Жемчужина пенистых вод

В глубины моря не ходи, — там на русалку набредëшь. И если схватит та в свои силки, ты воздух больше не вздохнëшь... ⠀Сколько себя помнил. Примерно столько юный Хван Хëнджин жил у моря. Оно приносило ему вдохновение, дарило тот солоноватый влажный воздух, коим приятно дышать и напевало свои глубинные сирены. Оно же и забрало его родителей. Плата за вдохновение. ⠀Мать Хëнджина всегда начитывала ему один и тот же стишок и грела у своей жаркой груди мрачными ночами. А отец, искатель жемчужин, приносил в дом диковинные вещицы — ракушки на цепях, кусочки мрамора в железных колечках и нефритовые осколки в серëжках. Этих крошечных чудес у Хвана собралась целая шкатулка. И их могло быть и две, и три... ⠀Если бы не злополучный шторм, унëсший своими дикими пышными волнами улыбающихся и хохотающих, любящих друг друга людей. Такими сын их запомнил. Запомнил их улыбки, что сами рисовались кистью ещё долгие годы после трагедии. Запомнил их звонкий, переливистый смех, звучащий в унисон с его собственным, ребяческим и лязгающим, как мелкие пластинки металла. ⠀Хëнджин любил своих родителей и они любили его. Но, лишившись такой драгоценной вещи, как эта любовь, он всё чаще набредал на мысль о том, что лучше бы сам утонул. Канул бы ко дну и растëкся по нему кровавой бездыханной шалью. Быть может, это не так уж и больно, — умирать? ⠀Гонимый извечными думами о погибели Хëнджин рисовал увядшие бутоны. Некогда сочные, набухшие и свежие. Рисовал голые кости с мелкими потëками сухого багрового цвета. И рисовал море. Чëртово море, непокорное, буйное и неукротимое. Но он почему-то не перестал любить его. Наверное, из-за чуднóй таинственности. В лазурных синих далях что-то часто виднелось. Особенно ночью. Что-то всплывающее над водой, что-то узорное и полупрозрачное. Блестящее и красивое. Это «что-то» Хван тоже пытался рисовать, но оно было слишком ускользающим. ⠀Всë-таки оно было прекрасным, таким невообразимым, волшебным и чарующим. Манящим в свои владения. Хëнджину оно даже снилось. Оно было странной формы, странного цвета и странного на ощупь. Но он никогда не видел этого в грëзах полностью. А, просыпаясь, понимал, что это всего лишь фантазии дремлющего разума, подчиняющегося на ночь бурному сердцу. Сердцу творца. ⠀Старенький маленький домик на берегу впускал в себя солнце, луну, но не океан, в котором Хëнджин нуждался. Он привязал себя к неизвестности, к, возможно, пустоте, и погряз в этом, не в силах выбраться. Обрëл какое-никакое чудо, коим прежде являлись поэтесса мама со своими стихами и заботливый папа с кладом цветастых камушков. Хëнджин был даже не уверен в существовании своего нового чуда. ⠀Но утонул. ⠀Уже. ⠀Мерцающая чаша, золотистый поцарапанный кубок его души был опустошëн когда-то, но теперь снова потихоньку наполнялся. Капельками морской воды. Дышать порой становилось тяжело. Из-за привязанности и помешательстве на сладком блике, мерцающем где-то во мгле ночей. Оно словно подзывало его, но так робко, будто боясь. Оно влекло его своей песней. Оно выбрасывало на берег мелкие ракушки, что на утро рассыпали по берегу дивное сверкание, и пробуждало Хëнджина ото сна своей прелестностью. ⠀Он прогуливался по мокрым песчинкам, надеясь вновь ощутить хоть какой-то знак. Хотя бы самый незаметный. Тонкие бледные пальцы кололо онемение и волнение. Белая блузка с кружевом прилипала к худой спине с торчащими позвонками и к острым колющим шею ключицам. Босые ноги промëрзли так сильно, что и не чувствовались. Хëнджин наблюдал за горизонтом, выслеживал колыхания в нëм, слеп от солнца и длинных тëмных волос, назойливо вонзающихся в самые склеры. ⠀Вдали что-то дëрнулось. Хван мгновенно бросил свой каре-золотой взгляд туда. Пульс участился. А край глаза уловил сиренево-белëсое сияние какой-то ленты, уплывшей за валун. Пот стëк новым ручьëм по каждому участку кожи. Лента показалась ещё раз и сразу