***
Дима разрывается. С одной стороны вокруг много, очень много незнакомых и потенциально опасных людей. А с другой — из знакомых рядом только лишь один Саша, которому до уровня доверия к Олегу ой как далеко. Но это лучший вариант из имеющихся на данный момент. Поэтому он выдыхает, буквально заставляя себя идти рядом с Сашей. Отслеживает малейшие движения рук, любые изменения в темпе шага, дыхание и взгляды. Это ненормально — да, но жизнь в постоянном ожидании удара исподтишка многому учит. И это самое многое не вытравишь из сознания даже самыми жёсткими пытками. Дима бывает расслаблен только с Олегом. Они прошли через достаточное количество дерьма и он уверен, что альфа не навредит. А вот насчет других людей уверенности нет никакой и никогда не будет. Опасность может поджидать буквально везде. И это пугает, заставляя сжиматься как можно сильнее, в попытках стать меньше, незаметнее. Дима дергается на громкие шаги прямо за собой, в сторону отпрыгивает резко, вскидывая на спешащего человека напуганные глаза. Дышать под счёт пытается, слыша лишь стук своего бешено бьющегося сердца, готового выпрыгнуть из грудной клетки нахуй. Он не хочет быть здесь, окруженный этими людьми. — Все в порядке? — Саша немного наклоняется к нему ближе, закрывая собой от других людей. Видит как некомфортно омеге, но и чего-то большего сделать не в силах. — Да, конечно, — Дима произносит чуть сорвавшемся к концу голосом, нервно откашливаясь. Врать альфе конечно плохо, но и в открытую показать свою слабость он не может. Сильно опасно. Саша на него смотрит пристально, сворачивая куда-то в более отдаленную часть парка, по пути спрашивая какое мороженное взять и отходит на минутку буквально, пока Дима осматривает все внимательно. Ярко зеленные листья уже понемногу начинают окрашиваться в более разнообразные цвета, свидетельствуя о скором приходе осени. Обычно конечно они меняют окраску не так рано, но это лето выдалось более прохладным, если сравнивать с прошлыми годами, поэтому это и не удивительно. — Ты чего задумался? — альфа мимолетно плеча касается, возвращая в реальность, и мороженное ванильное протягивает. Дима вздрагивает испуганно, отшатывается, улыбку неловкую натягивает, принимая угощение, скрывает старательно покрывшуюся мурашками от неприятного чувства кожу, мысленно матеря Сашу всеми известными словами. Вот вроде же не трогал без предупреждения, что началось-то?! Ему мерзко от каких-то тактильных замашек людей, спасибо, натерпелся физического взаимодействия, от которого правда что тошно. Кожа сразу гореть начинает в месте прикосновения даже через одежду, вызывая желание снять с себя чертов скальп. Они быстро Олегу кружочек записывают, после которого все немного меняется в лучшую сторону. Он уж было отшутиться хочет, как его окликает знакомый голос. — Дима! Оборачивается резко, до тихого щелчка где-то в районе шеи. Мысли, сомнения и догадки тут же в голове зарождаются, сменяясь со скоростью света, пока ладошки потеть начинают от нервов. Быстро перебирает кто бы это мог быть, учитывая, что голос женский. Точно не кто-то из мафии, иначе с Сашей первым бы поздоровались, так же не кто-то из семьи или старых друзей. (по крайней мере, он надеется. Очень.) — Ох, чего ж вы быстрые то такие? — Лина дышит запыханно, сдувая упавшую на лицо прядку волос. Дима во все глаза на нее смотрит, не понимая, что происходит. — Ты же вроде с Луной? — уточняет, незаметно отходя от девушки на шаг. Ой не нравится ему все это. — Так говоришь, будто видеть меня не рад, — она фыркает, Сашу рассматривает любопытно — Луна сейчас у бабушки, отвела только, они меня уговорили, — отвечает все же. Дима улыбается натянуто, сосредоточив внимание на девушке. С прошлой их встречи что-то поменялось, но и сказать что именно он не может. Лина словно утратила свою прежнюю искренность и легкость, заменив все притворством и каким-то напряжением. Ему не нравятся ее беспокойно подрагивающие пальцы, не нравятся пустые глаза и не нравится более резкий запах чуть кисловатых ягод. Эта вся встреча кажется сильно наигранной, неправильной, фальшивой. Такой же фальшивой как и мягкий тон голоса. Саша кивает, представляется, настороженно следя за девушкой. Димино напряжение замечает, что ничуть не помогает, но и… как там ее? Лина? Ведет себя так, словно они знакомы. — Ой, ну, рассказывай, что