Незнакомый дом, пропитанный ощущением тебя.

Их общий новый дом не пах так, как ощущалась столичная квартирка в самом центре, но что Даниилу точно по душе – сложно сказать. В целом, практически всё в горхонских домиках отличалось, начиная от архитектуры и планировкой, а заканчивая общей атмосферой. На атмосферу влияло не только окружение, состоящее из мебели и стен, но и ближайший люд, к которому так же привыкнуть не так просто, как могло показаться на первый взгляд. И если бы Артемий был единственным, кто разделял с Даниилом одиночество, то всё было бы не так плохо, но в комплекте с этим медведем шёл целый табун неугомонных детей, мешающих не только отдыхать, но и по мнению Бакалавра, вести быт. Обещанная ему лаборатория, в которой он собирался продолжать изучать излюбленную танатику, будет готова ещё нескоро, и к тому времени скрываться Данковскому будет негде, кроме как туалета с щеколдой. Щеколда та хлипкая уже совсем, хоть и казалась изначально новёхонькой. Что поделать, бедняжка напора не выдержала, когда в очередной раз защищала Бакалавра, справляющего нужду, от Спички, убегающего от кого-то из детей – там неясно кто за кем гонится – в попыхах настолько быстро, что лоб мальчишки не успел среагировать и мастерски исполнил рикошет в противоположную от туалета сторону. Сказать, что сонный после пробуждения Даниил испугался ни на шутку – это ничего не сказать, зато Бурах к таким раскладам, похоже, давно привык, провёл ведь с этими беспризорниками ни один год. -- Я тебе уже говорил, чтобы ты не пускал Таю и Спичку в наш дом одновременно, это всегда приводит к погрому. Пускай более спокойные дети утихомиривают их пыл. – На эти слова Артемий лишь всегда головой качал, ссылаясь на то, что бедняжка Ласка, итак, забирает на себя часть ноши, то в сторожке играясь с кем-то, то по улочкам города прогуливаясь аккуратно. Даниилу всегда эта девочка странной казалась, но на детей та оказывала странный эффект, схожий с принятием успокоительного. То ли её речь так сладко в уши лилась, что те утихали, то ли та просто умела находить общий язык с теми, кто младше, но Даниилу никогда не понять подобной «магии». -- Да и не могу я, Ойнон, запрещать им бегать. Возраст у них такой, игривый, ругать за это проявление не хочу, да и ты ведь сам не хочешь. – Что правда то правда, Бакалавр лишь изредка недовольные комментарии пускал, но так ни разу на них даже голоса и не поднял. Любил он детей, каким бы циником не был, вот ничего поделать с собой не мог, одна из его главных слабостей. Возможно, Артемий заразил его подобной любовью, ведь сам Мясник в них души не чаял, и эта атмосфера заражала дом. В конечном итоге, Даниилу пришлось принять факт, что «Букашек» этих не вытравить, и что жить с ними придётся и дальше, изредка наслаждаясь моментами тишины, когда он с Менху может побыть наедине. Их взаимоотношения после «Мора» практически не изменились, Даниил лишь мог сказать, что всегда относился к Гаруспику со скепсисом, но непременно уважал многие его стороны, хоть и не всегда одобрял выбранные тем подходы. Но вот что было в голове Артемия, для Даниила же извечная загадка, которую можно решить лишь спросив напрямую, чего он конечно не делал. Бурах сам – прям как палка, и, если честно, иногда из-за своей же прямоты он сам не понимал, что в поведении собственном оставлял много двусмысленности. В столице Бакалавр всегда держался отчуждённо, да и его мало кто жаловал вне «представлений», а простая рабочая деятельность танатолога лишь отталкивала от него людей ещё дальше. К нему относились так, словно он маленький ребёнок, играющий с выдуманными игрушками у себя в голове, ведь в науку о смерти не верил никто… они всегда заслуживали надменного взгляда Даниила и колкости, вроде: «Тупицы никогда не поймут всей сути, если не будут видеть дальше собственного носа». И вот по сравнению с этим, то, каким иногда неоправданно