Встану, не перекрестясь, да пойду на росстань

      Свадьба прошла всё же мирно, но после неё Мишка сделался совсем неспокойным. Первые недели просто был тих и задумчив, всё спал больше и мало говорил. Андрей же заметил пару раз, просыпаясь в ночи, что Миша ворочается рядом сильно, морщит усы, прижимает уши к голове и беспокойно машет хвостом. Успокаивался только тогда, когда Андрей ловил его и прижимал к груди.       В один из дней Андрей и вовсе проснулся поутру и увидел, что Мишки рядом нет, а он сидит на окошке и вдаль глядит.       Андрей осторожно слез с полатей, чтобы не разбудить храпящего у печки деда. Подошёл к Мише и погладил его по спине, но тот и хвостом не дëрнул.       — Миш, — шепнул он тогда. — Чë стряслося?       Миша молчал. Потом повернулся, а у него глаза были совсем белые, ни зрачка, ни блика, и светились ещё так чуть-чуть. Андрей нахмурился, но Миша моргнул и тут же стал привычно желтоглазым.       — Да чë-т не то, Дюш, — пробормотал он. — Не то всё. Сны какие-то, то ветер вижу, то речные раковины, а в них гул и голоса. А ещё, знаешь, снилось, типа, сижу на очень высокой горе, вижу всё на все три стороны света, слышу всё. А сам, знаешь, выискиваю будто бы кого-то, типа, услышать конкретно чей-то голос хочу.       Андрей неопределённо помычал.       — Так у света четыре стороны-то, — произнёс он, не зная, что ещё сказать.       — Нет, во сне точно три было, — упрямо сказал Миша. — Это важно, понимаешь, да? Короче, заебало сниться это всё, как глаза закрою, так сразу.       — Мне тоже, бывало, ветер снился, — признался Андрей. — И чудился, стоило о тебе подумать. А помнишь, Мишутка, чë ты мне говорил тогда ищщо, дескать, суседил раньше, про короб какой-то, где ты сидел? Давай может поищем чë, вот до Ваньки того, вдовьего сынка, ты где сидел?       — Да в Янидоре, там часовня заброшенная на окраине, — Миша шмыгнул носом. — Там спокойно было, иконы эти сраные поскидывал и нормально. Потом уже эти балалаечники хуевы заявились, взбесили меня, так бы я из часовни и не вылезал.       — Давай мож сходит до туда? — предложил Андрей. — Вдруг найдём полезное? Много веков, конечно, прошло, но ежели потихоньку вспоминать будешь, так и поймём, кто ты есть, а?       Миша помялся, потом с сопением полез к Андрею на руки. Успокоился, значит.       Андрей унёс его ещё покемарить маленько, а потом проснулись и сразу отправились.       По дороге Миша неспокойно ворочался у него на плечах. В тот день было на удивление ветрено, хоть погода была солнечная.       Часовенка оказалась совсем маленькой, крыша у неё проломилась, ступени почернели от времени, того гляди, обрушится да и всё.       — Да, старьë, — сказал Мишка, глядя на неё. И неловко добавил. — Но раньше была хорошая, уютно тут было, ещё до икон этих.       — Вспомнил чëт?       — Не. Давай, эт самое, вон, в подклеть войдëм, глянем, может, там какие штуки есть знакомые.       Они с Андреем отколупали замки и забрались внутрь. В церковном голбце было пыльно, навалена куча вещей. Картины какие-то, очень старые иконы, всё это уже потемнело от времени. В углу стояли жутковатые статуи ангелов со строгими потрескавшимися лицами. Сундуки были даже сверху завалены тряпками и гнилыми досками.       — Тут я был, — мигом произнëс Мишка. — Точно. Именно тут и сидел всё время. Только будто бы и не здесь. Но точно где-то рядом. В сундуке может? Андрей чихнул и потëр нос.       — Давай всё посмотрим кругом.       Они принялись перерывать всё, сундуки пооткрывали, тряпки раскидали. Но кроме старой церковной утвари ничего необычного и интересного не нашли.       — Может и нет ничë, — расстроенно пробормотал Миша, вздыхая.       — Да погодь, — Андрей встал посреди голбца, уперев руки в бока. — Мож пропустили чë важное.       Он решил проверить и стены, вдруг какие там есть надписи. И наконец, присев у кучи трухлявых досок, почуял слабый сквозняк.       Он шёл откуда-то из-под них.       Андрей почесал подбородок, потом разломал доски и увидел узкий лаз, ведущий куда-то ещё ниже.       — Мишка! — позвал он. — Глянь-ко!       Они забрались в дыру и обнаружили там совсем крохотное помещение. Только там уже не было церковной утвари, нет.       На полу, среди набросанных потускневших раковин, лежали древние идолы. Большие, строгие, тёмные. Хоть окон здесь не было и быть не могло, Андрей чувствовал, как вокруг истуканов вьётся прохладный ветер.       — Миш, смотри, — позвал он. Но Миша уже уставился на них, не моргая. Его глаза слегка засветились.       — Узнал? — спросил Андрей осторожно.       — Нет, — ответил Миша после заминки. — Но…но я здесь был. Точно. Всё знакомое. Вон у того, слева, с лицом какая-то херня.       Андрей подошёл и обнаружил, что маска идолища действительно раскрошилась.       — Можно поправить, — предложил он. — Набрать смолы да склеить, а ищщо зарисовать вот тут да тут. Хошь?       — Хочу, — кивнул Миша.       — Ну тогда жди.       Поиск материалов в лесу и в самом Янидоре занял у Андрея целый день. К вечеру он вернулся в часовню, зажëг лучину и принялся за работу.       Миша всё это время сидел молча, неподвижно, смотрел.       Наконец к утру Андрею удалось закончить.       — Пусть застывает смола покуда, — он зевнул. — А потом ищщо дорисую маленько.       Он уложил на землю более менее чистые тряпки, свернулся на них калачиком и уснул.       Во сне он летел над землёй высоко, над лесами и горами, а тёплые сильные руки держали его за пояс с большой нежностью. Наконец он опустился на землю у речки и со смехом обернулся.       Лица своего любимого он не видел, почему-то оно менялось, рябило, расплывалось; лишь различал могучую крепкую фигуру в тёмных одеждах, а кожа его была покрыта светящимися рисунками.       Андрей любил его всем сердцем. Эта любовь затопила его всего, аж улыбку с лица было не убрать. Он схватил его за руки и прижал их к своим щекам.       — Люблю тебя не могу, — прошептал он с восторгом. — Никого никогда так не люблю и не полюблю.       — Иͅ ͅЯ, — услышал он. — ЛͅЮБЛ͜Ю.       Андрей прижался к его рукам сильнее. Хорошо. Лучше всего на свете.       Его родной глядел на него внимательно кучей светящихся глаз на нескольких лицах. Потом обнял большими тёплыми руками.       Никогда Андрей не чувствовал, что можно с таким восторгом заниматься любовью. Просто с всепоглощающим, когда вы оба переплелись в одно целое, в большое блаженствующее существо, когда тебя берут с нежностью, а себя отдают ещё нежнее и без остатка.       Во сне он понимал, что это их далеко не первая встреча. И, кажется, были ещё и ещё, а потом вдруг всё кончилось.       Андрей пытался обнять любимого вновь, но почему-то не мог, только видел, как тот веет ветром меж гор и тоскует.       А потом Андрей проснулся. Сел, вытирая слезы со щёк.       Мишка не спал. Сидел рядом и глядел на него светящимися глазами. А ещё один, третий глаз, горел звездой у него во лбу.       — Мишка, — хрипло позвал он. — Мишка, мне снилось…       — Это не сон, — отозвался Миша глухо. — Дюша, я кое-что вспомнил. То, что раньше было.       Андрей вытер щеки и подвинулся ближе. Взял его за руку.       Миша помолчал ещё да и начал рассказывать, всё вывалил, как на духу. И про то, что раньше был чудским богом, повелевал ветрами, люди приносили ему дары и раковины, а он через раковины эти слышал всё, что по земле происходит. А потом пришла иная вера, и старые боги забылись, умерли, но Миша не исчез. Только потому что оставались люди, которые хранили идолов, втихаря молились ему. А последние притащили самых старых истуканов и надёжно схоронили под часовней. Так Мишка и выжил, едва уловимым ветерком, потом какой-то неясной сущностью, а потом уже, когда однажды его потревожили, и он вырвался из многолетнего сна, то нечистью.       — Вот оно чë, — пробормотал Андрей. И улыбнулся. — Так и знал, что ты никакой не бесяк. Эк мне свезло.       Миша помолчал, а потом испытующе глянул ему в глаза.       — А ты чë во сне увидел?       — А я? Да ветер всё, а потом… - Андрей наморщил лоб. — Вот же, запамятовал! Ты подумай, ничë и не помню.       Миша едва слышно вздохнул. Улыбнулся как-то через силу, надломленно.       — Ну, значит, ничего важного, — произнёс он. — Тогда и похуй.       — И теперь ты куда? — спросил Андрей.       — Как куда? Домой, на полати. Или ты меня выгнать собрался? — мигом набычился Мишка.       — Нет, конечно! Просто думал я, ты, ну, раз вспомнил, дак решишь уйти, — пробормотал Андрей. Тут же сжал его руку. — Но раз нет, то хрен тогда отпущу тебя! Да и без суседки мы как!       Миша закатил глаза, но руку в ответ тоже сжал. По дороге назад был непривычно молчалив. Они забрали из часовни несколько ракушек и самую маленькую статуэтку, и теперь Андрей шёл, прислонив ракушку к уху, и слушал тихий свист ветра, переливчатый, складывающийся в причудливую мелодию, словно на флейте кто играл.       

