***
Михаил никогда не воспринимал Якутск всерьёз. С момента их встречи в невыносимо холодном диком лесу он знал, что никогда не увидит в нём что-то больше, чем огромный клочок земли. Источник заработка. Проходной материал. Промёрзлая долина не имела для него никакого значения – на ней даже хлеба не вырастишь. Твёрдую сухую землю можно только взрыть и посмотреть, есть ли в ней хоть что-то интересное, из чего можно извлечь выгоду. По крайней мере, он думал, что всё просчитал, и обстоятельства сложатся именно таким образом. С самого начала он знал, как к нему подступиться. Как себя вести, что говорить, как смотреть, когда прикасаться к нему и как реагировать на его слова. Он знал, что с ним нельзя вести себя как с Камалией или Данисом. С ним нельзя проявлять никакой агрессии, недовольства, злости – никакой показушной демонстрации силы первое время. Проявлять только нежность, доброту и любовь, чтобы он точно повёлся на его игру. Стоит хоть тени сомнения мелькнуть на лице Михаила, как он проиграет. Однако Айхан удивлял его из раза в раз. Когда этот идиот на полном серьёзе выпил собачью кровь и сожрал сырыми пару органов из распотрошённой прямо при Михаиле туши псины, назвав Это – обрядом шертования, Московский, честно сказать, обосрался. Ему было до ужаса страшно и смешно. Тогда он признал, что недооценил Айхана. Когда этот сумасшедший за два года пешком дошёл до столицы с поклоном к императору, лично прося спасти его людей от оспы, и не дрогнул, когда Александр унизил его, всего покрытого ранами от болезни, прилюдно, Михаил даже проникся к нему уважением. Когда этот дикий безумец в сорок пятом практически голыми руками разорвал при нём буквально на части Берхарда, а потом совершенно осознанным, ясным взглядом оглядел Михаила и мило улыбнулся ему, Московский снова не на шутку испугался. Когда в девяностые он не слышал от Айхана никаких вестей – совершенно ничего, Михаил понимал, что это нехороший знак. Но когда тот объявился в двадцать первом веке с требованиями суверенитета, чистенький, опрятный, свежий, Михаил понял, что ему ни в коем случае не стоит проводить слишком много времени с Айханом. Особенно наедине. Когда только через двадцать лет он вдруг увидел его в новостях в США, широко улыбающимся, светящимся от счастья, Михаил подумал, что сошёл с ума, и Айхан ему теперь мерещится даже там, за морем. Только вчитавшись в сводку он понял, что этот прохвост успел чему-то научиться и даже сильно обогнал в этом Московского. Снимать кино Миша совсем не умел и не то, чтобы любил. Когда Богдан и Кирилл со смесью восторга и тщательно скрываемого страха взахлёб доложили ему о боевых достижениях и “выдающихся качествах” Айхана, Михаил невольно вспомнил, как на него такими же глазами смотрел Григорий, когда рассказывал ему о битве под Черниговом, которая, как он уверял, была выиграна только благодаря “северному снайперу”. Последней каплей стал короткий разговор с Джовхаром, из которого Московский запомнил только одну фразу: “Я бы к нему присмотрелся”. Михаил теперь не просто не недооценивал Айхана. Он его боялся. И даже немного уважал. Однако личная выгода была для него важнее, чем улучшение отношений с тем, с кем он их испортил с первой же встречи. Несмотря на то, что Московский знал, что Айхан никогда ему не врал и никогда его не предавал – даже просто в мыслях. Туймаада сдержал слово, и Миша понимал, что это не просто так. Возможно, пожирание собачьих кишок, которое Айхан назвал “шертью”, и клятва, которую он тогда дал, не были пустыми действиями и словами. Айхан никогда не перечил. Никогда не выражал своего мнения в открытую, пока Михаил лично – сам, не спросит его об этом напрямую. Айхан никогда не пытался перетянуть внимание на себя. Никогда не спорил. Ни с кем не ссорился. Ни с кем не пытался подружиться. На собраниях он говорил коротко, сухо и только по делу, всегда при этом обращая всё своё внимание только к Московскому. Когда Миша предлагал рисковые проекты, которые никто не хотел брать, Туймаада первый выставлял свою кандидатуру и просил передать всё в его руки – и почти всегда приносил наиболее плодотворные результаты, даже когда сам Михаил знал, что дело гиблое и за него не стоит и браться. Казалось, стоит только Московскому сказать “прыгай” – Айхан прыгнет за ним и за него в пропасть. Он сделает всё, что он ему скажет. Он всегда прикроет и защитит. Даже если