Ты хочешь, чтобы я умолял?

      Эвелина взбежала по ступенькам на крепостную стену. В животе у неё всё переворачивалось, когда она думала о предстоящем разговоре с Калленом. Это было слишком — всё, что он делал с ней, было слишком. Она никак не могла справиться с давлением. Не знала, что делать с ним и как спасти мир.       Он не давил на неё. Конечно, нет, но она чувствовала его растущее нетерпение, когда они целовались: как его руки скользили по её телу, поглаживали сквозь одежду грудь, как он прижимал пальцы к её промежности. Недавно она была в его кабинете. Он взял её руку и положил на свою эрекцию, твёрдую под грубой кожей его штанов, и она пискнула от удивления, но пересилила себя, чтобы не отстраниться. Она знала, что он никогда не посмел бы сделать с ней больше, чем она хотела. Только он даже не представляет, насколько она неопытна.       Конечно же, это была её вина. Она должна была признаться после поцелуя, что он у неё первый. Первый флирт, первые отношения, первый поцелуй. Церковное воспитание не позволяло любить — по крайней мере, Эвелине, — и в свои двадцать четыре года она была не такой опытной, как другие девушки из Оствика на несколько лет моложе. Она хотела рассказать ему, но это показало бы её незрелость. Каллен был взрослым мужчиной. Ему нужна была женщина, а не испуганная девочка, которая почти не знала, что делать, когда он засовывал свой язык ей в рот, и уж тем более не знала, чего он хотел, когда просил её остаться на ночь.       Дыхание Создателя! Не то чтобы она не хотела! Когда он прикасался к ней, что-то внутри неё просыпалось, сворачивалось клубочком и теплилось внизу живота. Это опьяняло, но она не знала, что делать. Она так боялась совершить ошибку и разочаровать его. Она бы не вынесла, увидев, что её неуклюжие попытки удовлетворить его провалились. Если бы он смотрел на неё со скукой или разочарованием, пока она пыталась быть той женщиной, которой, по её мнению, должна была быть для него… нет. Она этого не вынесет. Она не была готова и не могла больше придумывать отговорки, когда он приглашал её к себе в постель. Нужно было покончить с этим и освободить его, чтобы он мог быть с женщиной, которая сможет удовлетворить его.       — Каллен? — нерешительно позвала она, открывая дверь в его кабинет.       — Эвелина, — тепло ответил он. От его медленной улыбки её сердце сжалось. Она так сильно заботилась о нём, и её тошнило от мысли, что ей придётся причинить ему боль. Но она знала, что должна была это сделать.       Он обошёл свой стол, протянув к ней руки, но она отступила назад. Он остановился, вопросительно глядя на неё.       — Что-то не так?       Эвелина глубоко вздохнула.       — Каллен, я больше не могу это терпеть.       Он нахмурился.       — Что ты имеешь в виду?       — Это. Нас, — она вздохнула. — Мы должны покончить с этим.       Челюсть Каллена сжалась, и он сглотнул.       — Ясно. Я думал… — он замолчал с тихим вздохом отвращения. — Неважно, что я думал.       Мгновение он смотрел на неё с таким сердитым видом, что Эвелина чуть не вздрогнула, а затем скрестил руки на груди и отвернулся.       — Каллен, прости, я должна была…       — Боюсь, сейчас я очень занят. Прошу меня извинить, — его голос был холоден.       Эвелина была в шоке.       — Это всё? Ты больше ничего не скажешь?       — Ты хочешь, чтобы я умолял? — рявкнул он. — Ты приняла решение, и, полагаю, я должен с ним смириться. А теперь мне нужно вернуться к работе, Инквизитор.       Он словно дал ей пощёчину. Уже несколько недель он не обращался к ней по титулу, когда они были только вдвоём. Она понимала, что именно так и проходят расставания, но всё равно накатывались слёзы. Она выбежала из кабинета и спустилась на тренировочную площадку. Кассандра ничего не сказала, увидев, как Эвелина с рвением атакует манекен, но через несколько минут предложила потренироваться вместе. Искательница подначивала Эвелину сильнее, чем когда–либо, и к концу дня она была настолько истощена, что едва смогла дойти до спальни. Она заснула сразу, как положила голову на подушку. Создатель, благослови Кассандру!