скрылась. ⠀И Хëнджин пошёл на её свет. Он медленно и плавно, крадясь, побрëл к огромному камню. Его ладонь коснулась шершавой скалы. Ледяная и мокрая. А за ней что-то тëплое. Полыхающее. Его чудо. ⠀И ему наконец предалось очертание — фиолетово-перламутровый плавник, отдающий яркой синевой. ⠀Хëнджин шагнул ещё ближе, чуть обходя камень. Длинный многоцветный плавник перетëк в человеческий худой живот и выпирающие рëбра с мелкими пунцовыми царапинками жабр. Взаправду чудо. ⠀Внимательный взор скользил по чужому телу вверх, запоминая и врезая каждую деталь в сетчатку, дабы позже перенести на картину, которая станет самой лучшей в коллекции Хëнджина. ⠀Ещë пара шагов и вот он увидел ровные плечи и тонкие запястья. На крохотных снежных пальцах виднелись прозрачно-голубые перепонки, отсвечивающие на лучах полуденного солнца. Одна ладонь отчаянно закрывала милое личико со звëздочками едва различимых веснушек. ⠀Присев на корточки рядом с чудесным, Хëнджин протянул к нему свою руку. Но плавник резко дëрнулся, прижимаясь к груди существа. Оно приобняло свой хвост и теперь оказались видны его впалые разрисованные вселенной щëки, узорные угловатые губы купидона, налитые ярким оттенком оранжево-красного, и бездонные тëмные глаза с текущими пыльными отливами и взрывающимися проблесками небесного цвета. Хëнджин вновь влюбился в это колдовство, затекающее в каждый орган щекотливым гладящим трепетом. Он встретил русалку. ⠀Русалку, что хотела протянуть ему свою руку в ответ, но охватилась испугом. И всё равно была необычайно красива. Светлые волосы парнишки с рыбьим хвостом стекали пепельным металлом по шее и лбу. Их хотелось потрогать, погладить и вдохнуть их аромат. Хоть бы не испугался. ⠀С глубоким вдохом Хëнджин аккуратно провëл по колким чешуйкам, поглядывая на чарующие глаза. От хвоста он перешёл к холодной талии. Чудесный судорожно втянул в себя немного кислорода. И медленно расслабил плавник, убрав свои руки. Позволил человеку скользнуть вверх по плечу, по скуле и шëлковым прядкам невесомыми касаниями. — Чудо... — зворожëнно шепнул Хëнджин, проводя фалангами обратно, от макушки до кончика хвоста русалки. — Чудо, — повторил бархатистый голос, пробравшись сквозь всё тело художника приятными импульсами. ⠀В ответ на это Хван по-доброму усмехнулся: — Ты чудо. — Ты? — Ты. — Я? — хвост снова поджался, подобно коленям, а леденящие и горящие очи впились в омуты человека, — Я всего лишь Феликс... никакое не чудо. ⠀Плавник хлопнул по воде и породил множество мелких брызг, что разлетелись вокруг кристалликами. Хëнджин вновь замер, поражаясь такому зрелищу. — Ты — самое настоящее чудо... а я Хëнджин. ⠀Феликс подполз немного ближе, словно выходя из своего укрытия, и взялся за руки юнца, на которого всю свою жизнь глядел из моря. — А ты красивый. ⠀А Феликс ещё красивее. Такой жемчужный, чуждый и чудный. В нём таились мириады сияний, тысячи узоров и сотни крупиц-блëсток. Хëнджин не уставал влюбляться в него. Будешь дышать ты не водой, не пеной и не солью... ⠀Крепко сжав ликсовы пальчики, Хëнджин улыбнулся шире и издал тихий смешок. А Феликс посмеялся в ответ, прильнув поближе к нему. Они оба друг за другом наблюдали. И оба утопали в своих чувствах. Но один не мог поймать мгновение встречи, а другой боялся этого мгновения. — Ты русалка. — А ты человек, — Феликс опять хихикнул и его хвост вновь ударил по воде несколько раз от какой-то ребяческой радости. — Мы можем общаться? — спросил Хëнджин, перебирая пальцы, и, поглаживая чувствительные перепонки, отчего хвост русала вилял сильнее. — Ну мы ведь сейчас общаемся, — с опьяняющих персиковых губ сорвался задорный смех, — я давно за тобой наблюдаю, Хëнджин, — из уст Феликса это имя звучало слишком красиво, будь оно проклято, — вижу твои картины в окошках, вздыхаю и любуюсь. ⠀Лëгкий румянец украсил хвановы щëки. Он подобрался поближе к чуду, ведомый незримой призрачной