заботливым бывал Артемий, даже немного пугало. Скорее всего, спустя какое-то время Даниилу удастся привыкнуть к тому, что по утрам его по-доброму приветствуют, и готовый завтрак стоит на столе, пока вокруг целая куча ребятни пытается стащить чёрствый сухарь из корзинки. Они всегда его лишь куснут пару раз, а потом бросят где попало. -- Ласка практически никогда не занята, а вот Форель… у неё своих дел хватает, хоть к ней и ближе. Оставишь с ней Мишку, а она потом в дом новую куклу принесёт. Скажет: «Смотри, какую сшили страшилу.», а если не согласишься, что та правда страшная, она потом её сильнее изуродует. Глаз оторвёт, аль третью лапу на животе пришьёт. Каждый раз удивляюсь, как Форель вяжет ей подобные вещи… -- Тихо усмехнувшись на слова Артемия, Даниил подошёл сбоку от Артемия и слегка бедром толкнул того в сторону от раковины, чтобы ходу дал. -- Я потом этих кукол на тумбе своей нахожу. Кажется, девочка хочет довести меня до сердечного приступа, особенно когда ночью в санузел приспичит. – Бурах и правда подвинулся, позволяя Данковскому сначала тарелку за собой вымыть, а после и мозолистые руки, которые только дома он оставлял без перчаток. Артемий же рядом стоял, буравил взглядом Бакалавра во время этого незамысловатого процесса, словно завороженный. С лица того глупая ухмылка не слезала, похоже ещё после слов про Мишку, вот Даниил и повернулся к нему лицом, при этом всё ещё поднимая голову. Несмотря на то, что ростом он был на пол головы меньше, это не мешало руку мокрую поднести к лицу, щетиной покрытому, да за щеку потянуть, чтобы не лыбился так довольно. -- Это нехорошо, слышишь? Смотри, чтобы твой ребёнок не научился вуду делать, иначе я точно из Горхонска седым уеду. – Артемий лишь прошипел от резкой боли в щеке и отстранился. Его собственная ладонь легла на щёку, чтобы потереть её; от щипка на той остался красный след лёгкий. -- Ничего не могу с ней поделать, Ойнон… Даниил. – По имени его Бурах звал довольно редко, в отличии от самого Бакалавра, не обращающегося к нему по должностям или титулам, вот и стало последнее слово слегка неожиданным, в купе с недовольным лицом. Конечно, моськой кривить Артемий мог лишь потому, что его щипнули больно, но читалась в этом и другая эмоция. -- Не может оно настолько болеть, Бурах. Что-то гложет? – Даниил вытирал свои руки небольшим белым полотенцем, на котором, тем не менее, осталось пятно жёлтое, неизвестного происхождения, но взгляд его без сомнений направлен был в чужие глаза. -- Гложет, но говорить об этом я не решаюсь. Возможно, меня лишь один вопрос интересует, Ойнон. Уедешь ты из Горхонска, а мы тут к тебе, столичному, привыкли. -- Данковский тут же как облупленный вылупился и удивлённо моргнул пару раз. Вот уж не думал он, что это волнующий вопрос хоть для кого-то в городе. Да, он знал, что пользу большую приносит, больше врачей никогда лишними не будут, да и вопросы серьёзные решать можно с его помощью, вот только Горхонск ни один век до этого стоял на реке и не смел шелохнуться, без него ничего и не поменялось бы. -- Кхм. Дело в моей практической пользе, или ты за столь короткий срок успел привязаться? – Артемий тут же вздохнул тяжело, вновь смещая Даниила в сторону и становясь у раковины. Кажется, тот пытался оттереть большое пятно какой-то жидкости от посуды, из которой ели дети. О происхождении этой жидкости знать совсем не хотелось, но очевидно, что та накрепко въелась в поверхность тарелки. -- Ты ойнон, но иногда несёшь лишь глупости. Твоя практическая польза в городе хоть и незаменима, но никто не ставит этот фактор на первое место. Многие дети, а то и взрослые видят в тебе если не друга, то товарища, да и друзья твои тут, Пётр, Андрей. Не станут они уезжать, в отличие от Лилич, от Блока. Ни к чему тебе в столицу возвращаться. – Эти уговоры словно уши резали, Данкоский ведь и не думал о том, чтобы покидать это