***

      Через три дня Эвелина поняла, что совершила ужасную ошибку.       Всё это время она чувствовала себя так отвратительно. Она ужасно скучала по Каллену. Скучала по его голосу, улыбке и теплоте. Она скучала по тому, как он был рад её видеть, особенно сейчас, потому что он был явно несчастен. Она скучала по его поцелуям и ласкам, хотя они и волновали её, но в то же время она чувствовала себя желанной, красивой и возбуждённой. Узнав, как сделать следующий шаг — или даже каким должен быть следующий шаг, — она могла бы снова быть с ним. Но она так отставала в жизненном опыте, и было бы несправедливо хотеть от него, чтобы он ждал, пока она наверстает упущенное. Ей пришлось причинить ему боль, чтобы выпутать его из безнадёжного клубка своей незрелости.       Поэтому, конечно, она была несчастна. Она глубоко заботилась о нём, возможно, даже любила его, но ей пришлось его отпустить.       Не страдание заставило её понять, насколько ужасно она ошибалась, ведь оно имело смысл. Она с головой ушла в тренировки от рассвета до заката, тренируясь с Кассандрой, Быком, Блэкволлом, даже Дорианом — любой, кто выходил с ней на ринг, мог испытать её тренировочный клинок. Заметным исключением, конечно, был Каллен, который обычно оказывался первым, кто хотел с ней потренироваться. Как она скучала по тем дням, когда устраивала с ним спарринги, невольно ухмыляясь от его дерзких обещаний уложить её на спину в течение пяти минут. Она предположила, что это была не совсем дерзость, так как он обычно выполнял свои угрозы. По крайней мере вначале.       Она была такой «зелёной», когда присоединилась к Инквизиции. Она никогда в жизни не держала в руках меч, не пользовалась щитом, не сражалась ни с кем и ни с чем. Она едва знала, что делать, и Каллен немедленно попытался исправить её недостатки. Он заставил её пройти ускоренный курс владения мечом, отчаянно желая помочь развить некоторые боевые навыки, чтобы она не была обузой в экспедициях.       Временами она его бесила. Она всё ещё слышала его раздраженный голос в голове: «Эвелина, у тебя в руке щит. Блокируй им!» — но в целом он был очень терпелив, хвалил каждый её даже малозначительный успех и использовал ошибки как возможность для совершенствования. Она начала своё обучение, беспокойная, запуганная свирепым красивым командиром и уверенная, что он доведёт её до слез в течение часа. Но её поразила его самоотдача и уверенность — у него были высокие стандарты, но он был готов помочь ей соответствовать им и старался проводить занятия с юмором. Эвелина начала с нетерпением ждать тренировок и возможности провести с ним время.       Когда Эвелина наблюдала, как он тренирует нескольких новобранцев, почти таких же неопытных, как она, когда только присоединилась к Инквизиции, это поразило её, как удар молнии Дориана. Почему она думала, что Каллен будет вести себя в спальне иначе, чем на тренировочной площадке? Она не могла мечтать о лучшем учителе по владению мечом. Он никогда не ругал её и не унижал, даже когда выкрикивал исправления. Он никогда не обращался с ней так, словно был выше или тратил время впустую. Он показывал, что делать, столько раз, сколько нужно было, а затем помогал ей оттачивать технику, пока взмах мечом и блокирование щитом не стали настолько простыми, как ходьба.       Он был бы таким же в постели. Он был бы прекрасным учителем. Она получила идеальную возможность узнать о любви от мужчины, которого она обожала, и в момент паники отказалась от неё и разбила ему сердце. И это было не преувеличением: она видела боль, которую причинила, на его лице каждый раз, когда ему приходилось говорить с ней. И из-за чего? Глупых страхов. А ведь он мог помочь ей совершить этот следующий шаг, если бы только она позволила ему.       Теперь Эвелина была абсолютно несчастна.       Вероятно, было к лучшему, что она вскоре отправится в экспедицию к Изумрудным могилам. Без сомнения, Каллен хотел избавиться от неё, и понимание того, почему он так к ней относится, делало нахождение рядом с ним невыносимым. Она подумывала о том, чтобы извиниться и попросить всё возобновить, но каждый раз, когда смотрела на его строгое и серьёзное лицо, понимала, что это бесполезно. Она скорее проникнет в Цитадель Теринфаль, чем он простит её.

