Извинения приняты

      Антон возвращается домой позже, чем ожидалось. Задержался на съёмках, потом в пробку встрял. Открывая дверь квартиры, вспомнил — Арсу на кружок не ответил. Посмотрел, поулыбался тому, как этот кот в постели нежится. Говорил, как ждёт его, как хочет... А потом Антона отвлекли. Заработался, из головы вылетело, что не отреагировал никак на сообщение.       Попов обиделся наверное. Не писал больше ничего. Да и сейчас в квартире тишина-темнота. Ни болтовни сериала, ни музыки. Подумал сначала, что его и дома-то нет — ушел прогуляться может. Но тут из спальни темный силуэт вынырнул. Родные очертания, гибкие плавные движения — улыбка сама на лицо заползла.       Антон щёлкнул выключателем. В прихожей зажглась лампочка. Голубые глаза недовольно сощурились, ужаленные светом. Волосы растрёпанные, щеки чуть розоватые, нос морщит — уютный такой, дома всегда в его, Шаста, футболке ходит.       — Спал, Арсень? — спрашивает, снимая кроссовки. Опасается Арсу в глаза смотреть. Увидеть там обиду, немое осуждение — хуже всего.       Тот головой качает. Значит лежал просто, может думал о чем-то своем. Антон вздыхает, поднимает взгляд. Молчание затягивается, да и извиниться надо бы.       — Слушай, я это... отвлёкся чёт. Забыл ответить, — Шаст неловко трёт ладонью шею, подбирая слова. Закончить фразу не дают. Вообще, сложно разговаривать с чужим языком во рту.       Арсений вцепляется в плечи, целует до бесцеремонного напористо, будто требует свое. Проходится языком по кромке зубов, прикусывает нижнюю губу, чуть оттягивает, зализывает внутреннюю нежную часть.       Отстраняется немного, дышит тяжело. Антон секунду проводит в ступоре, моргает. Не шутил Арс, когда говорил, что хочет. А он-то уж думал, что ему ничего сегодня не светит.       — Тебе пять минут на душ. Если успеешь придумать что-нибудь интересное — можешь не извиняться, — а глаза блестящие, хитрющие. Знает, что Антон обязательно чего-нибудь этакое выдумает.       — Успею, — чмокает в нос и бегом в ванную.       Стоя под струями теплой воды, Шастун вспоминает одну свою давнишнюю идею. Хотел с Арсом опробовать, даже купил все, да как-то повода не было предложить. А вот сейчас — самое то.       В спальню заявляется целенаправленно в одних боксерах. Мог, конечно, и полотенцем вокруг пояса обвязаться, но для Арса это не то. Тот любит наблюдать, как за время прелюдии ткань в паху увлажняется. Царапнет потом по мокрому пятну короткими ногтями, по-кошачьи так просит, мол, дай. А там все от крошечного прикосновения уже и дай, и вставь, и вообще, что угодно, лишь бы на свободу выпустили.       Арсений обнаруживается на кровати. Развалился посередине, Антонова подушка под боком — когда Шаста дома нет, исключительно с ней спит. Ну а что, и мягкая — обнимать можно — и пахнет родным.       Не отрывая от брюнета взгляда, проходит вглубь комнаты, нашаривает пульт на полке. Тихое кликанье кнопки и над занавешенным шторами окном загорается синяя подсветка. Атмосферненько так. Антон никогда вслух не говорил, но всегда думал, что в этом голубоватом сумраке глаза Арса приобретают какой-то абсолютно нереальный оттенок.       Мельком замечает на прикроватной тумбочке рулон бумажных полотенец и открытый бутылек смазки. Подозрительно щурится — это Арс готовился или сам развлечься хотел? Назревший вопрос приходится отложить, когда запястье обвивают цепкие пальцы. Попов тащит на себя, заставляет завалиться рядом. Антон не сопротивляется, только упирается рукой в кровать, чтобы окончательно не потерять равновесие.       Арсений утыкается носом в шею, обнимает, закидывает ногу на бедра. Захочешь выбраться — не пустит же. Мурлычет, выцеловывая пульсирующую венку под челюстью.       — Придумал что-нибудь? — Антон широко гладит свободной рукой плечи, мягко усмехается.       — Ага, обниматься и проспать до полудня, — Арсений фыркает, дыханием щекочет шею. — А по-моему классный план. Чего тебе ещё для счастья надо?       Шаст ответ знает, но все равно улыбается, когда слышит ти́хонькое:       — Тебя.       — Что, прям всего-всего меня?       — Абсолютно, — брюнет жмется крепче, снова мелко-мелко целует кожу, едва губами шевелит.       — Ла-адно, дай тогда встану, — Антон сохраняет интонацию, будто бы сам почти не хочет, просто из-за Арса согласился. Но, когда тот легонько прикусывает мочку уха, отыгрывать безупречное самообладание становится сложнее. В животе сворачивается клубочком предвкушение.       С полминуты смотаться на кухню и обратно. В спальне сразу ныряет к тумбочке, ставит на нее блюдце. Арсений сидит, скрестив ноги, головой крутит, пытается разглядеть, что там такое, но Антон хитрее, предусмотрел все. Встал боком, так чтобы обзор перегородить, и копошится в ящичке, ищет чего-то.       — Если собираешься руки мне связать — считай, не удивил, — Шаст самодовольно усмехается на это заявление. Не-ет, он получше придумал.       Натыкается на нужный предмет и хватает сразу. Материал приятный на ощупь, специально подбирали, только вот использовали раза два всего. Разворачивается к Арсу, протягивает свою находку. Маска. Похожа на те, что для сна, только прилегает плотнее.       — Надевай, — мог бы и сам, конечно, но ведь куда больше нравится, когда Арсений со своей самой покорной улыбкой лично ему в руки себя вверяет.       — Мог бы и лентой глаза завязать, — не спорит, просто констатирует факт, но у Антона и на это ответ есть.       — Ты бы тогда подглядывать смог. А так не интересно, — Арс кивает — резонно — он бы ещё как мог.       Шаст поправляет удерживающие маску ремешки. Жалеет лишь об одном — глаз Попова не видно. Ну ничего, успеет ещё насмотреться. Решив, что сейчас самое время, снимает с Арса футболку. Белье не трогает — рано пока.       Арсения ёжит от нетерпения. Ложится на спину, бедрами трёт одним о другое. Ну когда уже? Он вообще ждать не любит. А Антон, напротив, не торопится. Двигается, как специально, тихо-тихо, не даёт даже на слух отследить.       — Ша-аст, ну ты где?       — Ты ж мой нетерпеливый, — глухой шепот вторгается в сознание, пуская мурашки по телу. Влажный поцелуй обжигает шею. Один, второй и много-много ещё. Язык скользит по горлу, зубы смыкаются на тонкой коже. Сглотнуть боязно. Знает Арсений, если кадык двинется — прикусит сильнее. Сожмет на грани боли, потянет. Приходится потерпеть. Тогда отпускают, зализывают бережно.       Антон поцелуями лезет ниже, к плечам. Тут схема та же, привычная — от родинки к родинке, затем между ними, потом ямочки над ключицами. Обязательно куснуть выпирающие косточки. Только осторожнее надо, у Арса тут кожа чувствительная — следы проявляются сразу же, а вот сходят медленно. Раз всего позволил себе разукрасить ему плечи засосами. А после Арсений уже не разрешал. Сказал, что замазывать приходится долго — нельзя ведь, чтобы на камерах заметно было. Вот Антон и держит себя в руках. Легонько совсем кожу втягивает в месте поцелуя и тут же языком проходится, успокаивает.       Ласкает от шеи до груди, слушает довольное мычание, а рукой по телу скользит. Пощипывает соски, трёт подушечками пальцев, ребра с мягким нажимом прощупывает. Взгляд мельком бросает пониже, видит — разыгрался уже Арс, натягивается ткань в паху. Чувствует, как у самого с члена подтекает. У Арса тоже пятно там намечается. Пора бы уже к игре своей приступать, а то перевозбудится Попов, кончит от пары касаний. А это не то — Антон подольше его подержать хочет.       — Арс, ты же знаешь, что, когда забираешь одно из чувств, все остальные обостряются? — если хочет, может считать это подсказкой.       Под утвердительное «мгм» Антон тянется к блюдцу. Замечает, что подтаяло немного, но ничего. Снова к Арсению. Тот не видит, но слушает все внимательно. Шаст крутит в пальцах прозрачный кубик, постукивает ногтем. Даёт шанс звук узнать, подготовиться.       Арс молчит, только елозит по постели. Ну неужели не угадал? Антон касается льдом левой ключицы, ведёт вниз по груди, выбивая потрясенный вздох из лёгких. Арсений хрипло охает, когда холод замирает над пупком. Шаст складывает губы трубочкой, обдувает влажную дорожку. Свет неяркий, но его хватает, чтобы заметить вставшие дыбом волоски на руках брюнета.       Стонет Арс глухо и протяжно, вздрагивает, уйти пытается от касания. Вжимается в матрас, а Антон все вырисовывает узоры по животу, цепочками поцелуев перекрывает холодный след. Вокруг пупка проведет, скользнёт по боку, контур по бедренным косточкам выводит. Мышцы живота напрягаются, красиво очерчивая пресс. Тело теплое, почти горячее, льдинка тает быстро между кожей и пальцами.       — И это все, что ты придумал? Подморозить меня немного? — грудь тяжело вздымается, дышит рвано, но ёрничать все равно умудряется.       — Ты меня недооцениваешь, Арс, — Антон бархатно смеётся, щекочет под ребрами кончиками пальцев и поднимается. — Полежи, приду сейчас, — предупредительно грозит указательным, будто бы Попов может его жест увидеть. — Не трогай себя.       На кухне Шаст прижимает ладонь к паху. Член вздрагивает напряженно. Сейчас бы хоть пару движений сделать, потереть головку. Антон закусывает губу, мычит, запрокинув голову — нельзя, надо потерпеть.       Захлопывает морозилку и возвращается к Арсу. Тот уже извелся весь. Простынь смялась, мокрое пятно расплылось по натянувшимся боксерам. Антон хотел было ещё подождать, послушать, но когда Попов тихо скулит его имя, не может не сжалиться. Подходит, целует под пупком, откуда тянется полоска шёрстки.       — Готов продолжить? — ответа не дожидается, стягивает белье. Арс приподнимает бедра, помогает. Антон одной рукой подушку тащит к себе, подкладывает ему под поясницу.       Шаст больше не медлит. Мазнул пальцами по головке, естественной смазки зачерпнул и сует меж ягодиц. Скользит к колечку мышц, но подушечки натыкаются на что-то прохладное. Антон хмыкает, надавливает чуть-чуть, проталкивая глубже. Арс подвывает, дёргает бедрами вверх.       — Любимая твоя что ли? — под этим словом скрывается одна из их с Арсом игрушек: пробочка с вращающимися шариками на кончике. Попов сначала ее недолюбливал, мол, не то, ощущения слабые — входит ведь неглубоко совсем. А потом проникся. Если Антон пальцами поддавливает, так Арса вообще довести можно до бессознательного. Шаст его разок этой штучкой у себя на коленях подразнить решил. Так потом пришлось царапины на спине заживляющей мазью неделю обрабатывать — у Арса ногти вроде короткие, но вцепился так, что до крови. Извинялся после долго — у Антона уже и зажило все, а он никак не успокоится. Но игрушка все же была занесена в список любимых.       Попов мычит в подтверждение, трепыхается, рукой вцепляется в бедро. Шаст допускает мысль, что, знай Арс, где он, мог бы и в волосы пальцы запустить.       — Тебя не было дома, а мне хотелось пиздец. Ну я и... — то ли Арсений не смог фразу сформулировать, то ли Антон вовремя надавил, что тот стоном захлебнулся.       — Ах, вот как, ты значит и с игрушкой уже успел, и на меня с порога набросился. Не хватило тебе? — понимает Шаст теперь, чего брюнет такой растрёпанный был, когда он пришел. И смазка открытая и полотенца бумажные — все на свои места встало.       