нового? Дима глаза в сторону отводит, к альфе чуть ближе двигается, из двух зол выбирая меньшее, и тянет неловко, — Да ничего вроде. Сама-то как? Она невзначай ближе подходит, начинает рассказывать про Луну и Юру, свою пару, ведя себя вроде как всегда, без особого напряжения. Но не могло же ему показаться, так? Хотя, возможно, свою роль сыграло столь людное место и альфа рядом… да и он уже давненько не удивляется своей паранойе. Дергается на неожиданный громкий звук зазвонившего телефона Саши, который на экран быстро смотрит, что-то про себя решая. — Порядок? — уточняет тихо, на что Дима кивает. И чего только альфа так разволновался? Он уже оставался с Линой и в более странных обстоятельствах, но, с другой стороны, тогда не было какого-то странного поведения девушки. Саша извиняется, касается мимолетно плеча омеги, успокаивая, показывая, что рядом будет. Отходит на несколько метров, отвечая на звонок. Лина его глазами провожает, резко обрывая свой рассказ, что лишь больше вопросов вызывает. — И так? — Дима тянет неуверенно, чуть сильнее сжимая в руке рожок чуть подтаявшего мороженного. Он чувствует себя обязанным спросить что происходит и как-то поддержать… подругу? Нет, скорее знакомую. Другом он назвать может разве что Виталика, да и то из-за определенных обстоятельств. К Саше у него только-только зарождаться доверие стало, ту же Вику он всего один раз видел, когда его нашли. Олег же хоть и пара, но все равно остается лучшим другом. Лина молчит долго, переводя на него пустой взгляд ледяных глаз. У Димы от этого контраста мурашки по коже пробегаются, он дергается от нее, но усилием воли заставляет себя остаться на месте. Ранее теплые, понимающие и поддерживающие голубые глаза теперь просто больше похожи на пустышки. Ну, или какой-нибудь ледник. Почему-то вспоминается Олег с этими его нежными, любящими и искренними взглядами украдкой, заставляя повторно вздрогнуть. — Что? — спрашивает, сдувая прядку волос с лица — хочешь узнать что-то определенное, или, допустим, что Земля не вертится вокруг вас и не вы центр мира? Только сейчас Дима замечает какое-то презрение в привычно хриплом голосе девушки и отвращение в каждом ее движении. Это хоть и ощущается привычно, но все равно его будто ледяной водой окатывает, заставляя выбраться из своего розового и плюшевого мирка, где он нормальный, не сломленный. В последний раз было нечто подобное только там. Хозяйка всегда выражала свое презрение похожим образом. Каждым движением, взглядом, вздохом показывала на сколько они разные. Выделяла их статус в любой ситуации, говорила благодарить за шанс быть нужными хоть кому-то, кричала за поднятые от пола глаза. Постояльцы были не лучше. Не стеснялись пускать отвратительными комментариями, били, если что-то было не так, как они того желали или просто из своей прихоти. А в конце, перед самым уходом, если не спали, игнорировали как какую-то недостойную нормального отношения зверушку. И это еще при хорошем раскладе. Новенькие ребята, по-началу не привыкнув, пронзали острыми взглядами, кулаки сжимали, презрительно поджимая губы. Они осуждали опущенные головы, панические выдохи на резкие движения и покорность. А после тоже ломались под этой ебаной жизнью. Дима сам видит это каждый раз, смотря в зеркало. Видит пустые глаза, без прежней детской наивности, видит словно отпечатавшиеся под кожей правдивые слова незнакомых альф, видит отсутствие желания сражаться, верить, жить. Он чувствует сквозь ткань обжигающие порезы на бедре, нанесенные его собственной рукою, что только лишь добавляет еще один повод презирать самого себя. — Что? — выдыхает слабо, моргая быстро-быстро, пытаясь убедить себя, что сейчас все по-другому. Сейчас он не заперт, не одинок и не рискует умереть каждую чертову ночь. Сейчас у него есть дом, Олег и безопасность, прямо как в детстве. Вот только противный голосок в голове тянет небрежное «где тогда Олег сейчас?» и это бьет куда сильнее чужого отношения или собственных воспоминаний. Потому что доказывает, что с того времени не поменялось ровным счетом нихуя. И точка. Он остался все таким же сломленным, пустым и запуганным жалким омегой, каким его и нашел Олег. Потому что от такого излечится невозможно. — Ох, так ты не понял? — Лина с наигранной жалостью руки на своих щеках складывает, вытягивая губы — Какая жалось, что я тоже ничего