Я придумывала ложь за ложью каждый раз, разговаривая со своей бабушкой о том, почему меня никогда не было дома, когда она звонила. Конечно, я сохранила квартиру за собой и дважды в день отвечала на сообщения. Раз в неделю я приглашала уборщицу из клининговой компании, чтобы она убиралась. Квартира должна была выглядеть так, как будто в ней жили. Я стала экспертом по фальсификациям. Паутина, которую я плела, зажила своей собственной жизнью, и она оплела всё вокруг, прежде чем я осознала это; я включила ткацкий станок и ждала, как хищник, затаившись в самом дальнем углу. Странно, что я так подумала.
Спустя некоторое время я полностью выкинула из головы то, зачем я приехала в Нью-Йорк. Мне нравилось быть с Франческой. Мне нравилось спать с ней. Она заставляла меня чувствовать себя живой. Если бы я могла разделить два своих мира, то действительно была бы счастлива. Почему я так подумала? Почему я хотела, чтобы весь мир был на расстоянии вытянутой руки, когда дело касалось её?
Что со мной произошло? Эта ложь, в которой я жила, была реальнее всего остального, что меня окружало. Это выглядело так, как будто всё, что когда-либо случалось в моей жизни, происходило для того, чтобы подготовить меня к этому. Я продолжала бы наслаждаться своей новой жизнью до тех пор, пока это было бы возможно. С каждым днём мои эмоции становились сильнее, и их становилось всё труднее контролировать. Это было похоже на то, как будто внутри меня боролись друг с другом два человека.
Когда мы прожили вместе больше трёх месяцев, я поймала себя на мысли, что хочу поделиться с ней многим из того, что снедало меня изнутри. Я могла ошибаться относительно её предполагаемой причастности к смерти моих родителей и сестры. Ведь это было вполне возможно. И мне хотелось в это верить. О Боже, как я хотела в это верить! Я безумно хотела её; я так сильно хотела быть с ней, что построила свою жизнь вокруг неё и для неё.
Мы старались не разговаривать о моих родителях и, словно подавая молчаливые сигналы, избегали не только разговоров, но и случайных слов. Потому что, с одной стороны, слова могут сделать тебя счастливым человеком, а с другой –положить всему конец и забрать последний воздух из лёгких. Мы обе двигались очень осторожно, словно ступали по яичной скорлупе. Мы не хотели торопиться. Наши отношения были слишком хрупкими, и мы очень старались не разрушить их. Однако, несмотря ни на что, были моменты, когда мы хорошо понимали, что наш мир продлится недолго. В социальном плане мы обе знали, что существует невидимая грань, которую мы не должны пересекать. Мы уважали границы друг друга. Наши публичные выходы ограничивались определёнными клубами, местами, которые были закрыты для посторонних и не посещались людьми, которых она знала, и теми немногими, кто мог знать меня.
Мы никогда не обсуждали, что делаем это намеренно, но мы обе понимали, когда кто-то намекал, что нам не следует ходить в это место и лучше пойти в другое. Я знала, что Франческа практически отказалась от светской жизни, судя по приглашениям, которые она оставила без ответа. Когда нас обеих видели на публике, мы были подчёркнуто дружелюбны, но не более того. Люди вполне могли бы сказать, что мы с ней были вежливыми знакомыми, которые виделись случайно несколько раз. Иногда я встречалась с Еленой и Альфонсо, потому что знала, что моя бабушка в разговоре с бабушкой Елены спрашивала обо мне и о том, что я делаю. И её бабушка, как и моя, пыталась контролировать Елену.
Однажды Франческа ушла на заседание какого-то комитета, а я отправилась за покупками. Это был один из тех дней, похожий на многие другие. Мне нравилось жить в Соединённых Штатах. Мне нравилось разнообразие культур, кухни и музыки. Я купила несколько компакт-дисков с разной музыкой и обнаружила, что мне стали нравится кантри-музыканты. В особенности мне импонировала Пэтси Клайн, и я купила её старый альбом, недавно выпущенный на компакт-диске. Я слушала музыку, когда Франческа вернулась домой.
— О Боже, что ты слушаешь? — она насмешливо сморщила носик, стягивая перчатки и просматривая почту, которую забрала по дороге домой.