связью, сшивающей их воедино, и привалился на валун, закрыв веки от палящего солнца. Солнца, кое опадало с небес лепестками белых лилий на его ровные черты лица и заставляло Ликса лишь ещё сильнее дëргать хвостом, бьющим по кромке пенных волн. ⠀Далëкий от людей мальчишка находил в Хване такое живое и дышащее благолепие, такое изящество. Он прилëг на грудь, что казалась теплее любого коралла и мягче любых водорослей, и сладко вздохнул. И завëл мелодичную песнь о подводной жизни, о водоворотах из красочных рыбëшек, о морской музыке и о своей тяге к суше. Сколько бы пестроты не таилось в залежах океана, она всё равно не могла сравниться с людьми. Ликс смотрел на многих: на счастливых, на грустных, на кричащих и шепчущих. И Хëнджин среди них был самым пленительным. ⠀А Феликс был для Хëнджина самой сияющей жемчужиной в хрустальной воде. ⠀Они полностью растворились в друг друге. ⠀Хëнджин каждую зарю выбегал к берегу и ожидал, когда же выплывет Феликс. Феликс подплывал к Хëнджину и по-озорному плескал брызги в его окна после заката, напоминая о себе. А Хëнджин и никогда не забывал. Со дня их встречи он только и делал, что писал портреты своей русалки. ⠀В их сердцах нашлось место для таких странных и таких сильных бешеных чувств друг к другу. Феликс высыхал и чах без них, а Хëнджин тонул. Увы... — Ты так долго рисовал, — тихо пролепетал Феликс, приютившись на подоконнике, его хвост дотягивался до воды и игриво распускал по ней дрожащие круги, которым ахал Хëнджин. ⠀Большие, плавно двигающиеся по поверхности импульсивные кольца. До Ликса он не замечал в них никакой красоты. — Прости, жемчужинка, просто не хотел ошибиться в твоём портрете. Ты слишком красив, чтобы позволить ошибку, — посмеялся он и приобнял Феликса. ⠀И вот зазвучал тот вопрос, который породил в нутре целую бурю, ураган. Шторм, как в день смерти родителей Хëнджина. — Ты так любишь жемчуг? ⠀Засело в самое горло. Образовало колючий ком, который никак не глотался. «Любишь» — то самое слово, которое заставило их обоих пропустить вздох. И они оба знали, что испытывали друг к другу, оба знали друг друга. Они были вместе недолгое время. Но им хватило даже этого. — Я люблю тебя, — томно вымолвил Хëнджин, прижавшись к Феликсу поближе, и, поглаживая его шею с капельками прохлады и тревожного пота. — Я знаю... ⠀В самое сердце. Поражающей стрелой, картечью в конвульсивно бьющийся сгусток попали эти слова и обрушили на Хëнджина страшный тайфун, сотканный из нитей многогранных эмоций. ⠀Сквозь эту дымку спектров и послевкусий, витающих на языке сладким перцем, Хëнджин хотел ещё что-то сказать. Но его заткнули сатиновыми губами. Он представлял сахар этих губ каждый день, каждую ночь и каждый сон. Он желал их, он писал их, старательно выводя кистью каждый миллиметр розоватой кожицы. И наконец смог ощутить их. Феликс накрыл ими губы Хвана, сминая их с подчëркнутой нежностью и едва уловимой робкостью. Чутка неумело. Но от этого не менее приятно. ⠀Один лишь поцелуй. Ради него Феликс был готов отдать свою жизнь. ⠀Обвив руками спину Хëнджина, он чуть углубился и скользнул языком в его рот. Его язык обладал ярким смаком каких-то ягод и цветков, коих не знал и никогда не видел Хëнджин. Но эти цветы уже стали его любимыми. ⠀Сколько себя помнил юный Хван Хëнджин жил у моря. И прежде никогда не набредал на такое искусное и поразительное существо. Он отвечал на поцелуй с целомудренной непорочностью и эхом играющей страстью. Переплетался с языком Феликса ни то в битве, ни то в вальсе. Покусывал его рот. Облизывал зубы и дëсны. И не хотел обрывать такой обворожительный миг. ⠀Этого не хотел и Ликс. Он плавно скользнул рукой по воротнику чужой блузки, поддевая ноготками пуговицы, и, украдкой проплывая по прессу. Хëнджин глухо застонал в поцелуй как только Феликс добрался до его паха и немного сжал твердеющий член через ткань брюк. Никто не хотел останавливаться