Дела сердечные

Ночью надёжнее всего. Ночью меньше шансов, что кто-нибудь побеспокоит короля Дресс Розы каким-нибудь срочным делом. А если и побеспокоят, у Дофламинго есть помощники как раз для подобных случаев. Ночью можно притвориться, что ты расслабился и отдыхаешь, и даже поверить в это. Ночью в темноте, разгоняемой светом свечи, грань между тобой и ним чуть более размыта. Дофламинго, сколько ни пытался, не мог так красиво нарисовать удлинённые уголки губ и остроконечную тень от ресниц. У Росинанта она была под правым глазом — значит, для правильного отражения в зеркале у него должна быть под левым. Чувствовалось что-то не то в макияже. Но это мелочи. Как и разный оттенок кожи, разные длина и оттенок светлых волос. Но различия продолжали накапливаться. Дофламинго не мог продеть руки в рукава розовой с красными сердечками рубашки — она бы порвалась: его плечи были шире, а бицепсы массивнее. На его теле не было ожогов, шрамов, синяков, царапин и прочих мелких и не очень повреждений, которые Росинант получал из-за собственной неуклюжести. Нет, Дофламинго держал своё тело в неприкосновенности, позволял врагу нанести рану только если сам мог ранить намного сильнее. Если присмотреться, россыпь родинок, которые есть даже у тенрюбито, и рисунки вен не совпадают. Но главное — это, конечно, глаза. Его глаза никогда не будут такими же тёплыми карими, как у Росинанта. Его угрожающий вишнёвый блеск родители с детства прятали за цветными стёклами очков. Не было и чёлки, которая бы их скрыла. Надо было подарить ему очки-сердечки для полноты образа. Свечи. Спасительная темнота и свечи. С ними могло показаться, что всё в порядке, а все различия объяснялись тем, что Росинант выжил и чуть-чуть, в силу возраста и накопленного опыта, изменился. На Дофламинго только чёрная перьевая шуба до пола и красный капюшон с сердечками на концах длинных завязок. Росинант словно подлизаться хотел, когда согласился на роль Коразона, туза червей, и привнёс в свой имидж кучу сердец, — Дофламинго не устанавливал никакой дресс-код и не требовал его выполнения. Словно любил, но, тварь такая, не его. Одежда и косметика были не просто похожи на те, что носит и использовал Росинант, — когда-то они принадлежали ему. Откуда они у Дофламинго? Он ведь пират и забирает всё, что хочет. Но некоторые вещи невозможно забрать. А что-то у него забрал Росинант, слишком глубоко вжившийся в роль пирата. Одно из сердец на его одежде явно принадлежало Дофламинго. А может, и все сто восемь — он посчитал. Чётное число, а на чёт всегда выпадает «не любит». Они никогда не делали этого, пока Росинант был жив, а после... Одежда, макияж, зеркало — это всё, что осталось для Дофламинго. Он поцеловал холодную стеклянную гладь, сразу же оставляя на ней след красной помады, размазывая её. Наверное, ему нужно начать курить, как это делал Росинант. Словно от этого у поцелуя появится его вкус. Одной рукой он водил по зеркалу ровно в том месте, где отражались его кадык, ярёмная вена, переход шеи в плечи, ключицы, грудь, соски, кубики пресса и косые мышцы, и ниже... Он хотел оставить на них засосы и укусы, но каждый раз его рот Росинант встречал своим и получалось только целоваться в губы. До сих пор холодные, как на острове Миньон. Второй рукой Дофламинго повторял на себе, на своём живом и тёплом от перегоняемой сердцем крови теле, всё то, что он делал для Росинанта. Его дыхание сбилось, и можно было представить, что это Росинанту нравятся его касания. У отражения уже стоял член и подтекал смазкой, и Дофламинго двинулся ему на встречу, прижимался стволом к точно такому же по ту сторону. Стекло нагревалось от жара тела и движений, но оставалось холодным. Слишком холодным, у живого человека при возбуждении такого быть не может. Нужно было согреть. Дофламинго обхватил оба члена, свой и зеркальный, рукой — у него руки тёплые, он никогда не жаловался на проблемы с кровообращением. Он двигал от головки к основанию, то быстро, то замедляя темп, то ласкал уздечку и щёлочку, то царапал нежную кожу ногтём, как в наказание. Росинант в зеркале реагировал на каждое его движение. Не было ничего удивительного в том, что им нравилось одно и то же, — они же братья. И кончили они одновременно. Дофламинго запачкал Росинанта, а тот не остался в долгу и размазал сперму по его животу. Но это Дофламинго может ему простить. А вот то, что его губы до сих пор плоские и неживые, — нет. Хотя теперь он чувствует привкус размазанной помады. Он не сдержался и разбил зеркало. В конце концов оно хранило тень воспоминаний о его брате. И видело слишком много его слабостей. Утром кто-нибудь из прислуги уберёт, а уже к вечеру доставят новое — точно такое же. А сейчас Дофламинго вытер себя и спрятал те немногие вещи, которые остались от Росинанта, чтобы их никто не нашёл. Ему просто нужна разрядка. Утром станет легче, утром он снова будет самым сильным, и на его губах будет настоящая улыбка, а не красные полосы помады, как у Росинанта.