не поняла тогда, в нашу первую встречу. Дима сглатывает комок в горле, чувствуя как взамен на его место подбегает кислая желчь, которую тоже приходится сглотнуть, скривившись. Он не хочет слушать, не хочет вникать и не хочет быть рядом с ней, но и уйти не может — тело словно застыло, не давая пошевелить и пальцем, не то что позвать Сашу или самому отойти к альфе, подозрения и сомнения на счет которого вот прямо сейчас резко пропали, на фоне девушки. Удивительно, не правда ли? — Чего же ты молчишь, малыш? Язычок прикусил? — она все продолжает, прекрасно видя реакцию парня и буквально наслаждаясь ею — Ну же, неужели ты меня узнать не сможешь? Давай подумаем вместе, раз уж твой мозг шлюхи с этим не справляется, — наклоняется к нему ближе, коршуном нависая. Дима просто не понимает, что происходит. Лина же была так добра и мила, так почему же сейчас она… такая? Или это он так на всех людей вокруг влияет? — Все не понимаешь? Ну что же, — девушка тянет скучающе, немного отпрянув — ты и этот твой ебарек уничтожили мою счастливую жизнь, убив работодательницу моего мужа, с которой ты знаком предельно близко. И мир окончательно превращается в какую-то нелепость. Ля комедия, блять. — Работодательницу? Что, блять? — Дима взрывается, не выдержав. Возможно, сказывается время, проведенное с Олегом, возможно, он уже успел забыть свое место, а возможно, просто напросто послал все к чертовой матери. Скорее даже все и сразу, но факт остается фактом — раньше такой реакции не было бы ни за что. Она смотрит на него невпечатленно, словно скучающе даже, — Уж кто-кто, а ты ее прекрасно знаешь, — сообщает, слегка нахмурившись — я ее конечно не знала так уж близко, но женщиной она была неплохой, да и Юра теперь из-за вас остался без работы, так что я немного зла. у Димы останавливается сердце. Лина буквально только что подтвердила, что знает о его прошлом. Еще вопросы вызывает эта «работодательница». Единственная, с кем он связан хоть как-то — это Хозяйка, но возможно речь идет и о Ханне, хотя, она вроде как жива… С другой стороны, учитывая его удачу (это же надо было встретить именно Лину в горах, даже на нервный смех пробивает), это и не удивительно. Видя выжидание в ледяных глазах ляпает наугад, даже не обдумав мысли до конца: — Хозяйка? — и тут же глаза распахивает, поражаясь своим же словам. Та, которую он знает, та, что мертва, да еще и эта работа… Все встает на свои места. Олег как-то раз упомянул, что убил женщину, ответственную за все, забрав других ребят в какой-то приют, что ли. Девушка усмехается — Ну, не все так плохо, как я думала изначально, — произносит задумчиво — знаешь, вот что я могу сказать: от тебя одни беды. Когда Юра забрал тебя, уже все пошло коту под хвост! Вот, вроде блять маленький мальчик, сколько тебе было? Одиннадцать? Пятнадцать? А уже жизни скольким людям сломал! — выдыхает горестно, пронзая острым взглядом — Мы тогда с ним знакомы не были, но он мне рассказал как намучился, путая след, чтоб его не убили! И все из-за чего? Из-за тебя и твоей возомнившей невесть что о себе семейке! Дима отшатывается от нее как от прокаженной, наконец обретя способность делать хоть что-то. Все слова бьют похлеще хлыста, по горлу вновь желчь поднимается, а тело оледенело словно, то и дело покрываясь противными мурашками. Она еще сильнее заводится, не в силах сдержать рвущийся изнутри гнев — Он всего лишь работал, да, похищал детей, но выбора не было! У него у самого маленький ребёнок дома, так почему же вы все такие эгоисты?! — останавливается, выдыхает через силу, оглядываясь на очень уж эмоционально говорящего Сашу. Вот только его внимание привлечь не хватало для полного счастья. Дима сглатывает, за ее взглядом следит, пытаясь понять, чего ожидать от девушки. Он не хочет думать обо всей этой информации, но сознание словно на зло подкидывает воспоминание о дне похищения. Том самом дне. Олег тогда не смог прийти к нему домой — отказался из-за каких-то дел и Дима добирался до своего дома сам. Тогда на него со спины напал какой-то грубый на вид мужчина, широкоплечный, черноволосый, не славянской внешности, вырубил, а проснулся он уже лежа на каком-то тоненьком матрасе, перед хозяйкой. Все по долбанным канонам из фильмов, но это ничуть не радует. Дима сам знает, что поступает как эгоист, но подобных высказываний в сторону Олега терпеть не