на самой грани. — Ликси... — выдохнул вымученный Хван и вновь впился ему в губы. ⠀Феликс оттянул брюки с бельëм и нырнул рукой к налитой кровью головке, истекающей смазкой от возбуждения и предвкушения. Он охватил ствол рукой и чуть сжал у основания, вылавливая новый стон Хëнджина в своë горло. И начал двигаться в медленном, изводящем и мучительном темпе. Но постепенно приобретал скорость и резкость, раскрывался новыми интенсивными стягиваниями и дëрганиями. Оглушительные мычания и скулëж Хвана заставляли Феликса хлопать плавником по воде внизу, искать той же ласки. Того же утоления. Но позволить себе этого не мог. Он хотел отдать всё, что только мог и смел отдать, возлюбленному Хëнджину. ⠀Откровенные касания оставляли на коже бордовые ожоги, пекущие, покрытые мурашками. Но этого казалось предательски мало. Каждое движение, каждое причмокивание, каждый укус, — всё это Хëнджин старался запомнить в том цвете, в котором оно было ему преподнесено, — жемчужно-сиренево-красном. Он боялся отпускать Ликса, царапал его грудь и талию, пока тот раздирал его загривок и усмирял пульсирующую плоть нужным трением. ⠀Они оба не знали, как успокоиться. Не покоя они хотели. — Л-ликс... я... — Хëнджин задыхался, благодарственно выгибался в спине и теснился ближе. — Джинни, я люблю тебя, слышишь? — а Феликс в ответ дарил лишь больше обожания и проникновенности, — Люблю тебя, — и любви, — всё только для тебя. ⠀Взаправду. Феликс был бы готов распять себя на холщëвом полотне, только бы угодить Хëнджину. Был готов вложить в самый мелкий и крошечный чмок весь свой свет и жар. И готов умереть за одну-единственную эйфорийную разрядку. — Феликс, я!.. — вновь не успел договорить Хëнджин. ⠀В лунных бликах заблестели густые капли спермы. Тело задрожало так сильно, как никогда прежде. И обмякло в одну секунду, поддаваясь яркой вспышке накатившего оргазма. Через его пламя Хëнджин не мог увидеть ничего, кроме пары глаз, плывущих, подобно двум ореолам кольцевых рек, прямо перед ним. В них виднелась лишь забота, бережность и упоение. Хоть Ликс и не кончил, он получил намного больше удовольствия, нежели Хëнджин. ⠀Его щëку рассекла крупная слеза, а Хван наконец закончил свою фразу: — Я хочу всегда быть с тобой. ⠀И это было то, чего Ликс не смог бы дать ни одной жертвой. — Джинни, прости... — начал он посаженным баритоном. — За что? — Русалки, — тяжëлый вздох обрамил комнату и улицу на самой границе подоконника своей безысходностью и отчаянием, — после поцелуя с людьми нам остаëтся жить лишь час. Один самый последний и самый безнадëжный час... но для меня он будет самым прекрасным, — через немой плач Феликс сумел выдавить из себя до боли и раздробленности в груди счастливую улыбку. ⠀Ломающую Хëнджина изнутри улыбку. ⠀«Если бы я только знал...» — подумал он, но он бы никогда и не узнал. Феликс бы не позволил ему. Уберёг от пугающей истинной тайны. Но от надлома он его уберечь не смог и никогда не смог бы. — Феликс, что ты такое говоришь? Но тогда зачем это всё?! Зачем ты поцеловал меня?! Зачем, Ликси?! — истерика потихоньку подкатывала к глотке, которую хотелось вспороть и проснуться от всего этого, как от кошмара. ⠀Молчание растянулось и его портил только звук плещущихся поток жидкости. Феликс снова потянулся к губам Хëнджина, но не стал целовать их. Только коснулся. Совсем неощутимо, так нежно и осторожно, будто в любой момент мог рассыпаться на чешуйки. Что-то затрещало. Ослепительный белый свет начал мелкими ленточками скапливаться меж сливающихся воедино человека и русала. Под носом зардело и зачесалось. Но никто не позволял себе отпрянуть. И даже дышать. ⠀Мир перестал существовать. И нашëлся только через минуту, когда Ликс всë-таки отстранился. На его ладонь упала капелька-стразинка, образовавшаяся в недо-поцелуе. Он переложил её в ладонь Хëнджина и сжал его кулак своими пальцами, чтобы точно не выскользнула и не