Арсений поднял руку к лицу, схватился за край маски, но Антон остановил. Ущипнул за ягодицу — предупредил, чтобы не снимал, пока не разрешат.       — Я и прибраться успел, а потом понял, что ещё хочу. Тебя хочу. Ша-аст, ну, — бьётся рыбкой на песке, просит. Тело будто и не помнит, что получило разрядку меньше часа назад. Жаль Шаста не было рядом — было на что посмотреть. Арсений по кровати и так и этак елозил, ныл, наглаживал себя. Сложно ему самому всё-таки, не хватает ласки со стороны.       — Оставил бы тебя сейчас вот так. Лапки бы связал, чтобы себя не трогал... — Арс скулит жалобно, знает, что Антон, и правда, уйти может. И придется валяться тут одному, изнывать от жгучего желания. — Так и сделал бы. Если бы не любил...       Мнет пальцами Арсову ягодицу, свободной рукой и зубами вскрывает шуршащую упаковку. Лижет на пробу, собирая подтаявшее — на языке остаётся вишневый вкус. Фруктовый лёд черт знает сколько не покупал уже.       Антон откусывает кусочек — резцы подмерзают, но он игнорирует это — оставшееся мороженое откладывает. Благо, блюдце не унес, есть куда положить. Ведёт языком по члену Попова, обхватывает губами головку, посасывает. Шаст ждёт самого пика стона и тут подталкивает к разгоряченной коже холодный кусочек.       Арсений воет, дрожит мелко. Чувствительность там запредельная, так ещё и глаза завязаны — обжигает прямо-таки холодом. А Антон уздечку трёт, снова берет мороженое, держит за палочку и проводит самым кончиком по поджавшимся яичкам. Арс взвился бы, но на бедра ему давят — Шаст все предусмотрел, гаденыш. Знает, что может Попов дёрнуться неосторожно, не хочет зубами задеть, вот и держит крепко.       Шастун не ждёт больше. Раз уж Арсений такой неугомонный сегодня, двойная стимуляция чуть усмирит его. Или наоборот... Вынимает игрушку, касается льдом колечка мышц и под Арсово подвывание сует внутрь два пальца. Без смазки, насухую прям. Выпускает член изо рта, ещё кусочек мороженого откусывает. Гоняет языком вдоль ствола. Секунду назад щека теплая и тут же холодком опаляет. За ту же щеку льдинку спрячет — ласкает головку быстро-быстро, как бабочка на взлете крылышками машет.       Арсений вцепляется-таки в волосы. Ерошит отросшие кудряшки, сжимает. Ощущения не особо приятные, член ноет, течет, низ живота сводит желанием, так ещё и за волосы дёргают. Но Антон не останавливает — понимает, что Арсу сейчас куда хуже лучше. Громкий такой. Не показушно стонет — действительно не может сдерживаться. Был бы рот свободен, Шаст бы его похвалил. Арсений-то, конечно, излишних нежностей не приемлет, но, когда совсем накрывает, будто бы и не против.       Ласкает ещё, чувствует — напрягается на пределе Арс — отстраняется тогда и пальцы убирает. Колечко сжимается вокруг пустоты, бедра, бледные в синем свете, дрожат. Шастун слышит разочарованный вздох, похлопывает по бедру, мол, ничего-ничего, потерпишь ещё.       Мороженое почти растаяло, растекшись лужицей по блюдцу. Оно и не удивительно — в комнате и так тепло, ещё и Попов тут огненно-горячий рядом. Антон и сам плавится. Находит-таки ещё замерзший кусочек, разламывает и сует на двух пальцах внутрь, елозит льдом по стеночкам. Улавливает новый звук — подвывание на какой-то невозможно высокой ноте. Не знал, что Арс и так умеет. Хотя, он тоже, наверное, от себя не ожидал.       Арсений извивается, мокрый весь, если бы не маска, давно бы уже глаза по́том залило, волосы липнут. Ногами так дергать умудряется, что пару раз чуть в челюсть Шасту не заехал — не специально, просто мышцы сокращаются резко, почти судорожно. Антон его за щиколотки придерживает, заставляет колени согнуть, раздвигает. Сам изгибается — поза не самая удобная с его-то ростом. Пальцы выскальзывают, и их место занимают губы.       — Шаст! У-у, ну куда, Шастун? — да все туда же. Язык сует внутрь, давит умело мягким, мокрым, а сам выцеловывает по трещинкам.       Арсений не может. Нервов там кругом куча. Да и сам он сейчас, как один сплошной нерв. Плавится в Антоновых руках, под касаниями, под губами. Изнутри прожигает удовольствием — уже и не холодно почти — член пульсирует, требует. И Попов сдается. Просит, мычит, мол, дай мне уже, ну пожалуйста. Пожалуйста. Антон уздечку трет, помогает. Прекращает сзади вылизывать, поднимается и губами головку втягивает. Арс дрожит, кончая. Шастун одними глазами улыбается, глядит снизу на него — любимого, покорного. Запахи в нос ударяют острее, перемешиваются: вишня, пот, и тот терпкий, каким пахнет Арсений.       Антон собирает все до капли, отрывает салфетку, сплевывает. Спермы немного совсем, заметно, что не первый раз за сегодня. Облизывается, тянется к Попову, снимает маску. Арс еле глаза открывает, медленно расслабляет пальцы, судорожно стискивавшие простынь. И смотрит как-то стыдливо — сам-то кончил, а у Шаста стояк крепчайший. Тот боксеры мокрые скинул, так что даже ткань не скрывает. Хотя, такое и не скроешь особо.       — А ты?.. — он вопросом только задаётся, а Шастун уже ответ знает. Неугомонного своего готов по полной извести сегодня.       Арса переворачивает на живот — в коленно-локтевой он не удержится. Даёт минутку отдышаться и снова лезет. Арсений мычит в подушку. Точнее, он-то просит смазку взять — чувствует, что сухо сзади, остатков слюны мало будет — но звук голоса скрадывается. Там и голоса-то как такового нет уже. Но Антон и так понимает. Льет из тюбика не жалея: на член, на руку. Разминает брюнета ещё чуть — для уверенности, не хочет больно сделать. Удовольствие на грани — это всегда пожалуйста, но вот посуху драть — совсем уж зверство.       Пристраивается и сразу мягким толчком на всю длину. Двигает бедрами с широкой амплитудой. Считает про себя: два плавных и один резкий, точно по простате. Арс находит в себе силы прогнуться в спине, выпячивает задницу повыше, колени поджимает. Воет на каждый третий толчок.       — Ша-аст, — его уже даже подушка толком не глушит. Если завтра горло саднить будет — то Антон виноват. Он же, раз решил, то не слезет. Не просто дух выбить, вытрахать — ему душу вынуть надо, а потом обратно засунуть. И желательно наизнанку, чтобы повод был ещё раз залезть. И Арс-то обычно готов к нескольким подходам. Но то обычно, а то сейчас. Антон ни единой передышки не дал, играет им, как вздумается. И трёт, трёт сука по сухому. Добавь ты смазки, рядом же валялась. Но нет, вгоняет в удовольствие на грани терпения. Арс то ладонь закусит, то угол подушки. И выть уже сил нет, а хочется невозможно. И стонать в голос, и кончить. Только вот чему там хотеть? Выжали ведь до капли. А этот предатель встаёт снова, крепнет, пока шатен головку натирает. Вот подыграл бы блин, продемонстрировал наглядно, что не может он уже.       — Давай, давай, хороший мой, — Шастун рычит ему на ухо, в себя вдавливает. Вернее, собой в кровать. Сверху нависает, лежит почти. Ладони скользят по мокрым простыням — задумается Антон чуть, потеряет равновесие и свалится поверх. Вот тогда-то Арсений и перестанет себя контролировать окончательно. Жаркий Шаст, обжигающе горячий. От дыхания волоски на теле тлеют будто. Сейчас Арса хоть в ледяную ванну закинуть можно — не почувствует.       Возбуждение белыми вспышками бьётся в сознании. Ещё толчок, и выражение «искры из глаз» принимает вполне буквальный смысл. Да, с понятием «сознание» Попов перегнул — нет его уже, только пелена желания, чтобы все кончилось... И никогда не прекращалось.       