намерен, поэтому рычит угрожающе, отрезвляя девушку. — И что с того? — спрашивает, смаргивая слезы злости с глаз. — И что с того, — она повторяет как завороженная, нервно сжимая рукой свое запястье — я бы сейчас с удовольствием взяла тебя в какой-нибудь плен, требуя выкуп от твоего ненаглядного альфы, или вернула бы в прежнее место навсегда, продавала бы твое тело и сломила бы твой дух, но, — задыхается, переходя на ядовитое, правда что, шипение — я понимаю, что твой хахаль вновь вломится теперь уже в мой дом и убьет и меня, и Юру, и Луну. — Зачем ты здесь? — Дима спрашивает тихонько, решив, что весь их разговор обдумает как нибудь потом, когда прямо перед ним не будет пара его похитителя. — Чтобы мне стало легче, чтобы сломить тебя, чтобы лопнуть ебаный радужный мирок — разве это недостаточная причина? — произносит саркастически, разворачиваясь на пятках — Я надеюсь, вы все передохните, — выплевывает напоследок, кидая взгляд через плечо и улыбаясь обернувшемуся в их сторону Саше. Дима смотрит ей в след потерянно, сглатывает комок в горле, силой заставляя себя глубоко дышать, хватая воздух губами. Он знает, что все сказанное девушкой правда. Ей незачем врать, да и ранее тихий голосок где-то в глубине подсознания всегда твердил нечто подобное. Сглатывает, пытается успокоить громко стучащее в ушах сердце, нервно сжимая кулаки. Нельзя показывать Саше своего состояния, иначе может начать допытываться и уж кому-кому, а ему не понравится весь их разговор, поэтому нужно наконец перестать быть какой-то истеричкой и не вредить другим людям одним своим существованием. Отстраненно смотрит за медленно стекающей по пальцам капелькой растаявшего мороженного, пытаясь сморгнуть слезы. — Итак, я вернулся, — Саша подходит через несколько минут, казавшихся вечностью, останавливается и вопросительно смотрит на омегу, замечая странное состояние. Дима лишь кивает, не находя в себе сил сказать хоть что-то.***
— Я немного устал, — омега улыбается натянуто, сцепив руки в плотный замок, незаметно надавливая на нежную кожу ладони, пытаясь таким образом привести себя в чувства. Тупая боль не помогает, но все же дышать становится немного легче, поэтому это можно посчитать хорошим результатом. Саша ему кивает легко, прекрасно все понимая. Все же день довольно сильно отличается от обычных будней омеги. — Мне остаться или сам справишься? Олег через пару часов приедет. Дима молчит, раздумывая — Справлюсь. Спасибо, что приехал сегодня, — подходит ближе, осторожно обнимая. Саша брат Олега, а не незнакомец. Саша не навредит. Саша просто беспокоится. Саша мычит, в ответ руками по спине поглаживает нежно, отстраняясь — Ну что же, ушел я тогда. Дима смотрит как он отстраняется, смотрит ему в спину, смотрит как закрывается дверь и сдавленно стонет, хватаясь за жгущую изнутри грудную клетку. Уход альфы словно сломал и так еле держащуюся платину. Воет тихонько, руками забираясь под футболку и царапая нежную кожу коротко стриженными ногтями. Вина внутри него бурлит, сжигает саму человеческую суть, оставляя лишь тупую непроходящую боль. Мысли в голове сменяют одна за другой с неимоверной скоростью, вызывая мигрень и делая ситуацию только хуже. Ему нужно отвлечься, забыться, перестать думать хоть на минуту, пожалуйста. Пожалуйста, минута. Гребаная минута. Он на колени падает, больно ударяясь, убирая одну из рук от груди и прикусывает ребро ладони, чувствуя как хлынули слезы из глаз. Это все его вина. Везде следом за ним следует несчастье и смерть, а он блять принимает это как должное, почему-то имея право улыбаться, смеяться и дышать. В отличии от многих других. Дима всем телом вздрагивает, воет в мокрую от слюней и слез руку, не в силах сдержаться. Почему это так… невыносимо, обидно, больно, мерзко? Почему так? Почему на него нахлынули все чувства одновременно? Не осталось привычной пустоты в груди — она заполнилась чем-то яростным, непонятным, запутанным и неизвестным. Неужели именно так ощущаются все эмоции? Верните тогда время без этих ебучих тварей, пожалуйста, он спасибо скажет. Застывает как парализованный на секунду, давая себе немного времени. Из глотки постоянно рвутся всхлипы, тихий звериный вой и далеко не нормальный крик, рука у губ душит, не дает вдохнуть, а перед глазами размыто все от пелены набежавших слез. Лина права, во всем права, черт возьми! Кем