потерялась. — Просто потому, что я хотел подарить тебе жемчужину. ⠀Глупо, по-детски, наивно. Но и Феликса, и Хëнджина этот ответ устроил. — Пожалуйста, помни обо мне до последнего вздоха, — прошептал Ликс и спрыгнул с подоконника в море, уплывая как можно дальше. ⠀А Хëнджин остался стоять в плену ступора, нервно перебирая жемчужину. Кусочек чудесности. — И ты обо мне... — тихо взмолил он уже у пустоты. А тягостной глухой любовью. ⠀Феликс проплыл совсем немного и с гортанным воем обратился в пену, что разбилась о вострую скалу. Если бы воды умели плакать и петь, они бы завели похоронный марш для бедной русалки, отдавшей свой поцелуй и своё сердце в форме жемчужины человеку. ⠀Бедная русалка... никогда не любившая таких, как она, но нашедшая отраду и соблазнение в простом творце с людских берегов. Ликс нисколько не жалел о том, что всё получилось так, и верил в то, что Хëнджин его поймëт. ⠀Распадаться в бурлящие пузырьки больно, очень больно. Но было приятно чувствовать, что любимый в тепле, что любимому хотя бы несколько минут было хорошо, что любимый ещё и любящий. Феликс не жалел. Заманит глупо и случайно, Согреет и утопится, прощально Подарив частицу чуда своего, И не откликнется более на зов. ⠀Рассветы и закаты без Феликса стали нудными, меланхоличными и утомлëнными. Место у мольберта, пригретое ещё в детстве и излюбленное всем сердцем, стало самым пугающим и чëрным углом комнаты. ⠀Выдержанное, как старое вино, одиночество теперь обратилось в удавку, оставляющую синяки на бледной шее и выпирающих венах. Их фиолетово-синие нити пульсировали, бились и дрожали. Паутиной простилались под кожей и поманивали к себе... Может, так проще? ⠀Хëнджин не был готов искать какую-то новую магию. Она бы всё равно не была так великолепна, как юный русал переливающимся воздушным хвостом с капельками воды, застрявшими в чешуйках. Без этого хвоста, лязгающего по воде, выглядывающего из волн и рисующегося на холстах, жизнь была совсем иная. Её словно и не было. Хëнджин с каждым новым восходом всё мертвее и мертвее держал кисть. Казалось, в один миг она просто выпадет. И Хван упадёт вместе с ней. ⠀Порой ему самому хотелось стать пеной в какой-нибудь тихой райской гавани и плестись там с пеной Феликса, порождая страстные цунами. Но это было чересчур чудесно. А мир желал гармонии чудес и обыденности. Одна жемчужинка поцелуя — одно скоротечное умерщвление. ⠀С такими законами приходилось мириться. Хоть это и было больно, тягостно и мерзко. ⠀Ну почему нельзя приютить маленькую ангелоподобную рыбку у себя и любить её? Согревать своим телом. Лелеять нежными словами. Гладить по всему телу в поисках самых чувствительных точек, а, находя, ласкать их до самого пика и чуточку дальше. Бесконтрольно целовать в порыве и сдержанно чмокать, оставаясь в здравом уме. А потом понимать, что этот ум уже давно куда-то запропастился и растаял. ⠀Хëнджин ещё столько всего не успел сделать вместе с Феликсом. ⠀Очередной первый вдох после ночи принëс только жгучее и горчащее послевкусие чего-то застоявшегося. Невольно вспоминался вкус губ Ликса. Такой полюбившийся и въевшийся в память. Бренность. Хвану было тяжело жить, зная, что он хранит в себе этот вкус, но больше никогда его не попробует. Непокорное чувство собственной беспомощности и дурацкий вопрос, вставший поперëк всего: «Почему именно я?». Почему Феликс поцеловал именно его? Почему влюбился в него? ⠀Вяло и уныло протащив своё тело до мольберта, Хëнджин в очередной пагубный раз взял кисть. Тонкую и острую, как стилет. Его картины перестали плескаться движениями и красками, стали статичными, нудными и блëклыми. Потеряли свой смысл. На них больше не было Феликса. Слишком больно рисовать его после той ночи откровений. ⠀А кисть была необычно притягательна и соблазнительна. Хëнджин сжимал её всё крепче. Нескончаемые мысли о Феликсе не покидали его, не давали вздохнуть полной грудью, кололи. Смешивались