Сердце из пшеницы и ромашек

      В следующий понедельник, ожидая Виктора, Лика пыталась придумать, как с ним себя вести. После поцелуя она не могла смотреть на него, как прежде. И все вокруг было не как прежде. С одной стороны, мысли о других, близких отношениях вызывали у неё приступы радости, её мозг безостановочно придумывал сотни вариантов их совместного досуга, прикосновений и поцелуев — от самых нежных до самых смелых. С другой же, Котикову охватывала паника при мысли, что об этом кто-то узнает, и кто-то станет издеваться. Обдумав все на следующее утро, Лика совсем по-другому вспоминала картину их поцелуя в голове — два подростка целовались полуголые в воде. Большая часть мозга протестовала против этого — то был вихрь чувств! Но другая, рациональная, обосновывала этим все плохие варианты исхода событий: Виктор к ней больше не придёт, всем расскажет, или Аня проболтается, и все будут обращать на неё внимание, и скажут ещё, что увела у кого-то. Даша ведь так и не сказала, кто её избранник…       Лика надеялась, что её смятение никто не заметит. Но отец в понедельник утром — пик её беспокойства — выпроводил Аню после завтрака и как будто понимающе улыбнулся старшей дочери. Лика постаралась сделать лицо «ничего не понимаю, чего тебе надо», но оно не помогло. Дмитрий Сергеевич достал из холодильника мазь и положил перед собой ладони Лики, в красных пятнах и расчесанные. Молча и очень бережно, он покрыл её руки приятно пахнущим лекарством.       — Полина Игоревна не оценит, — тихо сказал он.       — Знаю.       — Хочешь, я попрошу сеанс? Поговоришь с ней.       Лика качнула головой. Она понимала, что все её страхи не настолько глубокие, чтобы разбираться с психологом — достаточно просто успокоить себя.       — Чего ты распереживалась? Из-за Вика? Что-то пошло не так тогда? Аня сказала, ты выглядела счастливой…       — Всё так. Я просто… не знаю как себя с ним вести теперь.       — А что тут думать? Если нравится он тебе — покажи это, если нет — так об этом и скажи.       — А если скажут…       — Кто? Люди, которых ты знаешь месяц? — отец обернул руку поверх мази бинтом.       — Я и Вика знаю месяц…       — Котик, перестань себя накручивать. Чужие ожидания, мнения, надежды — это проблемы чужих. Вокруг тебя всегда будут люди. Да, этим важно, что ты делаешь, как и с кем, но важно лишь до тех пор, пока они не привыкли к тебе. Потом — хоть хоровод води. Поверь, Вику тоже было страшно сделать этот первый шаг, ой как страшно! И в первую очередь — страшно, что ты его отвергнешь. Но он действовал, как чувствовал, и ты поступай также. Не хочешь торопиться — так и скажи, хочешь, наоборот, всего этого — скажи это. Он поймёт. Хорошо?       — Да.       Дмитрий Сергеевич улыбнулся и крепко прижал к груди дочь. Лика почувствовала, как через кожу его спокойствие и уверенность передаются ей. Ни в чьих объятиях она не ощущала себя также хорошо, как в папиных.       Хлопнула калитка.       — Ничего не бойся, моя взрослая девочка, — шепнул ей Дмитрий Сергеевич и вышел во двор к Ане и гостю.       Лика глубоко вздохнула и решила чем-то быстро занять руки, чтобы не встретить его с оленьими глазками — нашла на досочке половинку огурца, который давала Ане на завтрак, и принялась его меленько резать. На улице послышался смех Ани, хлопнула дверь машины отца. Наконец, половицы дома скрипнули под весом, стукнули магнитики на сетке от комаров.       — Лика! Что случилось? — раздался обеспокоенный голос Виктора, и уже через минуту он держал её забинтованные ладони, словно раненное крыло птицы.       — Ничего. Всё хорошо, — растерялась она.       Обеспокоенный взгляд его шоколадных глаз гулял по её лицу в поисках ответа.       — Это из-за меня? — тихо спросил он. — У тебя аллергия на что-то? Или из-за того что воды вчера наглоталась?       — Нет, все хорошо, такое бывает… Правда, ты не виноват, я сама.       — Сама что?       — Ничего.       Виктор догадался, что она либо стеснялась ему рассказывать, либо просто не хотела. Он обнял её обеими руками и положил щёку на макушку. Лика аккуратно опустила ладони на его спину.       — Всего два дня не был, а у тебя уже что-то случилось…       — Я думаю, это никак не связано.       — А как я ещё могу себе это объяснить? — усмехнулся он и провел рукой у неё по спине.       Лика тяжело вздохнула. Папа велел ей не бояться. А она трусила рассказать даже об этом, не то что о прошлом…       — Я, когда нервничаю, расчесываю себе руки. Невольно. Не чувствую этого. Потом появляются ранки, которые нужно намазать и забинтовать.       — А из-за чего ты так нервничала? Из-за меня?       — Да…       — Что именно тебя беспокоило? — серьёзно спросил он, слегка отодвигаясь, чтобы посмотреть Лике в глаза. Но она, наоборот, только сильнее прижалась к нему грудью. — Что я что? Или что мы что?       Котикова молчала, не желая делиться своими глупыми страхами.       — Что я пошутил?       Лика неохотно кивнула.       — Что воспользовался тобой? Что все узнают?       — Откуда ты знаешь? — Котикова настороженно вскинула на него глаза.       Виктор попытался спрятать улыбку, но тщетно.       — Потому что я тоже смотрел романтические фильмы, — прошептал он и сдул прядку с её лба. Лика вдруг стало совсем стыдно. — Давай я тогда тебе отвечу на эти вопросы? Нет. Нет. И, если ты не хочешь, то нет. Я успокоил твою душу?       Котикова неясно шевельнула бровями. Виктор сверкнул очами.       — Я ни о чем не жалею. И даже готов повторить, — он посмотрел на неё совсем по-другому. — Можно?       У Лики хватило сил только на кивок. Она видела, как Виктор, будто в замедленной съёмке, наклонился к ней и прижался губами, мягко, едва ощутимо надавливая. Котикова расслабилась и позволила себя целовать — в губы, в щеки, в глаза — куда только хотел Виктор. Эти поцелуи будто покрывали не только её лицо, но и сердце, руки, излечивая их от ран. Ощущения совсем отличались от прошлого раза. Если на озере в ней бушевали чувства, все тело пробивало электричество, то сейчас его, наоборот, кутали волны нежности и любви. И все страхи мельчали и испарялись под этим набором. Подарив Лике последний поцелуй, Виктор прошептал:       — Я уже не хочу заниматься русским…       Котикова будто протрезвела.       — Что значит не хочу? Надо!       Виктор рассмеялся и усадил ее за стол, раскладывая папки и тетради.

***

      В конце недели брат Виктора привёз домой лошадь на побывку. Младший Васнецов решил не упускать шанса.       — Её же не просто так привозят. Ей надо отдохнуть?       — Я уже провел техническое обслуживание, — подмигнул парень. — Он рвётся вас покатать.       На развилке Виктор отдал ей продукты из магазина, и они отправились по разным сторонам: Васнецов — за лошадью, Лика — за сестрой. Погода стояла жаркая, Котикова размахивала широкой юбкой, воображая, как они с Виктором поедут на белом жеребце в закат. Ну, не совсем на белом — может даже в яблоках, и не в закат, а в зенит, все-таки стоял обед. Но кто берет в учёт детали?       Аня уже ждала под дверью.       — А как её зовут? А какого она цвета? А она ест сахарок?       — Малышкинс, вот Вик придёт — у него и спросишь. Я не знаю.       Аня нетерпеливо прыгала вокруг Лики, пока та раскладывала продукты, а потом бежала на две улицы вперёд — и вот на дорогу к полям выехал Виктор, верхом на сером в белых пятнышках жеребце с роскошной, заплетенной в косички гривой. Аня завизжала и бросилась вперёд, Лика едва успела схватить её за руку и не дать умереть под копытами лошади. Васнецов спрыгнул вниз, поправил попону.       — Готовы?       — Да! — взвизгнула Аня. Виктор поднял её на руки и дал погладить лошадиную морду.       — Его зовут Ахиллес, — Васнецов протянул ей из сумки морковку. — Он очень быстрый и ласковый.       Лика нежно провела пальцами по щеке и гриве лошади — слишком шикарный мужчина. Жеребец не отвлекался и жевал морковь, слюнявя пальцы Ани. Виктор залез на жеребца и посадил перед собой Аню.       — Давай мне руку и ставь левую ногу в стремя. Правую — перекидывай.       Лика поняла, что немного не рассчитала с юбкой, и, стесняясь, что она задирается, запрыгнула на лошадь позади Виктора.       — Держись за седло, — он положил её руки на ободок. — Я могу упасть, седло — нет. Он тронул лошадь. Ахиллес, недовольный таким весом, медленно поплелся вдоль полей. Аня ерзала, гладила лошадку и размахивала руками, радуясь, что Виктор её держал, Лика — глядела вокруг, чувствуя, как под ней шевелится лошадь. Через несколько метров Васнецов подшпорил жеребца, и ахеец перешёл на рысь. Они ехали вдоль жёлтых полей подсолнухов, низкой пшеницы, маленькой зелёной картошки и размашистой клубники. Лика с удовольствием ловила лицом потоки ветра и вдыхала запах травы, пыли и Виктора. По небу над ними плыли пушистые белые облачка, постоянно превращающиеся то в овечку, то в птицу, то в чудище заморское.       Вскоре Виктор свернул на небольшую полянку, на которой словно была расстелена скатерть-самобранка: на покрывале стояли напитки, еда в корзиночках, валялись ракетки для бадминтона. Рядом носились ребята с Дашей, «пятная» друг друга. Даша постоянно проигрывала.       — Привет, — замахала им Аня.       — О, Котиковы в полном составе!       Виктор помог спуститься Лике и снял с лошади Аню, которая, точно заведенная мартышка, понеслась к Ярославу.       — Пойдём на маковое поле, или есть хотите?       — Перекусим, — ответила Аня, болтая ногами на руках Роси.       Даша в белом платье с васильками достала из корзинки бутерброды и фрукты. Лика села помочь ей нарезать, боковым зрением поглядывая, как Виктор привязывает жеребца.       — Когда ты собираешься в город? — спросила вдруг Даша.       — В конце месяца, скорее всего. А что?       — Ты предлагала погулять по магазинам…       — Точно! Я обязательно тебя позову, как поедем.       Даша улыбнулась и предложила ей яблочко. На поляне раздался визг: Паша и Рося раскачивали Аню за руки и ноги, грозя выкинуть её в кушери. Котикова младшая кричала и смеялась, пока парни действительно её не кинули — прямо в руки Игорю. Лике не понравилось это, но она побоялась обидеть друзей.       — Эй, осторожнее! Сейчас споткнёшься и уронишь её на корягу. Кончайте эти игры, — грозно крикнул им Виктор.       — Да ладно тебе, весело же малышне, — попытался возразить Рося, к которому уже снова на руки лезла Аня.       — Небезопасно.       — Идите есть, — прервала их Даша.       Аня плюхнулась на ковёр рядом с сестрой, бросив тапки. Лика приобняла её одной рукой за грудь и почувствовала, как бешено стучало у сестры сердце.       — Попей водички, малышкинс, — попросила она, протягивая стакан.       Аня послушалась, правда, вылив половину на себя.       — Эх, красота, — заявил Рося, закидываясь бутербродом с килькой. — Вот бы все вот это, а не ваши ЕГЭ-мугэ, вот ради чего стоит жить! Травка, птички, фрукты и никаких тебе гласных с косинусами.       — Придёт осень, а потом и зима — травка исчезнет. Что же тогда будешь делать? — спросила Лика.       — Начнётся листопад и уборка урожая, а потом — снегопад и бури, печка на дровах и соленья. Всегда дело найдётся.       — Ну полюбуешься ты на это ещё год, два. Неужели за семнадцать лет не насмотрелся? — спросил Виктор.       — От этого нельзя устать. Неужели ты не черпаешь силу в этих полях?       — Черпаю. Но я могу закрыть глаза и до миллиметра описать всю округу вблизи: каждый дом, каждого человека, каждую травинку.       — Хочешь сказать, ты устал?       Виктор призадумался и кивнул.       — Догадываюсь, откуда ветер дует, — хмыкнул Рося, косясь на Лику. — И куда вы собрались?       — Мы? — удивился Виктор. — Я — никуда. Куда денешься отсюда?       — А ты, Лика?       — Обратно в Москву.       — Городская, — цокнул он. — Забери этого буку, он нам надоел.       — Если он захочет — заберу, — пожала плечами Лика.       Виктор нахмурился.       — А ты не хочешь в Москву? — спросила Аня у Роси.       — Нет, крошка. Я здесь буду полезен, я землю не брошу.       — Интересный у тебя взгляд на переезд, — заметил Васнецов.       — А что? Воспитали меня здесь, выкормили здесь, здесь вся моя семья, вся моя жизнь, мои поля, мои облака. Зачем мне все остальное? Пустыни эти, тундры, акулы, верблюды, черепахи — не в этом счастье.       Лика заметила, что Виктор чуть ли не вздрогнул. У него были тяжёлые отношения с черепахами…       — Хорошо, что оно у тебя здесь.       «А у тебя оно где?» — задумалась Лика.       Аня захотела съесть дыню и потребовала ей почистить. Пока Котикова с ней возилась, разговор парней перетек в другое русло.       — Женька ж выпускается из универа, слышали? — спросил Рося. — Нас позвали на вручение дипломов, сказали быть красивыми и официальными. Я костюм нашёл, но эти запонки, галстук, воротничок — чокнуться можно! Даже у папы нет. Нафиг эти штуки сдались профессорам? Мы там че, светить будем?       — У моего папы есть. Если хочешь, я могу спросить, — предложила Лика.       — Серьёзно? Он такое носит?       — По особым случаям — да.       — Ништяк. Спроси, пожалуйста.       — Через полчаса полуфинал начнётся. Будем смотреть? — спросил Игорь, поглядывая на часы.       — Вытащим телек на площадку? Да пойдём, что тут мошек кормить.       — Куда вы? — поинтересовалась Аня       — Футбол смотреть. Ты с нами?       — Да!       — Аня! — воскликнула Лика, прекрасно зная, что её сестре также интересен футбол, как ядерная физика. — А как же лошадка?       — Я уже покаталась.       — Ну, её же все равно надо довести до дома.       — Давай, вы её отведете, а я с Росей пойду футбол смотреть?       Лика растерялась. Где-то внутри зажглось беспокойство. Она не доверяла сестру никому кроме папы. И, наверное, Виктора. Но тут что ей может грозить?       — Не бойся, я отведу её потом домой, — пообещал Ярослав.       — Хорошо. Позвоните мне на перерыве.       — Лады.       Лика помогла собрать вещи с ковра. Когда Аня попросилась в туалет, Котикова повела её за соседние кустики.       — Если что-то случится, беги домой, — шепнула Лика. — Или кричи. Кто-нибудь обязательно придёт на помощь.       — Да что может случиться? Это же ребята, — заявила сестра, застегивая костюм.       — Не знаю, малышкинс, — они вышли обратно на дорожку и остановились. Лика крепко обняла сестру. — Я просто хочу знать, что с тобой все хорошо.       — Я тебе позвоню с телефона Ярика, — пообещала Аня.       Она побежала обратно и, повиснув на шее у Роси, направилась в деревню. Лика же, вытряхнув из босоножек траву, пошла к Виктору. Она издалека по его позе, выражению лица, движениям поняла, что Васнецов был чем-то обеспокоен. Котикова, стараясь не шуметь, подкралась и обняла его со спины. Виктор тяжело вздохнул.       — Что, Иванушка, не весел, что ты голову повесил?       Лошадь фыркнула, словно отвечая за хозяина.       — Поедем в поле? На небо посмотрим, — предложил он.       — Давай. Только не грусти, — она чмокнула его между лопаток.       Виктор сел сам, помог ей забраться и пустил лошадь по полям. Лика не знала, как назывался этот стиль, но он казался ей быстрее среднего. Она крепко держалась за ободок и вертела головой по сторонам: стройные ряды, высокое небо, пыльные деревья. Ахиллес несся все быстрее и быстрее. Лике стало неуютно, зато Виктор, наоборот, расслабился. Они неслись куда-то по золотым волнам на сером корабле, словно Ной на ковчеге. Котикова совсем перестала чувствовать опору под лошадью и, закрыв глаза, прижалась к Виктору, обхватив его за пояс руками. Стало ещё хуже: она будто летела. Все её мысли сосредоточились на соприкосновении копыт с землёй. Сердце замирало в минуты парения, боясь всего. Страх в груди нарастал, она невольно сжимала руки. Лика так боялась — и боялась даже не падения, а самого этого разрушающего чувства — страха — и себя под его влиянием.       Внезапно Виктор дёрнул поводья, и лошадь стала останавливаться. Он бережно разъединил её руки на торсе, сполз вниз и спустил её. Лике было страшно открыть глаза, сердце все ещё стучало в горле. Она почувствовала, как сильные руки сжали её.       — Извини, — прошептал Виктор. — Извини, пожалуйста.       Лика молчала, страх потихоньку отходил.       — Всё хорошо.       — Извини, — он прижался губами к её голове. Никаких оправданий.       — Я просто немного перетрусила.       — Я не подумал, что ты можешь испугаться. Извини.       Котикова прижалась лбом к его плечу и почувствовала, как на майке Виктора стали расплываться мокрые следы.       — Прости, — всхлипнула Лика. — Я всего боюсь.       — Неправда. Ты одна из храбрейших людей, которых я знаю. Самая храбрая. Покорившая воду, землю. Моё сердце. Ты сильна, как тысяча атлантов.       — Нет! — воскликнула она. — Ты просто ничего не знаешь.       — Так расскажи мне.       — Нет!       — Тогда я не смогу тебе помочь… Ты должна захотеть вылечиться — только тогда и получится что-то.       — Я не могу, — Лику затрясло. Виктор усадили её на траву, взял дрожащие ладони. Котикова оттолкнула его и уткнулась лицом в траву, рыдая.       Виктор взлохматил волосы в растерянности.       — Поиграл в доктора, блин, — буркнул он под нос.       Васнецов сбросил с себя рубашку, оставшись в одной нательной майке, и бережно накинул ей на плечи, обнял Лику со спины. Он просто был рядом и ничего больше. Вскоре рыдания затихли. Тогда он умыл, напоил её из фляжки водой и снова дал время. Пока она вдыхала свежий полевой воздух, ловя взглядом облака, Васнецов нарвал самых крупных ромашек в округе и принялся плести ей веночек. Через некоторое время украшение оказалось у неё на голове, а Лика — в его объятиях.       — Давай, я тебя покатаю на лошадке. Медленно. Клянусь, — прошептал он.       — Давай, — хрипло ответила Лика.       Виктор помог ей сесть в седло, взял Ахиллеса под узду и повёл вдоль рядов стройной пшеницы. Ему хотелось, чтобы эта трава, эта земля, этот воздух вылечили её душу, как всегда лечили его. Лика сбежала сюда от какого-то страшного прошлого, он — старался убежать отсюда в светлое будущее. Она согласилась помочь Васнецову в его деле — значит, его задачей было помочь ей. Лика наклонилась и обняла лошадь за шею. Ахеец тряхнул головой, но смирился. Он тоже лечил её.       Медленно, но верно они добрели до деревни. Тишину улицы разрушил телефонный звонок.       — Да, малышкинс. У тебя все хорошо? — ласково спросила Лика. — Нормальный у меня голос. Я уже дома. Когда захочешь домой — напиши, я приду. Да никуда я тебя не утаскиваю, все, сиди… Вик? Не знаю, домой, наверное, пойдет… Нет, мы на сегодня закончили с уроками… Я найду чем заняться. Беги-беги.       — Волновалась?       — Допрашивала, — хмыкнула Лика.       Виктор помог ей спуститься.       — Твоего отца нет дома?       — Да. Он приедет завтра вечером только.       — Вы будете одни дома? — Виктор окинул их потрепанный домишко без решёток на дверях и с хлипкой калиткой. — Не страшно?       — Страшно, — призналась Лика. — Ну да чего здесь бояться.       — Хочешь, я останусь?       — Тебя дома не будут искать?       — Нет.       — Хочу.       — Я отведу Ахиллеса и вернусь. Могу зайти за Аней.       — Не надо, — быстро ответила Лика. Виктор ясно увидел, как её щеки прирумянились.       — Хорошо. Я буду как тень, — подмигнул он ей и ускакал на коне.       «Господи, я только что пригласила его на ночь к себе», — мысленно простонала Котикова, заходя в дом. Чтобы успокоить нервы, она занялась самым медитативным делом — готовкой. Лика успела разогреть пасту болоньезе и пожарить немного грибочков, когда вернулся Виктор. Ей было неловко. Васнецов максимально расслабился, даже свою подушку притащил.       — Я заглянул на площадь, Аня там, с ней все хорошо.       — Спасибо, — кивнула Лика.       Виктор достал из кармана сверток и бережно развернул края мятой газеты.       — У вас есть заварник?       Лика залила кипятком его чай, смешанный с сухоцветами и душистой травой.       — Ты собирал?       — Да.       — Позовешь меня в следующий раз с собой?       — Конечно. А в город меня возьмешь?       — Да, — удивилась Лика. — Тебе что-то надо?       Виктор пожал плечами.       — Да просто провериться. Вы когда поедете?       — Думаю, на следующей неделе, — вздохнула Лика. Она чувствовала, что разговор с Полиной Игоревной ей был необходим.       Они сели ужинать. Виктора внезапно пробило на разговор, и он поведал ей о готовке его матери, их пищевых привычках и своей любимой еде. Лике впитывала и старалась отвечать на чувства, все впечатления, которыми делился с ней Васнецов. Однако ее насторожило, как он отзывался о матери. Почему она свою не любила понятно, почему он свою — нет.       — С кем в семье ты ближе всех общаешься?       Виктор задумался. Его брови сдвинулись друг к другу, а уголки губ опустились вниз.       — С братьями, наверное. С ними так просто. Даже когда они не понимают меня.       — А родители?       Виктор тряхнул головой и уставился взглядом в тарелку, ковыряя пасту. Лика, поддавшись порыву, перегнулась через стол и ласково чмокнула его в чуб, пригладила непокорные пряди.       — Люблю, когда ты так делаешь, — прошептал Виктор.       Котикова улыбнулась, прикоснулась ко лбу, виску, скуле и вдруг остановилась.       — И так тоже… — Виктор поднялся на ноги и втянул ее в долгий нежный поцелуй.       Лика, балансируя где-то на грани между сном и реальностью, коснулась пальцами его кадыка и выпирающей ключицы, послав по коже Васнецова волны мурашек. Заинтересовавшись произведенным эффектом, другой рукой она погладила его руку. Виктор сжал ладонь в кулак. Лика подумала, что он, наверное, чувствовал губами ее улыбку, но не могла остановиться, исследуя границы дозволенного. Медленно, испытывая его терпение, она провела пальцем по майке от горла до пупка. Выдержка Васнецова пошатнулась.       Он вдруг схватил ее за самые ягодицы и поднял к себе через заставленный стол. Лика завизжала и упала на прабабушкины фарфоровые чашки, которые та хранила всю жизнь в серванте, залилась смехом, чувствуя, как над ней трясётся грудь Виктора. Котикова оттолкнула его и отбежала к столешнице.       — Негодяй!       — Чья бы корова мычала!       — Моя! — заявилась Аня с улицы, где прекрасно был слышен их смех. — Вы чего ржете? Смешинку проглотили?       — Да, — кивнула Лика, быстро оглядывая сестру. — А где Рося?       — Домой уже пошел. Вас за километр слышно.       Аня переоделась и принялась рассказывать все, что происходило в их отсутствие: как играли наши в футбол, как Рося на спор выпил бутылку пива залпом и как за победу Даша поцеловала его прямо в губы, хотя она — Аня — предлагала себя взамен для выдачи вознаграждения. Младшая Котикова уже заканчивала рассказ, когда позвонил отец. Лика вышла в соседнюю комнату.       — Привет, пап. Да, все хорошо, ужинаем. Она лучше всех, смотрела сегодня футбол с парнями… Да, ладно. Пап… ты можешь записать меня к Полине Игоревне на следующую неделю?.. Просто перенервничала немного. У тебя как дела?.. Классно, понятно. Да… Пап? Виктор остался ночевать. Охранять нас. Ну пап, — рассмеялась Лика. — Он будет спать на диване… Давай, люблю тебя.       На кухне Аня уже жевала апельсин, который поручила чистить Виктору.       — Папа завтра с утра приедет. Передавал «привет».       Аня деловито кивнула и жестом показала давать ей следующую дольку. Васнецов положил ее прямо в рот.       — Вот это сервис, — восхитилась Лика. — А мне?       Виктор и ей дал дольку. Котикова шутливо царапнула его пальцы зубами.       — Ауч! А вот она не кусается, — зашипел Васнецов, тряся рукой.       — То-то же, ту ли ты выбрал, — подмигнула Аня.       — Иди купаться, малышкинс! — напомнила ей Лика. — Хочешь, ванну наберу?       — Хочу-хочу, с волшебной солью русалок! — завопила Аня и бросилась наверх.       — Я могу постелить тебе на диване в зале или в папиной комнате, там кровать.       — Я не привередлив, — пожал плечами Виктор, доедая апельсин.       — Тогда будешь спать на диване.       Пока Аня набирала себе ванную, Лика застелила темно-синее белье и принесла папину подушку — ее любимую.       — Впервые вижу такое постельное — одноцветное и на резинке, — заметил Виктор.       — Это эстетично. И стирать просто. И не надоедает. А на каком ты спишь?       — Ну, мама не заморачивалась после двух моих братьев. На чем осталось — на том и сплю.       — Так не интересно! Вот это я шила сама на трудах в школе.       — Правда? — искренне удивился Виктор и снова оглядел белье.       — А что тебя удивляет?       — Да нет, ничего… Хорошо получилось.       — Спасибо.       Аня протрезвонила из ванной, что вода набралась, и Лика отошла следить за этим морским котиком. Дождавшись, пока сестра накупается и ополоснувшись самой в той же воде, Котикова, наконец, выползла из душной ванной проверить гостя. Аня в кигуруми с радужным рогом единорога на капюшоне сидела на коленях у Виктора, пока Васнецов аккуратно, словно разминируя бомбу, расчесывал ей волосы маленькой розовой расчесочкой.       — Аня, он к тебе рабом не нанимался, — рассмеялась Лика.       — Только ему об этом не говори!       — Если хочешь искупаться — вот полотенце. Только подожди минут десять, пока там проветрится, — Лика положила на спинку дивана полотенце. — Малышкинс, беги, готовь ко сну Игогошу, покажи его Вику.       Аня с готовностью соскочила с его колен. Виктор улыбался, провожая ее взглядом.       — Сестры — это так очаровательно. С братьями так нельзя, — он перевел взгляд на нее, и что-то в нем мгновенно изменилось, засверкало. — А у тебя кожа сияет.       Лика быстро оглядела свои руки, пытаясь понять шутит ли он.       — Я тайная русалка. Что, не ожидал? — шепнула она и рассмеялась. — Это Анина соль, она розовая с блестками. Со временем сотрется.       — Странно, что русалка не умеет плавать, —подловил он ее. — Выглядит потрясно.       Лика подняла глаза, желая убедиться, что он говорит правду, и засмущалась.       — Ну спасибо, — она ускользнула в свою комнату, а когда вышла, Виктор уже ушел в ванную.       Аня, зевая и капризничая, требовала шоколада, мультиков и Виктора. Лика пыталась уложить ее спать, но близость Васнецова убивала все психологические фокусы Котиковой.       — А если я тебя уложу? Тогда пойдешь спать? — спросил мокрый, полуодетый Виктор, только что выбравшийся из ванной.       — Дя.       Аня запрыгнула на кровать и с головой заползла под голубое одеялко с пушистыми белыми облачками. Виктор лег рядом с ней и шутливо постучал пальцами по ее спине. Аня рассмеялась и выглянула из-под него.       — Хочешь, чтобы Виктор тебе сказку рассказал? — спросила Лика, включая ночник, и открывая на ночь форточку.       — Да. Про водяного и русалку.       Виктор растеряно глянул на Лику, но та лишь пожала плечами — импровизируй. Она легла по другую сторону от Ани и заботливо откинула ей волосы со лба. Подсознательно она боялась оставить Аню в спальне один на один с Васнецовым, но одновременно в глубине души она знала, что ни ей, ни малышке он не причинит никакого вреда. И тем не менее страх пока перевешивал.       — Извини, я такой не знаю. Давай, я расскажу тебе другую?       — Про любовь?       — Могу и про любовь. Это будет миф.       — Хорошо, — Аня поудобнее устроилась и закрыла глаза.       Виктор подложил руку под голову и начал рассказ.       — Жил однажды грустный юноша — Пигмалион. Был он ужасно одинок в мире — не было у него подруги сердца. Много девушек жило вокруг него, с многими он речи вел, но ни одна не покорила сердце юноши и ни одна не взглянула на него ласково. Тогда, отчаявшись, Пигмалион создал статуя из белоснежной слоновой кости — женщину неземной красоты. Лицо у нее было девичье, кожа — шелковая, будто живая она стояла перед ним. Подивился созданию своему Пигмалион и совсем потерял голову.       Виктор перевел дыхание и заговорил шепотом. Лика почувствовала, как его пальцы коснулись ее.       — Он целовал ее, представляя, что дева ему отвечает, вел речи с ней, одаривал жемчугами, дорогими тканями, милыми безделушками. Он боялся прикоснуться к ее коже — мнилось, что на камне могли остаться синяки. Воспылал он к ней жгучей любовью.       Лика судорожно вздохнула, наблюдая, как пальцы Виктора поползли вверх по ее руке маленькими шажками.       — Наступил праздник Венеры на Кипре. Пигмалион, ослепленный любовью, робко попросил богов дать ему жену, похожую на деву из кости. Но проницательна была богиня и сотворила чудо. Вернулся Пигмалион домой и обнаружил, что кость под его пальцами мягка, точно мед, а желанные губы пышут жаром. Открыла дева очи и воззрилась на любимого.       Кожа Лики покрылась мурашками. Пальцы Виктора добрались до ее плеча и невесомо проскользили по ключице к груди. Котикова боялась шевельнуться.       — И была богиня Венера гостьей на устроенной ею свадьбе…       Аня тихо сопела между ними. Глаза Виктора блестели во тьме над ее головой. Лике было страшно дышать. Пальцы Васнецова кружили на ее ключице, словно не решаясь куда скользнуть: вверх к шее или вниз… Лика чувствовала, что у нее загорелись щеки, и не хотела абсолютно ничего решать. Вдруг Аня перевернулась на бок, разорвав их зрительный контакт. Лика решила, что, чтобы не произошло, это не должно случиться рядом с сестрой — поэтому тихо встала и, не глядя, вышла из комнаты.       Сердце бешено колотилось у нее в груди, а кожа плавилась, будто у той статуи из мифа Виктора. Сейчас, в темноте и одиночестве, ей вдруг захотелось чего-то такого же страстного. Что осталось бы только между ней и Виктором. И даже не чего-то запретного… просто особенного. Нежного. Любящего. Нового. Тайного. Хотелось, чтобы Виктор не только ТАК на нее смотрел, но и ТАК касался.       За спиной тихо скрипнула двери Аниной комнаты, раздались быстрые шаги и буквально огненные руки стиснули ее в объятия, что Лика едва не завизжала. Но руки остановились.       — Можно? — шепнул хрипло Виктор в ее ухо.       — Да…       Его горячие губы впились в ее нежную кожу, желая испить меду, подобно Пигмалиону, а руки переместились, обжигая открытую кожу между шортами и майкой. Лика вжалась в него спиной, надеясь, что он стиснет её ещё сильнее, что окутает нежностью и страстью, которая вытеснит из нее весь страх. Что защитит её от всего — в том числе и от собственных кошмаров. Виктор вздрогнул и прижал ее сильнее к себе, коснулся губами уха и шеи. Он словно рисовал на ее коже рисунок, который бил Лику электричеством. Она выгнулась и впилась пальцами в его бедра. Воздух шумно вырывался из ее груди, подпитывая смелость Виктора. И тогда, осуществив свои и ее мечты, он положил руку прямо на ее грудь, не защищенную ничем, кроме майки.       Лике показалось, что Афродита услышала и эти беззвучные просьбы, оживила их обоих одним электрическим разрядом. Васнецов еще пару раз сжал ее и пугливо убрал руку. Лика откинула голову на его плечо и замерла. Над ухом раздавалось тяжелое дыхание.       — Ты в порядке? — прошептал он. — Я… я не зашел слишком далеко?       — Нет… нет.       Лика обернулась и крепко стиснула его за шею, чувствуя, как на глазах наворачиваются слезы. Ей было необходимо увидеть его лицо, слабо освещенное фонарем из окна, ласковые любящие глаза с расширенными зрачками.       — Я так боюсь, Вик, — всхлипнула она. — Я так боюсь все снова потерять. Тебя потерять. Я так устала. Почему все не могло быть по-другому?       — Я буду рядом.       — Всегда?       — Да. И я тебе помогу. И тебе нечего бояться. И я клянусь, я сделаю все, чтобы ты никогда больше не плакала, — в его голосе звучала уверенность, которую Лика раньше никогда не слышала.       Его голос, его спокойные движения напоминали ей Полину Игоревну, с одним исключением — он обещал быть с ней всегда. А не только на время терапии.       — Расскажи мне, что случилось, и я тебе помогу, — попросил он. Лика почувствовала, как он провел ладонью по ее волосам. — Если ты хочешь, я буду твоим душевным доктором.       — Я не хочу, чтобы ты был моим доктором, — прошептала она. — Будь моим лекарством.       Виктор чмокнул ее в большие печальные глаза.       — Тогда советую принимать меня утром и вечером после еды в дозе десяти объятий, пяти поцелуев и часа разговоров не меньше месяца. Предписания понятны?       — Да, — рассмеялась сквозь слезы Лика.       — Тебе рассказать сказку на ночь?       — Нет. Просто полежи со мной.       — Твой отец велел на диване меня положить.       — Мы ему не расскажем. Ни о чем.       — Да ты та еще преступница, — он пощекотал ее за бочка.       Они сходили повторно умылись — хотя, по-хорошему, нужно было купаться целиком — и улеглись в кровать Лики под розовым одеялом с белыми пушистыми ромашками.       — С тобой приятнее засыпать, чем с плюшевым медведем, — прошептала Котикова.       — Сочту за комплимент, малинка, — беззвучно рассмеялся он.       На утро приехал Дмитрий Сергеевич и застал дочерей в кроватях, а Виктора, бравого защитника, — на диване, спящего без одеяла с обнимку с подушкой. Котиков сжалился и накрыл его махрушкой, на которой плясали крылатые пони.