— Пэтси Клайн, — с улыбкой ответила я.
Некоторые мои музыкальные предпочтения действительно сводили её с ума.
— Я не знаю, как тебе это может нравится, — сказала она, обходя пакеты, которые всё ещё стояли на полу после моей одиссеи по магазинам.
— О, да ладно тебе, Франческа, дай этому шанс, — пошутила я.
Она покачала головой и рассмеялась.
— Тебе следует спуститься со своего патрицианского пьедестала и попробовать распустить волосы, как говорят здесь, в Америке.
Я засмеялась.
— Господи, я не могу поверить, что Алькала говорит такое! — почти сразу она поняла, что совершила ошибку.
Я соскочила с места и встала напротив.
— Ну, тебе следовало бы знать! — выплюнула я ей в лицо.
Она застыла.
Мои глаза стали холодными, и чувства, которые я пыталась похоронить, вырвались наружу. Нас окружала громкая музыка, и пока она звучала, мы стояли неподвижно, как будто находились в картинной раме. Звучавшая песня были о любви и боли, которую приносят воспоминания. Эти слова тронули меня так глубоко, что мои собственные воспоминания нарушили тишину.
Воспоминания, которые давно стёрты,
вторгаются, и я…
Я тянусь к тебе, и твой образ исчезает.
И что-то внутри меня знает,
что я никогда не прикоснусь к тебе.
Совершенно внезапно, в одно короткое мгновение, я увидела, как они с мамой смеются вместе. Затем мать обняла её. Они заметили меня в комнате, и Франческа резко отстранилась.
Я быстро подошла к проигрывателю компакт-дисков и выключила музыку. Я прогнала эти воспоминания прочь. Словно при показе старых слайдов: перелистывание изображений, замедление, застревание между изображениями…
Я начала собирать пакеты и отнесла их в спальню, оставив её стоять в гостиной. Бросив пакеты на кровать, я вернулась за остальными. Я обнаружила Франческу, стоящей на том же самом месте, где её оставила.
— Я думала, ты вернёшься позже, поэтому приняла приглашение Елены и Альфонсо поужинать, — сказала я, собирая остальные пакеты.
— Тина, пожалуйста, позволь мне объяснить, — взмолилась она.
Я резко повернулась к ней.
— Не надо! У нас есть взаимопонимание! — в ярости закричала я.
— Тина, прошу тебя, позволь мне объяснить, — повторила она.
— Не называй меня так! Никогда! У нас есть взаимопонимание. Никогда больше не забывай об этом, — потребовала я.
Меня трясло от злости. Она нарушила наше соглашение. Она заставила меня заглянуть внутрь себя, и я ненавидела её за это. Я прислонилась к спинке стула, и уставилась в пространство, пытаясь сбежать от себя самой.
Я почувствовала, как она подошла и встала рядом со мной. Она попыталась дотронуться до меня, но я оттолкнула её руку. Мой жест заставил её сделать шаг в сторону от меня. Это было хуже, чем если бы я дала ей пощёчину. Зазвонил телефон, и я подошла, чтобы ответить на звонок. Часть меня всегда оставалась холодной и бесчувственной. Это человек, который покинул Испанию, который смог оставить любимую бабушку, зная, что каждый шаг и каждое действие ранят её. Эта была та часть меня, которую я всегда отрицала. И поэтому, когда я отступила от Франчески, мне не пришлось задумываться об этом дважды. В конце концов, как я могла отрицать, кто я такая?
— Да, Елена, я в квартире Франчески, ты можешь заехать за мной сюда?
Теперь я стояла к ней спиной. Елена согласилась заехать за мной.
— Хорошо, Елена. Увидимся через час, — закончив разговор, я положила трубку.
Я посмотрела на Франческу, но она отвернулась от меня. Она обхватила себя руками, словно защищаясь. С её губ сорвался всхлип, когда она подняла глаза, чтобы посмотреть на меня. По её лицу текли слёзы. Она приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, но не смогла. Я приблизилась к ней, и мой взгляд смягчился. Сначала я набросилась на неё, а теперь утешала. И да, я так и не поняла, что в тот момент я была больше Алькала, чем мы обе думали.