место в скором времени, раз уж ему лабораторию обещают. В своих «влажных» мечтах он лишь гастролирует по стране, а все восхищаются открытиям в области танатики, но Даниил был реалистом, знал, что всё не скоро, совсем не скоро. -- Глупости, Артемий - это твои переживания на этот счёт. Мне была обещана лаборатория, и если это был лишь обман, то я прокляну весь этот город, уехав к чёртовой матери. – Он слабо смеялся, играя в голосе с нотами иронии. Стройка началась уже как неделю, и хоть процесс это не быстрый, но небольшое место для исследований, обещанное самим Бурахом, в скором времени станет его собственностью. Хмыкая на ответ Бакалавра, Артемий наконец выключил воду и вытер тяжелые ладони полотенцем. Даниил же рядом стоял, роясь на полке с чистой посудой и пытаясь понять, куда уместить только что собственноручно вымытою тарелку. Холодные от недавнего контакта с водой пальцы легли на плечо Данковского, низкая температура даже сквозь рубашку белую ощущалась. Жест данный заставил замереть, пока в это время уже целая ладонь мягко погладила округлое плечо Столичного. Стоило опомниться, перевести взгляд на Бураха, как тот уже развернулся, отходя в сторону стола и оставляя соседа позади. Кажется, ответ его слегка успокоил, но в голове Даниила, Артемий в принципе никогда не беспокоился о вещах, связанных с ним. Мясник казался холодным и отстранённым, его мало заботило присутствие какого-то столичного ойнона, но похоже, всё куда менее очевидно. Поздний вечер, а Бакалавр Даниил Данковский только возвращался домой, чувствуя себя слегка вымученным. Встретив Младшего Влада на улицах, ему было скоро поведано о потасовке среди мясников, не поделивших что-то, о чём Даниил предпочёл забыть, ведь всё равно ничего не понял. Он всё ещё плохо разбирается во многих терминах, связанных с местной… верой. Раненных было трое мужчин, и вот, недолгий поход в ближайшую лавку стал сначала медицинским осмотром, а затем и перевязкой ранений. Рубили мясники наотмашь, повезло, что не целились в жизненно важные артерии или органы, иначе Данковский домой вернулся бы измазанный кровью пуще прежнего. Черные кожаные перчатки защищали ладони, но теперь их необходимо отправить в корзину для ручной стирки. Он займётся этим завтра, сейчас же хотелось скорее передохнуть. Медленный шаг ознаменовал приход Бакалавра, но дети даже ушами не повели, спали крепко. И «чёрт с ними, пусть спят», сказал бы Даниил, если бы те не заняли его собственную кровать, развалившись под таким углом, что на ней даже крыса не поместилась бы. Данковский хоть роста и маленького, но до полевой мыши ему так же далеко, вот и пришлось вернуться на кухню, не сгонять же малышню спящую, набегались и уснули как убитые. На кухне Артемия не было, и либо он уже давно по делам сбежал, либо спал. Вечером тот обычно чай пил, сидя на кухне, но посмотрев на часы, Даниил понял, что правда припозднился. Сил даже чайник вскипятить не было, не говоря уже о том, чтобы просто молча, в одиночку пить напиток сидя за кухонным столом. Заглянув в тёмное помещение, на глаза попалась «Гора», скорее всего массивное плечо Артемия, укрытое одеялом; мерное движение этой «Горы», иначе как дыханием не оправдаешь. Аккуратно усевшись на стул, Даниил не хотел создавать лишнего шума, посему избавил себя от одежды быстро и ловко, практически не издавая звуков. На его теле осталась лишь лёгкая майка без рукавов, да нижнее бельё – спать в этом намного удобнее, чем в чём-либо ещё. Кровать Бураха двуспальная, да и отвёрнут тот был в противоположную сторону, позволяя Даниилу аккуратно устроиться на одном из краёв, да забраться всем телом под одеяло широкое. Лёжа спиной к спине, он прикрыл глаза и спустя минут пять уже тихо сопел, хоть обычно этот процесс и занимал не менее получаса. За спиной кто-то заворочался, но Данковский уже ничего не слышит. Похоже, до самого утра ничего и не почувствует.