***
— Ох ë! — дед Макар всплеснул руками. — И дальше чë? — Да чë, Мишка прибежал, вырвался из ловушки своей, да Алëна потом, выволокли меня оттудова. Андрей хлебнул отвара. Он всё деду выложил, кроме тревожного предсказания, того он вообще никому не рассказал. Макар поцокал языком. — Вот же, Семëныч, — с досадой сказал он. — Кучу лет знались, а такое натворил, тьфу. Во даёт, мужик. Ещё и ребятни задавили с сынком. Хорошо хоть он токо обращаться начал, глупый, слабый, вон, аж днём ползал по свету, дурак. Иначе тебе б худо пришлось, цапнул бы и усë. Андрей вздохнул. Допил отвар, дождался, когда дед во двор выйдет, потом полез на полати. Мишка лежал там в кошачьем виде, беспокойно мотал хвостом. — Миш, ну, — ласково позвал его Андрей, потянулся было погладить, но тот отполз. — Ты чуть не помер там, — пробормотал он. — Дык не помер! — хохотнул Андрей, а потом сообразил, что Мишка надумал себе всякого, навинил себя, вот и притаился. Потому сказал ещё мягче: — Ну чë ты котом сидишь, обернись, дай хоть себя обнять. Хочется очень. Миша засопел, но всё же обернулся человеком, и Андрей немедленно прижался к нему. Гладил бледное мрачное лицо, зарывался пальцами в лохматые густые волосы. Не сдержался и поцеловал его такого, тёплого, родного совсем, а в голове сразу зашумел ветер. Но чем дольше и слаще Андрей его целовал, тем тише он становился, ветер-то, и постепенно вовсе стих. — Дюш, ты, эт самое, ну…- забухтел Миша ему в губы. Андрей боднул его лбом. — Да не бери вины на себя, дурак. Ты ж меня вытащил. — Ты меня звал, — глухо произнёс Миша. — Звал, а я слышу, а найти тебя нихера не могу. Если б не девка эта, Алëна, выпустила меня, я б вообще…пиздец, ну так глупо попасться в такую херовую ловушку, ë-моë! Он шмыгнул носом. Потом ткнулся лбом Андрею в плечо, и тому сразу тепло стало, теплее всего на свете. Он просто гладил Мишку по спине и улыбался как дурак.9
22 сентября 2023 г. в 11:41
Очнулся, потому что солнце уже било в глаза. Андрей поморщился и выдавил стон: голову-то приложили знатно.
Рядом копошился Семëныч. Он мудрил с верёвками, вязал узлы и тяжко вздыхал.
— Ты волколак, стало быть? — Андрей попробовал дëрнуть руками и ногами, но тщетно.
— Да бог с тобою, Андрейка, какой я волколак, — пробормотал Семёныч. Он остановился и тяжко вздохнул. — Антошу, сыночка моего, укусил зверь проклятущий, ему всего 5 годков было. До прошлого года всё тихо шло, а щас вот прорвалось, не помогают уже ни травки, ни знахарство.
— Так а какого ляда ты меня позвал тогда, а? — Андрей закатил глаза.
— Дак сперва бабку извести, тьфу на неё, — пробурчал Семëныч. — А там ужо соседи принудили, уж понеслася. Я ж не думал, што они бучу подымут. А Алëну эту я и вовсе не звал, её бабы привели, будь они неладны. Ну ничë, ничë, порешаем и то дело.
Андрей попытался дëрнуться снова. Книгу проклятый Семëныч куда-то упрятал, пальцы ещё так связал, чтобы Андрей не мог жест сотворить.
«Миша», — позвал он мысленно. — «Мишенька, родной, где же ты? Совсем беда, выручай».
— Бисяка ещё с собой притащил, — ворчал себе под нос Семëныч. — Вы, колдуны, вечно срам да грех один носите. Но ничë, у меня есть камушек хороший, от мамки достался, я в него посмотрел и сразу бися твоего увидел. Теперича не помешает.
Андрей побледнел. Неужто выловил Мишку, подстерëг, окаянный?! Он попытался придать лицу невозмутимое выражение.