он себя возомнил, вернувшись, испортив жизнь мало того что Олегу, так еще и ей, ее семье, и, он уверен, многим другим? На бедного несчастного жертву омегу явно не тянет — сильно эгоистичный, надменный и ненормальный. На какого-нибудь злодея больше похож, честное слово. Нет, ну а что? Сколько жизней было испорчено из-за него и не счесть, сколько слез было пролито и подавно. Дима с колен встает пошатываясь, не уверенный ни в чем. Он не знает даже куда направляется и чего хочет добиться, не говоря уже о чем-либо более серьезном. Просто знает, что нужно… идти. На ум неожиданно приходит воспоминание о лезвиях и, ну, в прошлый раз же стало легче, да? На автомате в ванную плетется, придерживаясь за стенку, не доверяя своим то и дело подгибающимся ногам. В зеркало случайно заглядывает, чувствуя вновь подкатившую к горлу тошноту и слыша биение своего сердца где-то в ушах. Он выглядит… сломлено. Лучшего слова и не подобрать. Пустые глаза, даже без бликов, мертвецки бледная кожа, залегшие синяки под глазами и сальные волосы — все это напоминает о том состоянии, в котором Олег его только нашел и о какое чудо, теперь появилась вина еще и за это. Как он посмел не сохранить тот результат, которого упорным трудом добивался альфа? Как смог проебать маску нормальности? Как дальше выживет? Дима головой из стороны в стороны мотает, одним резким движением вынимает лезвие из коробочки таких же и снимает футболку, ежась от холодного воздуха, ускользнувшего по оголенной спине. — Неблагодарный, — шепчет себе под нос, через силу вдыхая полной грудью и понимая, что даже это сделать не может — легкие не слушаются, сжимаются, а кислорода панически не хватает до такой степени, что приходится губами хватать. Лезвие в тонких пальцах сжимает, игнорируя маленькие легкие царапинки и уже начавшую выбегать кровь. Этого все равно сильно мало. Это все равно не приводит в чувства. Свободной рукой своего горла касается, думая как было бы хорошо сейчас задушить себя нахуй. Выдыхает через силу, поплывшими глазами ловя блеск метала при ярком свете. Заносит лезвие над кожей, застывая. Это будет первый раз, как он режется не для наказания а для… облегчения? — эта мысль одновременно и пугает и будоражит кровь. Зажмуривается, посильнее сжимает тонкий пласт стали и проводит острым концом внутренней стороны руки, чувствуя, как под приятным холодом расходится кожа. Глаза открывает нерешительно, смотря как начинают образовываться капельки алой крови, а мысли становится такими непонятными, глупыми и пустыми, что смеяться хочется. Он идет на поводу своих желаний, голову запрокидывает, сначала тихонько хихикая, а после срываясь на полноценный истерический смех, по памяти проходясь раз за разом по тому же месту лезвием. Слезы вновь по щекам скатываются, переходя ниже, сначала на подбородок, после на шею. Это бы раздражало в любой другой ситуации, но сейчас так сильно похуй, что Дима их даже стереть не пытается, а новые капельки все падают и падают, временами попадая на губы, к горечи примешивая еще и неприятную соль. Слова Лины, реакция Олега, собственное будущее становятся неважными, словно ежедневный разговор с каким-нибудь соседом из вежливости. Комок в горле немного отступает, давая вдохнуть, в то время как смех обрывается так же резко как и начался. Он скулит, безудержно режа свою руку, просто не в состоянии остановиться. Боль не приводит в чувства, не отрезвляет и не помогает, но она смогла заглушить навязчивые мысли и, чувствуя медленно стекающую по ладони каплю крови, Дима понимает, что не жалеет. Он разлипает слипшиеся от слез ресницы, моргая, убирая пелену с глаз. Красный резко контрастирует с бледной кожей. Омега отстраненно отмечает, что кровь больше похожа на черный. Ну, или темно-темно алый. — Лучше бы ты сдох еще там, — шепчет себе под нос, завороженно глядя на вторую, а после и третью большие капли, вытекающие из первого и самого глубокого пореза — но ты слишком слаб даже для этого, да? Дима не думает ни о чем. Нет мыслей о том, что руку нужно перебинтовать или обработать, нет сомнений и нет паники по поводу того, что Олег в любой момент может узнать об этой не совсем здоровой практике. Ему стало легче и это главное. Да, это не искупит его вины перед другими, не избавит от слов Лины или от понимания того, что он просто напросто сломлен. И что Олег все делал зря.