Пленник

Несмотря на то что Куоритч был внешне спокоен, когда почувствовал, что дыхание Паука замедлилось, гнев все еще горел внутри него, как лесной пожар. Видеть Паука в таком состоянии - сломленного и перепуганного до смерти, очень сильно выводило его из себя. Ему потребовалась вся сила воли, чтобы сразу не потребовать от Паука рассказать ему, что произошло, а затем каким-нибудь образом вырваться и надрать задницу первому встречному туземцу. К счастью, несмотря на всю свою ярость, он понимал, что не сможет этого сделать. Он выяснил, что любая попытка побега приведет к неминуемой смерти. Если бы охранники были более бдительными, то скорее всего прирезали бы его еще до того, как он смог бы выйти из хижины. Куоритч не собирался давать себя убить в приступе ярости. В любом случае, его время все равно истекало через несколько дней, так что он не собирался тратить оставшееся у него силы и время впустую. Он знал, что должен сохранять голову на плечах, по крайней мере, пока его сын был здесь, рядом с ним. Впадать в ярость на глазах ребенка, было бы не очень правильным решением. Он попытался переключить свои мысли на что-нибудь другое, дабы успокоиться, но время шло, отчего он невольно стискивал зубы. С приближением утра в хижину медленно начал попадать свет. Его настроение немного упало, когда он понял, что ему уже пора будить Паука. Его сын, должно быть, пробыл с ним не больше часа, раз уж он пришел к нему так поздно ночью. Он не позволит гаденышу Салли застать их вместе. Но ему пришлось отбросить свою гордость в сторону, так как Пауку уже было больно, и он не хотел представлять, что случится с его сыном, если все выплывет наружу. Он нахмурился, посмотрев на Паука, мирно спящего у него на руках. Все еще было чертовски больно будить его… Еще на мгновение он закрыл глаза и прижал Паука к себе так близко, как только мог, наслаждаясь последними мгновениями прикосновения. Он попытался представить, что Пауку не нужно будет уходить, что все сейчас в порядке. Но это было не так. Он вздохнул и собравшись с духом, начал будить Паука. — Хмм...? — Пора уходить, малыш. — Уже...? - голос Паука был надломленным и усталым. — Ты поздно пришел, малыш. Тебе пора идти, на улице уже начинает светлеть. Но Паук не двинулся с места. Он оставался в том же положении, опираясь на руку Куоритча. — Малыш? Паук не ответил. Куоритч предположил, что он, должно быть, снова заснул. Он сильнее встряхнул сына. — Малыш. Паук не спал. Он повернул голову, чтобы посмотреть со слезами на глазах на своего отца. — Я... я не хочу уходить. - его голос был слабым и умоляющим. Это заставило Куоритча ощутить укол вины. — Я тоже не хочу, чтобы ты уходил, малыш. Но ты должен. Уже утро. Паук покачал головой. — Нет... ты не понимаешь. Я... я не могу вернуться. Мне не место среди них. Эти слова застали Куоритча врасплох. Единственное, на чем Паук всегда настаивал, когда был его пленником, так это на том, что он принадлежал к местным жителям. Все попытки Куоритча убедить Паука в том, что он не должен быть среди них, с треском провалились. Это было все равно что разговаривать с кирпичной стеной. Каким-то образом, это даже заставило Куоритча почувствовать некоторую гордость, видя, что его сын унаследовал его собственное чувство преданности. Что, черт возьми, произошло? Услышав слова Паука, он в равной степени ощутил печаль и гнев. — Малыш... Там, снаружи твои люди. Ты же сам всегда говорил мне... Но Паук снова покачал головой, то что он произнес дальше расстроило его еще больше. — Нет. Они не мои люди. Я был глуп, думая, что смогу когда-нибудь стать одним из них. Куоритч был в растерянности. Салли мог войти внутрь в любой момент, а ему еще нужно попытаться утешить своего сына. — Но... у тебя же есть семья Салли. Может они мне и не нравятся, но... - Куоритч был в отчаянии, даже упоминая их таким образом, но он надеялся, что, по крайней мере, они смогут Паука утешить. Но при их упоминании Паук сразу же всхлипнул. Он ничего не сказал, но страдальческое выражение его лица сказало Куоритчу все, что ему нужно было знать. Ярость начала подниматься в нем подобно океанской волне, превосходя любой гнев, который он испытывал раньше. Салли. Конечно, за всем этим стоял Салли. Куоритч издал тихое рычание. Его сын оставался верен Салли все то время, что они были вместе. Насколько он мог судить, Паук практически боготворил этого человека. И в обмен Салли вышвыривает его на обочину? Было ли это какой-то его извращенной местью? Заставлять Паука страдать, чтобы добраться до него? Крик какого-то животного снаружи вернул его к реальности. Дерьмо. Паук все еще был здесь. Как бы ему ни было больно, Паук должен уйти прямо сейчас. Было уже утро, и жители деревни могли