Михаил будет постоянно ощущать на спине его пылающий ненавистью взгляд. Даже если Михаил будет видеть, как Туймаада до белых костяшек сжимает кулаки, лучезарно улыбаясь ему в лицо и учтиво открывая дверь. Даже если Михаил будет знать, как сильно Айхана трясёт от злости и отвращения, когда кто-то снова говорит о том, что он якобы влюблён в Московского. Он не влюблён и никогда не был. Потому что только Московский знает, что стоит дать ему волю – Айхан зубами выгрызет ему глотку и разберёт Михаила на органы, а потом нежно поцелует в лоб – отомстит за клятву, которую его вынудили принести. С Сашей, несмотря на многочисленные обиды, он будет наверняка добрее – может, просто заедет кулаком по морде и уйдёт со спокойной душой к себе в тайгу. А вот Московскому достанется за все четыреста лет молчания и унизительного терпения. И хуже всего то, что Михаил постепенно понимал, что больше не сможет жить без Айхана. Только в нём он был уверен слепо и полностью. Только он не сможет никогда ему солгать, насколько бы сильно ему не хотелось. Только он будет верен ему до самого конца, даже если не по своей воле. Только Он выйдет с ним на последний бой, и Михаил знает, что Айхан не подведёт. Он будет драться до последней капли крови и, что важнее всего, не позволит ему умереть. Может, Московскому действительно стоило построить их отношения хотя бы на близкой дружбе. Тогда Айхан, даже если бы ему всё равно пришлось дать эту чёртову клятву, был бы не так обижен. Тогда Михаил, возможно, ценил бы Его ещё больше. Но Миша знал, что он сам с самого начала не питал к Айхану никаких хороших чувств. Удивительно, потому что внешне Туймаада был совершенно не похож на Него. Но что-то в нём настолько громко кричало о том, что Он – его родной брат, что Московский не мог ничего с собой поделать. Он ненавидел Айхана так же сильно, как Айхан ненавидел его. Поэтому, когда Айхан совершенно неожиданно сказал: - Ты стал совсем как Есугей. Михаила словно окатило ледяной водой. И он протрезвел. Он выпустил его из фальшивых холодных объятий и вдруг почувствовал горький, едкий стыд. Московский не чувствовал стыда даже тогда, когда ткнул ещё маленького Сашу лицом в правду, полностью проигнорировав смерть его фактически отца. Но когда Айхан пугающе медленным, спокойным шагом вышел из зала театра, в котором покоилось тело самого дорогого ему человека, Михаил вдруг ощутил себя смертельно виноватым. Айхан был единственным, кто помнит. Айхан был единственным, кого Михаил до освоения крайнего севера никогда не видел в рядах Орды. Айхан был единственным, кто ушёл по доброй воле, потому что всё это время не был согласен с Есугеем. А Московский позволил себе поставить Его наравне с Ним. Правда в том, что Михаил был единственным, кто был действительно похож на Есугея. И ненавидел его Айхан не за то, что тот вынудил его дать чёрную клятву. Айхан ненавидел его за предательство – то же, из-за которого Туймаада сбежал когда-то от старшего брата, потому что знал, чем обернётся его терпение и молчание, если он останется. Михаил действительно достиг своей цели. Он стал Великим. И совершил те же ошибки, что и Есугей.***
В дверь неожиданно громко и быстро постучали. Айхану было всё равно, но он всё же встал через силу с кровати и отпер дверь. За окном шипел ливень и ревела гроза. Резкими редкими вспышками город ослепляли молнии. Ветер рвал тонкие ветви ив и металлические листы заборов, грохоча в переулках перевёрнутыми мусорными баками. Туймаада не хотел удивляться тому, что на дверном пороге перед ним стоял промокший до нитки Михаил. Он молча, даже не глядя ему в лицо, впустил его внутрь и закрыл дверь. В давящей тишине подал ему полотенце, сухую одежду и провёл в ванную. Поставил чайник и разогрел суп. Когда Московский вышел, весь взъерошенный и бледный, Айхан без слов усадил его за стол и подал дымящуюся тарелку и чашку горячего чая. Никто из них не хотел начинать разговор. Но Михаил знал, что он должен заговорить первым. - Спасибо. Туймаада ничего не ответил. По крайней мере, сразу. - Ты закончишь так же, как Он. Московский вздрогнул. - Меняйся сейчас, либо готовься в любой момент бесследно исчезнуть. Часы в квартире Айхана не работали, и стрелки истерично, беспорядочно стучали механизмами. - Я буду ждать. Михаил знал, что уже поздно извиняться. Он знал, что ничего уже не изменится. Он уже ничего не сможет сделать, чтобы