— Почему бы тебе не поужинать с нами? — спросила я с полуулыбкой, как будто всё произошедшее было обычной ссорой влюблённых. Её глаза искали мои, и я нежно прикоснулась к её лицу.
— Нет, — тихо сказала она, опустив глаза.
Она боялась, и я тоже. Мне приходилось действовать осторожно. Всё могло пойти прахом. Я убеждала себя, что всё ещё контролирую ситуацию и свои чувства к ней. Я приводила себе кучу доводов.
— Ладно, я отменю ужин с Еленой и останусь с тобой.
Она тут же подняла на меня полные слёз глаза.
— Мы останемся здесь и проведём вечер вместе, — сказала я, лаская её лицо.
Её глаза просили о многом. И я могла дать ей так много; о Боже, я хотела отдать ей всё.
Она бросилась в мои объятия со словами:
— Я не хочу потерять тебя.
Я крепко обняла её и прижала к себе.
— Я не смогла бы жить без тебя. Разве ты до сих пор этого не поняла?
Закончив говорить, я нашла её губы. Всё, что мне хотелось — это чувствовать. Мне больше ни о чём не хотелось думать. Я отменила ужин с Еленой.
†
Что-то разбудило меня посреди ночи. Я была напугана шумом. Я встала и подошла к окну. Там дрались два человека. Мне были слышны их голоса. Я открыла дверь, которая вела из моей комнаты в сад. Трава под моими ногами была влажной, и мне было щекотно. Всё, что я видела — две мои маленькие ножки, идущие по саду, а потом совершенно внезапно передо мной возникли две фигуры. Мой отец целовал Франческу.
Я резко распахнула глаза и уселась в постели, чувствуя себя полностью дезориентированной. Посмотрев вокруг, я обнаружила, что она спит. Она была так прекрасна во сне. Она выглядела такой невинной. Если бы только она была такой. Как бы я хотела, чтобы она была такой!
Поднявшись с постели, я взяла халат, который висел в изножье кровати. Я села на стул лицом к спящей Франческе. Я любила её. Мне вдруг стало абсолютно ясно, что я любила её.
Какую шутку сыграла со мной жизнь! Врачи сказали, что однажды воспоминания могут вернуться ко мне. И я так сильно хотела вспомнить. Сначала это были просто ощущения, но в последнее время ощущения превращались в реальность. Теперь мои воспоминания разрушали то, что у меня осталось от моей жизни. Я любила её уже тогда. Нет, не так как сейчас, но, тем не менее это была любовь. Даже тогда я любила её по нужде.
Больше не надо! Я закрыла глаза. Я не хочу больше вспоминать. Мне хотелось забыть то, что я уже вспомнила. Ведь я была счастлива. Разве это неправильно — хотеть быть счастливой?
Я вспоминала отдельные фрагменты. Об остальном я догадывалась. Память возвращалась частями, и я никогда не знала, когда именно это случится. Обычно воспоминания вызывало что-то, что она говорила, или что-то, что мы делали. Я попала в ловушку, которую сама же и расставила. Я всегда думала о себе как о пауке, плетущим паутину, а не как о мухе; или всё-таки я была мухой? В моём сознании царила неразбериха, и обрывки воспоминаний никак не складывались воедино.
Я стала много грезить. Мне казалось, что я ухожу в себя, и обычно она легонько касалась моей руки, чтобы вернуть меня в реальность. Мои глаза искали её, и она выглядела невероятно печальной. Именно в такие моменты я любила её больше всего, когда её глаза обнимали меня с такой нежностью, что всё, чего я хотела — это быть с ней вечно.
— Мне хотелось бы, чтобы весь мир вокруг исчез, — сказала я однажды. Я помню, как улыбалась… прошлому; почему меня всегда уносило в прошлое?
Её тоже что-то разбудило. Она потянулась ко мне, но обнаружила рядом пустоту. Она приподнялась в постели, и её глаза нашли меня сидящей в кресле у стены напротив неё.
— Тина, — позвала она.
— Да, — тихо откликнулась я.
Между нами повисло молчание.
— Я люблю тебя, Франческа, — сказала я ей в темноте.
Она была неподвижна. Я подошла к ней.