проснуться в любой момент. Шанс Паука выбраться незамеченным быстро таял. Инстинкты Куоритча кричали ему не делать этого, но он заставил себя выпустить Паука из своих объятий. — Малыш. Тебе нужно уходить. Сейчас же! - часть нарастающей ярости, которую он испытывал, проскользнула в его словах. Паук подпрыгнул от внезапной агрессивности. — Папа... - выдавил Паук, слезы покатились по его лицу. — Если тебя здесь поймают, нам обоим будет очень больно! Уходи! Паук выглядел сломленным. Отчаянным. Это зрелище разорвало Куоритча на части. — Папа, прошу. Я не могу... — Паук. - Куоритчу пришлось заставить себя сделать это. — УХОДИ. СЕЙЧАС ЖЕ. ЭТО. ПРИКАЗ! Он уже несколько месяцев не употреблял эту фразу в разговоре с Пауком. Паук на мгновение замер. По его щекам потекли слезы. Куоритчу потребовалась вся сила воли, чтобы не обнять его и никогда больше не отпускать. Наконец, Паук медленно кивнул. Нерешительно он направился к выходу и осторожно вылез из хижины. Куоритч издал тихий вздох облегчения, а после повернулся и со всей силы врезал кулаком по дереву. На мгновение он застыл в данной позе, дрожа. Его разум был охвачен пламенем, переполняемый смесью ярости и муки. Судорожно вздохнув, он снова замахнулся и начал избивать дерево изо всех сил, снова и снова. Ярость изливалась из него, когда от его ударов в разные стороны летели щепки коры. Некоторые также вонзились в его уже кровоточащие руки, но ему было все равно. Он только издал яростный рев. Он сука ненавидел это. Он ненавидел все. Он ненавидел то, что Паук где-то там снаружи страдал. Он ненавидел то, что его сыну приходилось идти на огромный риск, даже чтобы навестить его. Он ненавидел то, что Салли усугублял положение Паука. Больше всего его бесило то, что он ни хрена не мог с этим поделать. Его сын сейчас проходит через настоящий ад, а он просто сидит в этой дыре и терпит это. Он испытывал искушение попытаться прогрызть эти чертовы путы своими собственными зубами. Он бы прорвался сквозь решетку, как резвый пес, затем порвал бы брезент хижины, пока не сможет пролезть или у него не отвалятся руки. Все, что угодно, лишь бы выбраться отсюда, увести сына подальше от каждого синекожего ублюдка в округе, а затем поставить Салли на его гребаное место. Если он когда-нибудь доберется до этого ублюдка… Он схватил толстый материал, стягивающий его ноги, и потянул его изо всех сил, борясь с ним, как дикий зверь. Но, как всегда, узы не поддавались. Он издал еще один разочарованный рев, а после позволил себе упасть на бок. Это было бесполезно. Его гнев медленно утих, сменившись глубокой тоской. Он застонал. Это был страдальческий, вымученный звук, отражение всего, что он чувствовал. Он поднял окровавленные руки к лицу, держась за голову, лежа в грязи. Что, по его мнению, он вообще мог сделать? Боже, он даже не мог утешить Паука. Ему пришлось посмотреть в лицо своему сыну, который умолял его об утешении, а ему приходится прогонять его из хижины. Необходимость сделать это ранила Куоритча больше, чем что-либо еще, что он мог припомнить. Он уговорил Паука уйти, но стало ли от этого хоть немного лучше? Он более болезненно, чем когда-либо, осознавал, как сильно Паук борется со всем этим снаружи. Я не могу вернуться. Слова Паука прокручивались в его голове снова и снова. Он спас Паука от поимки, но отправил его обратно в то, что для парня казалось Адом. Он издал еще один мучительный стон. Он чувствовал себя таким беспомощным. Вынужденный выбирать между двумя способами причинить боль собственному сыну. Это была настоящая пытка. Все в его ситуации было пыткой. Пришлось его прогнать. Осознание того, что для ребенка все было ужасно. Предстоящий суд. Он ничего не мог с этим поделать. Для него это было слишком. Лежа на полу, он почувствовал, как по его виску скатилась одинокая слеза, смешавшись с кровью, капающей с его кулаков. Он даже не мог вспомнить, когда в последний раз проливал слезу. В этом новом теле этого, скорее всего, никогда не было. Сегодняшние события наконец-то смогли что-то в нем сломать. Он молча проклинал Салли, в то время как еще несколько слезинок скатились с его глаз, как будто это могло как-то улучшить ситуацию. Он понимал, что этот человек победил. Другого и быть не должно. Через шесть дней Салли раз и навсегда избавится от него, и Паук останется один на один со своей судьбой. И, судя по тому, как Салли обращался с ним, ничего хорошего из этого не выйдет. Он попытался придумать что-нибудь, хоть что-нибудь, что дало бы ему надежду. Но в голове было пусто. Он издал последний тихий стон, медленно пытаясь прийти в себя. Он отказался доставлять Салли удовольствие видеть его в таком состоянии, когда принесет ему еду. Внутри он был разбит вдребезги. Салли победил.