Айхан его простил. - Я хочу тебя отпустить. Потому что он может совершить только один не эгоистичный поступок, чтобы спасти хоть какие-то остатки их человеческих отношений. Чтобы надеяться на призрачное искупление. Айхан содрогнулся всем телом и отшатнулся, уперевшись поясницей в столешницу. Он словно впервые увидел Михаила по-настоящему, без лжи, без масок и без ослепляющей нутро ненависти. - Ты… - он запнулся, - Ты лжёшь. - Нет. Я хочу тебя отпустить. Я хочу, чтобы ты был свободен. Что мне нужно сделать… Айхан вдруг хрипло закашлялся и рухнул на пол. Московский от испуга вскочил со стула, бросился к нему и попытался поднять, но Айхан продолжал захлёбываться кашлем и хрипеть, скорчившись на полу. Михаила затрясло от ужаса – как в тот раз, когда Туймаада дал ему Клятву, и страх был такой силы, что он словно ощутил на себе порывы позднего осеннего ветра, обдувавшего тогда мёртвую долину. Он слышал, нет, чувствовал, что из груди Айхана что-то вырывается наружу. Когда Айхан зашёлся очередным приступом надрывного кашля, Михаилу на раскрытую ладонь выплеснулась густая чёрная кровь. Он даже не ощутил омерзения и страха – ему вдруг почему-то стало так легко на душе, что он крепко прижал Айхана к себе и дал ему прокашляться, оттирая вязкую липкую кровь с его губ и чувствуя, как колотит от озноба собственное тело. Когда Айхан, наконец, перестал хрипеть и сбивчиво задышал, Московский поднял его на руки и отнёс на кровать. Айхан был смертельно бледный и холодный, он весь был покрыт холодным потом и мелко трясся, словно бы его тоже знобило. Но когда Михаил посмотрел ему в глаза, он понял, что поступил, возможно, впервые в своей жизни, правильно. Он хотел встать и уйти, оставить, наконец, его одного, как тот всегда и хотел, но Туймаада вдруг схватил его за руку и твёрдым голосом сказал: - Останься. И он остался. Остался, хотя и знал, что ему не стоит этого делать. Остался, боясь того, что где-то глубоко в душе в нём снова затеплится обманчивая надежда. Он не достоин большего. И они оба это понимали. Однако Айхан не без усилия сел на кровати и выпрямился, непреклонным взглядом смерив Московского. Михаил осознал, что он всё это время ошибался. Опять. Может быть, Айхан и дал ему тысячи клятв. Может, он принёс ему сотни присяг и сложил оружие, преклонил перед ним колени в знак уважения и примирения. Но он никогда ему не покорялся. Когда Туймаада крепко сжал его ладонь, Михаил вздрогнул от удивления. Он вновь посмотрел ему прямо в глаза, и ему показалось, что он впервые видит Айхана настоящим – без прикрас, без тени собственных заблуждений, без тумана обманов и лжи. - Ты весь в крови. Московский нервно улыбнулся и дрожащим голосом ответил: - Я знаю. Я по горло в крови. - Идиот, у тебя по лицу кровь размазана. Михаил снова вздрогнул от тона, которым теперь разговаривал с ним Айхан, и свободной рукой провёл по своим щекам. Взглянул на ладони – действительно, на них остались чёрные разводы. Он растерянно посмотрел на Туймааду, и тот внезапно громко расхохотался. - Королева драмы. Я наблевал на тебя собачьей кровью четырёхсотлетней выдержки, а ты думаешь о том, как в жизни накосячил! Раньше надо было об этом думать, еблан. Губы Михаила задрожали от волнения. Он не знал, хотелось ли ему рассмеяться или нагрубить Айхану в ответ. Московский решил промолчать, и Айхан перестал заливаться смехом. - Михаил, - голос его снова посерьёзнел, - Я хочу простить тебя. Московский вскочил на ноги, но Туймаада не отпустил его руки. - Но мне понадобится время. Я очень хочу простить тебя. Но не могу. Пока. - Тебе не нужно… - Я хочу этого. Я. Меня не волнует твоё мнение, никогда не волновало. Но теперь в особенности. Михаила вновь затрясло – он не выдерживал эмоционального давления. Он не рассчитывал на то, что всё будет так просто. Он очень сильно устал и хотел только есть и спать. В конце концов, он уже несколько суток бодрствовал и ни на секунду не смыкал глаз, а пережитый сегодня второй раз за жизнь ужас окончательно подкосил его. Айхан опять словно бы прочитал его мысли. - Доешь. Я уберусь. Ложись на кровать, я постелю себе на диване. - Нет, я не… - Не спорь. Иди есть, - Айхан встал – почему он раньше казался Мише низким? – и вплотную приблизился к Московскому, - И ложись спать. Ни о чём больше не думай. Я всё сделаю сам. Как и всегда. Михаил медленно кивнул и прикрыл глаза. Они оба лучше Него.