в метаморфозу с потерей родителей. Хван потерял всех, кого мог. Невыносимо. ⠀«Феликс мне простит...». ⠀Наглые думы. ⠀Вырезать бы их. ⠀Очередной мазок испортил весь лист. Как и самый первый и все последующие. Эти полотна, на которых виднелись только туманные размытые пятна, были ужасны. Доводили и бесили только сильнее. Рвали нервы, как струны, кои, разрываясь, резали кожу. ⠀«... он же меня любит». ⠀Развернув кисть обратным хватом, Хëнджин без лишних раздумий и церемоний резко вонзил её в своё горло. Алые реки полились по шее, пачкая холст. Вены и артерии прорвались. Послышался задыхающийся сухой кашель. Влажным его делала густая кровь с мясистыми ошмëтками, выплëскивающаяся из глубин тела. Обмякшего и трясущегося тела. ⠀Он умирал медленно, лишаясь багровой жидкости, напитывающей сосуды. Было неприятно. Но не слишком больно. Ликсу было больнее, когда мрак и морозная вода пожирала его от хвоста до груди, разрубала и плавила на мокрый иней. ⠀Громкие харкания не прерывались. Долго, муторно, грязно и скользко. В Хëнджине смешивались самые многогранные мучения. Рухнув со стула, и, распластавшись по полу, словно амëба, он сумел повернуться к окну. К маленькому балкончику, на котором сидел его любимый и отдавал ему всё своё обожание. Балкончик, с которого было видно море, где умерли его чудеса. ⠀Хотя одно всë-таки осталось: маленькая жемчужинка. Не столько белая, сколько нежно-нежно-фиолетовая. Сиреневая, как плавник Феликса. Этот подарок, не столько дорогой, сколько самый ценный, Хëнджин, не столько умирающий, сколько не живой, сжимал в одном кулаке. А другим не мог отпустить кисть. Он вынул её с омерзительным хрустом кожи и костей, и проткнул себя ещё раз. И снова, и вновь. Удары не прекращались. Голос сорвался и кашель стал совсем тихим, глухим. ⠀Ореол солнца поднимался над океаном всё выше. А откуда-то издалека доносилось пение бархатным и хриплым голоском Феликса. — Л-ликси?... — полушëпотом процедил Хван, вытягивая кулак с жемчужиной навстречу буре. ⠀Он слышал этот голос. Родной, нечеловеческий и воодушевлëнный. Но на самом деле это была лишь игра бессовестной фантазии. Просто показалось. Почудилось. Ах, как чуднá и чу́дна эта любовь. И как от неё болела гортань. Хëнджин валялся на полу в луже своей крови и лишь с последним вздохом отпустил и жемчуг, и кисточку. Его глаза, в которых Феликс находил галактику, выцвели и закрылись. Его тëплые ладони, которые Феликс поглаживал, охладели и окоченели. Но Феликс всё равно любил его. Где-то там, в кристаллах соли и песка на дне. ⠀Труп Хëнджина найдут не скоро. А душу, блуждающую в забытие — никогда. Он не нашёл того, к кому поплыл по кровяному озеру, ни в раю, ни в аду. Нужно было топиться в море. ⠀Даже в смерти он не обрёл утехи. ⠀А душа Феликса, непорочная и привязанная к человеку, распалась вместе с пеной. Её ныне просто не существовало. Ещё один порок русалок. Их жизнь из-за человека обрывалась опустошëнным ничем. Цена любви. ⠀Такую Хëнджин был готов заплатить и воскресить любимого. Но увы, это невозможно. Он просто умер ни за что. Чтобы не мучиться. Но продолжил свои скитания в небесах. Такая трата того явно не стоила. И он понял это, лишь в мгновение, когда уже не мог вернуться обратно. ⠀Он остался без семьи, без любви, без морского воздуха. Да и жемчужинка, единственное чудо от Феликса, гнила в кулаке его мëртвого тела. ⠀Не стоило ему так высматривать в глубинах что-то влекущее своей невозможностью. Не стоило брести туда. Как бы он не любил, вместе со своей сиреной ему не быть никогда, ни в одном мире и ни в одной жизни. ⠀Хван Хëнджин нигде бы не нашёл Феликса, ни в одном закоулке демонических вулканов и божьих облаков. Но мог бы сберечь его крохотное сердце и остаться хотя бы с ним. А не с обескровленной призрачностью. Но всё же сердце Феликса вернулось домой — в воды. И пускай это не морские воды, в водах крови ему даже теплее.