***

             — Мать честная! — дед Макар охнул. — Да ты чë! Наш Мишка-олух — и древний чудской бес! Вот те на!       Миша фыркнул и приосанился. Третий глаз в его лбу пропал, но между бровей осталась маленькая светящаяся точка.       — Чë, дед, не ожидал, да? А вот возьму и теперь тебя самого мышей ловить заставлю, понял, да!       — Я те покажу, заставит он, ишь! — Макар погрозил ему кулаком, и Миша обиженно сдулся. — Покуда я в доме хозяин, неча тут! Но не ожидал я, конечно, Андрейка, что такой сильный дух к тебе прибьётся, да ещё и поладите с ним…да, дела. Сказал бы, дескать, из-за книги твоей всё, дак нет, Мишка-то тебе раньше попался.       Он поцокал языком.       — Сильный ты, Андрюша, молодец! Не зря тебя учил, не зря. Ну и чë, Мишка, куда ты теперь?       — Никуда. Я с Дюшей останусь, — Миша насупился. — Ну и суседить буду. А то ты, дед, даже мышь поймать не можешь, наклонишься, спину твою заклинит — и всё, хана.       Макар фыркнул. Потом рассмеялся и махнул рукой.       — Господь с тобой, пусть так. Главное шерсть за собой убирай.