***

       — Отчёт для вас, сэр.       Каллен протянул руку и взял свиток, рассеянно разворачивая его, одновременно изучая последнюю заявку на оружие для лучников Инквизиции. Живот скрутило, когда он взглянул на листок бумаги в своей руке: он сразу узнал её почерк. Эвелина. Как она всё ещё могла влиять на него, находясь так далеко в Орлее? Один только вид её витиеватого девичьего почерка наполнял его тоской и отчаянием.       Письмо было коротким. Она нашла необходимые доказательства о контрабанде красного лириума и приложила письма, указывающие на источники. Каллен внимательно прочитал каждое из них, и в его голове начал складываться план, хотя сначала ему нужно было посоветоваться с Лелианой. Эвелина проделала хорошую работу, и он наконец почувствовал, что Инквизиция добилась прогресса в деле с Самсоном. Каллен был так доволен отчётом, что почти забыл о своих страданиях из-за Инквизитора. Пока он не перевернул последнюю страницу.       Он ожидал ещё одно письмо о контрабандистах, но это была короткая записка, написанная Эвелиной не так аккуратно, как обычно, словно второпях.       Дорогой Каллен,       Я совершила ужасную ошибку. Я не должна была расставаться с тобой. Я была так подавлена своими обязанностями Инквизитора и другими сложностями, о которых я хотела бы рассказать тебе лично. Я осознала, что всё это можно преодолеть, а я запаниковала из-за пустяка. Я знаю, что причинила тебе боль, Каллен. Мне очень жаль. Пожалуйста, прости меня. Пожалуйста, поговори со мной. Я хотела бы возобновить отношения, если у меня есть шанс. Если ты позволишь мне. Я знаю, что я самая большая идиотка во всём Тедасе и не заслуживаю второго шанса, но всё равно прошу его. Увидимся, когда вернусь.       Твоя,       Эвелина       Каллен перечитал записку раз десять, разрываясь между желанием скомкать её и бросить в огонь и желанием закричать от радости. Она была идиоткой (хотя он был уверен, что есть идиоты и покрупнее), и она причинила ему ужасную боль, но он всё равно любил её. Но было ли этого достаточно? Он не смог бы выдержать такие непостоянные отношения, а её слова о «других сложностях» ещё больше разволновали его. Какие сложности? Она никогда не жаловалась — на самом деле, казалось, она всегда неохотно говорила на личные темы, уклоняясь всякий раз, когда он пытался выяснить, как бы она хотела, чтобы развивались их отношения. Каллен предположил, что это было сочетание её природной застенчивости и неопытности: он не мог себе представить, что у неё было много любовников, так как она росла в Церкви. Возможно, ни одного. Возможно, он неправильно её понял, и нежелание говорить откровенно было связано с более глубокими проблемами. Может быть, она помолвлена? Но это казалось маловероятным, поскольку она давала клятву Церкви. Может быть, у неё был тайный любовник?       Он разочарованно зарычал и, сложив письмо, бросил его в ящик стола. Попытка представить себе её «сложности» только больше расстроила. Ей просто нужно всё объяснить. Каллен был готов выслушать, потому что он так скучал по ней и не мог отказаться от шанса помириться, но Эвелине придётся открыться ему, иначе он сам покончит с этим.