционировать нельзя. Таких в деревянные коробочки метр девяноста на семьдесят укладывают и закрывают. Дима тихий. Не дышит. Стук сердца по грудной клетке эхом не разносится. Лежит с закрытыми глазами и звука не издает. Так глянешь и подумаешь, будто спит и вот-вот проснётся, только люди вряд ли в церквях в гости к Морфею заглядывают, да и на кровать это не походит, разве что подушка небольшая постель напоминает, да обивка, в остальном самый обычный гроб. Дима счастливый. Улыбается, небольшие клыки оголяя, и смотрит радостным карими глазами. Волосы прядками на лицо спадают, даже щеки будто легким румянцем налиты. Только-только руку тянешь, чтобы теплой скулы пальцами коснуться, как тут же в холодный гранит врезаешься. Единственное что можешь - подушечками линии с фотографии повторять, да ладонями каменные углы оглаживать. Дима одинокий. Лежит под верхушками качающихся сосен и неба голубого, под двумя метрами земли от жизни оторванный, в кронах деревьев ветер гуляет, а он спит, теперь уже навечно. И к нему почему-то тропинка протоптана четкая. За оградкой убрано все: сорняки лишние выдернуты с корнем, травинка, какая мешает, срезана, камень, где лишний, выкинут куда подальше, чтоб пройти было легче. Внутри ни бумажки мусора нет, ни бутылок оставленных вандалами, ни свечей или фотографий от обрядов бредовых. Ничего лишнего, только букет постоянно свежих, тщательно выбранных и кропотливо собранных, цветов. Скамейку внутри тоже не зря сделали. Редко пустует. Несмотря на кладбищенскую тишину, от Димки постоянно какой-то шепот доносится, постоянно обрывки фраз по чаще разлетаются, с птичьим пением смешиваясь. Нет, Дима не одинокий. Теперь, по крайней мере, точно.