Она не шелохнулась, как будто боялась, что если пошевелиться, то мгновение исчезнет. Знала ли она? Знала ли она уже тогда?
Я позволила своему халату упасть на пол, а своему обнажённому телу соприкоснуться с её. В тот момент, когда моя кожа почувствовала её, огонь завладел моим разумом. И, как бывало уже не раз, я поддалась своему желанию обладать этой женщиной. Она задвигалась подо мной, и моё тело откликнулось. Мой рот искал её, и мы слились с ней в единое целое в страстном желании поглотить. Я хотела её. Я нуждалась в ней. Я хотела остаться с ней навсегда. И ничто не могло отнять её у меня, даже прошлое. Это была первая ночь, когда я по-настоящему её любила. Никакого плана, никаких мыслей, я любила её всем сердцем.
†
Две недели спустя я получила известие о том, что у моей бабушки случился сердечный приступ, и я должна немедленно ехать в Испанию. В тот день Франческа, вернувшись домой, обнаружила меня сидящей в темноте. Моя жизнь догоняла меня. Я чувствовала это. Надвигались тёмные тучи, и я ничего не могла сделать, чтобы остановить их. Теперь ничего не могло сдержать бурю.
Мы с Франческой договорились, что я должна поехать одна, а она приедет позже. После долгих споров она согласилась на то, чтобы я уехала без неё. Я нуждалась в её утешении, но всё же она была последним человеком, которого я хотела бы видеть рядом с собой. В этом не было никакого смысла, так же как и в моей жизни. Как я могла ей сказать, что не хочу, чтобы она приезжала, потому что люблю её? В ту же ночь я улетела в Испанию.
Я добралась до Испании спустя девять часов, измученная и оцепеневшая. Всё снова было в тумане, как и раньше. Я чувствовала, как боль проникает в самое моё существо.
Мне хотелось отстраниться от всех этих эмоций, которые нахлынули на меня подобно наводнению, но я знала, что это невозможно, поэтому двинулась навстречу неизбежному.
Не прошло и двух часов с момента моего приезда, как я уже вбегала в дом моей бабушки. Я побежала прямиком в её комнату. Она умерла через полчаса. Всё было кончено. Я помню, как вышла из её комнаты, не проронив ни слова, затем пошла в библиотеку и заперла за собой дверь. Я села в укромный уголок, где столько времени провела в прошлом; взяла в руки ту старую книгу, которая всегда была моей любимой, и всё ещё лежала там, словно ожидая моего возвращения. И страницы манили, и слова следовали за ними.
А в прошлом она стояла рядом со мной…
– Qué lees mi niña? – с какой любовью она спрашивала, что читает её любимое дитя.
– Poesías abuela, poesías de una escritora Americana, – я указала на обложку книги.
Это была книга стихов американской поэтессы. Она снисходительно улыбнулась, как всегда. В этих глазах всегда было столько любви ко мне. Бабушка любила меня и не переставала говорить мне об этом.
– Me alegro mi Niña. Cómo se llama esta poetisa?
– S. Anne Gardner es la poetisa, me gusta mucho. Encontrée el libro con los libros de el abuelo.
Я невинно взяла одну из книг, которые любил читать мой дедушка. Она внезапно побледнела и села рядом со мной. Её рука дрожала, когда она гладила моё лицо, и её глаза смотрели на меня с грустью.
— Mi poesía favorita se llama La Neblina. Quieres que te la lea abuela?
Она не расслышала моих слов, когда я спросила, не хочет ли она, чтобы я ей почитала. Она просто продолжала смотреть на меня и гладить по лицу.
И прошлое снова растворилось в настоящем…
Всё казалось таким нереальным. Я снова была окутана туманом, которым я не могла дышать. И всё же я знала, что если рискну выйти из него, это убьёт меня. Моя бабушка была мертва. Из моей жизни ушёл последний живой человек, который знал правду.
Через несколько часов я поднялась по лестнице в комнату, где покоилось её тело. Я прошла мимо плачущих слуг, подошла к двери в её спальню и повернула дверную ручку. Войдя, я медленно подошла к её кровати. Её тело лежало неподвижно. Я оставалась какое-то время с ней наедине, пока они не пришли, чтобы забрать её тело. Я ни с кем не разговаривала.