Антон зубы стискивает, вколачивается чередой толчков в самое чувствительное, самое нежное. Арса трясет снова. В ладонь Шасту вязкое брызгает. Пара капель всего. Сам терпит. Мог бы, конечно, выйти, додрочить наскоро. Но Арс такой тесный, сжимается вокруг, что сил нет. Ещё... Ещё раз Арсения довести.       Выскальзывает всего на мгновение, только чтобы подхватить Попова, усадить почти безвольной куклой себе на бедра. Держит ладони на лопатках и опять толкается. Член ему натирает. А самого кроет — давно уже так остро не было.       Брюнет уже ничего не видит — вцепляется наугад в единственное родное, что чувствует — Антоновы плечи. Пальцы сжимаются до побеления, из горла доносятся хриплые всхлипы. Слишком хорошо и слишком плохо. Слишком часто. Слишком много. Слишком — слишком.       Даже Шастово хвалёное терпение себя изживает. Входит последний раз, как может глубоко. Арса сжимает в объятиях, изливаясь внутрь. А Арсений струной натянутой замирает. Уретра пульсирует безнадежно, безрезультатно. Сухо сокращается, силясь вытолкнуть то, чего и нет вовсе.       Попов заваливается на Антона без сил, тот падает назад на постель. Арсений пользуется возможностью, обхватывает его всеми четырьмя конечностями, чтобы не сбросили с себя. Как детёныш коалы в шерстку родителя вцепляется. Хватает ртом воздух, выдыхает в шею. Антонова грудь под ним так же тяжко вздымается.       — Арс, пошли в душ, — мурлычет на ухо тягуче так, сладко.       Брюнет ёрзает, но не издает ни звука. Вот всем своим видом показывает, мол, не пойду никуда.       — Липко же, спать неприятно, — уговоры бросать Антон точно не намерен. — Давай, Арсень, идем, — тот мычит протестующе.       Шастун вздыхает: ну а что с ним сделаешь? Поднимает на руки. На выходе из комнаты кондиционер включает — пусть охладит тут все до их возвращения. Сам пошатывается, но несёт осторожно. Ставит в ванную, так, чтобы Арсений на стену оперся. Пока воду настраивает, просит:       — Постой сам минутку, спящая красавица.       — Красавец... — вяло уточняет Арс. Вот как самому дойти, так сил нет уже, а как Антона поправить — всегда пожалуйста. Шаст усмехается.       — Ох, ну, простите.       Тело в вертикальном положении оставаться отказывается, так что Попов просто оседает на дно ванны. Откидывает голову, упираясь затылком в плитку.       — Устал, хороший мой? — Шаст прохладной влажной ладонью по щеке гладит, приводит чуток в чувство.       — Это ты всё. Совсем меня... — подходящее объяснение ускользает, но шатен тут же приходит на выручку.       — Заебал?       — Не то слово. На год вперёд, мне кажется.       — Зная тебя, Арсень — дня на три. И то это в лучшем случае.       — Пошел в жопу, — беззлобно парирует Арсений.       — Вот, а я что говорил. Ещё хочешь?       Арс тупит секунду, соображает. А потом на смех срывается. Шастун и сам прыскает коротко. Забирается в ванну к Арсу, помогает подняться, удерживая поперек корпуса. Смывает бережно с кожи пот и выделения, попутно выцеловывает усыпанные родинками плечи. Как заканчивают, вытирает мягким полотенцем и снова на руки.       Брюнет даже не сопротивляется. Арс после такого всегда, как котенок. Глазки щурит сонно, слепо носом тычется, пока не уткнется в яремную впадинку. За Антона цепляется — знает, что не уронят, но то инстинкт срабатывает. А Шаст гладит по спине, на ушко ласковости всякие шепчет. Любимый его, теплый, родной.       На кровать Шастун покрывало кидает. Постельное уже завтра сменят. Укладывается у Попова за спиной, обнимает.       — Арсень? Спишь уже? — после отрицательного урчания продолжает. — Так что ты решил, я прощен за то сообщение?       — Да, — шепчет тихонько в полудрёме, щекой елозит, устраиваясь удобнее. — Извинения приняты.