— Ты это брось, Семëныч, — сказал он, цокая языком. — Ну вот возьмёшь ты да задавишь меня, ну Алëнку тоже, и чë? Чë людям-то скажешь? Они ж допрут, что сынок это твой дитяток крадёт и жрëт. На вилы вас подымут и всё. А так я парня от страданий избавлю. И тебя самого. Сегодня сын жрёт соседа, а завтра тебя задавит.
Семëныч помолчал. Потом вздохнул.
— Не понять тебе, Андрюша, родительской доли, — сказал он тихо. — Никогда не поймёшь, вы, знаткие, далеко от семьи, далеко от родни, никогда не приблизитесь.
Он засунул Андрею в рот тряпку и поволок его. Тут-то Андрей и обнаружил, что привязан к деревянным носилкам.
Семëныч волочил его в самую середину поля.
«Мишенька», — думал Андрей. — «Миша, Мишутка, как ты там? Где ты там?»
Ему показалось, будто колоски вокруг вдруг зашелестели от внезапного ветерка, но тут же всё стихло.
Семëныч наконец остановился. Вытер пот со лба и вздохнул.
— Ну всё, — сказал он. — Теперича жди. Не серчай, Андрей, да сына я не брошу.
Он надел себе на шею серебряное ожерелье из монеток. Потом спрятался во ржи, достал свисток в виде уточки и подул.
Андрей понимал, что волколак явится тотчас. Пока его тащили, ему почти удалось высвободить одну руку, но он терпеливо ждал момента.
И вот показалась огромная косматая башка. Волколак, серый, помятый, с капающей из пасти слюной, показался во ржи. И сразу на Андрея пошёл. Но тот был готов: мигом руку вскинул, вытащил тряпку изо рта и сотворил жест, дабы зверь замер. Очертил круг, еле успел. Кинул заклятьем в волколака скорее, а тот как взвыл!
Семëныч бросился к ним с криками, и кто знает, чем бы оно всё окончилось, если бы поле вдруг резко ни замерло. Ни травинка не шелохнëтся, ни букашка не пробежит. На Андрея такая сильная дремота начала накатывать, что ноги подкашивались, но он схватился за руку и ущипнул себя посильнее.
Волколак задëргался, но с места двинуться не мог толком, совсем медленно полз по земле. Семëныч и вовсе застыл, глаза его закатились.
И тут его голову резко срубило огромное лезвие.
Мгновение — и голова покатилась по земле, а тело мужика грузно свалилось наземь.
Андрей замер. Волколак закорчился на земле, и в следующий миг его косматая башка так же, как и голова его отца до того, полетела, срубленная серпом, и чёрная кровь полилась на колосья.
Андрей так и застыл в круге неподвижно. Он видел высокую женщину в белом сарафане, простоволосую, бледную, худую, руки по локоть в крови. Она глядела прямо на Андрея безжизненными глазами.
Он глаза только поднял и сообразил — полдень-то, они и пропустили.
Долго молчала полудница, потом открыла рот свой чёрный и сказала:
— Колдун, значица. И расспросить тебя не о чем, ремесло твоё мне ведомо. Да только вот…
И начала, про травы, про грибы, про книги. Андрей отвечал быстро, без запинки, а у самого сердце колотилось. Потому как с полудницей было никак толком не сладить, только отвечать ей, не останавливаясь, о чëм ни спросит, и только потом она сама уйдёт, как станет слабее.
Наконец она умолкла. Долго глядела на уставшего Андрея, потом произнесла:
— Впереди, Андрей, испытания. И пути все твои перепутанны, сплетенны. Выбирать тяжко будет. И сердца кругом одно другого чернее, зреет страшное предательство, гнилое, тёмное. Но и другое восходит из души, любовь твоя людская да не людская, только она и поможет.
И в воздухе растворилась.
Андрей долго ещё стоял в круге. Потом будто очнулся, вытер пот с лица и тяжело вздохнул. Голова так сильно кружилась, вот бы присесть на чуть-чуть совсем, на минутку.
Так присел, что упал, благо, сзади его уже подхватили руки. Андрей только и успел в тёмные Мишкины глаза улыбнуться — и всё, чернота.